Рейнхардт, Эд
| Эд Рейнхардт | |
| Ad Reinhardt | |
| Дата рождения: | |
|---|---|
| Место рождения: | |
| Дата смерти: |
30 августа 1967 (53 года) |
| Место смерти: | |
| Гражданство: | |
| Жанр: | |
| Учёба: |
Колумбийский Университет, |
| Влияние: | |
Эд Рейнхардт (англ. Ad Reinhardt; 1913, Буффало, Нью-Йорк — 1967, Нью-Йорк) — один из крупнейших американских художников-авангардистов.
Жизнь и творчество
В юности изучал историю искусств — в Колумбийском Университете, Нью-Йорк (1931—1935), затем с 1936 года посещает Национальную академию дизайна и Американскую художественную школу в Нью-Йорке. В конце 30-х годов XX века создаёт свои первые конструктивистско-геометрические полотна. Многое в этот период художник заимствует у П. Мондриана, находит в конструктивизме и позднем кубизме. Работы Э. Рейнхарда, как и у Мондриана, отличаются в построении разделением строгими вертикальными и горизонтальными осями.
Во время Второй мировой войны этнологи Рут Бенедикт и Джейн Велтфиш выпустили брошюру «Расы человечества» (The Races of Mankind) сопровожденную карикатурами Рейнхардта. Памфлет был направлен против расовых стереотипов и изначально был предназначен для армии, однако был запрещен для использования в армии США. Члены Конгресса спорили с заявлениями брошюры о равенстве рас, а в наличии пупка на изображениях Адама и Евы усмотрели доказательство наличия «коммунистической пропаганды»[1].
В 1947 году на смену конструктивизму приходит художественная техника, близкая абстрактному экспрессионизму. В 1950 году Э. Рейнхардт возвращается к геометричесскому отображению, в котором плоско наложенные цвета чётко разделены художником. Пуристическую ясность цвета находит он в монохромных полотнах красного, синего и чёрного цветов, созданных в 1951—1952 годах. Эти работы считаются одной из вершин достижений художника, в них полностью исключён рисунок и всё субъективное, внимание зрителя обращено исключительно на восприятие красок. В 1953 году создаётся знаменитая серия «чёрных полотен», в которых всё внеэстетическое удалено. Тот же взгляд «искусства как искусство» высказывает Э. Рейнхардт в своих теоретических работах. Его «12 правил для новой Академии» звучат следующим образом:
Никакого подтекста. Никакой работы кистью или каллиграфии. Никаких эскизов или рисунка. Никаких форм. Никаких образов. Никаких цветов. Никакого света. Никакого пространства. Никакого времени. Никакого формата и никаких пропорций. Никакого движения, никаких предметов и никакой темы.
Избранные работы
- «Abstract Painting», 1958, Фукуока, музей искусств
- «Abstract Painting no.34», 1964, Вашингтон, Национальная картинная галерея
- «Abstract Painting Blue», 1951, частное собрание
- «Red Painting», 1952, Нью-Йорк, Метрополитен-музей.
Напишите отзыв о статье "Рейнхардт, Эд"
Литература
- Dietmar Elger «Abstrakte Kunst», Köln 2008
- Barbara Hess «Abstrakter Expressionismus», Köln 2005
- «Die Welt der Malerei», Gütersloh-Amstelveen 1997
Ссылки
- [www.artcyclopedia.com/artists/reinhardt_ad.html Работы в музеях мира] (англ.)
Примечания
- ↑ [www.brooklynrail.org/special/AD_REINHARDT/ads-thoughts-and-practices/critical-humor-in-ad-reinhardts-races-of-mankind-cartoons Marianne Kinkel. Critical Humor in Ad Reinhardt’s Races of Mankind Cartoons]
Отрывок, характеризующий Рейнхардт, Эд
Разговор притих.– Мама! какое пирожное будет? – еще решительнее, не срываясь, прозвучал голосок Наташи.
Графиня хотела хмуриться, но не могла. Марья Дмитриевна погрозила толстым пальцем.
– Казак, – проговорила она с угрозой.
Большинство гостей смотрели на старших, не зная, как следует принять эту выходку.
– Вот я тебя! – сказала графиня.
– Мама! что пирожное будет? – закричала Наташа уже смело и капризно весело, вперед уверенная, что выходка ее будет принята хорошо.
Соня и толстый Петя прятались от смеха.
– Вот и спросила, – прошептала Наташа маленькому брату и Пьеру, на которого она опять взглянула.
– Мороженое, только тебе не дадут, – сказала Марья Дмитриевна.
Наташа видела, что бояться нечего, и потому не побоялась и Марьи Дмитриевны.
– Марья Дмитриевна? какое мороженое! Я сливочное не люблю.
– Морковное.
– Нет, какое? Марья Дмитриевна, какое? – почти кричала она. – Я хочу знать!
Марья Дмитриевна и графиня засмеялись, и за ними все гости. Все смеялись не ответу Марьи Дмитриевны, но непостижимой смелости и ловкости этой девочки, умевшей и смевшей так обращаться с Марьей Дмитриевной.
Наташа отстала только тогда, когда ей сказали, что будет ананасное. Перед мороженым подали шампанское. Опять заиграла музыка, граф поцеловался с графинюшкою, и гости, вставая, поздравляли графиню, через стол чокались с графом, детьми и друг с другом. Опять забегали официанты, загремели стулья, и в том же порядке, но с более красными лицами, гости вернулись в гостиную и кабинет графа.
Раздвинули бостонные столы, составили партии, и гости графа разместились в двух гостиных, диванной и библиотеке.
Граф, распустив карты веером, с трудом удерживался от привычки послеобеденного сна и всему смеялся. Молодежь, подстрекаемая графиней, собралась около клавикорд и арфы. Жюли первая, по просьбе всех, сыграла на арфе пьеску с вариациями и вместе с другими девицами стала просить Наташу и Николая, известных своею музыкальностью, спеть что нибудь. Наташа, к которой обратились как к большой, была, видимо, этим очень горда, но вместе с тем и робела.
– Что будем петь? – спросила она.
– «Ключ», – отвечал Николай.
– Ну, давайте скорее. Борис, идите сюда, – сказала Наташа. – А где же Соня?
Она оглянулась и, увидав, что ее друга нет в комнате, побежала за ней.
Вбежав в Сонину комнату и не найдя там свою подругу, Наташа пробежала в детскую – и там не было Сони. Наташа поняла, что Соня была в коридоре на сундуке. Сундук в коридоре был место печалей женского молодого поколения дома Ростовых. Действительно, Соня в своем воздушном розовом платьице, приминая его, лежала ничком на грязной полосатой няниной перине, на сундуке и, закрыв лицо пальчиками, навзрыд плакала, подрагивая своими оголенными плечиками. Лицо Наташи, оживленное, целый день именинное, вдруг изменилось: глаза ее остановились, потом содрогнулась ее широкая шея, углы губ опустились.
– Соня! что ты?… Что, что с тобой? У у у!…
И Наташа, распустив свой большой рот и сделавшись совершенно дурною, заревела, как ребенок, не зная причины и только оттого, что Соня плакала. Соня хотела поднять голову, хотела отвечать, но не могла и еще больше спряталась. Наташа плакала, присев на синей перине и обнимая друга. Собравшись с силами, Соня приподнялась, начала утирать слезы и рассказывать.
– Николенька едет через неделю, его… бумага… вышла… он сам мне сказал… Да я бы всё не плакала… (она показала бумажку, которую держала в руке: то были стихи, написанные Николаем) я бы всё не плакала, но ты не можешь… никто не может понять… какая у него душа.
И она опять принялась плакать о том, что душа его была так хороша.
– Тебе хорошо… я не завидую… я тебя люблю, и Бориса тоже, – говорила она, собравшись немного с силами, – он милый… для вас нет препятствий. А Николай мне cousin… надобно… сам митрополит… и то нельзя. И потом, ежели маменьке… (Соня графиню и считала и называла матерью), она скажет, что я порчу карьеру Николая, у меня нет сердца, что я неблагодарная, а право… вот ей Богу… (она перекрестилась) я так люблю и ее, и всех вас, только Вера одна… За что? Что я ей сделала? Я так благодарна вам, что рада бы всем пожертвовать, да мне нечем…
