Рейске, Иоганн Якоб

Иоганн Якоб Рейске

Иоганн Якоб Рейске (25 декабря 1716 — 14 августа 1774) — германский филолог-классик (эллинист), византинист и арабист, преподаватель, научный писатель. Один из крупнейших эллинистов и арабистов XVIII века.

Биография

Родился в семье кожевника. С 1722 года учился в школе в Цорбиге, с 1727 года занимался с частным учителем в Цёшене, в 1728—1733 годах учился в гимназии в Галле. С 1733 года начал изучать богословие в Лейпциге и самостоятельно изучал арабский язык. В 1738 году отправился в Лейден, чтобы изучать там арабский язык по рукописям, там же заинтересовавшись древнегреческим языком и историей. Из-за разногласий с лейденскими филологами не смог получить там степень по языку, но в 1746 году получил степень по арабской медицине, став доктором медицины. В том же году возвратился в Лейпциг, но не захотел заниматься медициной и жил случайными заработками как частный филолог. В 1748 году получил место экстраординарного профессора арабского языка в Лейпцигском университете, но конфликты с коллегами помешали его дальнейшей карьере в университете. В 1758 году занял должность ректора гимназии св. Николая в Лейпциге.

Рейске считается одним из основателей арабской филологии в европейской науке, а также первым учёным, занимавшимся арабской нумизматикой и эпиграфикой; именно благодаря его усилиям арабская филология из вспомогательной богословской дисциплины превратилась в самостоятельную науку. Перевёл труд арабского учёного Абу-л-Фидаса «Annales muslemici» (1789—1794, 5 томов). Первым же трудом, благодаря которому Рейске получил приобрёл репутацию учёного-эллиниста, стало издание сочинения Константина Порфирогенета о придворном церемониале («De cærimoniis aulæ byzantinæ»; текст и латинский перевод — 1751, комментарий — 1754); также известно его сочинение «Animadversiones ad graecos auctores» (1757—1766, 5 томов). Подготовил материал ещё для 5 томов, но по недостатку средств не смог издать их. Это сочинение, содержащее поправки текста и интерпретацию разных мест греческих прозаиков, по-прежнему далеко не утратило своего значения. При нахождении какой-либо удачной конъектуры или интерпретации чудаковатый Рейске имел обыкновение несколько раз трубить в трубу. Ему принадлежит также критическая обработка греческих ораторов (кроме Исократа), издание сочинений Плутарха, Дионисия Галикарнасского, Максима Тирского, Либания и других, переводы Демосфена, Эсхина, Еврипида и Софокла. Сохранилась также его обширная переписка, опубликованная в 1897 году.

Существенную помощь Рейске оказывала его жена Эрнестина-Христина (1735—1798), которая из любви к мужу изучила греческий и латинский языки настолько хорошо, что после его смерти докончила и издала несколько оставшихся в рукописи трудов его, например, текст речей Диона Хрисостома (1784).

Ссылки

• [de.wikisource.org/wiki/ADB:Reiske,_Johann_Jacob Статья] в ADB  (нем.)
• [runeberg.org/nfcb/0668.html Статья] в Nordisk Familjebok  (швед.)

• При написании этой статьи использовался материал из Энциклопедического словаря Брокгауза и Ефрона (1890—1907).
• Эта статья (раздел) содержит текст, взятый (переведённый) из одиннадцатого издания энциклопедии «Британника», перешедшего в общественное достояние.

Отрывок, характеризующий Рейске, Иоганн Якоб

Вилларский ехал в Москву, и они условились ехать вместе.
Пьер испытывал во все время своего выздоровления в Орле чувство радости, свободы, жизни; но когда он, во время своего путешествия, очутился на вольном свете, увидал сотни новых лиц, чувство это еще более усилилось. Он все время путешествия испытывал радость школьника на вакации. Все лица: ямщик, смотритель, мужики на дороге или в деревне – все имели для него новый смысл. Присутствие и замечания Вилларского, постоянно жаловавшегося на бедность, отсталость от Европы, невежество России, только возвышали радость Пьера. Там, где Вилларский видел мертвенность, Пьер видел необычайную могучую силу жизненности, ту силу, которая в снегу, на этом пространстве, поддерживала жизнь этого целого, особенного и единого народа. Он не противоречил Вилларскому и, как будто соглашаясь с ним (так как притворное согласие было кратчайшее средство обойти рассуждения, из которых ничего не могло выйти), радостно улыбался, слушая его.


Так же, как трудно объяснить, для чего, куда спешат муравьи из раскиданной кочки, одни прочь из кочки, таща соринки, яйца и мертвые тела, другие назад в кочку – для чего они сталкиваются, догоняют друг друга, дерутся, – так же трудно было бы объяснить причины, заставлявшие русских людей после выхода французов толпиться в том месте, которое прежде называлось Москвою. Но так же, как, глядя на рассыпанных вокруг разоренной кочки муравьев, несмотря на полное уничтожение кочки, видно по цепкости, энергии, по бесчисленности копышущихся насекомых, что разорено все, кроме чего то неразрушимого, невещественного, составляющего всю силу кочки, – так же и Москва, в октябре месяце, несмотря на то, что не было ни начальства, ни церквей, ни святынь, ни богатств, ни домов, была та же Москва, какою она была в августе. Все было разрушено, кроме чего то невещественного, но могущественного и неразрушимого.
Побуждения людей, стремящихся со всех сторон в Москву после ее очищения от врага, были самые разнообразные, личные, и в первое время большей частью – дикие, животные. Одно только побуждение было общее всем – это стремление туда, в то место, которое прежде называлось Москвой, для приложения там своей деятельности.
Через неделю в Москве уже было пятнадцать тысяч жителей, через две было двадцать пять тысяч и т. д. Все возвышаясь и возвышаясь, число это к осени 1813 года дошло до цифры, превосходящей население 12 го года.
Первые русские люди, которые вступили в Москву, были казаки отряда Винцингероде, мужики из соседних деревень и бежавшие из Москвы и скрывавшиеся в ее окрестностях жители. Вступившие в разоренную Москву русские, застав ее разграбленною, стали тоже грабить. Они продолжали то, что делали французы. Обозы мужиков приезжали в Москву с тем, чтобы увозить по деревням все, что было брошено по разоренным московским домам и улицам. Казаки увозили, что могли, в свои ставки; хозяева домов забирали все то, что они находили и других домах, и переносили к себе под предлогом, что это была их собственность.