Контрреформация

Реформация

95 тезисов Формула согласия Контрреформация Движения и деноминации   Протестантизм Реформация в Германии Лютеранство Анабаптизм Реформация в Швейцарии Кальвинизм Реформация в Нидерландах Меннонитство Реформатство Реформация в Англии Англиканство Пуританство Реформация в Шотландии Пресвитерианство Реформация во Франции Гугеноты Реформация в Речи Посполитой Социнианство Реформация в Италии Ключевые события   Лейпцигский диспут Вормсский эдикт Крестьянская война в Германии Шпайерская протестация Марбургский диспут Аугсбургский рейхстаг Аугсбургский религиозный мир Вестфальский мир Деятели Реформации   Мартин Лютер (Г, 1483–1546) Филипп Меланхтон (Г, 1497–1560) Ганс Таусен (Д, 1494–1561) Олаус Петри (Швец, 1493–1552) Ульрих Цвингли (Швейц, 1484–1531) Жан Кальвин (Швейц, 1509–1564) Томас Кранмер (А, 1489–1556) Джон Нокс (Шот, 1514?–1572) Предтечи Реформации   Вальденсы Авиньонское пленение пап (1309–1377) Лолларды Великий западный раскол (1378–1417) Гуситские войны (1420 до ~1434) Северное Возрождение

Контрреформация в Западной Европе — католическое движение, возникшее после выдвижения идей Лютера, Кальвина, Цвингли и других реформаторов, имевшее своей целью восстановить престиж Римско-католической церкви.

Реформация потрясла Западную церковь. Это был сильный удар по её позициям. Церковь вела борьбу с Реформацией, одновременно пытаясь провести внутренние преобразования, необходимость которых была очевидна. «Система мер, направленная на пресечение и искоренение реформационных идей и движений: создание Высшего инквизиционного трибунала, введение строгой цензуры, вмешательство папства в государственные дела и привлечение монархов к борьбе с протестантизмом — известна в истории как Контрреформация». Кроме этих мер принимались и решения по изменению организации церкви.

Проблема терминологии

Термины «Контрреформация» или «католическая реакция», широко используемые в литературе, являются спорными. В современной исторической науке принято обозначать действия католической церкви по восстановлению престижа и влияния не Контрреформацией, а католической реставрацией или католической реформацией. Связано это с тем, что в этом процессе была очень важна идея обновления, очищения церковных институтов от тех недостатков, в которых её упрекали современники. Это не были коренные изменения, наоборот, на Тридентском соборе были подтверждены устоявшиеся положения относительно священных текстов, обрядов, таинств. Но те изменения, которые произошли внутри самого института церкви, несомненно, свидетельствуют о том, что одной из главных идей в это время было преображение веры и духовенства, стремление соответствовать духу времени. Новые условия породили и новые идеалы, в том числе и в религиозной сфере. Так, А. Г. Вульфиус в своей работе «Проблемы духовного развития. Гуманизм, реформация, католическая реформа» писал: «Само слово „реакции“ подчеркивает противодействие против Реформации и тем самым отодвигает на задний план то весьма глубокое и интересное внутреннее перерождение католицизма в XVI и XVII веках, которое в нём совершалось наряду с борьбою против протестантизма».

Католическая реформа до Реформации

Упрёки по поводу упадка нравов внутри Церкви были слышны уже в XII в., причем обвинителями выступали и Папы (Иннокентий III), и канонизированные впоследствии праведники (св. Бернард). И внутри Церкви были те, кто пытался искоренить эти недостатки. Католическая реформа началась в Италии и Испании. В Испании в XV веке начались преобразования Церковной организации. Король Фердинанд Католик и королева Изабелла желали довести до конца начинания своих предшественников. Испания хотела иметь не столь зависимую от Рима Церковь, поскольку она, как считали многие, имела огромные заслуги перед Церковью в деле защиты религии от иноверцев. При Фердинанде и Изабелле назначение на высокие Церковные посты стало происходить только с согласованием кандидатур с королевской властью, королевский суд был уполномочен принимать жалобы на злоупотребления духовного суда. За такие уступки королевская власть взяла на себя защиту Церкви от еретиков (этой цели служит новая организация инквизиции, подчиненная королю) и заботы о церковной дисциплине. Все эти изменения, реформы не имели никакого отношения к протестантской реформации.

К концу XV века Католическая Церковь, несмотря на несомненные явления упадка, таила в себе ещё огромные запасы религиозной энергии. Существовало несколько спорных вопросов по поводу внутреннего устройства Церкви и её жизни: проблема верховенства власти соборов и пап, многие были за ограничение власти папы решениями соборов; вопрос о национальных церквях, защита национальных епископатов и монастырей от произвола Папской курии; вопрос об отношении к слишком развившейся обрядовой стороне (поставил этот вопрос Эразм Роттердамский) и к элементам нового гуманистического образования. К разрешению этих проблем Церковь приступила ещё до появления на сцене Лютера и достигла значительных успехов. Протестантское движение не было главной причиной Католической реформации. Проблемы, существовавшие внутри института Церкви, были очевидны ещё раньше, и меры по изменению порядка также были предприняты ранее. Но Реформация Лютера поставила «новую и главную задачу: спасение Церковного единства в борьбе с ересью. Решение этой задачи сплеталось с прежними проблемами …».У Лютера

Начало Контрреформации

Началом Контрреформации можно считать отлучение папой Львом X от церкви Мартина Лютера в булле «Exurge Domini» 15 июня 1520 г. В первое время папство не считало церковный раскол серьёзным. В Риме ситуация виделась временным кризисом, который можно достаточно быстро разрешить. И поэтому ни о каком компромиссе тогда не говорили, варианты реформ не рассматривались. Папа Адриан VI (1522—1523) на Нюрнбергском рейхстаге подверг критике преступления и ошибки пап, полагая, что признание промахов церкви разрешит ситуацию.

Новые ордена

В ходе католической реформы были созданы новые монашеские ордена. В 1527 г. был основан орден театинцев. Они желали восстановить ценности раннехристианской общины, апостольской жизни. В 1526 г. из ордена францисканцев выделился новый орден капуцинов, который проповедовал возвращение к строгим нормам устава св. Франциска. В ордене кармелитов появляется реформаторское крыло, идеал жизни они видели в аскетическом образе жизни и бедности. В 1530 г. появился орден варнавитов,в 1537 году — орден бонифратров, монахи которого заботились о больных. Тогда же был основан орден св. Урсулы, который занимался попечением и воспитанием молодых девушек. Так, в 1540 г. (создан в 1536 г., но был утвержден как официальный двумя годами позже) был основан орден иезуитов. Это был орден нового типа.

Иезуиты

Орден иезуитов был основан 15 августа 1534 года Игнасио Лойолой. Первоначально это было «безобидное студенческое общество, мечтающее о миссионерской деятельности среди магометан». Среди основателей ордена был будущий генерал ордена Игнасио Лойола. Позже, когда 9 молодых магистров-основателей ордена побывали на аудиенции у папы в 1535 г., стало понято, что понтифик высоко оценил их способности, но их миссионерская деятельность не может быть осуществлена. Папа собрался заключить союз с императором и Венецианской республикой, чтобы устроить новый крестовый поход против турок. Лойола преобразовал свою конгрегацию "1) в постоянную организацию и 2) в общество священников для выполнения внутренней миссии или своего рода католическую армию спасения под верховным командованием папы, ибо он видел её применение и на военной службе, и потому, отправляясь в начале 1537 г. в Рим, он дал своему обществу название, под которым оно ведет борьбу и в наше время, — «Общество Иисуса».

В 1540 г. проекты статутов Общества Иисуса были утверждены папской курией, но до 1543 г. число его членов не должно было превышать 60 человек. Этот новый орден напрямую подчинялся папе, в том числе и в плане военной организации. «Лозунг, который орден выставил в начале своей деятельности, был обращение масс, ушедших из ограды церкви». Методы такого возвращения: образование детей, рассказы о вере и её устоях, а среди взрослых — деятельность в качестве духовников. То есть, особое внимание обращалось на исповедь, народ уже во многом отвык от такой практики. Были организованы миссии в Италии по обращению евреев в христианство. Число сторонников иезуитов росло. К концу 1544 г. в Европе насчитывалось 9 иезуитских поселений: по 2 — в Италии, Испании и Португалии, по 1 — во Франции, Германии и Нидерландах. К 1554 г. орден имел свои поселения уже от японских островов до бразильского побережья. В 1550-е гг. происходит новая смена курса ордена: «иезуит уже тогда был не только законоучитель, проповедник, духовник и миссионер, но в первую очередь преподаватель средних и высших классов». Генерал ордена Игнасио Лойола ведал всеми делами и полновластно руководил им. Главным принципом иезуитов был лозунг «perinde ac cadaver» — «труп в руках хозяина», то есть папы. Служение иезуитов Папе Римскому было беспрекословным. Они отстаивали принцип верховенства власти папы во всех сферах вплоть до низложения монархов. Они выработали свою доктрину тираноубийства, за что их позднее стали подозревать в связи с убийцами Генриха III и Генриха IV.

Иезуиты никогда не жили в монастырях, их главная задача предполагала работу в миру.

Ход Контрреформации

С 1524 г. римская церковь систематически посылала во все епархии Италии, особенно на север, суровые инструкции по борьбе с ересью. В 1536 г. вышла булла Павла III (1534—1549), угрожавшая отлучением от церкви за всякую апелляцию к собору и ставившая духовенство в привилегированное положение в случае привлечения духовного лица к суду.

В 1542 г. появилась булла «Licet ab initio». Она учреждала в Риме центральный инквизиционный трибунал с широкими правами. Его власть распространялась на все страны, он боролся с ересью и приговорил таких деятелей эпохи как Дж. Бруно и Дж. Ч. Ванини.

Папа Павел III способствовал обновлению церкви, «положил начало идейно-теоретической подготовке антиреформационного наступления». При нем важные посты в курии и архиепископствах заняли такие деятели, как кардинал Гаспаро Контарини, Джакопо Садолето и «отец неаполитанско-испанской инквизиции кардинал Караффа». Караффа в 1543 г. наложил запрет на печать любых книг без разрешения инквизиции. Позже, уже в 1559 г., был впервые издан «Индекс запрещенных книг», который рассылался во все уголки католического мира. Те издания, которые входили в него, не могли быть официально напечатаны, их запрещалось иметь у себя. Среди таких книг были работы Лоренцо Валлы, Макиавелли, Ульриха фон Гуттена, Боккаччо, Эразма Роттердамского.

Тридентский собор

15 марта 1545 г. открылся Вселенский собор в городе Тренто (по лат. Тридент), названный Тридентским собором. В булле папы, посвященной открытию собора, обозначались его задачи: определение католической веры и реформа церкви. Также постулировалась необходимость систематизации и унификации католического учения.

Целью созыва этого собора было поднятие авторитета католицизма и его упрочнение. Собравшиеся там представители церкви разделились на две партии: непримиримую папскую и компромиссную императорскую. Папская партия осуждала догматику и ошибочные, еретические учения. Они отвергали любую возможность переговоров с протестантами на равных. Императорская партия желала рассмотреть причины еретических учений, причины деморализации духовенства. Они желали разрешить допускать к обсуждению многих важных вопросов светских лиц, провести переговоры с протестантами. Императорская партия была очень слаба, и Павлу III удалось навязать собору свою программу.

В это же время император Священной Римской империи Карл V одержал несколько побед в войне с протестантами-курфюрстами. Это могло усилить позиции императорской партии на соборе, заставить и папскую партию пойти на уступки. Такого поворота событий не желал Павел III. Чтобы не допустить этой ситуации, он решил лишить Карла V своей военной помощи и отозвал свои войска из Германии, прекратил финансовую поддержку императорских войск. Место заседания собора было перенесено в Болонью. Но не все его участники согласились с этим решением. Возникла ситуация, когда часть собора заседала в Тренто, а часть находилась в Болонье. При этом и та, и другая часть фактически бездействовали.

Но в 1549 г. папа Павел III умер. Новым понтификом стал Юлий III. Император потребовал возобновления заседаний собора. Это было сделано в мае 1551 г., а в апреле 1552 г. собор вновь прекратил действовать. В январе 1562 г. Тридентский собор снова начал работать. Теперь речь на нем шла о том, чтобы реставрировать папство в духе «истинных начал католицизма» как единой религии. Ни о каких уступках протестантам не могло быть и речи.

Во всех католических странах должно было быть принято Тридентское исповедание веры: все духовные лица и профессора университетов обязаны были принести присягу. В ней говорилось о том, что приносящий её полностью придерживается католического вероисповедания, его трактовки Священного Писания и других священных текстов, его таинства и обряды признаются во всей своей полноте единственно истинными.

Постановления Тридентского собора

В решениях собора говорилось о функции церкви как посредника в достижении спасения. Вера, благодеяния и посредничество церкви, именно такой путь к спасению постулировался на Тридентском соборе. Подтверждалась непоколебимость церковных иерархии, таинств и традиций. Тридентский собор в первый период своих заседаний подтвердил схоластическое учение средних веков об оправдании и, таким образом, окончательно сломал мост между католиками и протестантами. Было закреплено, что Священное Предание также является источником веры, что отрицали протестанты. Все это означало, что разрыв католицизма с протестантизмом был окончательным.

Из-за реформационного движения католической церкви необходимо было объединиться. Но в это время были уже довольно сильны национальные церкви, желавшие ограничить власть папства, поставить выше его решений решения соборов. Но собор посчитал, что единственной силой, способной объединить церковь, было именно папство. Поэтому Тридентский собор закрепил верховенство власти понтификов. «Критерием верности церкви стала верность папству».

Среди решений собора были и важные в плане реформирования церкви пункты. Так, раз в год в епархиях и раз в три года в провинциях должны были проводиться синоды. Вводились меры по пресечению злоупотреблений, подрывавших авторитет церкви — торговли церковными должностями, вымогательства, сосредоточения в одних руках нескольких бенефициев, присутствия на церковных должностях лиц, не имеющих духовного сана. Подчеркивалась роль исповеди, других церковных таинств. Признавалась недопустимость торговли индульгенциями. Также важным постановлением собора было решение создать по возможности в каждой епархии семинарии, в которых обучались бы священники. Образование должно было идти по реформаторскому типу. Таки образом, подготавливалась основа для обновления нравов как в среде духовенства, так и в среде мирян, которых бы вела за собой католическая церковь.

Решения собора претворялись в жизнь не сразу. Национальные церкви не желали соглашаться с получением папой права назначать и смещать служителей церкви во всех странах. При папе Григории XIII при дворах европейских монархов были учреждены постоянные нунциатуры (дипломатические представительства).

Иезуиты создавали свои учебные заведения с целью давать образование в духе обновленного католицизма. Император Фердинанд I создал университеты в Вене и Праге. Если протестанты предоставляли князьям, перешедшим в их веру, возможность объединить в своих руках и светскую, и религиозную власть, то и Контрреформация давала такую же возможность. «С согласия папы, даже в союзе с ним, они могли сохранить за собой свои приобретения, и их влияние в католической церкви росло (с образованием тесного союза светской власти и папы)». Такое решение было обусловлено тем, что за правителем в вопросах веры в большинстве случаев следовало и дворянство. Таким образом, чтобы не потерять авторитета и усилить влияние, церкви необходимо было дать большую свободу светской власти.

Союз духовной и светской властей предполагал и усиление влияния государственных интересов на избрание пап. В середине XVI века появилось право «государственного вето». Кардиналы-представители той или иной страны были проводниками воли государства, они выдвигали вместо нежелательного для светской власти кандидата на папский престол другого, угодного им. Император Карл V впервые дал указание кардиналам империи, за кого голосовать. Габсбурги обеих ветвей сделали право «вето» своим привычным правом. Позже им пользовались и другие европейские монархи.

Укрепление папской власти

Папа Пий V (1566—1572) стал проводить в жизнь реформы Тридентского собора. Он вел борьбу с непотизмом, торговлей должностями. При нем была образована Конгрегация Собора, которая следила за правильным толкованием решений Тридентского собора. В 1566 г. был издан «римский катехизис» для духовенства, а в 1568 г. реформирован «Римский псалтырь». Такие меры были призваны укрепить единство веры как у духовенства, так и у мирян. Окончательное формирование единого римского молитвенного ритуала было закреплено 14 июля 1570 г. буллой «Quo primum», которая требовала обязательного использования в католической церкви изданного тогда «римского молитвенника».

В годы понтификата Григория XIII была проведена реформа календаря. Ещё на Тридентском соборе встал вопрос о том, чтобы привести в соответствие год юлианского календаря и год астрономический. Было решено, что за 4 октября 1582 г будет следовать 15 октября. Сначала это решение было одобрено в католических государствах, протестантские государства приняли его через 100 лет, а Греция и Россия, где господствовало православие, перешли на этот календарь только в начале XX века.

Кроме того, при Григории XIII было создано несколько церковных университетов. Так, в Риме был основан Грегорианский университет, в 1569 г. Германская коллегия («Германикум») была реорганизована, открыли Греческую коллегию («грекорум») в 1577 г. для греков и армян, в 1579 г. — Английскую коллегию, позже — Шотландскую, Ирландскую и другие. Священники, обучавшиеся там, должны были не только стать опорой обновленной церкви, но и быть готовыми столкнуться с теми трудностями, которые неизбежно проявились бы в странах, где соседствовали католицизм и протестантизм. Однако при Григории XIII вновь возродился непотизм, против чего пытались бороться до этого.

Папа Сикст V (1585—1590) боролся с этими явлениями. Также он «явился создателем администрации Церковного государства и новой, современной системы единого управления церковью». Власть папы усилилась, однако роль коллегии кардиналов не стала незначительной. Внутри неё, согласно булле «Immensa aerteni Dei» от 22 января 1588 г., появились различные специальные конгрегации. «Они взяли на себя большинство функций бывших центральных папских учреждений». Из 15 конгрегаций 10 входили в единую систему церковного управления, а 5 были органами управления Папского государства. Кардиналы были приравнены по статусу и власти к светским князьям, они сами стали князьями церкви. Реформа, проведенная при Сиксте V, усиливала централизацию власти в церкви, делала самих пап гораздо более влиятельными.

Во владениях Габсбургов, в верхненемецких княжествах католическая реставрация была одной из сил, укреплявших власть светских правителей. Также монархии в Испании, Португалии, княжествах Южной Германии и Италии видели в Контрреформации позитивную силу. В Англии, Франции — она наоборот поддерживала оппозиционную правительству католическую партию.

Церковь поддерживала начинания европейских монархов, направленные против протестантов. Так, папа Пий V поддерживал герцога Альбу в Нидерландах, предоставил французскому королю Карлу IX для борьбы с гугенотами войска, а также разрешил ему продать часть церковного имущества и пустить эти деньги на войну с протестантами. Папа Григорий XIII уже давно хотел начать борьбу с Англией, где было много протестантов. Для этого он заручился поддержкой (в том числе и военной) монархов Испании и Франции. Было решено, что начать борьбу с Англией лучше всего в Ирландии, которая находилась под её контролем. Отряд был отправлен в Ирландию, но потерпел поражение от превосходящих сил англичан. Сикст V отлучил от церкви протестанта наследника французского престола Генриха Наваррского. Это отлучение было снято лишь в 1595 г. уже другим понтификом.

Итоги Контрреформации

В результате католической реформы Церковь претерпела административные изменения, которые укрепили её положение. Централизация власти в руках папы, появление семинарий и учебных заведений нового типа и, как следствие, обновление состава духовенства, борьба с явными недостатками, на которые давно обращали внимание многие, все это помогло католической Церкви соответствовать эпохе.

См. также

• Реформация в Италии

Отрывок, характеризующий Контрреформация

Вскоре после своего приема в братство масонов, Пьер с полным написанным им для себя руководством о том, что он должен был делать в своих имениях, уехал в Киевскую губернию, где находилась большая часть его крестьян.
Приехав в Киев, Пьер вызвал в главную контору всех управляющих, и объяснил им свои намерения и желания. Он сказал им, что немедленно будут приняты меры для совершенного освобождения крестьян от крепостной зависимости, что до тех пор крестьяне не должны быть отягчаемы работой, что женщины с детьми не должны посылаться на работы, что крестьянам должна быть оказываема помощь, что наказания должны быть употребляемы увещательные, а не телесные, что в каждом имении должны быть учреждены больницы, приюты и школы. Некоторые управляющие (тут были и полуграмотные экономы) слушали испуганно, предполагая смысл речи в том, что молодой граф недоволен их управлением и утайкой денег; другие, после первого страха, находили забавным шепелявенье Пьера и новые, неслыханные ими слова; третьи находили просто удовольствие послушать, как говорит барин; четвертые, самые умные, в том числе и главноуправляющий, поняли из этой речи то, каким образом надо обходиться с барином для достижения своих целей.
Главноуправляющий выразил большое сочувствие намерениям Пьера; но заметил, что кроме этих преобразований необходимо было вообще заняться делами, которые были в дурном состоянии.
Несмотря на огромное богатство графа Безухого, с тех пор, как Пьер получил его и получал, как говорили, 500 тысяч годового дохода, он чувствовал себя гораздо менее богатым, чем когда он получал свои 10 ть тысяч от покойного графа. В общих чертах он смутно чувствовал следующий бюджет. В Совет платилось около 80 ти тысяч по всем имениям; около 30 ти тысяч стоило содержание подмосковной, московского дома и княжон; около 15 ти тысяч выходило на пенсии, столько же на богоугодные заведения; графине на прожитье посылалось 150 тысяч; процентов платилось за долги около 70 ти тысяч; постройка начатой церкви стоила эти два года около 10 ти тысяч; остальное около 100 та тысяч расходилось – он сам не знал как, и почти каждый год он принужден был занимать. Кроме того каждый год главноуправляющий писал то о пожарах, то о неурожаях, то о необходимости перестроек фабрик и заводов. И так, первое дело, представившееся Пьеру, было то, к которому он менее всего имел способности и склонности – занятие делами.
Пьер с главноуправляющим каждый день занимался . Но он чувствовал, что занятия его ни на шаг не подвигали дела. Он чувствовал, что его занятия происходят независимо от дела, что они не цепляют за дело и не заставляют его двигаться. С одной стороны главноуправляющий выставлял дела в самом дурном свете, показывая Пьеру необходимость уплачивать долги и предпринимать новые работы силами крепостных мужиков, на что Пьер не соглашался; с другой стороны, Пьер требовал приступления к делу освобождения, на что управляющий выставлял необходимость прежде уплатить долг Опекунского совета, и потому невозможность быстрого исполнения.
Управляющий не говорил, что это совершенно невозможно; он предлагал для достижения этой цели продажу лесов Костромской губернии, продажу земель низовых и крымского именья. Но все эти операции в речах управляющего связывались с такою сложностью процессов, снятия запрещений, истребований, разрешений и т. п., что Пьер терялся и только говорил ему:
– Да, да, так и сделайте.
Пьер не имел той практической цепкости, которая бы дала ему возможность непосредственно взяться за дело, и потому он не любил его и только старался притвориться перед управляющим, что он занят делом. Управляющий же старался притвориться перед графом, что он считает эти занятия весьма полезными для хозяина и для себя стеснительными.
В большом городе нашлись знакомые; незнакомые поспешили познакомиться и радушно приветствовали вновь приехавшего богача, самого большого владельца губернии. Искушения по отношению главной слабости Пьера, той, в которой он признался во время приема в ложу, тоже были так сильны, что Пьер не мог воздержаться от них. Опять целые дни, недели, месяцы жизни Пьера проходили так же озабоченно и занято между вечерами, обедами, завтраками, балами, не давая ему времени опомниться, как и в Петербурге. Вместо новой жизни, которую надеялся повести Пьер, он жил всё тою же прежней жизнью, только в другой обстановке.
Из трех назначений масонства Пьер сознавал, что он не исполнял того, которое предписывало каждому масону быть образцом нравственной жизни, и из семи добродетелей совершенно не имел в себе двух: добронравия и любви к смерти. Он утешал себя тем, что за то он исполнял другое назначение, – исправление рода человеческого и имел другие добродетели, любовь к ближнему и в особенности щедрость.
Весной 1807 года Пьер решился ехать назад в Петербург. По дороге назад, он намеревался объехать все свои именья и лично удостовериться в том, что сделано из того, что им предписано и в каком положении находится теперь тот народ, который вверен ему Богом, и который он стремился облагодетельствовать.
Главноуправляющий, считавший все затеи молодого графа почти безумством, невыгодой для себя, для него, для крестьян – сделал уступки. Продолжая дело освобождения представлять невозможным, он распорядился постройкой во всех имениях больших зданий школ, больниц и приютов; для приезда барина везде приготовил встречи, не пышно торжественные, которые, он знал, не понравятся Пьеру, но именно такие религиозно благодарственные, с образами и хлебом солью, именно такие, которые, как он понимал барина, должны были подействовать на графа и обмануть его.
Южная весна, покойное, быстрое путешествие в венской коляске и уединение дороги радостно действовали на Пьера. Именья, в которых он не бывал еще, были – одно живописнее другого; народ везде представлялся благоденствующим и трогательно благодарным за сделанные ему благодеяния. Везде были встречи, которые, хотя и приводили в смущение Пьера, но в глубине души его вызывали радостное чувство. В одном месте мужики подносили ему хлеб соль и образ Петра и Павла, и просили позволения в честь его ангела Петра и Павла, в знак любви и благодарности за сделанные им благодеяния, воздвигнуть на свой счет новый придел в церкви. В другом месте его встретили женщины с грудными детьми, благодаря его за избавление от тяжелых работ. В третьем именьи его встречал священник с крестом, окруженный детьми, которых он по милостям графа обучал грамоте и религии. Во всех имениях Пьер видел своими глазами по одному плану воздвигавшиеся и воздвигнутые уже каменные здания больниц, школ, богаделен, которые должны были быть, в скором времени, открыты. Везде Пьер видел отчеты управляющих о барщинских работах, уменьшенных против прежнего, и слышал за то трогательные благодарения депутаций крестьян в синих кафтанах.
Пьер только не знал того, что там, где ему подносили хлеб соль и строили придел Петра и Павла, было торговое село и ярмарка в Петров день, что придел уже строился давно богачами мужиками села, теми, которые явились к нему, а что девять десятых мужиков этого села были в величайшем разорении. Он не знал, что вследствие того, что перестали по его приказу посылать ребятниц женщин с грудными детьми на барщину, эти самые ребятницы тем труднейшую работу несли на своей половине. Он не знал, что священник, встретивший его с крестом, отягощал мужиков своими поборами, и что собранные к нему ученики со слезами были отдаваемы ему, и за большие деньги были откупаемы родителями. Он не знал, что каменные, по плану, здания воздвигались своими рабочими и увеличили барщину крестьян, уменьшенную только на бумаге. Он не знал, что там, где управляющий указывал ему по книге на уменьшение по его воле оброка на одну треть, была наполовину прибавлена барщинная повинность. И потому Пьер был восхищен своим путешествием по именьям, и вполне возвратился к тому филантропическому настроению, в котором он выехал из Петербурга, и писал восторженные письма своему наставнику брату, как он называл великого мастера.
«Как легко, как мало усилия нужно, чтобы сделать так много добра, думал Пьер, и как мало мы об этом заботимся!»
Он счастлив был выказываемой ему благодарностью, но стыдился, принимая ее. Эта благодарность напоминала ему, на сколько он еще больше бы был в состоянии сделать для этих простых, добрых людей.
Главноуправляющий, весьма глупый и хитрый человек, совершенно понимая умного и наивного графа, и играя им, как игрушкой, увидав действие, произведенное на Пьера приготовленными приемами, решительнее обратился к нему с доводами о невозможности и, главное, ненужности освобождения крестьян, которые и без того были совершенно счастливы.
Пьер втайне своей души соглашался с управляющим в том, что трудно было представить себе людей, более счастливых, и что Бог знает, что ожидало их на воле; но Пьер, хотя и неохотно, настаивал на том, что он считал справедливым. Управляющий обещал употребить все силы для исполнения воли графа, ясно понимая, что граф никогда не будет в состоянии поверить его не только в том, употреблены ли все меры для продажи лесов и имений, для выкупа из Совета, но и никогда вероятно не спросит и не узнает о том, как построенные здания стоят пустыми и крестьяне продолжают давать работой и деньгами всё то, что они дают у других, т. е. всё, что они могут давать.


В самом счастливом состоянии духа возвращаясь из своего южного путешествия, Пьер исполнил свое давнишнее намерение заехать к своему другу Болконскому, которого он не видал два года.
Богучарово лежало в некрасивой, плоской местности, покрытой полями и срубленными и несрубленными еловыми и березовыми лесами. Барский двор находился на конце прямой, по большой дороге расположенной деревни, за вновь вырытым, полно налитым прудом, с необросшими еще травой берегами, в середине молодого леса, между которым стояло несколько больших сосен.
Барский двор состоял из гумна, надворных построек, конюшень, бани, флигеля и большого каменного дома с полукруглым фронтоном, который еще строился. Вокруг дома был рассажен молодой сад. Ограды и ворота были прочные и новые; под навесом стояли две пожарные трубы и бочка, выкрашенная зеленой краской; дороги были прямые, мосты были крепкие с перилами. На всем лежал отпечаток аккуратности и хозяйственности. Встретившиеся дворовые, на вопрос, где живет князь, указали на небольшой, новый флигелек, стоящий у самого края пруда. Старый дядька князя Андрея, Антон, высадил Пьера из коляски, сказал, что князь дома, и проводил его в чистую, маленькую прихожую.
Пьера поразила скромность маленького, хотя и чистенького домика после тех блестящих условий, в которых последний раз он видел своего друга в Петербурге. Он поспешно вошел в пахнущую еще сосной, не отштукатуренную, маленькую залу и хотел итти дальше, но Антон на цыпочках пробежал вперед и постучался в дверь.
– Ну, что там? – послышался резкий, неприятный голос.
– Гость, – отвечал Антон.
– Проси подождать, – и послышался отодвинутый стул. Пьер быстрыми шагами подошел к двери и столкнулся лицом к лицу с выходившим к нему, нахмуренным и постаревшим, князем Андреем. Пьер обнял его и, подняв очки, целовал его в щеки и близко смотрел на него.
– Вот не ждал, очень рад, – сказал князь Андрей. Пьер ничего не говорил; он удивленно, не спуская глаз, смотрел на своего друга. Его поразила происшедшая перемена в князе Андрее. Слова были ласковы, улыбка была на губах и лице князя Андрея, но взгляд был потухший, мертвый, которому, несмотря на видимое желание, князь Андрей не мог придать радостного и веселого блеска. Не то, что похудел, побледнел, возмужал его друг; но взгляд этот и морщинка на лбу, выражавшие долгое сосредоточение на чем то одном, поражали и отчуждали Пьера, пока он не привык к ним.
При свидании после долгой разлуки, как это всегда бывает, разговор долго не мог остановиться; они спрашивали и отвечали коротко о таких вещах, о которых они сами знали, что надо было говорить долго. Наконец разговор стал понемногу останавливаться на прежде отрывочно сказанном, на вопросах о прошедшей жизни, о планах на будущее, о путешествии Пьера, о его занятиях, о войне и т. д. Та сосредоточенность и убитость, которую заметил Пьер во взгляде князя Андрея, теперь выражалась еще сильнее в улыбке, с которою он слушал Пьера, в особенности тогда, когда Пьер говорил с одушевлением радости о прошедшем или будущем. Как будто князь Андрей и желал бы, но не мог принимать участия в том, что он говорил. Пьер начинал чувствовать, что перед князем Андреем восторженность, мечты, надежды на счастие и на добро не приличны. Ему совестно было высказывать все свои новые, масонские мысли, в особенности подновленные и возбужденные в нем его последним путешествием. Он сдерживал себя, боялся быть наивным; вместе с тем ему неудержимо хотелось поскорей показать своему другу, что он был теперь совсем другой, лучший Пьер, чем тот, который был в Петербурге.
– Я не могу вам сказать, как много я пережил за это время. Я сам бы не узнал себя.
– Да, много, много мы изменились с тех пор, – сказал князь Андрей.
– Ну а вы? – спрашивал Пьер, – какие ваши планы?
– Планы? – иронически повторил князь Андрей. – Мои планы? – повторил он, как бы удивляясь значению такого слова. – Да вот видишь, строюсь, хочу к будущему году переехать совсем…
Пьер молча, пристально вглядывался в состаревшееся лицо (князя) Андрея.
– Нет, я спрашиваю, – сказал Пьер, – но князь Андрей перебил его:
– Да что про меня говорить…. расскажи же, расскажи про свое путешествие, про всё, что ты там наделал в своих именьях?
Пьер стал рассказывать о том, что он сделал в своих имениях, стараясь как можно более скрыть свое участие в улучшениях, сделанных им. Князь Андрей несколько раз подсказывал Пьеру вперед то, что он рассказывал, как будто всё то, что сделал Пьер, была давно известная история, и слушал не только не с интересом, но даже как будто стыдясь за то, что рассказывал Пьер.
Пьеру стало неловко и даже тяжело в обществе своего друга. Он замолчал.
– А вот что, душа моя, – сказал князь Андрей, которому очевидно было тоже тяжело и стеснительно с гостем, – я здесь на биваках, и приехал только посмотреть. Я нынче еду опять к сестре. Я тебя познакомлю с ними. Да ты, кажется, знаком, – сказал он, очевидно занимая гостя, с которым он не чувствовал теперь ничего общего. – Мы поедем после обеда. А теперь хочешь посмотреть мою усадьбу? – Они вышли и проходили до обеда, разговаривая о политических новостях и общих знакомых, как люди мало близкие друг к другу. С некоторым оживлением и интересом князь Андрей говорил только об устраиваемой им новой усадьбе и постройке, но и тут в середине разговора, на подмостках, когда князь Андрей описывал Пьеру будущее расположение дома, он вдруг остановился. – Впрочем тут нет ничего интересного, пойдем обедать и поедем. – За обедом зашел разговор о женитьбе Пьера.
– Я очень удивился, когда услышал об этом, – сказал князь Андрей.
Пьер покраснел так же, как он краснел всегда при этом, и торопливо сказал:
– Я вам расскажу когда нибудь, как это всё случилось. Но вы знаете, что всё это кончено и навсегда.
– Навсегда? – сказал князь Андрей. – Навсегда ничего не бывает.
– Но вы знаете, как это всё кончилось? Слышали про дуэль?
– Да, ты прошел и через это.
– Одно, за что я благодарю Бога, это за то, что я не убил этого человека, – сказал Пьер.
– Отчего же? – сказал князь Андрей. – Убить злую собаку даже очень хорошо.
– Нет, убить человека не хорошо, несправедливо…
– Отчего же несправедливо? – повторил князь Андрей; то, что справедливо и несправедливо – не дано судить людям. Люди вечно заблуждались и будут заблуждаться, и ни в чем больше, как в том, что они считают справедливым и несправедливым.
– Несправедливо то, что есть зло для другого человека, – сказал Пьер, с удовольствием чувствуя, что в первый раз со времени его приезда князь Андрей оживлялся и начинал говорить и хотел высказать всё то, что сделало его таким, каким он был теперь.
– А кто тебе сказал, что такое зло для другого человека? – спросил он.
– Зло? Зло? – сказал Пьер, – мы все знаем, что такое зло для себя.
– Да мы знаем, но то зло, которое я знаю для себя, я не могу сделать другому человеку, – всё более и более оживляясь говорил князь Андрей, видимо желая высказать Пьеру свой новый взгляд на вещи. Он говорил по французски. Je ne connais l dans la vie que deux maux bien reels: c'est le remord et la maladie. II n'est de bien que l'absence de ces maux. [Я знаю в жизни только два настоящих несчастья: это угрызение совести и болезнь. И единственное благо есть отсутствие этих зол.] Жить для себя, избегая только этих двух зол: вот вся моя мудрость теперь.
– А любовь к ближнему, а самопожертвование? – заговорил Пьер. – Нет, я с вами не могу согласиться! Жить только так, чтобы не делать зла, чтоб не раскаиваться? этого мало. Я жил так, я жил для себя и погубил свою жизнь. И только теперь, когда я живу, по крайней мере, стараюсь (из скромности поправился Пьер) жить для других, только теперь я понял всё счастие жизни. Нет я не соглашусь с вами, да и вы не думаете того, что вы говорите.
Князь Андрей молча глядел на Пьера и насмешливо улыбался.
– Вот увидишь сестру, княжну Марью. С ней вы сойдетесь, – сказал он. – Может быть, ты прав для себя, – продолжал он, помолчав немного; – но каждый живет по своему: ты жил для себя и говоришь, что этим чуть не погубил свою жизнь, а узнал счастие только тогда, когда стал жить для других. А я испытал противуположное. Я жил для славы. (Ведь что же слава? та же любовь к другим, желание сделать для них что нибудь, желание их похвалы.) Так я жил для других, и не почти, а совсем погубил свою жизнь. И с тех пор стал спокойнее, как живу для одного себя.
– Да как же жить для одного себя? – разгорячаясь спросил Пьер. – А сын, а сестра, а отец?
– Да это всё тот же я, это не другие, – сказал князь Андрей, а другие, ближние, le prochain, как вы с княжной Марьей называете, это главный источник заблуждения и зла. Le prochаin [Ближний] это те, твои киевские мужики, которым ты хочешь сделать добро.
И он посмотрел на Пьера насмешливо вызывающим взглядом. Он, видимо, вызывал Пьера.
– Вы шутите, – всё более и более оживляясь говорил Пьер. Какое же может быть заблуждение и зло в том, что я желал (очень мало и дурно исполнил), но желал сделать добро, да и сделал хотя кое что? Какое же может быть зло, что несчастные люди, наши мужики, люди такие же, как и мы, выростающие и умирающие без другого понятия о Боге и правде, как обряд и бессмысленная молитва, будут поучаться в утешительных верованиях будущей жизни, возмездия, награды, утешения? Какое же зло и заблуждение в том, что люди умирают от болезни, без помощи, когда так легко материально помочь им, и я им дам лекаря, и больницу, и приют старику? И разве не ощутительное, не несомненное благо то, что мужик, баба с ребенком не имеют дня и ночи покоя, а я дам им отдых и досуг?… – говорил Пьер, торопясь и шепелявя. – И я это сделал, хоть плохо, хоть немного, но сделал кое что для этого, и вы не только меня не разуверите в том, что то, что я сделал хорошо, но и не разуверите, чтоб вы сами этого не думали. А главное, – продолжал Пьер, – я вот что знаю и знаю верно, что наслаждение делать это добро есть единственное верное счастие жизни.
– Да, ежели так поставить вопрос, то это другое дело, сказал князь Андрей. – Я строю дом, развожу сад, а ты больницы. И то, и другое может служить препровождением времени. А что справедливо, что добро – предоставь судить тому, кто всё знает, а не нам. Ну ты хочешь спорить, – прибавил он, – ну давай. – Они вышли из за стола и сели на крыльцо, заменявшее балкон.
– Ну давай спорить, – сказал князь Андрей. – Ты говоришь школы, – продолжал он, загибая палец, – поучения и так далее, то есть ты хочешь вывести его, – сказал он, указывая на мужика, снявшего шапку и проходившего мимо их, – из его животного состояния и дать ему нравственных потребностей, а мне кажется, что единственно возможное счастье – есть счастье животное, а ты его то хочешь лишить его. Я завидую ему, а ты хочешь его сделать мною, но не дав ему моих средств. Другое ты говоришь: облегчить его работу. А по моему, труд физический для него есть такая же необходимость, такое же условие его существования, как для меня и для тебя труд умственный. Ты не можешь не думать. Я ложусь спать в 3 м часу, мне приходят мысли, и я не могу заснуть, ворочаюсь, не сплю до утра оттого, что я думаю и не могу не думать, как он не может не пахать, не косить; иначе он пойдет в кабак, или сделается болен. Как я не перенесу его страшного физического труда, а умру через неделю, так он не перенесет моей физической праздности, он растолстеет и умрет. Третье, – что бишь еще ты сказал? – Князь Андрей загнул третий палец.