Реквием (Дженкинс)
Эта статья или раздел содержит незавершённый перевод с иностранного языка. Вы можете помочь проекту, закончив перевод. Если вы знаете, на каком языке написан фрагмент, укажите его в этом шаблоне.
|
Реквием | |
Композитор | |
---|---|
Форма | |
Время и место сочинения |
2005 |
Первое исполнение | |
Посвящение |
в память об отце |
Продолжительность |
≈ 55 минут |
Части |
в 13 частях |
Первыми исполнителями стали Филармонический оркестр Западного Казахстана и сводный хор коллективов города Уэльса (Côr Caerdydd, Serendipity и Cytgan). Солисты Nicole Tibbels (сопрано), Clive Bell (Сякухати), Sam Landman (дискант) и Catrin Finch (арфа). Дирижировал автор.
Российская премьера состоялась 22 января 2010 года[1] в Большом зале Санкт-Петербургской филармонии, в исполнении Академического симфонического оркестра филармонии, Хора Санкт-Петербургского государственного университета. Солисты: Кира Логинова (сопрано), Анисс Бен Гамра (дискант). Дирижер – Эдуард Кротман.
Содержание
Структура произведения
Произведение состоит из 13 частей:
- Introit
- Dies irae
- The snow of yesterday (Hana to mishi)
- Rex tremendae
- Confutatis
- From deep in my heart (Kokoro kara)
- Lacrimosa
- Now as a spirit (Hitodama de)
- Pie Jesu
- Having seen the moon (Tsuki mo mite)
- Lux aeterna
- Farewell (Mame de iyo)
- In paradisum
Помимо основных частей Реквиема композитор добавил Pie Jesu (9) и In Paradisum (13) – эти части ранее уже появлялись в реквиемах Форе и Дюрюфле. Традиционные части заупокойной мессы перемежаются японскими хайку о жизни и смерти, переплетая два взгляда: западный и восточный. В начале реквиема отчетливо чувствуется контраст между литургическим понятием о смерти и восприятием её в природе. Однако ближе к концу эта полярность исчезает − слова двух последних хайку смешиваются с текстами Benedictus и Agnus Dei.
Перевод 3, 6, 8, 10 и 13 частей
Hana to mishi
Yuki wa kinouzo Moto no mizu (Gozan) |
Kokoro kara
Yuki utsukushi ya Nishi no kumo (Issho) |
Hitodama de
Yukuki sanjiya Natsu no hara (Hokusai) |
Tsuki mo mite
Ware wa konoyowo Kashiku kana (Kaga-No-Chiyo) |
Mame de iyo
Miwa nara washino Kusa no tsuyu (Banzan) |
Вчерашний снег,
опавший как цветы вишни, снова стал водой |
Из глубины моего сердца
как прекрасны снежные облака на западе |
Теперь как дух
я буду блуждать по летним полям |
Увидев луну,
даже я прощаюсь с этой жизнью с благословением |
Прощай, я умираю
потому что все вещи подобны росе на траве |
The snow of yesterday
that fell like cherry blossoms is water once again |
From deep in my heart
how beautiful are the snow clouds in the west |
Now as a spirit
I shall roam the summer fields |
Having seen the moon
even I take leave of this life with a blessing |
Farewell
I pass as all things do like dew on the grass |
Состав исполнителей
- Смешанный хор
- Сопрано соло
- Дискант соло
- Сякухати - Японская бамбуковая флейта
- 2 Валторны in F
- Литавры
- Ударные – три исполнителя:
- glockenspiel, bamboo chimes, tubular bell (lowest possible A), surdo, darabuca, hi-hat/side drum
- mark tree, tambourine, cymbals, suspended cymbal/2 low floor tom-toms
- triangle, rainstick, bass drum, 2 tam-tams
- Арфа
- Струнный оркестр
Записи
Многие произведения Карла Дженкинса были выпущены в авторском исполнении на дисках и к моменту 70-летия композитора дискография насчитывала более 25 CD[2]. Не стал исключением и "Реквием". Он был записан в 2005 году и вышел в одном альбоме вместе с произведением "In These Stones Horizons Sing" (В этих камнях горизонты поют), написанным годом ранее.
Ноты
[www.boosey.com/cr/music/Karl-Jenkins-Requiem/47412 Jenkins, Karl: Requiem (2004)], Boosey & Hawkes
Напишите отзыв о статье "Реквием (Дженкинс)"
Примечания
Ссылки
Отрывок, характеризующий Реквием (Дженкинс)
31 го декабря, накануне нового 1810 года, le reveillon [ночной ужин], был бал у Екатерининского вельможи. На бале должен был быть дипломатический корпус и государь.
На Английской набережной светился бесчисленными огнями иллюминации известный дом вельможи. У освещенного подъезда с красным сукном стояла полиция, и не одни жандармы, но полицеймейстер на подъезде и десятки офицеров полиции. Экипажи отъезжали, и всё подъезжали новые с красными лакеями и с лакеями в перьях на шляпах. Из карет выходили мужчины в мундирах, звездах и лентах; дамы в атласе и горностаях осторожно сходили по шумно откладываемым подножкам, и торопливо и беззвучно проходили по сукну подъезда.
Почти всякий раз, как подъезжал новый экипаж, в толпе пробегал шопот и снимались шапки.
– Государь?… Нет, министр… принц… посланник… Разве не видишь перья?… – говорилось из толпы. Один из толпы, одетый лучше других, казалось, знал всех, и называл по имени знатнейших вельмож того времени.
Уже одна треть гостей приехала на этот бал, а у Ростовых, долженствующих быть на этом бале, еще шли торопливые приготовления одевания.
Много было толков и приготовлений для этого бала в семействе Ростовых, много страхов, что приглашение не будет получено, платье не будет готово, и не устроится всё так, как было нужно.
Вместе с Ростовыми ехала на бал Марья Игнатьевна Перонская, приятельница и родственница графини, худая и желтая фрейлина старого двора, руководящая провинциальных Ростовых в высшем петербургском свете.
В 10 часов вечера Ростовы должны были заехать за фрейлиной к Таврическому саду; а между тем было уже без пяти минут десять, а еще барышни не были одеты.
Наташа ехала на первый большой бал в своей жизни. Она в этот день встала в 8 часов утра и целый день находилась в лихорадочной тревоге и деятельности. Все силы ее, с самого утра, были устремлены на то, чтобы они все: она, мама, Соня были одеты как нельзя лучше. Соня и графиня поручились вполне ей. На графине должно было быть масака бархатное платье, на них двух белые дымковые платья на розовых, шелковых чехлах с розанами в корсаже. Волоса должны были быть причесаны a la grecque [по гречески].
Все существенное уже было сделано: ноги, руки, шея, уши были уже особенно тщательно, по бальному, вымыты, надушены и напудрены; обуты уже были шелковые, ажурные чулки и белые атласные башмаки с бантиками; прически были почти окончены. Соня кончала одеваться, графиня тоже; но Наташа, хлопотавшая за всех, отстала. Она еще сидела перед зеркалом в накинутом на худенькие плечи пеньюаре. Соня, уже одетая, стояла посреди комнаты и, нажимая до боли маленьким пальцем, прикалывала последнюю визжавшую под булавкой ленту.
– Не так, не так, Соня, – сказала Наташа, поворачивая голову от прически и хватаясь руками за волоса, которые не поспела отпустить державшая их горничная. – Не так бант, поди сюда. – Соня присела. Наташа переколола ленту иначе.
– Позвольте, барышня, нельзя так, – говорила горничная, державшая волоса Наташи.
– Ах, Боже мой, ну после! Вот так, Соня.
– Скоро ли вы? – послышался голос графини, – уж десять сейчас.
– Сейчас, сейчас. – А вы готовы, мама?
– Только току приколоть.
– Не делайте без меня, – крикнула Наташа: – вы не сумеете!
– Да уж десять.
На бале решено было быть в половине одиннадцатого, a надо было еще Наташе одеться и заехать к Таврическому саду.
Окончив прическу, Наташа в коротенькой юбке, из под которой виднелись бальные башмачки, и в материнской кофточке, подбежала к Соне, осмотрела ее и потом побежала к матери. Поворачивая ей голову, она приколола току, и, едва успев поцеловать ее седые волосы, опять побежала к девушкам, подшивавшим ей юбку.
Дело стояло за Наташиной юбкой, которая была слишком длинна; ее подшивали две девушки, обкусывая торопливо нитки. Третья, с булавками в губах и зубах, бегала от графини к Соне; четвертая держала на высоко поднятой руке всё дымковое платье.
– Мавруша, скорее, голубушка!
– Дайте наперсток оттуда, барышня.
– Скоро ли, наконец? – сказал граф, входя из за двери. – Вот вам духи. Перонская уж заждалась.