Религиозный опыт

Религиозный опыт (также духовный опыт, мистический опыт) — субъективный жизненный опыт встреч с высшей реальностью, чувство присутствия безграничной тайны в жизни человека, ощущение зависимости от божественной силы или от невидимого порядка вещей, чувство вины и страха перед божьим судом или внутреннее умиротворение в надежде на божественное всепрощение.

Объективное изучение религиозного опыта представляет собой сложную задачу из-за субъективности данного феномена. Однако выявление учёными сходств и различий между различными проявлениями религиозного опыта сделало возможным академические исследования этого предмета.

Многие религиозные и мистические традиции рассматривают религиозный опыт как действительные встречи с Богом или богами, либо действительный контакт с иными реальностями. В науке существуют две точки зрения на религиозный опыт — одна из них состоит в том, что религиозный опыт является функцией человеческого мозга и поддаётся научному изучению, другая считает религиозный опыт теоретической конструкцией, не имеющей научного смысла.

В различных религиозных традициях существует множество названий и описаний религиозного опыта:

• Преодоление ограниченности собственного бытия и слияние с божественным светом (хасидизм);
• Полное разъединение с миром (кайвалья в некоторых течениях индуизма, включая санкхью и йогу);
• Освобождение от оков кармы (мокша в сикхизме, джайнизме и индуизме, нирвана в буддизме)
• Постижение истинной природы человека (сатори в дзэн-буддизме, дэ в даосизме);
• Единение с Богом (энозис в неоплатонизме и обожение в христианстве, брахма нирвана в индуизме);
• Постижение внутреннего естества (ирфан и фитра в исламе);
• Блаженное переживание подлинной внутренней сути (самадхи или сварупа-авирбхава в индуизме);
• Снятие социальных запретов и возвращение в естественное состояние (дионисийские мистерии).

Определения

Определение Уильяма Джеймса

Психолог и философ Уильям Джеймс в книге «Многообразие религиозного опыта» описал четыре основные характеристики религиозного/мистического опыта:

• Неизречённость (англ. Ineffable). Самый лучший критерий для распознавания мистических состояний сознания — невозможность со стороны пережившего их подобрать слова для их описания из-за отсутствия слов, способных в полной мере выразить сущность этого рода переживаний.
• Интуитивность (Noetic). Мистические состояния для переживающего их являются особой формой познавания. При помощи этих состояний человек проникает в глубину истин, закрытую для трезвого рассудка. Они являются откровениями, моментами внутреннего просветления, неизмеримо важными для того, кто их пережил, и над чьей жизнью власть их остается незыблемой до конца.
• Кратковременность (Transient). За редкими исключениями, они длятся от получаса до двух часов, после чего исчезают, уступив место обыденному сознанию. После их исчезновения трудно воспроизвести в памяти их свойства, однако когда они вновь посещают человека, он узнает их.
• Бездеятельность воли (Passive). Хотя мистические состояния можно вызвать произвольно, например, сосредоточением внимания, ритмическими телодвижениями или другим каким-нибудь способом, как только состояние сознания приобрело характерные для данного переживания признаки, мистик начинает ощущать свою волю как бы парализованной или даже находящейся во власти какой-то высшей силы.

Определение Нормана Хабеля

Известный австралийский теолог Норман Хабель определяет религиозный опыт как структурированный путь, на котором верующий в рамках определённой религиозной традиции вступает в отношения со священным, или обретает осведомлённость о священном. Религиозный опыт по самой своей природе выходит за пределы обыденности (трансцендирует). Религиозный опыт в ряде случаев трудно отличить на основе наблюдения от психопатологических состояний (таких, как психоз, см. ещё метемпсихоз) или от других форм изменённых состояний сознания. Не все переживания сверхъестественного относятся к религиозному опыту. Исходя из определения Хабеля, религиозный опыт не включает в себя психопатологические состояния и состояния, индуцированные психоактивными веществами, поскольку эти состояния преимущественно переживаются вне рамок определённой религиозной традиции.

Мур и Хабель выделили два типа религиозного опыта: непосредственный и опосредованный.

• Опосредованный — Опосредованный опыт верующий обретает при помощи вспомогательных средств – таких, как: ритуалы, особые личности, религиозные группы, тотемные объекты или природа.
• Непосредственный — Непосредственный опыт приходит к верующему без какого-либо вмешательства. При этом божество или божественное воспринимается напрямую.

Определение Ричарда Суинбёрна

Философ и православный богослов Ричард Суинбёрн в своей книге «Вера и разум» сформулировал пять категорий, на которые делится религиозный опыт:

• Публичный — верующий видит деяние длани Господней там, где возможны иные объяснения, например, при созерцании живописного заката
• Публичный — необычайное событие, нарушающее законы природы, например, хождение по водам
• Личный — поддающийся описанию обычным языком, например, лестница Иакова
• Личный — неописуемый обычным языком, обычно это — мистический опыт, например, «белый цвет не перестал быть белым, и чёрный цвет не перестал быть чёрным, но чёрный стал белым и белый стал чёрным».
• Личный — неопределённое, широко распространённое ощущение влияния Бога на чью-либо жизнь.

Суинбёрн также предложил два принципа для оценки религиозного опыта:

• Принцип доверчивости — при отсутствии причин для недоверия следует принимать то, что кажется истинным, например, если кто-либо собственными глазами видит хождение по водам, он должен верить, что это действительно происходит.
• Принцип свидетельства — при отсутствии причин для недоверия следует принимать то, что говорят о религиозном опыте наблюдатели или верующие.

Классические определения

Нуминозный — германский мыслитель Рудольф Отто (1869–1937) утверждал, что всем разновидностям религиозного опыта вне зависимости от культурной среды присущ один общий фактор, который он определяет как «нуминозный». «Нуминозный» опыт включает, помимо иных аспектов, следующую дихотомию: «mysterium tremendum» – тенденцию вызывать страх и трепет, – и «mysterium fascinans» – тенденцию притягивать, очаровывать и покорять. Отто считал нуминозный опыт единственно возможным религиозным опытом, выражая это в следующих словах: «Нет религии, в которой она [нуминозность] не присутствует как подлинная сокровенная суть, и без неё религия не заслуживает права называться религией» . Отто не принимал всерьёз какой-либо иной вид религиозного опыта, например, экстаз и религиозное исступление, и относил их к «преддверию религии».

Экстаз — при экстатических переживаниях человек ощущает, что его Душа или дух покидает тело (см. выход из тела). Содержание экстатических переживаний состоит в путешествиях по иным мирам, в которых приобретается знание о высших реальностях, в том числе и о загробном мире. Этот тип религиозного опыта характерен для шаманов.

Исступление — при исступлении (одержимости) Бог является верующему извне. Святая сила, существо или воля входит в тело или сознание индивида и овладевает им. Людей, восприимчивых к одержимости, иногда называют медиумами. Божество, дух или сверхъестественное существо использует такого индивида для связи с имманентным миром. Льюис утверждает, что экстаз и одержимость по существу представляют собой одно и то же переживание, и экстаз является лишь одной из форм одержимости. Внешнее проявление данного феномена подтверждает эту точку зрения, поскольку шаманы выглядят как одержимые духами медиумы, и хотя они претендуют на способность управлять духами, в ряде случаев шаманы теряют контроль.

Мистический — мистический опыт во многом противоположен нуминозному опыту. При мистическом опыте все различия для адепта исчезают, и он сливается с космосом, божеством или иной трансцендентной реальностью. Британский востоковед Роберт Чарльз Зэнер выделил две разновидности мистического опыта: естественный мистический опыт и религиозный мистический опыт. К естественному мистическому опыту относится, например, слияние со своим глубинным «Я» или переживание единства с природой. Естественный мистический опыт коренным образом отличен от религиозного, поскольку он не привязан к какой-либо традиции, однако он представляет собой духовный опыт, способный оказать глубочайшее воздействие на индивида.

Духовное пробуждение — духовное пробуждение является религиозным опытом, ведущим к самореализации или установлению связи с духовными аспектами бытия. Очень часто духовное пробуждение преображает всю жизнь индивида. Термин «духовное пробуждение» может обозначать любой тип религиозного опыта из весьма широкого спектра, включая рождение заново в христианстве, околосмертный опыт, а также мистический опыт, включая индуистскую мокшу и буддийское просветление.

Объяснения религиозного опыта

Религиозный опыт с точки зрения материалистического и идеалистического мировоззрения

С точки зрения мировоззрения идеализма религиозный опыт рассматривается как реальное постижение идеи или влияние духа. Возможность сверхъестественного не отвергается и сверхъестественные проявления рассматриваются как причина «настоящего» религиозного опыта. В то же время, некоторый религиозный опыт может оцениваться критически и оцениваться с точки зрения отсутствия сверхъестественных проявлений в нём, несмотря на наличие претензий на это.

В идеалистических и религиозных концепциях религиозного опыта могут выражаться идеи о доступности некоторых или большинства форм религиозного опыта только некоторым личностям, готовым к этому или избранных для этого. Например, распространены идеи о том, что человеческая личность должна быть «„готова“ и „зрела“ для узрения Бога.». Неготовность к приятию этого опыта может рассматриваться с точки зрения духовного уровня человека или его греховности.

В материалистических концепциях религиозного опыта акцент может быть перенесен на связь религиозного опыта с переживаниями и физиологическими явлениями в человеческом организме (результат чувственного опыта), а реальность опыта (сверхъестественная составляющая) оценивается скептически или полностью отвергается.

В материалистических концепциях религиозный опыт может рассматриваться как иллюзия, самообман в большинстве случаев, в то время как в религиозных концепциях возможность самообмана допускается, но не распространяется на все случаи религиозного опыта.

Религиозные и мистические воззрения

В индуизме

Многообразие религиозного опыта в индуизме отражается в огромном количестве внешне непохожих проявлений, однако за всеми этими проявлениями скрывается универсальная мудрость — постижение Брахмана. Древнейшие описания индуистского религиозного опыта приведены в Ведах и Упанишадах, где они изложены от лица древних мудрецов (риши), созерцавших богов и иные миры, и жрецов, находившихся под воздействием священного напитка сома. В Йога-сутрах Патанджали описаны техники медитации, позволяющие достичь состояния самадхи, ведущего к окончательному освобождению от страданий этого мира – кайвалье. Тесно связана с практикой йоги традиция тантры, в многочисленных текстах которой подробно обсуждается значение и роль религиозного опыта. Религиозный опыт также описывается в Махабхарате и Рамаяне. Одно из наиболее известных и важных для индуизма описаний религиозного опыта содержится в Бхагавад-гите .

Личный религиозный опыт всегда играл огромную роль в индуизме, чему способствовал высокий статус психотехники в культуре Индии. Однако догматическое почитание Вед в индуизме несколько принижает ценность йогического опыта вне его соотнесения с доктриной, заданной Ведами. Хотя йогический гносис (джняна) в Индии зачастую рассматривался как высшая форма познания, ссылки на йогический опыт в ходе философских диспутов были запрещены как по причине его неизречённости, так и вследствие возможности различных интерпретаций этого опыта в терминах и доктринах любой из дискутирующих школ.

В буддизме

Буддизм имеет тесные исторические и культурные связи с индуизмом, но значительно расходится с индуизмом в вопросах, связанных с религиозным опытом. Его главное отличие от индуизма состоит в том, что в основе буддийского учения лежит религиозный опыт одного человека – Сиддхартхи Гаутамы, прозванного Буддой по причине переживания им этого опыта. Последователи Будды стремились пережить тот же религиозный опыт, что и он. Именно психотехника и йогический опыт всегда играли определяющую и доминирующую роль в буддизме. По мере развития буддизма и возникновения множества буддийских школ в основу того или иного направления ложились именно результаты созерцания, и именно они становились критериями его истинности. При этом следует учитывать, что ни одна буддийская система никогда не рассматривалась самими буддистами в качестве учения, возвещающего истину в последней инстанции. Буддийский взгляд состоит в том, что истина не может быть постигнута дискурсивно, описана в категориях дискурсивного мышления и быть выражена средствами дискурса. Это отношение к доктрине и к философии ясно выражено в буддийских текстах. Например, две ведущие школы махаяны – мадхьямика (шуньявада) и йогачара (виджнянавада) – оценивались последователями буддизма сугубо прагматически с точки зрения их полезности для духовного совершенствования разных типов личности. Мадхьямика, категорически отвергавшая любой субстанционализм и провозглашавшая пустотность не только личности (пудгала), но и составляющих личность элементов (дхарм), считалась наиболее подходящим средством излечения психики для людей, привязанных к собственному «я», тогда как йогачара, отвергавшая внеположность сознанию образующих содержание опыта данных, рекомендовалась людям, привязанным к внешним вещам. При таком подходе вопрос о том, что «истиннее на самом деле», оказывается некорректным, поскольку истина выражается не в теории, а переживается в йогическом опыте.

В суфизме

Хотя все мусульмане верят, что они идут к Богу и приблизятся к нему в раю после смерти и Судного дня, суфии считают возможным ещё при жизни стать ближе к Богу и испытать единение с ним.

Духовный путь суфиев состоит из трёх этапов в соответствии с традицией, опирающейся на слова Мухаммеда: «Шариат – мои слова, тарикат – мои дела, хакикат – мои внутренние состояния». Шариат, тарикат и хакикат взаимосвязаны.

Тарикат, путь познания Бога, описывают как «путь, который исходит из шариата, на широкой дороге он называется шар, на тропинке – тарик». Мистический опыт недостижим без предварительного ревностного выполнения налагаемых шариатом ограничений. Однако тарикат – это узкий путь, по которому идти труднее. Он ведёт адепта, именуемого «салик» (путник), в странствие «сулук», через разные стоянки («макам»), до достижения конечной цели, именуемой «таухид» – веры в единство и единственность Аллаха.

В христианском мистицизме

Христианское вероучение в целом поддерживает идею о том, что Бог пребывает во всех христианах, и что они могут ощутить его в себе, веруя в Иисуса. Христианский мистицизм стремится путём подражания Христу постичь духовные истины, недоступные для интеллекта. Англиканский священник Уильям Ральф Индж разделяет «лестницу совершенства» (scala perfectionis) на три стадии: "очистительную" или аскетическую, "просветляющую" или созерцательную, и "объединительную", на которой можно узреть Бога. Третья стадия в некотором смысле означает слияние с Богом. Она может протекать по-разному, но в первую очередь ассоциируется с божественной любовью в соответствии со словами из Первого послания Иоанна: «Бог есть любовь, и пребывающий в любви пребывает в Боге, и Бог в нём». Одни толкования классического мистицизма считают первые две стадии подготовкой к третьей, тогда как другие утверждают, что все три стадии пересекаются и переплетаются.

В исихазме

Исихазм представляет собой духовную практику, основанную на заповеди Христа из Евангелия от Матфея «войди в комнату твою и, затворив дверь твою, помолись Отцу твоему, Который втайне», и состоящую в уходе в себя путём прекращения деятельности чувств с целью познать Бога.

В XIV веке возможность постижения Бога была оспорена монахом Варлаамом из Калабрии, который, хотя формально и принадлежал к православной Восточной Церкви, получил схоластическое образование и критиковал исихазм, основываясь на рационалистической философии. Григорий Палама выступил в защиту исихазма, и после длительной богословской дискуссии учение Варлаама было осуждено Восточной Церковью как еретическое.

Основная практика исихазма состоит в умном делании, то есть в постоянном повторении Иисусовой молитвы: «Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя грешнаго». При этом исихасты использовали Иисусову молитву просто как последовательность слогов, несущую глубинный мистический смысл, и не придавали значения её буквальной трактовке. Е. А. Торчинов указывает, что практика постоянной молитвы, предполагающей повторение божественных имен, является универсальной для различных религий. Огромную роль в эффективности её использования для достижения религиозного опыта играет установка сознания, выражающаяся в вере в сакральность произносимого имени и в сотериологическую эффективность его повторения.

В неоплатонизме

Неоплатонизм представляет собой современный термин для обозначения религиозной и мистической философии, сформировавшейся в III веке на основе платонизма.

Неоплатонизм постулирует, что душа должна вернуться к высшему Благу тем же путём, каким она низошла из него. Прежде всего ей нужно вернуться к самой себе. Это достигается практикой добродетели, нацеленной на уподобление Богу и ведущей к Богу. Практика аскезы делает человека более духовным и стойким существом, освобождая его от грехов. Но стать безгрешным недостаточно, поскольку конечная цель состоит в слиянии в Богом (энозис). Эта цель достигается созерцанием первозданного Сущего – Единого (Блага), – в мистическом экстазе.

Душа может постичь первозданное Сущее и приблизиться к нему лишь в состоянии полного покоя и смирения. Поэтому ей необходимо пройти через духовную подготовку. Начав с созерцания материальных вещей, душа уходит внутрь себя и погружается в глубины, откуда для неё становится достижимым мир идей (нус). Но и там она не находит Единое. Путём концентрации и напряжения, пребывая в тишине и забыв обо всех вещах, душа обретает способность созерцать Бога, основу бытия, источник всех существ, начало души. В этот момент она испытывает высочайшее неописуемое счастье, слившись с божественным и купаясь в сиянии вечности. Порфирий сообщает, что Плотин за время их шестилетнего общения четыре раза пережил мистическое единение с Богом.

История современных научных и религиозных воззрений

Термин «религиозный опыт» получил широкое распространение в науке после выхода в 1902 году книги Уильяма Джеймса «Многообразие религиозного опыта». Однако исследования данного предмета в западной теологии начались на много столетий раньше – отправной точкой осмысления религиозного опыта в теологии учёные считают труды Блаженного Августина (V век). В западной философии религиозный опыт стал самостоятельным предметом исследования примерно во второй половине XIX века.

В XVIII-XX веках несколько весьма влиятельных западных мыслителей выдвинули идею о том, что религия и религиозные верования могут основываться на религиозном опыте. Иммануил Кант полагал, что нравственный императив оправдывает религиозные верования, а Джон Уэсли утверждал, что религиозный опыт приверженцев методизма стал основой этого религиозного движения как образа жизни. В XIX столетии Фридрих Шлейермахер и Альбрехт Ричль развили и расширили воззрение, согласно которому человеческий опыт (моральный и религиозный) оправдывает религиозные верования. Позднее такой религиозный эмпиризм стал в высшей степени проблематичным и в период между двумя мировыми войнами был отвергнут Карлом Бартом. Тем не менее, в XX веке оправдание религиозных верований на основании религиозного и морального опыта сохранило своё влияние. В частности, приверженцами либеральной теологии были такие известные учёные, как Коулсон, Чарльз и Рэйвн, Чарльз.

В XX-XXI вв. мистический опыт испытывали многие выдающиеся учёные, и это оказало значительное влияние на их научные воззрения. Южноафриканский философ Джон Финдли в своей книге «Логика мистицизма» выразил важность исследований мистического опыта в следующих словах:

Мистические высказывания отражают очень своеобразный и важный способ смотреть на вещи, который является столь же определенным и характерным, как любой другой...
Это мистическое мировосприятие, далеко не будучи особым даром странных людей, именуемых мистиками, скорее составляет часть опыта большинства людей во все времена, подобно тому как представления о горизонте и открытом небе входят в большинство обычных представлений о мире. На горизонте объекты становятся неясными или сильно вытянутыми, параллельные линии сходятся, и так далее; точно так же в мистических областях опыта некоторые вещи выглядят и ведут себя совсем не так, как в ближних или средних пределах опыта... Есть люди, у которых из-за неспособности к математике развивается отвращение ко всему этому предмету, и есть люди, у которых сходное отвращение развивается из-за неспособности к мистицизму, однако отсюда не следует, что та или иная из этих способностей не представляет собой разновидность обычного человеческого дарования, которое выражается в своеобразном типе высказываний и дискурса, по существу, с такой закономерностью, что заслуживает названия «логики».

В настоящее время в Институте философии Российской Академии Наук ведутся исследования, касающиеся влияния религиозного опыта на генезис и структуру науки.

Современные академические исследования религиозного опыта

Вслед за теологами и философами религиозный опыт стали исследовать представители различных отраслей науки – религиоведы, психологи, историки, антропологи, социологи и др.

В психологии религии изучение религиозного опыта, начатое Уильямом Джеймсом с анализа причин и влияния на человека его обращения в веру, мистических переживаний, праведности и молитвы, продолжилось учёными путём исследования глоссолалии, религиозного содержания снов, медитации, влияния религиозного убеждения и ритуала, изменённых состояний сознания, влияния исповеди, влияния оккультных и культовых феноменов, употребления наркотических средств с целью вызова религиозных переживаний, религиозных влияний в области психопатологии. Психология религии также иногда исследует парапсихологические феномены, но основное внимание она всё же делает на таких формах религиозного опыта, как молитва, обращение в веру, мистические переживания, отправление религиозных обрядов и участие в религиозных общинах и культах.

Психологи широко используют статистические методы изучения религиозного поведения и состояний сознания и интерпретацию данных, полученных с помощью анкетирования и опросов. Одна из главных целей психологии религии состоит в выявлении тех воздействий, которые религиозный опыт оказывает на поведение индивидов и групп, то есть изучение взаимодействия личностных и социальных факторов. При этом, однако, возникают трудности, связанные с невозможностью полноценного перевода внутренних переживаний личности на язык научных понятий или даже обыденного общения. Данные массовых опросов и попытки экспериментального физиологического исследования мистических состояний также дают достаточно бедные сведения. Основная проблема при изучении религиозного опыта состоит в том, что он с трудом поддаётся процедуре формализации.

Исследователи предполагают, что трудности исследования религиозного опыта могут быть преодолены также и при помощи менее распространённых подходов, таких как аналитическая психология и трансперсональная психология. Кроме того, возлагаются надежды на продвижение исследований религиозного опыта в новой междисциплинарной области — нейротеологии, изучающей взаимосвязь религиозных переживаний с деятельностью головного мозга.

Средства вызова религиозных переживаний

Существуют разнообразные способы достижения состояний сознания, присущих религиозному опыту. Во многих религиозных текстах описаны медитативные техники, ведущие к религиозным переживаниям. Тексты йоги и тантры упоминают особые методы, ведущие к определённым типам религиозного опыта, в том числе: физические упражнения, этические предписания, рекомендации по питанию, психотехнические процедуры. Традиция Мантра Марги (Путь мантры) подчёркивает особую важность постоянного повторения вслух или про себя особых мантр, полученных от учителя. Существует множество практик, использующих янтры. В число методов достижения религиозных переживаний, не ограниченных рамками какой-либо религиозной традиции входят следующие:

• Медитация
• Молитва
• Музыка
• Танец, в том числе:
  • Сама
• Пост
• Интенсивная боль, например, при:
  • умерщвлении плоти
• Сексуальное возбуждение,
• Использование энтеогенов, в том числе:
  • Айяуаска (Диметилтриптамин)
  • Бханг (Каннабиноиды)
  • Шалфей предсказателей (Сальвинорин A)
  • Лофофора Уильямса (Мескалин)
  • Psilocybe cubensis (Псилоцибин)
  • Мухомор красный (Мусцимол)

В качестве причин религиозных переживаний выступают также психологические или нейрофизиологические аномалии, например:

• Глубокая депрессия или Шизофрения
• Височная эпилепсия
• Инсульт
• Околосмертный опыт
• Возбуждение нейронов определённых частей мозга, например, переменным магнитным полем

В авраамических религиях попытки искусственным путём вызвать религиозные переживания, достижения вдохновения или откровения от духовной силы могут оцениваться отрицательно (связываться с демонизмом и спиритизмом) и противопоставляться «истинному» духовному опыту.

См. также

Изменённое состояние сознания Когнитивное религиоведение Деперсонализационное расстройство Просветление Энтеогены Кундалини Околосмертный опыт

Нирвана Нуминозность Мистицизм Психология религии Трансперсональная психология Психонавтика Откровение

Самадхи Самопознание Духовный кризис Тета-ритм Многообразие религиозного опыта Турья Мистический психоз

Литература

• Торчинов Е. А. Религии мира: Опыт запредельного. Психотехника и трансперсональные состояния.— СПб.: Центр «Петербургское востоковедение», 1997.
• Ильин И. А. Аксиомы религиозного опыта.— М.: АСТ, 2002.— 592 стр.— ISBN 5-17-011518-0
• Забияко А. П. Религиозный опыт // Религиоведение: Энциклопедический словарь.— М.: Академический проект, 2006.— С. 866—867

Ссылки

• [ibcsr.org/index.php?option=com_content&view=article&id=147:removal-of-portions-of-the-parietal-occipital-cortex-enhances-self-transcendence&catid=25:research-news&Itemid=59 "Self-transcendence enhanced by removal of portions of the parietal-occipital cortex"] Article from the [ibcsr.org/ Institute for the Biocultural Study of Religion]
• [www.nationalgeographic.com/adventure/0603/features/peru.html Peru: Hell and Back] National Geographic explores the uses of Ayahuasca in Shamanic healing
• [www.npr.org/news/specials/2009/brain/ Is This Your Brain On God?] (May 2009 week long NPR series)

Отрывок, характеризующий Религиозный опыт

На лице Анны Михайловны выразилось сознание того, что решительная минута наступила; она, с приемами деловой петербургской дамы, вошла в комнату, не отпуская от себя Пьера, еще смелее, чем утром. Она чувствовала, что так как она ведет за собою того, кого желал видеть умирающий, то прием ее был обеспечен. Быстрым взглядом оглядев всех, бывших в комнате, и заметив графова духовника, она, не то что согнувшись, но сделавшись вдруг меньше ростом, мелкою иноходью подплыла к духовнику и почтительно приняла благословение одного, потом другого духовного лица.
– Слава Богу, что успели, – сказала она духовному лицу, – мы все, родные, так боялись. Вот этот молодой человек – сын графа, – прибавила она тише. – Ужасная минута!
Проговорив эти слова, она подошла к доктору.
– Cher docteur, – сказала она ему, – ce jeune homme est le fils du comte… y a t il de l'espoir? [этот молодой человек – сын графа… Есть ли надежда?]
Доктор молча, быстрым движением возвел кверху глаза и плечи. Анна Михайловна точно таким же движением возвела плечи и глаза, почти закрыв их, вздохнула и отошла от доктора к Пьеру. Она особенно почтительно и нежно грустно обратилась к Пьеру.
– Ayez confiance en Sa misericorde, [Доверьтесь Его милосердию,] – сказала она ему, указав ему диванчик, чтобы сесть подождать ее, сама неслышно направилась к двери, на которую все смотрели, и вслед за чуть слышным звуком этой двери скрылась за нею.
Пьер, решившись во всем повиноваться своей руководительнице, направился к диванчику, который она ему указала. Как только Анна Михайловна скрылась, он заметил, что взгляды всех, бывших в комнате, больше чем с любопытством и с участием устремились на него. Он заметил, что все перешептывались, указывая на него глазами, как будто со страхом и даже с подобострастием. Ему оказывали уважение, какого прежде никогда не оказывали: неизвестная ему дама, которая говорила с духовными лицами, встала с своего места и предложила ему сесть, адъютант поднял уроненную Пьером перчатку и подал ему; доктора почтительно замолкли, когда он проходил мимо их, и посторонились, чтобы дать ему место. Пьер хотел сначала сесть на другое место, чтобы не стеснять даму, хотел сам поднять перчатку и обойти докторов, которые вовсе и не стояли на дороге; но он вдруг почувствовал, что это было бы неприлично, он почувствовал, что он в нынешнюю ночь есть лицо, которое обязано совершить какой то страшный и ожидаемый всеми обряд, и что поэтому он должен был принимать от всех услуги. Он принял молча перчатку от адъютанта, сел на место дамы, положив свои большие руки на симметрично выставленные колени, в наивной позе египетской статуи, и решил про себя, что всё это так именно должно быть и что ему в нынешний вечер, для того чтобы не потеряться и не наделать глупостей, не следует действовать по своим соображениям, а надобно предоставить себя вполне на волю тех, которые руководили им.
Не прошло и двух минут, как князь Василий, в своем кафтане с тремя звездами, величественно, высоко неся голову, вошел в комнату. Он казался похудевшим с утра; глаза его были больше обыкновенного, когда он оглянул комнату и увидал Пьера. Он подошел к нему, взял руку (чего он прежде никогда не делал) и потянул ее книзу, как будто он хотел испытать, крепко ли она держится.
– Courage, courage, mon ami. Il a demande a vous voir. C'est bien… [Не унывать, не унывать, мой друг. Он пожелал вас видеть. Это хорошо…] – и он хотел итти.
Но Пьер почел нужным спросить:
– Как здоровье…
Он замялся, не зная, прилично ли назвать умирающего графом; назвать же отцом ему было совестно.
– Il a eu encore un coup, il y a une demi heure. Еще был удар. Courage, mon аmi… [Полчаса назад у него был еще удар. Не унывать, мой друг…]
Пьер был в таком состоянии неясности мысли, что при слове «удар» ему представился удар какого нибудь тела. Он, недоумевая, посмотрел на князя Василия и уже потом сообразил, что ударом называется болезнь. Князь Василий на ходу сказал несколько слов Лоррену и прошел в дверь на цыпочках. Он не умел ходить на цыпочках и неловко подпрыгивал всем телом. Вслед за ним прошла старшая княжна, потом прошли духовные лица и причетники, люди (прислуга) тоже прошли в дверь. За этою дверью послышалось передвиженье, и наконец, всё с тем же бледным, но твердым в исполнении долга лицом, выбежала Анна Михайловна и, дотронувшись до руки Пьера, сказала:
– La bonte divine est inepuisable. C'est la ceremonie de l'extreme onction qui va commencer. Venez. [Милосердие Божие неисчерпаемо. Соборование сейчас начнется. Пойдемте.]
Пьер прошел в дверь, ступая по мягкому ковру, и заметил, что и адъютант, и незнакомая дама, и еще кто то из прислуги – все прошли за ним, как будто теперь уж не надо было спрашивать разрешения входить в эту комнату.


Пьер хорошо знал эту большую, разделенную колоннами и аркой комнату, всю обитую персидскими коврами. Часть комнаты за колоннами, где с одной стороны стояла высокая красного дерева кровать, под шелковыми занавесами, а с другой – огромный киот с образами, была красно и ярко освещена, как бывают освещены церкви во время вечерней службы. Под освещенными ризами киота стояло длинное вольтеровское кресло, и на кресле, обложенном вверху снежно белыми, не смятыми, видимо, только – что перемененными подушками, укрытая до пояса ярко зеленым одеялом, лежала знакомая Пьеру величественная фигура его отца, графа Безухого, с тою же седою гривой волос, напоминавших льва, над широким лбом и с теми же характерно благородными крупными морщинами на красивом красно желтом лице. Он лежал прямо под образами; обе толстые, большие руки его были выпростаны из под одеяла и лежали на нем. В правую руку, лежавшую ладонью книзу, между большим и указательным пальцами вставлена была восковая свеча, которую, нагибаясь из за кресла, придерживал в ней старый слуга. Над креслом стояли духовные лица в своих величественных блестящих одеждах, с выпростанными на них длинными волосами, с зажженными свечами в руках, и медленно торжественно служили. Немного позади их стояли две младшие княжны, с платком в руках и у глаз, и впереди их старшая, Катишь, с злобным и решительным видом, ни на мгновение не спуская глаз с икон, как будто говорила всем, что не отвечает за себя, если оглянется. Анна Михайловна, с кроткою печалью и всепрощением на лице, и неизвестная дама стояли у двери. Князь Василий стоял с другой стороны двери, близко к креслу, за резным бархатным стулом, который он поворотил к себе спинкой, и, облокотив на нее левую руку со свечой, крестился правою, каждый раз поднимая глаза кверху, когда приставлял персты ко лбу. Лицо его выражало спокойную набожность и преданность воле Божией. «Ежели вы не понимаете этих чувств, то тем хуже для вас», казалось, говорило его лицо.
Сзади его стоял адъютант, доктора и мужская прислуга; как бы в церкви, мужчины и женщины разделились. Всё молчало, крестилось, только слышны были церковное чтение, сдержанное, густое басовое пение и в минуты молчания перестановка ног и вздохи. Анна Михайловна, с тем значительным видом, который показывал, что она знает, что делает, перешла через всю комнату к Пьеру и подала ему свечу. Он зажег ее и, развлеченный наблюдениями над окружающими, стал креститься тою же рукой, в которой была свеча.
Младшая, румяная и смешливая княжна Софи, с родинкою, смотрела на него. Она улыбнулась, спрятала свое лицо в платок и долго не открывала его; но, посмотрев на Пьера, опять засмеялась. Она, видимо, чувствовала себя не в силах глядеть на него без смеха, но не могла удержаться, чтобы не смотреть на него, и во избежание искушений тихо перешла за колонну. В середине службы голоса духовенства вдруг замолкли; духовные лица шопотом сказали что то друг другу; старый слуга, державший руку графа, поднялся и обратился к дамам. Анна Михайловна выступила вперед и, нагнувшись над больным, из за спины пальцем поманила к себе Лоррена. Француз доктор, – стоявший без зажженной свечи, прислонившись к колонне, в той почтительной позе иностранца, которая показывает, что, несмотря на различие веры, он понимает всю важность совершающегося обряда и даже одобряет его, – неслышными шагами человека во всей силе возраста подошел к больному, взял своими белыми тонкими пальцами его свободную руку с зеленого одеяла и, отвернувшись, стал щупать пульс и задумался. Больному дали чего то выпить, зашевелились около него, потом опять расступились по местам, и богослужение возобновилось. Во время этого перерыва Пьер заметил, что князь Василий вышел из за своей спинки стула и, с тем же видом, который показывал, что он знает, что делает, и что тем хуже для других, ежели они не понимают его, не подошел к больному, а, пройдя мимо его, присоединился к старшей княжне и с нею вместе направился в глубь спальни, к высокой кровати под шелковыми занавесами. От кровати и князь и княжна оба скрылись в заднюю дверь, но перед концом службы один за другим возвратились на свои места. Пьер обратил на это обстоятельство не более внимания, как и на все другие, раз навсегда решив в своем уме, что всё, что совершалось перед ним нынешний вечер, было так необходимо нужно.
Звуки церковного пения прекратились, и послышался голос духовного лица, которое почтительно поздравляло больного с принятием таинства. Больной лежал всё так же безжизненно и неподвижно. Вокруг него всё зашевелилось, послышались шаги и шопоты, из которых шопот Анны Михайловны выдавался резче всех.
Пьер слышал, как она сказала:
– Непременно надо перенести на кровать, здесь никак нельзя будет…
Больного так обступили доктора, княжны и слуги, что Пьер уже не видал той красно желтой головы с седою гривой, которая, несмотря на то, что он видел и другие лица, ни на мгновение не выходила у него из вида во всё время службы. Пьер догадался по осторожному движению людей, обступивших кресло, что умирающего поднимали и переносили.
– За мою руку держись, уронишь так, – послышался ему испуганный шопот одного из слуг, – снизу… еще один, – говорили голоса, и тяжелые дыхания и переступанья ногами людей стали торопливее, как будто тяжесть, которую они несли, была сверх сил их.
Несущие, в числе которых была и Анна Михайловна, поровнялись с молодым человеком, и ему на мгновение из за спин и затылков людей показалась высокая, жирная, открытая грудь, тучные плечи больного, приподнятые кверху людьми, державшими его под мышки, и седая курчавая, львиная голова. Голова эта, с необычайно широким лбом и скулами, красивым чувственным ртом и величественным холодным взглядом, была не обезображена близостью смерти. Она была такая же, какою знал ее Пьер назад тому три месяца, когда граф отпускал его в Петербург. Но голова эта беспомощно покачивалась от неровных шагов несущих, и холодный, безучастный взгляд не знал, на чем остановиться.
Прошло несколько минут суетни около высокой кровати; люди, несшие больного, разошлись. Анна Михайловна дотронулась до руки Пьера и сказала ему: «Venez». [Идите.] Пьер вместе с нею подошел к кровати, на которой, в праздничной позе, видимо, имевшей отношение к только что совершенному таинству, был положен больной. Он лежал, высоко опираясь головой на подушки. Руки его были симметрично выложены на зеленом шелковом одеяле ладонями вниз. Когда Пьер подошел, граф глядел прямо на него, но глядел тем взглядом, которого смысл и значение нельзя понять человеку. Или этот взгляд ровно ничего не говорил, как только то, что, покуда есть глаза, надо же глядеть куда нибудь, или он говорил слишком многое. Пьер остановился, не зная, что ему делать, и вопросительно оглянулся на свою руководительницу Анну Михайловну. Анна Михайловна сделала ему торопливый жест глазами, указывая на руку больного и губами посылая ей воздушный поцелуй. Пьер, старательно вытягивая шею, чтоб не зацепить за одеяло, исполнил ее совет и приложился к ширококостной и мясистой руке. Ни рука, ни один мускул лица графа не дрогнули. Пьер опять вопросительно посмотрел на Анну Михайловну, спрашивая теперь, что ему делать. Анна Михайловна глазами указала ему на кресло, стоявшее подле кровати. Пьер покорно стал садиться на кресло, глазами продолжая спрашивать, то ли он сделал, что нужно. Анна Михайловна одобрительно кивнула головой. Пьер принял опять симметрично наивное положение египетской статуи, видимо, соболезнуя о том, что неуклюжее и толстое тело его занимало такое большое пространство, и употребляя все душевные силы, чтобы казаться как можно меньше. Он смотрел на графа. Граф смотрел на то место, где находилось лицо Пьера, в то время как он стоял. Анна Михайловна являла в своем положении сознание трогательной важности этой последней минуты свидания отца с сыном. Это продолжалось две минуты, которые показались Пьеру часом. Вдруг в крупных мускулах и морщинах лица графа появилось содрогание. Содрогание усиливалось, красивый рот покривился (тут только Пьер понял, до какой степени отец его был близок к смерти), из перекривленного рта послышался неясный хриплый звук. Анна Михайловна старательно смотрела в глаза больному и, стараясь угадать, чего было нужно ему, указывала то на Пьера, то на питье, то шопотом вопросительно называла князя Василия, то указывала на одеяло. Глаза и лицо больного выказывали нетерпение. Он сделал усилие, чтобы взглянуть на слугу, который безотходно стоял у изголовья постели.
– На другой бочок перевернуться хотят, – прошептал слуга и поднялся, чтобы переворотить лицом к стене тяжелое тело графа.
Пьер встал, чтобы помочь слуге.
В то время как графа переворачивали, одна рука его беспомощно завалилась назад, и он сделал напрасное усилие, чтобы перетащить ее. Заметил ли граф тот взгляд ужаса, с которым Пьер смотрел на эту безжизненную руку, или какая другая мысль промелькнула в его умирающей голове в эту минуту, но он посмотрел на непослушную руку, на выражение ужаса в лице Пьера, опять на руку, и на лице его явилась так не шедшая к его чертам слабая, страдальческая улыбка, выражавшая как бы насмешку над своим собственным бессилием. Неожиданно, при виде этой улыбки, Пьер почувствовал содрогание в груди, щипанье в носу, и слезы затуманили его зрение. Больного перевернули на бок к стене. Он вздохнул.
– Il est assoupi, [Он задремал,] – сказала Анна Михайловна, заметив приходившую на смену княжну. – Аllons. [Пойдем.]
Пьер вышел.


В приемной никого уже не было, кроме князя Василия и старшей княжны, которые, сидя под портретом Екатерины, о чем то оживленно говорили. Как только они увидали Пьера с его руководительницей, они замолчали. Княжна что то спрятала, как показалось Пьеру, и прошептала:
– Не могу видеть эту женщину.
– Catiche a fait donner du the dans le petit salon, – сказал князь Василий Анне Михайловне. – Allez, ma pauvre Анна Михайловна, prenez quelque сhose, autrement vous ne suffirez pas. [Катишь велела подать чаю в маленькой гостиной. Вы бы пошли, бедная Анна Михайловна, подкрепили себя, а то вас не хватит.]
Пьеру он ничего не сказал, только пожал с чувством его руку пониже плеча. Пьер с Анной Михайловной прошли в petit salon. [маленькую гостиную.]
– II n'y a rien qui restaure, comme une tasse de cet excellent the russe apres une nuit blanche, [Ничто так не восстановляет после бессонной ночи, как чашка этого превосходного русского чаю.] – говорил Лоррен с выражением сдержанной оживленности, отхлебывая из тонкой, без ручки, китайской чашки, стоя в маленькой круглой гостиной перед столом, на котором стоял чайный прибор и холодный ужин. Около стола собрались, чтобы подкрепить свои силы, все бывшие в эту ночь в доме графа Безухого. Пьер хорошо помнил эту маленькую круглую гостиную, с зеркалами и маленькими столиками. Во время балов в доме графа, Пьер, не умевший танцовать, любил сидеть в этой маленькой зеркальной и наблюдать, как дамы в бальных туалетах, брильянтах и жемчугах на голых плечах, проходя через эту комнату, оглядывали себя в ярко освещенные зеркала, несколько раз повторявшие их отражения. Теперь та же комната была едва освещена двумя свечами, и среди ночи на одном маленьком столике беспорядочно стояли чайный прибор и блюда, и разнообразные, непраздничные люди, шопотом переговариваясь, сидели в ней, каждым движением, каждым словом показывая, что никто не забывает и того, что делается теперь и имеет еще совершиться в спальне. Пьер не стал есть, хотя ему и очень хотелось. Он оглянулся вопросительно на свою руководительницу и увидел, что она на цыпочках выходила опять в приемную, где остался князь Василий с старшею княжной. Пьер полагал, что и это было так нужно, и, помедлив немного, пошел за ней. Анна Михайловна стояла подле княжны, и обе они в одно время говорили взволнованным шопотом:
– Позвольте мне, княгиня, знать, что нужно и что ненужно, – говорила княжна, видимо, находясь в том же взволнованном состоянии, в каком она была в то время, как захлопывала дверь своей комнаты.
– Но, милая княжна, – кротко и убедительно говорила Анна Михайловна, заступая дорогу от спальни и не пуская княжну, – не будет ли это слишком тяжело для бедного дядюшки в такие минуты, когда ему нужен отдых? В такие минуты разговор о мирском, когда его душа уже приготовлена…
Князь Василий сидел на кресле, в своей фамильярной позе, высоко заложив ногу на ногу. Щеки его сильно перепрыгивали и, опустившись, казались толще внизу; но он имел вид человека, мало занятого разговором двух дам.
– Voyons, ma bonne Анна Михайловна, laissez faire Catiche. [Оставьте Катю делать, что она знает.] Вы знаете, как граф ее любит.
– Я и не знаю, что в этой бумаге, – говорила княжна, обращаясь к князю Василью и указывая на мозаиковый портфель, который она держала в руках. – Я знаю только, что настоящее завещание у него в бюро, а это забытая бумага…
Она хотела обойти Анну Михайловну, но Анна Михайловна, подпрыгнув, опять загородила ей дорогу.
– Я знаю, милая, добрая княжна, – сказала Анна Михайловна, хватаясь рукой за портфель и так крепко, что видно было, она не скоро его пустит. – Милая княжна, я вас прошу, я вас умоляю, пожалейте его. Je vous en conjure… [Умоляю вас…]
Княжна молчала. Слышны были только звуки усилий борьбы зa портфель. Видно было, что ежели она заговорит, то заговорит не лестно для Анны Михайловны. Анна Михайловна держала крепко, но, несмотря на то, голос ее удерживал всю свою сладкую тягучесть и мягкость.
– Пьер, подойдите сюда, мой друг. Я думаю, что он не лишний в родственном совете: не правда ли, князь?
– Что же вы молчите, mon cousin? – вдруг вскрикнула княжна так громко, что в гостиной услыхали и испугались ее голоса. – Что вы молчите, когда здесь Бог знает кто позволяет себе вмешиваться и делать сцены на пороге комнаты умирающего. Интриганка! – прошептала она злобно и дернула портфель изо всей силы.
Но Анна Михайловна сделала несколько шагов, чтобы не отстать от портфеля, и перехватила руку.
– Oh! – сказал князь Василий укоризненно и удивленно. Он встал. – C'est ridicule. Voyons, [Это смешно. Ну, же,] пустите. Я вам говорю.
Княжна пустила.
– И вы!
Анна Михайловна не послушалась его.
– Пустите, я вам говорю. Я беру всё на себя. Я пойду и спрошу его. Я… довольно вам этого.
– Mais, mon prince, [Но, князь,] – говорила Анна Михайловна, – после такого великого таинства дайте ему минуту покоя. Вот, Пьер, скажите ваше мнение, – обратилась она к молодому человеку, который, вплоть подойдя к ним, удивленно смотрел на озлобленное, потерявшее всё приличие лицо княжны и на перепрыгивающие щеки князя Василья.
– Помните, что вы будете отвечать за все последствия, – строго сказал князь Василий, – вы не знаете, что вы делаете.
– Мерзкая женщина! – вскрикнула княжна, неожиданно бросаясь на Анну Михайловну и вырывая портфель.
Князь Василий опустил голову и развел руками.
В эту минуту дверь, та страшная дверь, на которую так долго смотрел Пьер и которая так тихо отворялась, быстро, с шумом откинулась, стукнув об стену, и средняя княжна выбежала оттуда и всплеснула руками.
– Что вы делаете! – отчаянно проговорила она. – II s'en va et vous me laissez seule. [Он умирает, а вы меня оставляете одну.]
Старшая княжна выронила портфель. Анна Михайловна быстро нагнулась и, подхватив спорную вещь, побежала в спальню. Старшая княжна и князь Василий, опомнившись, пошли за ней. Через несколько минут первая вышла оттуда старшая княжна с бледным и сухим лицом и прикушенною нижнею губой. При виде Пьера лицо ее выразило неудержимую злобу.
– Да, радуйтесь теперь, – сказала она, – вы этого ждали.
И, зарыдав, она закрыла лицо платком и выбежала из комнаты.
За княжной вышел князь Василий. Он, шатаясь, дошел до дивана, на котором сидел Пьер, и упал на него, закрыв глаза рукой. Пьер заметил, что он был бледен и что нижняя челюсть его прыгала и тряслась, как в лихорадочной дрожи.
– Ах, мой друг! – сказал он, взяв Пьера за локоть; и в голосе его была искренность и слабость, которых Пьер никогда прежде не замечал в нем. – Сколько мы грешим, сколько мы обманываем, и всё для чего? Мне шестой десяток, мой друг… Ведь мне… Всё кончится смертью, всё. Смерть ужасна. – Он заплакал.
Анна Михайловна вышла последняя. Она подошла к Пьеру тихими, медленными шагами.
– Пьер!… – сказала она.
Пьер вопросительно смотрел на нее. Она поцеловала в лоб молодого человека, увлажая его слезами. Она помолчала.
– II n'est plus… [Его не стало…]
Пьер смотрел на нее через очки.
– Allons, je vous reconduirai. Tachez de pleurer. Rien ne soulage, comme les larmes. [Пойдемте, я вас провожу. Старайтесь плакать: ничто так не облегчает, как слезы.]
Она провела его в темную гостиную и Пьер рад был, что никто там не видел его лица. Анна Михайловна ушла от него, и когда она вернулась, он, подложив под голову руку, спал крепким сном.
На другое утро Анна Михайловна говорила Пьеру:
– Oui, mon cher, c'est une grande perte pour nous tous. Je ne parle pas de vous. Mais Dieu vous soutndra, vous etes jeune et vous voila a la tete d'une immense fortune, je l'espere. Le testament n'a pas ete encore ouvert. Je vous connais assez pour savoir que cela ne vous tourienera pas la tete, mais cela vous impose des devoirs, et il faut etre homme. [Да, мой друг, это великая потеря для всех нас, не говоря о вас. Но Бог вас поддержит, вы молоды, и вот вы теперь, надеюсь, обладатель огромного богатства. Завещание еще не вскрыто. Я довольно вас знаю и уверена, что это не вскружит вам голову; но это налагает на вас обязанности; и надо быть мужчиной.]
Пьер молчал.
– Peut etre plus tard je vous dirai, mon cher, que si je n'avais pas ete la, Dieu sait ce qui serait arrive. Vous savez, mon oncle avant hier encore me promettait de ne pas oublier Boris. Mais il n'a pas eu le temps. J'espere, mon cher ami, que vous remplirez le desir de votre pere. [После я, может быть, расскажу вам, что если б я не была там, то Бог знает, что бы случилось. Вы знаете, что дядюшка третьего дня обещал мне не забыть Бориса, но не успел. Надеюсь, мой друг, вы исполните желание отца.]
Пьер, ничего не понимая и молча, застенчиво краснея, смотрел на княгиню Анну Михайловну. Переговорив с Пьером, Анна Михайловна уехала к Ростовым и легла спать. Проснувшись утром, она рассказывала Ростовым и всем знакомым подробности смерти графа Безухого. Она говорила, что граф умер так, как и она желала бы умереть, что конец его был не только трогателен, но и назидателен; последнее же свидание отца с сыном было до того трогательно, что она не могла вспомнить его без слез, и что она не знает, – кто лучше вел себя в эти страшные минуты: отец ли, который так всё и всех вспомнил в последние минуты и такие трогательные слова сказал сыну, или Пьер, на которого жалко было смотреть, как он был убит и как, несмотря на это, старался скрыть свою печаль, чтобы не огорчить умирающего отца. «C'est penible, mais cela fait du bien; ca eleve l'ame de voir des hommes, comme le vieux comte et son digne fils», [Это тяжело, но это спасительно; душа возвышается, когда видишь таких людей, как старый граф и его достойный сын,] говорила она. О поступках княжны и князя Василья она, не одобряя их, тоже рассказывала, но под большим секретом и шопотом.


В Лысых Горах, имении князя Николая Андреевича Болконского, ожидали с каждым днем приезда молодого князя Андрея с княгиней; но ожидание не нарушало стройного порядка, по которому шла жизнь в доме старого князя. Генерал аншеф князь Николай Андреевич, по прозванию в обществе le roi de Prusse, [король прусский,] с того времени, как при Павле был сослан в деревню, жил безвыездно в своих Лысых Горах с дочерью, княжною Марьей, и при ней компаньонкой, m lle Bourienne. [мадмуазель Бурьен.] И в новое царствование, хотя ему и был разрешен въезд в столицы, он также продолжал безвыездно жить в деревне, говоря, что ежели кому его нужно, то тот и от Москвы полтораста верст доедет до Лысых Гор, а что ему никого и ничего не нужно. Он говорил, что есть только два источника людских пороков: праздность и суеверие, и что есть только две добродетели: деятельность и ум. Он сам занимался воспитанием своей дочери и, чтобы развивать в ней обе главные добродетели, до двадцати лет давал ей уроки алгебры и геометрии и распределял всю ее жизнь в беспрерывных занятиях. Сам он постоянно был занят то писанием своих мемуаров, то выкладками из высшей математики, то точением табакерок на станке, то работой в саду и наблюдением над постройками, которые не прекращались в его имении. Так как главное условие для деятельности есть порядок, то и порядок в его образе жизни был доведен до последней степени точности. Его выходы к столу совершались при одних и тех же неизменных условиях, и не только в один и тот же час, но и минуту. С людьми, окружавшими его, от дочери до слуг, князь был резок и неизменно требователен, и потому, не быв жестоким, он возбуждал к себе страх и почтительность, каких не легко мог бы добиться самый жестокий человек. Несмотря на то, что он был в отставке и не имел теперь никакого значения в государственных делах, каждый начальник той губернии, где было имение князя, считал своим долгом являться к нему и точно так же, как архитектор, садовник или княжна Марья, дожидался назначенного часа выхода князя в высокой официантской. И каждый в этой официантской испытывал то же чувство почтительности и даже страха, в то время как отворялась громадно высокая дверь кабинета и показывалась в напудренном парике невысокая фигурка старика, с маленькими сухими ручками и серыми висячими бровями, иногда, как он насупливался, застилавшими блеск умных и точно молодых блестящих глаз.
В день приезда молодых, утром, по обыкновению, княжна Марья в урочный час входила для утреннего приветствия в официантскую и со страхом крестилась и читала внутренно молитву. Каждый день она входила и каждый день молилась о том, чтобы это ежедневное свидание сошло благополучно.
Сидевший в официантской пудреный старик слуга тихим движением встал и шопотом доложил: «Пожалуйте».
Из за двери слышались равномерные звуки станка. Княжна робко потянула за легко и плавно отворяющуюся дверь и остановилась у входа. Князь работал за станком и, оглянувшись, продолжал свое дело.
Огромный кабинет был наполнен вещами, очевидно, беспрестанно употребляемыми. Большой стол, на котором лежали книги и планы, высокие стеклянные шкафы библиотеки с ключами в дверцах, высокий стол для писания в стоячем положении, на котором лежала открытая тетрадь, токарный станок, с разложенными инструментами и с рассыпанными кругом стружками, – всё выказывало постоянную, разнообразную и порядочную деятельность. По движениям небольшой ноги, обутой в татарский, шитый серебром, сапожок, по твердому налеганию жилистой, сухощавой руки видна была в князе еще упорная и много выдерживающая сила свежей старости. Сделав несколько кругов, он снял ногу с педали станка, обтер стамеску, кинул ее в кожаный карман, приделанный к станку, и, подойдя к столу, подозвал дочь. Он никогда не благословлял своих детей и только, подставив ей щетинистую, еще небритую нынче щеку, сказал, строго и вместе с тем внимательно нежно оглядев ее:
– Здорова?… ну, так садись!
Он взял тетрадь геометрии, писанную его рукой, и подвинул ногой свое кресло.
– На завтра! – сказал он, быстро отыскивая страницу и от параграфа до другого отмечая жестким ногтем.
Княжна пригнулась к столу над тетрадью.
– Постой, письмо тебе, – вдруг сказал старик, доставая из приделанного над столом кармана конверт, надписанный женскою рукой, и кидая его на стол.
Лицо княжны покрылось красными пятнами при виде письма. Она торопливо взяла его и пригнулась к нему.
– От Элоизы? – спросил князь, холодною улыбкой выказывая еще крепкие и желтоватые зубы.
– Да, от Жюли, – сказала княжна, робко взглядывая и робко улыбаясь.
– Еще два письма пропущу, а третье прочту, – строго сказал князь, – боюсь, много вздору пишете. Третье прочту.
– Прочтите хоть это, mon pere, [батюшка,] – отвечала княжна, краснея еще более и подавая ему письмо.
– Третье, я сказал, третье, – коротко крикнул князь, отталкивая письмо, и, облокотившись на стол, пододвинул тетрадь с чертежами геометрии.
– Ну, сударыня, – начал старик, пригнувшись близко к дочери над тетрадью и положив одну руку на спинку кресла, на котором сидела княжна, так что княжна чувствовала себя со всех сторон окруженною тем табачным и старчески едким запахом отца, который она так давно знала. – Ну, сударыня, треугольники эти подобны; изволишь видеть, угол abc…
Княжна испуганно взглядывала на близко от нее блестящие глаза отца; красные пятна переливались по ее лицу, и видно было, что она ничего не понимает и так боится, что страх помешает ей понять все дальнейшие толкования отца, как бы ясны они ни были. Виноват ли был учитель или виновата была ученица, но каждый день повторялось одно и то же: у княжны мутилось в глазах, она ничего не видела, не слышала, только чувствовала близко подле себя сухое лицо строгого отца, чувствовала его дыхание и запах и только думала о том, как бы ей уйти поскорее из кабинета и у себя на просторе понять задачу.
Старик выходил из себя: с грохотом отодвигал и придвигал кресло, на котором сам сидел, делал усилия над собой, чтобы не разгорячиться, и почти всякий раз горячился, бранился, а иногда швырял тетрадью.
Княжна ошиблась ответом.
– Ну, как же не дура! – крикнул князь, оттолкнув тетрадь и быстро отвернувшись, но тотчас же встал, прошелся, дотронулся руками до волос княжны и снова сел.
Он придвинулся и продолжал толкование.
– Нельзя, княжна, нельзя, – сказал он, когда княжна, взяв и закрыв тетрадь с заданными уроками, уже готовилась уходить, – математика великое дело, моя сударыня. А чтобы ты была похожа на наших глупых барынь, я не хочу. Стерпится слюбится. – Он потрепал ее рукой по щеке. – Дурь из головы выскочит.
Она хотела выйти, он остановил ее жестом и достал с высокого стола новую неразрезанную книгу.
– Вот еще какой то Ключ таинства тебе твоя Элоиза посылает. Религиозная. А я ни в чью веру не вмешиваюсь… Просмотрел. Возьми. Ну, ступай, ступай!
Он потрепал ее по плечу и сам запер за нею дверь.
Княжна Марья возвратилась в свою комнату с грустным, испуганным выражением, которое редко покидало ее и делало ее некрасивое, болезненное лицо еще более некрасивым, села за свой письменный стол, уставленный миниатюрными портретами и заваленный тетрадями и книгами. Княжна была столь же беспорядочная, как отец ее порядочен. Она положила тетрадь геометрии и нетерпеливо распечатала письмо. Письмо было от ближайшего с детства друга княжны; друг этот была та самая Жюли Карагина, которая была на именинах у Ростовых:
Жюли писала:
«Chere et excellente amie, quelle chose terrible et effrayante que l'absence! J'ai beau me dire que la moitie de mon existence et de mon bonheur est en vous, que malgre la distance qui nous separe, nos coeurs sont unis par des liens indissolubles; le mien se revolte contre la destinee, et je ne puis, malgre les plaisirs et les distractions qui m'entourent, vaincre une certaine tristesse cachee que je ressens au fond du coeur depuis notre separation. Pourquoi ne sommes nous pas reunies, comme cet ete dans votre grand cabinet sur le canape bleu, le canape a confidences? Pourquoi ne puis je, comme il y a trois mois, puiser de nouvelles forces morales dans votre regard si doux, si calme et si penetrant, regard que j'aimais tant et que je crois voir devant moi, quand je vous ecris».