Религия в Кении

Республика Кения — государство, провозглашающее свободу совести и религий (статья 32 Конституции страны). При этом, преамбула конституции, принятой в 2010 году, подтверждает «превосходство Всемогущего Бога» и заканчивается призывом: «Боже, благослови Кению». При вступлении в должность президент страны, верховный судья, член парламента и некоторые другие высшие чиновники обязаны произнести клятву, которая заканчивается словами: «И да поможет мне Бог». Государственный гимн Кении начинается словами «О, Боже всего творения, благослови нашу землю и нацию».

Большинство жителей Кении являются христианами (82 % — 85 % населения).

Христианство

См. также: Протестантизм в Кении, Православие в Кении и Католицизм в Кении

Первые христиане (португальцы) прибыли на территорию Кении в конце XV века. В течение двух последующих столетий в стране действовали католические миссии, которые были изгнаны с приходом арабов. Христианская проповедь вновь началась в Кении лишь в 1844 году с приходом Иоганна Людвига Крапфа (1810—1881), миссионера англиканского Церковного миссионерского общества. Римско-католическая церковь начала работу в Кении заново в 1863 году; в XIX веке в стране также начинают миссию методисты, пресвитериане и евангельские христиане из Африканской внутренней миссии. До начала первой мировой войны к ним присоединяются квакеры и адвентисты. В 1918 году недалеко от Кисуму начинают служение пятидесятники; в 1956 году — баптисты.

Кения входит в список стран, христианизированных в ХХ веке. В 1900 году доля христиан в Кении составляла 0,2 %; в 1970 — 52 %; в 2000 — 75 %. Христианами являются большинство ганда, гусии, камба, кикуйю, куриа, лухья, масаба, суба, тавета, тесо, теусо, хуту, чагга, эмбу, почти все народы группы луо и миджикенда, а также большинство народов календжин и меру. Христианство исповедуют также живущие в стране американцы, британцы, французы и цветные.

В настоящее время крупнейшими христианскими конфессиями Кении являются католики (8,97 млн) и пятидесятники (7,6 млн). От одного до трёх миллионов прихожан имеют общины англикан, евангельских христиан, пресвитериан, адвентистов, баптистов, Новоапостольской церкви и африканских независимых церквей. Православная община Кении (650 тыс.) является крупнейшей православной церковью в Африке.

Ислам

Начиная с VII века различные группы с Аравийского полуострова формируют поселения вдоль побережья восточной Африки. С X века ислам начинает распространятся среди африканского населения, благодаря смешанным бракам, приведшим к созданию суахили. Община мусульман увелиилась за счёт индийских и пакистанских переселенцев.

В 2010 году мусульмане в Кении составляли 7 % — 8 % населения этой страны. По прежнему, большинство из них проживает в прибрежных и северных районах страны. По этнической принадлежности это арабы, бенгальцы, бони, диго (народ из группы миджикенда), маконде, нубийцы, орма, оромо, сомалийцы, суахилийцы и покомо.

Большинство кенийских мусульман — сунниты шафиитского мазхаба. Среди части арабов, индийцев и пакистанцев есть ханафиты, среди арабов — небольшое число сторонников маликитской правовой школы. Влиятельны суфийские ордена — кадырия, шадилийя и идрисийя. Часть оромо — сторонники ордена тиджания.

Шиитов в Кении немного, подавляющее большинство из них — неафриканцы, проживающие в Найроби и Момбасе. Среди живущих в Кении гуджаратцев есть мусталиты; среди пакистанских и индийских переселенцев есть низариты. Небольшую общину образуют имамиты (пакистанцы).

Большую миссионерскую деятельность ведёт Ахмадийская мусульманская община.

Местные верования

Доля сторонников местных африканских верований неуклонно снижалась в XX веке. В 1900 году они составляли 96 % населения Кении, в 1940-х годах — 60 %; в 1970 — 30 %. В 2010 году в Кении проживало 3,6 млн сторонников африканских культов, которые составляли 8,9 % населения.

Местных верований придерживается большинство дахало, камус, консо, омотик, рендилле и эль-моло. Значительную часть (от 40 % до 60 %) анимисты составляют среди масаи, мбере, самбуру, таита, туркана; а также среди народов группы календжин (мараквет, окейк и покот), народов группы меру (мвимби, тхарака и чука) и народов группы миджикенда (джибана, каума, камбе, рабаи, рибе и чоньи). Остальная часть этих народов исповедует христианство.

Индуизм

В 1886 году для строительства железной дороги британское правительство привезло в страну значительное число рабочих из Индии (преимущественно из Гуджарата и Раджастхана). После окончания строительства большинство индийцев вернулись на родину, однако часть из них осталась в Кении и вызвала в Африку свои семьи.

В 1963 году в Момбасе и Найробе начали действовать кришнаитские общины. Кришнаитским миссионерам удалось обратить в свою религию несколько сот африканцев. В Кении действует также ряд других неоиндуистских религиозных движений — Брахма Кумарис, Арья-самадж, Сахаджа-йога; последователи Сатья Саи Бабы и Ошо.

В 2010 году численность сторонников всех индуистских течений оценивалась в 200 тыс. верующих. Индуизм исповедуют большинство синдхи, малаяли, тамильцы; примерно половина гуджаратцев и четверть пенджабцев.

Иудаизм

В 1903 году британское правительство предложило еврейскому сионистскому движению т. н. Угандийскую программу, предусматривающую создание на территории современной Кении еврейского государства. В рамках этой программы в Найроби переселилось несколько еврейских семей; в 1913 году здесь была открыта первая синагога. В годы второй мировой войны в Кению бежали евреи из стран Европы. После войны, в результате эмиграции в Израиль число евреев заметно снизилось. В 2010 году иудейская община страны насчитывала, по разным оценкам, от 400 до 2400 верующих. В Найроби действует синагога и еврейская религиозная конгрегация.

Другие группы

В 1945 году в Кению переселилась первая последовательница веры бахаи. К 1964 году в стране было учреждено Национальное духовное собрание бахаи. В настоящий момент по числу бахаистов (429 тыс.) Кения уступает лишь Индии и США; значительное число бахаи в прошлом были мусульманами.

Среди живущих в Кении индийских народов (в первую очередь пенджабцев и гуджаратцев) можно встретить сикхов (35 тыс.) и джайнов (76 тыс.).

Небольшая группа парсов (700 человек) исповедует зороастризм. В 1993 году тибетский лама прибыл в Найроби и сформировал в городе буддистское общество; в 2010 году в Кении было уже 350 буддистов. Из Индии в Кению пришло учение теософского общества. Среди проживающих в Кении китайцев есть сторонники китайских народных религий.

По оценкам «Энциклопедии религий» 40 тыс. кенийцев являются агностиками, ещё 1 тыс. — атеистами.

См. также

• Христианство в Кении
• Католицизм в Кении
• Православие в Кении
• Протестантизм в Кении

Отрывок, характеризующий Религия в Кении

Наташа побежала в дом и на цыпочках вошла в полуотворенную дверь диванной, из которой пахло уксусом и гофманскими каплями.
– Вы спите, мама?
– Ах, какой сон! – сказала, пробуждаясь, только что задремавшая графиня.
– Мама, голубчик, – сказала Наташа, становясь на колени перед матерью и близко приставляя свое лицо к ее лицу. – Виновата, простите, никогда не буду, я вас разбудила. Меня Мавра Кузминишна послала, тут раненых привезли, офицеров, позволите? А им некуда деваться; я знаю, что вы позволите… – говорила она быстро, не переводя духа.
– Какие офицеры? Кого привезли? Ничего не понимаю, – сказала графиня.
Наташа засмеялась, графиня тоже слабо улыбалась.
– Я знала, что вы позволите… так я так и скажу. – И Наташа, поцеловав мать, встала и пошла к двери.
В зале она встретила отца, с дурными известиями возвратившегося домой.
– Досиделись мы! – с невольной досадой сказал граф. – И клуб закрыт, и полиция выходит.
– Папа, ничего, что я раненых пригласила в дом? – сказала ему Наташа.
– Разумеется, ничего, – рассеянно сказал граф. – Не в том дело, а теперь прошу, чтобы пустяками не заниматься, а помогать укладывать и ехать, ехать, ехать завтра… – И граф передал дворецкому и людям то же приказание. За обедом вернувшийся Петя рассказывал свои новости.
Он говорил, что нынче народ разбирал оружие в Кремле, что в афише Растопчина хотя и сказано, что он клич кликнет дня за два, но что уж сделано распоряжение наверное о том, чтобы завтра весь народ шел на Три Горы с оружием, и что там будет большое сражение.
Графиня с робким ужасом посматривала на веселое, разгоряченное лицо своего сына в то время, как он говорил это. Она знала, что ежели она скажет слово о том, что она просит Петю не ходить на это сражение (она знала, что он радуется этому предстоящему сражению), то он скажет что нибудь о мужчинах, о чести, об отечестве, – что нибудь такое бессмысленное, мужское, упрямое, против чего нельзя возражать, и дело будет испорчено, и поэтому, надеясь устроить так, чтобы уехать до этого и взять с собой Петю, как защитника и покровителя, она ничего не сказала Пете, а после обеда призвала графа и со слезами умоляла его увезти ее скорее, в эту же ночь, если возможно. С женской, невольной хитростью любви, она, до сих пор выказывавшая совершенное бесстрашие, говорила, что она умрет от страха, ежели не уедут нынче ночью. Она, не притворяясь, боялась теперь всего.


M me Schoss, ходившая к своей дочери, еще болоо увеличила страх графини рассказами о том, что она видела на Мясницкой улице в питейной конторе. Возвращаясь по улице, она не могла пройти домой от пьяной толпы народа, бушевавшей у конторы. Она взяла извозчика и объехала переулком домой; и извозчик рассказывал ей, что народ разбивал бочки в питейной конторе, что так велено.
После обеда все домашние Ростовых с восторженной поспешностью принялись за дело укладки вещей и приготовлений к отъезду. Старый граф, вдруг принявшись за дело, всё после обеда не переставая ходил со двора в дом и обратно, бестолково крича на торопящихся людей и еще более торопя их. Петя распоряжался на дворе. Соня не знала, что делать под влиянием противоречивых приказаний графа, и совсем терялась. Люди, крича, споря и шумя, бегали по комнатам и двору. Наташа, с свойственной ей во всем страстностью, вдруг тоже принялась за дело. Сначала вмешательство ее в дело укладывания было встречено с недоверием. От нее всё ждали шутки и не хотели слушаться ее; но она с упорством и страстностью требовала себе покорности, сердилась, чуть не плакала, что ее не слушают, и, наконец, добилась того, что в нее поверили. Первый подвиг ее, стоивший ей огромных усилий и давший ей власть, была укладка ковров. У графа в доме были дорогие gobelins и персидские ковры. Когда Наташа взялась за дело, в зале стояли два ящика открытые: один почти доверху уложенный фарфором, другой с коврами. Фарфора было еще много наставлено на столах и еще всё несли из кладовой. Надо было начинать новый, третий ящик, и за ним пошли люди.
– Соня, постой, да мы всё так уложим, – сказала Наташа.
– Нельзя, барышня, уж пробовали, – сказал буфетчнк.
– Нет, постой, пожалуйста. – И Наташа начала доставать из ящика завернутые в бумаги блюда и тарелки.
– Блюда надо сюда, в ковры, – сказала она.
– Да еще и ковры то дай бог на три ящика разложить, – сказал буфетчик.
– Да постой, пожалуйста. – И Наташа быстро, ловко начала разбирать. – Это не надо, – говорила она про киевские тарелки, – это да, это в ковры, – говорила она про саксонские блюда.
– Да оставь, Наташа; ну полно, мы уложим, – с упреком говорила Соня.
– Эх, барышня! – говорил дворецкий. Но Наташа не сдалась, выкинула все вещи и быстро начала опять укладывать, решая, что плохие домашние ковры и лишнюю посуду не надо совсем брать. Когда всё было вынуто, начали опять укладывать. И действительно, выкинув почти все дешевое, то, что не стоило брать с собой, все ценное уложили в два ящика. Не закрывалась только крышка коверного ящика. Можно было вынуть немного вещей, но Наташа хотела настоять на своем. Она укладывала, перекладывала, нажимала, заставляла буфетчика и Петю, которого она увлекла за собой в дело укладыванья, нажимать крышку и сама делала отчаянные усилия.
– Да полно, Наташа, – говорила ей Соня. – Я вижу, ты права, да вынь один верхний.
– Не хочу, – кричала Наташа, одной рукой придерживая распустившиеся волосы по потному лицу, другой надавливая ковры. – Да жми же, Петька, жми! Васильич, нажимай! – кричала она. Ковры нажались, и крышка закрылась. Наташа, хлопая в ладоши, завизжала от радости, и слезы брызнули у ней из глаз. Но это продолжалось секунду. Тотчас же она принялась за другое дело, и уже ей вполне верили, и граф не сердился, когда ему говорили, что Наталья Ильинишна отменила его приказанье, и дворовые приходили к Наташе спрашивать: увязывать или нет подводу и довольно ли она наложена? Дело спорилось благодаря распоряжениям Наташи: оставлялись ненужные вещи и укладывались самым тесным образом самые дорогие.
Но как ни хлопотали все люди, к поздней ночи еще не все могло быть уложено. Графиня заснула, и граф, отложив отъезд до утра, пошел спать.
Соня, Наташа спали, не раздеваясь, в диванной. В эту ночь еще нового раненого провозили через Поварскую, и Мавра Кузминишна, стоявшая у ворот, заворотила его к Ростовым. Раненый этот, по соображениям Мавры Кузминишны, был очень значительный человек. Его везли в коляске, совершенно закрытой фартуком и с спущенным верхом. На козлах вместе с извозчиком сидел старик, почтенный камердинер. Сзади в повозке ехали доктор и два солдата.
– Пожалуйте к нам, пожалуйте. Господа уезжают, весь дом пустой, – сказала старушка, обращаясь к старому слуге.
– Да что, – отвечал камердинер, вздыхая, – и довезти не чаем! У нас и свой дом в Москве, да далеко, да и не живет никто.
– К нам милости просим, у наших господ всего много, пожалуйте, – говорила Мавра Кузминишна. – А что, очень нездоровы? – прибавила она.
Камердинер махнул рукой.
– Не чаем довезти! У доктора спросить надо. – И камердинер сошел с козел и подошел к повозке.
– Хорошо, – сказал доктор.
Камердинер подошел опять к коляске, заглянул в нее, покачал головой, велел кучеру заворачивать на двор и остановился подле Мавры Кузминишны.
– Господи Иисусе Христе! – проговорила она.
Мавра Кузминишна предлагала внести раненого в дом.
– Господа ничего не скажут… – говорила она. Но надо было избежать подъема на лестницу, и потому раненого внесли во флигель и положили в бывшей комнате m me Schoss. Раненый этот был князь Андрей Болконский.


Наступил последний день Москвы. Была ясная веселая осенняя погода. Было воскресенье. Как и в обыкновенные воскресенья, благовестили к обедне во всех церквах. Никто, казалось, еще не мог понять того, что ожидает Москву.
Только два указателя состояния общества выражали то положение, в котором была Москва: чернь, то есть сословие бедных людей, и цены на предметы. Фабричные, дворовые и мужики огромной толпой, в которую замешались чиновники, семинаристы, дворяне, в этот день рано утром вышли на Три Горы. Постояв там и не дождавшись Растопчина и убедившись в том, что Москва будет сдана, эта толпа рассыпалась по Москве, по питейным домам и трактирам. Цены в этот день тоже указывали на положение дел. Цены на оружие, на золото, на телеги и лошадей всё шли возвышаясь, а цены на бумажки и на городские вещи всё шли уменьшаясь, так что в середине дня были случаи, что дорогие товары, как сукна, извозчики вывозили исполу, а за мужицкую лошадь платили пятьсот рублей; мебель же, зеркала, бронзы отдавали даром.
В степенном и старом доме Ростовых распадение прежних условий жизни выразилось очень слабо. В отношении людей было только то, что в ночь пропало три человека из огромной дворни; но ничего не было украдено; и в отношении цен вещей оказалось то, что тридцать подвод, пришедшие из деревень, были огромное богатство, которому многие завидовали и за которые Ростовым предлагали огромные деньги. Мало того, что за эти подводы предлагали огромные деньги, с вечера и рано утром 1 го сентября на двор к Ростовым приходили посланные денщики и слуги от раненых офицеров и притаскивались сами раненые, помещенные у Ростовых и в соседних домах, и умоляли людей Ростовых похлопотать о том, чтоб им дали подводы для выезда из Москвы. Дворецкий, к которому обращались с такими просьбами, хотя и жалел раненых, решительно отказывал, говоря, что он даже и не посмеет доложить о том графу. Как ни жалки были остающиеся раненые, было очевидно, что, отдай одну подводу, не было причины не отдать другую, все – отдать и свои экипажи. Тридцать подвод не могли спасти всех раненых, а в общем бедствии нельзя было не думать о себе и своей семье. Так думал дворецкий за своего барина.