Религия в Швеции

Религия в Швеции (швед. Religion i Sverige) — совокупность религиозных убеждений, свобода на исповедание которых закреплена для граждан Швеции в Конституции страны.

История

Язычество

До христианства народы Швеции поклонялись различным языческим богам, а самой развитой религией на Скандинавском полуострове была Германо-скандинавская мифология. Центром поклонения языческим богам был Храм Уппсалы на месте современного населенного пункта Старая Уппсала, где местное население, лидеры племен и жрецы осуществляли Обряды скандинавского культа. Данный культ был скорее смесью мифологии и образа жизни, чем строго оформленной религией. Поэтому он и назывался на языке викингов «старой традицией» forn sidr в противоположность «новой традиции» христианства. Руководство культом осуществляли местные вожди и лидеры всех уровней: на хуторе — глава семейства, в деревне — староста или жрец, в столице — конунг (король).

Данные обряды, согласно летописям, включали в себя жертвоприношения, в том числе и людей (добровольцев). В начале XX века с уменьшением роли религии, с ростом интереса шведов к своим корням эти исторические свидетельства вызывали сильные дискуссии в обществе, ярким катализатором которых стала картина Midvinterblot (Зимнее жертвоприношение или Жертвоприношение середины зимы) известного шведского художника Карла Улофа Ларссона (швед. Carl Larsson; 28 мая 1853 — 22 января 1919). Написанная им в 1911—1915 годах специально для Национального музея Швеции картина изображает легенду о принесении в жертву короля Швеции Домальди (Domalde) с целью прекращения трехлетнего неурожая и голода, ради своего народа. Легенда является частью серии саг об Инглингах — полу-легендарной династии правителей свеев V—VII веков н. э.

Эксперты Национального музея Швеции, где картина была наконец выставлена только в 1992 году (затем куплена у частного японского коллекционера в 1997 и с тех пор выставлена там, где и хотел художник), назвали эту картину самой дискутируемой художественной работой Швеции.

Христианство пришло на территорию Швеции в X веке благодаря просветительской деятельности святителя Ансгара, крестившего первых шведов в 859 году во время кратковременного визита в Швецию. В 831—845 Ансгард был епископом в Гамбурге, но был вынужден бежать от нашествия датских викингов. Затем он в 847 руководил епископством в Бремене и оттуда пытался распространять христианство в Скандинавии, посетив Швецию в 861 году.

В отличие от других стран Европы у Швеции нет официальной даты (года) крещения, хотя такие даты есть у всех ныне существующих европейских стран (примеры: Крещение Армении — 301 год, Крещение Дании — 965, Крещение Польши — 966 год, Крещение Руси — 988 год, Крещение Исландии — 1000 год, Крещение Норвегии — примерно 1024 год, Крещение Литвы — 1387 год), Причина отсутствия этой даты для Швеции в том, что история принятия христианства в Швеции противоречива и запутана. Две разные части Швеции были обращены в христианство в разное время.

В IX—XI веках в Швеции доминировали два племени (племенных союза): гёты (ёты, гауты; швед. götar, göter, древнеисл. gautar) в Гёталанде, в районе шведских озёр (между современным Стокгольмом и Гетеборгом) и свеи (швед. svear, sviar) в Свеаланде, в районе современного Стокгольма и Уппсалы (Уппланд). Если гёты приняли на своей территории проповедников и позволили строить церкви на рубеже IX и X веков, то свеи сопротивлялись христианизации ещё более века.

Христианство

Церковь Швеции
Год	Население	Число членов	В %
1972	8,146,000	7,754,784	95.2 %
1980	8,278,000	7,690,636	92.9 %
1990	8,573,000	7,630,350	89.0 %
2000	8,880,000	7,360,825	82.9 %
2005	9,048,000	6,967,498	77.0 %
2006	9,119,000	6,893,901	75.6 %
2007	9,179,000	6,820,161	74.3 %
2008	9,262,000	6,751,952	72.9 %
2009	9,341,000	6,664,064	71.3 %
2010	9,416,000	6,589,769	70.0 %
2011	9,483,000	6,519,889	68.8 %
2012	9,556,000	6,446,729	67.5 %

Первыми шведскими христианскими королями были:

1. О́лаф Шётко́нунг (швед. Olof Skötkonung — 995—1022 годы, стал первым королём и свеев и гётов, объединив их под своей властью. Начал чеканить собственную монету в городе Сигтуна (основан его отцом). Был крещён в 1008 году в Husaby, то ли англо-саксонскими, то ли германскими миссионерами. Также основал в районе 1014 года на землях гётов в Скаре первое в истории Швеции епископство или диоцез (церковно-административная единица) (швед. Skara stift) во главе с первым епископом по имени Thurgot. Не смог ничего поделать с язычеством свеев и был в конце правления выгнан ими в Гёталанд.

2. Его сын Анунд Якоб (Anund Jacob) — 1022—1050 годы,

затем после прерывания этой династии и смуты:

3. Король Стенкиль (швед. Stenkil) из западного Гёталанда — 1060—1066 годы. Именно он приложил руку к созданию нового епископата в Сигтуне и в 1060-е годы вместе с епископами из Сигтуны — Адальвардом Младшим (Adalvard den Yngre) и из Лунда — Эгино (Egino или Egin) думал сжечь основной языческий храм свеев в Старой Уппсале ради христианизации, но затем остановил планы епископов, боясь восстания свеев.

Все эти короли из-за своего обращения в христианство реально правили лишь Гёталандом, и не могли управлять другой половиной Швеции — Свеаландом, так как народ свеев постоянно выгонял их из своих земель при отказе выполнять основную церемониальную функцию короля: приносить жертвы языческим богам. Аналогичным образом после отказа приносить жертвы был выгнан и христианин Анунд Гардске (Anund Gårdske — Анунд из Гардарики) — претендент на престол, считавшийся наследником шведской династии Рюрика, специально вызванный из Киевской Руси в Уппсалу в 1070 году.

4. Сын Стенкила Инге I Старший — 1080—1084 годы, тоже проводил агрессивную политику христианизации, ратовал за отмену жертвоприношений, за что был выгнан свеями камнями прямо с местного совета (тинга) в 1084 году.

Свеи сразу же выбрали королём его шурина по имени Свен, прозванного Блот-Свен (Blot-Sven) или Свен-Жертвующий — в честь того, что он согласился продолжать жертвоприношения (Блот) языческим богам в Уппсале. Это был последний языческий король Швеции, правивший с 1084 по 1087 год.

В 1087 году Инге I Старший (Инге Стенкильссон; древнеисл. Ingi Steinkelsson;) в результате скрытного рейда из Гёталанда застал врасплох и убил в Уппсале действующего короля избранного народом свеев, своего шурина Блот-Свена и его сына Эрика, жреца храма (они были сожжены в доме-резиденции). Затем он спалил языческий храм в Старой Уппсале и уничтожил места поклонения языческим богам. Инре Старший также основал первый монастырь Швеции — Врета (Vreta kloster).

После этой даты официальной религией государства свеев стало христианство, хотя ещё многие викинги продолжали неофициально поклоняться старым богам.

Христианизация шла неровно, за звание главного епископства конкурировали со стороны гётов епископство в Скаре или диоцез (церковно-административная единица) Скара (швед. Skara stift) и со стороны свеев новое епископство в Уппсале (политический центр страны). В результате главное обще-шведское архиепископство в Уппсале было учреждено только в 1164 году.

Лютеранство

С ростом мощи Швеции и движения элиты страны к независимости от датчан и от римской католической церкви внимание лидеров обратилось к протестантской религии. В Швеции появились проповедники, вдохновленные Мартином Лютером, в частности Олаус Петри (лат. Olaus/Olavus Petri, швед. Olof Pettersson Улоф Петтерсон), который в 1524 году был отлучен от католической церкви вместе с своим братом Лаурентиусом Петри Нерициус (лат. Laurentius Petri Nericius, ориг. швед. Lars Petersson från Närke Ларс Петерссон из Нерке) за ересь. Впоследствии первый брат стал королевским канцлером, а второй — архиепископом Швеции (причем первым женатым архиепископом).

В 1523 году королём Швеции был выбран Густав Ваза, который в 1521 году поднял восстание и освободив страну от датского владычества. Молодой король решил реквизировать огромный капитал, накопленный католической церковью. Он оформил это решение на заседании парламента (риксдага) в Вастеросе — денежное имущество церкви секуляризовали — конфисковали в пользу короны, всех священников обязали отдавать часть пожертвований и дохода в пользу короля, король объявлялся главой церкви вместо папы римского. Разрыв с Римом произошел в 1530 году, когда король сам назначил архиепископа Швеции, не согласовывая его назначение с папой римским. В 1529 были обговорены новые правила деятельности священников и религиозные обряды, Евангелие было переведено на шведский. В ответ на эти реформы и высокие налоги последовали крестьянские восстания 1524—1525, 1527—1528, 1529, 1531—1533 и 1542—1543 годов.

Реформация в Швеции шла тяжело, так как Швеция была первой страной в Скандинавии сменившей католическую церковь на лютеранскую. Реформация в Дании и Норвегии в 1536—1537 годах прошла гораздо спокойнее, так как шведский пример указал соседям на основные сложности смены государственной религии.

К концу реформы королевский суперинтендант в Швеции мог назначать и смещать духовенство, проводить ревизии всех церковных сообществ, включая епископства. Монашеским общинам в Швеции было запрещено принимать новых послушников. Монахам, которые уже были в монастырях, разрешили остаться, чтобы заботиться об имуществе, или же покинуть обители по желанию. Только некоторые монастыри, например Вадстена (швед. Vadstena kloster), по личному разрешению короля смогли продолжить свою деятельность.

В 1593 году Уппсальский церковный Синод (швед. Uppsala kyrkomöte) из 300 священников, 4 епископов и представителей правительства решил, что все шведы должны быть лютеранами и запретил все остальные религии в Швеции (под угрозой полной конфискации и депортации нарушителей). Швеция стала строго протестантской страной, подчиненной лозунгу: «одна страна, один народ, одна религия». С развитием промышленности, торговли и армии развивался и миссионерский дух шведских протестантов. Стремясь помочь протестантам Европы, Швеция под руководством короля Густава II Адольфа внесла важный вклад в победу в Тридцатилетней войне против католиков. Швеция (как и Дания с Норвегией) участвовала в этой войне с 1629 по 1648 год, постоянно обеспечивая до четверти (75-100 тысяч человек) общей численности войск протестантов, совершенствуя армию и применяя новые методы ведения боя, такие как линейная тактика.

Современная ситуация — атеизм

Согласно многим исследованиям до 85 % шведов являются атеистами — это самый высокий уровень атеизма в мире. По результатам более сложного (мультивариантного) опроса Евробарометра от 2005 года показано, что в Швеции только 23 % шведов верят в бога, 53 % верят в какой-либо дух или силу жизни, 23 % не верят ни в бога, ни в какой-либо дух или силу жизни.

К Евангелическо-лютеранской церкви Швеции чисто формально принадлежит большая часть населения страны (согласно статистике налоговой службы таких было 6476900 человек из примерно 9.5 миллионов населения на 2014 год), хотя наблюдается тенденция к снижению официальных членов этой церковной деноминации. Но многие из этих людей даже и не знают, что они состоят в Церкви Швеции.

Вероисповедание жителя Швеции определяется по тому, в какую конфессию платится церковный налог с данного жителя. Выбор конфессии влияет на то, какая конфессия/церковь получит так называемый церковный налог (швед. Kyrkoavgift) размером в 1 % от налогооблагаемого дохода. Дело в том, что многие жители Швеции не знают про этот выбор или не делают его. А по умолчанию, любой житель Швеции, не указавший своё вероисповедание, платит этот церковный налог (вместе с остальными налогами он автоматически вычитается из зарплаты) именно в Церковь Швеции (Шведскую церковь). Чтобы перевести свой налог в другую конфессию, налогоплательщик должен: во-первых, знать о существовании этого налога, и, во-вторых, заявить о своем выборе в налоговой декларации или заявлением о членстве в конкретной религиозной общине (которая сама подаст декларацию со списком прихожан в налоговую службу с требованием перечислить налог данных лиц в свою пользу)..

Так как неверующих этот налог обычно не интересует, то часто они «по умолчанию» остаются «членами» Шведской церкви согласно налоговой статистике. Некоторые осознанно остаются в Шведской церкви. Причина в том, что привыкшие к порядку шведы часто рассматривают крещение и венчание в церкви как традицию и обязанность, символ принадлежности к государству. Из-за этого Церковь Швеции часто называют «церковью неверующих» — только 15 % её членов верят в Иисуса Христа. Похожая ситуация в Норвегии — только 36 % верят в бога, 9 % атеисты, 46 % ни те, ни другие и в Дании — только 2,4 % посещают церковь раз в неделю.

До 2000 года Церковь Швеции или Шведская церковь (швед. Svenska kyrkan), согласно закону о церкви 1951 года считалась государственной и коммунальной организацией, а священники считались гос-служащими (с обязанностью регистрации рождения и брака, организации погребений и ухода за кладбищами) за что получали зарплату именно от государства. Согласно тому же закону, обеспечивалась свобода совести, то есть кто угодно мог выйти из церкви и войти в другую религиозную организацию. Только с 1 января 2000 году Шведская церковь была полностью отделена от государства по закону о Шведской церкви 1998 года швед. Lag om Svenska kyrkan (SFS 1998:1591), что вызвало выход из церкви около 0.5 миллиона прихожан. Но отношение к церкви, именно как к части государства по инерции осталось у многих. Шведская церковь раньше отвечала и за погребение жителей, за что получала, кроме церковного, ещё и так называемый налог на погребение (размером 0,22 % от налогооблагаемого дохода). После 2000 года Шведская церковь получала налог на погребение только с прихожан Шведской церкви, а с 1 января 2013 для них налог на погребение был отделен от церковного налога.

Православие

Святого Ансгара, принесшего в Швецию первые семена христианства, почитают как святого неразделённой церкви как православные, так католики и лютеране.

В настоящее время численность православных оценивается в стране в порядке 94 тысяч человек, что составляет около 1 % населения. Значительную часть составляют сербы, греки, румыны, русские. Имеются небольшие общины православных финнов, эстонцев, грузин.

Ислам

По оценкам 2010 года в Швеции проживают от 250 до 450 тысяч мусульман. Мечети построены во многих крупных городах страны.

Иудаизм

По оценкам на 2010 год в Швеции проживало более 18 тысяч евреев.

Ссылки

• Гейссер Л. История Реформации в Швейцарии, Дании, Швеции и Англии (1850) / См.: Лютер М. О свободе христианина. [Сборник]. Уфа: ARC, 2013. С. 489—531. ISBN 978-5-905551-05-5
• Религия и церковь Швеции: от эпохи викингов до начала XXI века / Отв. ред. О. В. Чернышева. — М. : Наука, 2015. — 535 с. — ISBN 978-5-02-039184-0.</span>

Отрывок, характеризующий Религия в Швеции

В 10 м часу вечера Вейротер с своими планами переехал на квартиру Кутузова, где и был назначен военный совет. Все начальники колонн были потребованы к главнокомандующему, и, за исключением князя Багратиона, который отказался приехать, все явились к назначенному часу.
Вейротер, бывший полным распорядителем предполагаемого сражения, представлял своею оживленностью и торопливостью резкую противоположность с недовольным и сонным Кутузовым, неохотно игравшим роль председателя и руководителя военного совета. Вейротер, очевидно, чувствовал себя во главе.движения, которое стало уже неудержимо. Он был, как запряженная лошадь, разбежавшаяся с возом под гору. Он ли вез, или его гнало, он не знал; но он несся во всю возможную быстроту, не имея времени уже обсуждать того, к чему поведет это движение. Вейротер в этот вечер был два раза для личного осмотра в цепи неприятеля и два раза у государей, русского и австрийского, для доклада и объяснений, и в своей канцелярии, где он диктовал немецкую диспозицию. Он, измученный, приехал теперь к Кутузову.
Он, видимо, так был занят, что забывал даже быть почтительным с главнокомандующим: он перебивал его, говорил быстро, неясно, не глядя в лицо собеседника, не отвечая на деланные ему вопросы, был испачкан грязью и имел вид жалкий, измученный, растерянный и вместе с тем самонадеянный и гордый.
Кутузов занимал небольшой дворянский замок около Остралиц. В большой гостиной, сделавшейся кабинетом главнокомандующего, собрались: сам Кутузов, Вейротер и члены военного совета. Они пили чай. Ожидали только князя Багратиона, чтобы приступить к военному совету. В 8 м часу приехал ординарец Багратиона с известием, что князь быть не может. Князь Андрей пришел доложить о том главнокомандующему и, пользуясь прежде данным ему Кутузовым позволением присутствовать при совете, остался в комнате.
– Так как князь Багратион не будет, то мы можем начинать, – сказал Вейротер, поспешно вставая с своего места и приближаясь к столу, на котором была разложена огромная карта окрестностей Брюнна.
Кутузов в расстегнутом мундире, из которого, как бы освободившись, выплыла на воротник его жирная шея, сидел в вольтеровском кресле, положив симметрично пухлые старческие руки на подлокотники, и почти спал. На звук голоса Вейротера он с усилием открыл единственный глаз.
– Да, да, пожалуйста, а то поздно, – проговорил он и, кивнув головой, опустил ее и опять закрыл глаза.
Ежели первое время члены совета думали, что Кутузов притворялся спящим, то звуки, которые он издавал носом во время последующего чтения, доказывали, что в эту минуту для главнокомандующего дело шло о гораздо важнейшем, чем о желании выказать свое презрение к диспозиции или к чему бы то ни было: дело шло для него о неудержимом удовлетворении человеческой потребности – .сна. Он действительно спал. Вейротер с движением человека, слишком занятого для того, чтобы терять хоть одну минуту времени, взглянул на Кутузова и, убедившись, что он спит, взял бумагу и громким однообразным тоном начал читать диспозицию будущего сражения под заглавием, которое он тоже прочел:
«Диспозиция к атаке неприятельской позиции позади Кобельница и Сокольница, 20 ноября 1805 года».
Диспозиция была очень сложная и трудная. В оригинальной диспозиции значилось:
Da der Feind mit seinerien linken Fluegel an die mit Wald bedeckten Berge lehnt und sich mit seinerien rechten Fluegel laengs Kobeinitz und Sokolienitz hinter die dort befindIichen Teiche zieht, wir im Gegentheil mit unserem linken Fluegel seinen rechten sehr debordiren, so ist es vortheilhaft letzteren Fluegel des Feindes zu attakiren, besondere wenn wir die Doerfer Sokolienitz und Kobelienitz im Besitze haben, wodurch wir dem Feind zugleich in die Flanke fallen und ihn auf der Flaeche zwischen Schlapanitz und dem Thuerassa Walde verfolgen koennen, indem wir dem Defileen von Schlapanitz und Bellowitz ausweichen, welche die feindliche Front decken. Zu dieserien Endzwecke ist es noethig… Die erste Kolonne Marieschirt… die zweite Kolonne Marieschirt… die dritte Kolonne Marieschirt… [Так как неприятель опирается левым крылом своим на покрытые лесом горы, а правым крылом тянется вдоль Кобельница и Сокольница позади находящихся там прудов, а мы, напротив, превосходим нашим левым крылом его правое, то выгодно нам атаковать сие последнее неприятельское крыло, особливо если мы займем деревни Сокольниц и Кобельниц, будучи поставлены в возможность нападать на фланг неприятеля и преследовать его в равнине между Шлапаницем и лесом Тюрасским, избегая вместе с тем дефилеи между Шлапаницем и Беловицем, которою прикрыт неприятельский фронт. Для этой цели необходимо… Первая колонна марширует… вторая колонна марширует… третья колонна марширует…] и т. д., читал Вейротер. Генералы, казалось, неохотно слушали трудную диспозицию. Белокурый высокий генерал Буксгевден стоял, прислонившись спиною к стене, и, остановив свои глаза на горевшей свече, казалось, не слушал и даже не хотел, чтобы думали, что он слушает. Прямо против Вейротера, устремив на него свои блестящие открытые глаза, в воинственной позе, оперев руки с вытянутыми наружу локтями на колени, сидел румяный Милорадович с приподнятыми усами и плечами. Он упорно молчал, глядя в лицо Вейротера, и спускал с него глаза только в то время, когда австрийский начальник штаба замолкал. В это время Милорадович значительно оглядывался на других генералов. Но по значению этого значительного взгляда нельзя было понять, был ли он согласен или несогласен, доволен или недоволен диспозицией. Ближе всех к Вейротеру сидел граф Ланжерон и с тонкой улыбкой южного французского лица, не покидавшей его во всё время чтения, глядел на свои тонкие пальцы, быстро перевертывавшие за углы золотую табакерку с портретом. В середине одного из длиннейших периодов он остановил вращательное движение табакерки, поднял голову и с неприятною учтивостью на самых концах тонких губ перебил Вейротера и хотел сказать что то; но австрийский генерал, не прерывая чтения, сердито нахмурился и замахал локтями, как бы говоря: потом, потом вы мне скажете свои мысли, теперь извольте смотреть на карту и слушать. Ланжерон поднял глаза кверху с выражением недоумения, оглянулся на Милорадовича, как бы ища объяснения, но, встретив значительный, ничего не значущий взгляд Милорадовича, грустно опустил глаза и опять принялся вертеть табакерку.
– Une lecon de geographie, [Урок из географии,] – проговорил он как бы про себя, но довольно громко, чтобы его слышали.
Пржебышевский с почтительной, но достойной учтивостью пригнул рукой ухо к Вейротеру, имея вид человека, поглощенного вниманием. Маленький ростом Дохтуров сидел прямо против Вейротера с старательным и скромным видом и, нагнувшись над разложенною картой, добросовестно изучал диспозиции и неизвестную ему местность. Он несколько раз просил Вейротера повторять нехорошо расслышанные им слова и трудные наименования деревень. Вейротер исполнял его желание, и Дохтуров записывал.
Когда чтение, продолжавшееся более часу, было кончено, Ланжерон, опять остановив табакерку и не глядя на Вейротера и ни на кого особенно, начал говорить о том, как трудно было исполнить такую диспозицию, где положение неприятеля предполагается известным, тогда как положение это может быть нам неизвестно, так как неприятель находится в движении. Возражения Ланжерона были основательны, но было очевидно, что цель этих возражений состояла преимущественно в желании дать почувствовать генералу Вейротеру, столь самоуверенно, как школьникам ученикам, читавшему свою диспозицию, что он имел дело не с одними дураками, а с людьми, которые могли и его поучить в военном деле. Когда замолк однообразный звук голоса Вейротера, Кутузов открыл глава, как мельник, который просыпается при перерыве усыпительного звука мельничных колес, прислушался к тому, что говорил Ланжерон, и, как будто говоря: «а вы всё еще про эти глупости!» поспешно закрыл глаза и еще ниже опустил голову.
Стараясь как можно язвительнее оскорбить Вейротера в его авторском военном самолюбии, Ланжерон доказывал, что Бонапарте легко может атаковать, вместо того, чтобы быть атакованным, и вследствие того сделать всю эту диспозицию совершенно бесполезною. Вейротер на все возражения отвечал твердой презрительной улыбкой, очевидно вперед приготовленной для всякого возражения, независимо от того, что бы ему ни говорили.
– Ежели бы он мог атаковать нас, то он нынче бы это сделал, – сказал он.
– Вы, стало быть, думаете, что он бессилен, – сказал Ланжерон.
– Много, если у него 40 тысяч войска, – отвечал Вейротер с улыбкой доктора, которому лекарка хочет указать средство лечения.
– В таком случае он идет на свою погибель, ожидая нашей атаки, – с тонкой иронической улыбкой сказал Ланжерон, за подтверждением оглядываясь опять на ближайшего Милорадовича.
Но Милорадович, очевидно, в эту минуту думал менее всего о том, о чем спорили генералы.
– Ma foi, [Ей Богу,] – сказал он, – завтра всё увидим на поле сражения.
Вейротер усмехнулся опять тою улыбкой, которая говорила, что ему смешно и странно встречать возражения от русских генералов и доказывать то, в чем не только он сам слишком хорошо был уверен, но в чем уверены были им государи императоры.
– Неприятель потушил огни, и слышен непрерывный шум в его лагере, – сказал он. – Что это значит? – Или он удаляется, чего одного мы должны бояться, или он переменяет позицию (он усмехнулся). Но даже ежели бы он и занял позицию в Тюрасе, он только избавляет нас от больших хлопот, и распоряжения все, до малейших подробностей, остаются те же.
– Каким же образом?.. – сказал князь Андрей, уже давно выжидавший случая выразить свои сомнения.
Кутузов проснулся, тяжело откашлялся и оглянул генералов.
– Господа, диспозиция на завтра, даже на нынче (потому что уже первый час), не может быть изменена, – сказал он. – Вы ее слышали, и все мы исполним наш долг. А перед сражением нет ничего важнее… (он помолчал) как выспаться хорошенько.
Он сделал вид, что привстает. Генералы откланялись и удалились. Было уже за полночь. Князь Андрей вышел.

Военный совет, на котором князю Андрею не удалось высказать свое мнение, как он надеялся, оставил в нем неясное и тревожное впечатление. Кто был прав: Долгоруков с Вейротером или Кутузов с Ланжероном и др., не одобрявшими план атаки, он не знал. «Но неужели нельзя было Кутузову прямо высказать государю свои мысли? Неужели это не может иначе делаться? Неужели из за придворных и личных соображений должно рисковать десятками тысяч и моей, моей жизнью?» думал он.
«Да, очень может быть, завтра убьют», подумал он. И вдруг, при этой мысли о смерти, целый ряд воспоминаний, самых далеких и самых задушевных, восстал в его воображении; он вспоминал последнее прощание с отцом и женою; он вспоминал первые времена своей любви к ней! Вспомнил о ее беременности, и ему стало жалко и ее и себя, и он в нервично размягченном и взволнованном состоянии вышел из избы, в которой он стоял с Несвицким, и стал ходить перед домом.
Ночь была туманная, и сквозь туман таинственно пробивался лунный свет. «Да, завтра, завтра! – думал он. – Завтра, может быть, всё будет кончено для меня, всех этих воспоминаний не будет более, все эти воспоминания не будут иметь для меня более никакого смысла. Завтра же, может быть, даже наверное, завтра, я это предчувствую, в первый раз мне придется, наконец, показать всё то, что я могу сделать». И ему представилось сражение, потеря его, сосредоточение боя на одном пункте и замешательство всех начальствующих лиц. И вот та счастливая минута, тот Тулон, которого так долго ждал он, наконец, представляется ему. Он твердо и ясно говорит свое мнение и Кутузову, и Вейротеру, и императорам. Все поражены верностью его соображения, но никто не берется исполнить его, и вот он берет полк, дивизию, выговаривает условие, чтобы уже никто не вмешивался в его распоряжения, и ведет свою дивизию к решительному пункту и один одерживает победу. А смерть и страдания? говорит другой голос. Но князь Андрей не отвечает этому голосу и продолжает свои успехи. Диспозиция следующего сражения делается им одним. Он носит звание дежурного по армии при Кутузове, но делает всё он один. Следующее сражение выиграно им одним. Кутузов сменяется, назначается он… Ну, а потом? говорит опять другой голос, а потом, ежели ты десять раз прежде этого не будешь ранен, убит или обманут; ну, а потом что ж? – «Ну, а потом, – отвечает сам себе князь Андрей, – я не знаю, что будет потом, не хочу и не могу знать: но ежели хочу этого, хочу славы, хочу быть известным людям, хочу быть любимым ими, то ведь я не виноват, что я хочу этого, что одного этого я хочу, для одного этого я живу. Да, для одного этого! Я никогда никому не скажу этого, но, Боже мой! что же мне делать, ежели я ничего не люблю, как только славу, любовь людскую. Смерть, раны, потеря семьи, ничто мне не страшно. И как ни дороги, ни милы мне многие люди – отец, сестра, жена, – самые дорогие мне люди, – но, как ни страшно и неестественно это кажется, я всех их отдам сейчас за минуту славы, торжества над людьми, за любовь к себе людей, которых я не знаю и не буду знать, за любовь вот этих людей», подумал он, прислушиваясь к говору на дворе Кутузова. На дворе Кутузова слышались голоса укладывавшихся денщиков; один голос, вероятно, кучера, дразнившего старого Кутузовского повара, которого знал князь Андрей, и которого звали Титом, говорил: «Тит, а Тит?»
– Ну, – отвечал старик.
– Тит, ступай молотить, – говорил шутник.
– Тьфу, ну те к чорту, – раздавался голос, покрываемый хохотом денщиков и слуг.
«И все таки я люблю и дорожу только торжеством над всеми ими, дорожу этой таинственной силой и славой, которая вот тут надо мной носится в этом тумане!»


Ростов в эту ночь был со взводом во фланкёрской цепи, впереди отряда Багратиона. Гусары его попарно были рассыпаны в цепи; сам он ездил верхом по этой линии цепи, стараясь преодолеть сон, непреодолимо клонивший его. Назади его видно было огромное пространство неясно горевших в тумане костров нашей армии; впереди его была туманная темнота. Сколько ни вглядывался Ростов в эту туманную даль, он ничего не видел: то серелось, то как будто чернелось что то; то мелькали как будто огоньки, там, где должен быть неприятель; то ему думалось, что это только в глазах блестит у него. Глаза его закрывались, и в воображении представлялся то государь, то Денисов, то московские воспоминания, и он опять поспешно открывал глаза и близко перед собой он видел голову и уши лошади, на которой он сидел, иногда черные фигуры гусар, когда он в шести шагах наезжал на них, а вдали всё ту же туманную темноту. «Отчего же? очень может быть, – думал Ростов, – что государь, встретив меня, даст поручение, как и всякому офицеру: скажет: „Поезжай, узнай, что там“. Много рассказывали же, как совершенно случайно он узнал так какого то офицера и приблизил к себе. Что, ежели бы он приблизил меня к себе! О, как бы я охранял его, как бы я говорил ему всю правду, как бы я изобличал его обманщиков», и Ростов, для того чтобы живо представить себе свою любовь и преданность государю, представлял себе врага или обманщика немца, которого он с наслаждением не только убивал, но по щекам бил в глазах государя. Вдруг дальний крик разбудил Ростова. Он вздрогнул и открыл глаза.
«Где я? Да, в цепи: лозунг и пароль – дышло, Ольмюц. Экая досада, что эскадрон наш завтра будет в резервах… – подумал он. – Попрошусь в дело. Это, может быть, единственный случай увидеть государя. Да, теперь недолго до смены. Объеду еще раз и, как вернусь, пойду к генералу и попрошу его». Он поправился на седле и тронул лошадь, чтобы еще раз объехать своих гусар. Ему показалось, что было светлей. В левой стороне виднелся пологий освещенный скат и противоположный, черный бугор, казавшийся крутым, как стена. На бугре этом было белое пятно, которого никак не мог понять Ростов: поляна ли это в лесу, освещенная месяцем, или оставшийся снег, или белые дома? Ему показалось даже, что по этому белому пятну зашевелилось что то. «Должно быть, снег – это пятно; пятно – une tache», думал Ростов. «Вот тебе и не таш…»
«Наташа, сестра, черные глаза. На… ташка (Вот удивится, когда я ей скажу, как я увидал государя!) Наташку… ташку возьми…» – «Поправей то, ваше благородие, а то тут кусты», сказал голос гусара, мимо которого, засыпая, проезжал Ростов. Ростов поднял голову, которая опустилась уже до гривы лошади, и остановился подле гусара. Молодой детский сон непреодолимо клонил его. «Да, бишь, что я думал? – не забыть. Как с государем говорить буду? Нет, не то – это завтра. Да, да! На ташку, наступить… тупить нас – кого? Гусаров. А гусары в усы… По Тверской ехал этот гусар с усами, еще я подумал о нем, против самого Гурьева дома… Старик Гурьев… Эх, славный малый Денисов! Да, всё это пустяки. Главное теперь – государь тут. Как он на меня смотрел, и хотелось ему что то сказать, да он не смел… Нет, это я не смел. Да это пустяки, а главное – не забывать, что я нужное то думал, да. На – ташку, нас – тупить, да, да, да. Это хорошо». – И он опять упал головой на шею лошади. Вдруг ему показалось, что в него стреляют. «Что? Что? Что!… Руби! Что?…» заговорил, очнувшись, Ростов. В то мгновение, как он открыл глаза, Ростов услыхал перед собою там, где был неприятель, протяжные крики тысячи голосов. Лошади его и гусара, стоявшего подле него, насторожили уши на эти крики. На том месте, с которого слышались крики, зажегся и потух один огонек, потом другой, и по всей линии французских войск на горе зажглись огни, и крики всё более и более усиливались. Ростов слышал звуки французских слов, но не мог их разобрать. Слишком много гудело голосов. Только слышно было: аааа! и рррр!