Ремарка (кинематограф)

Ремарка — словесное воплощение непрерывного действия сценария.

Так же как и театральная ремарка (описательная часть в пьесе), сценарная ремарка должна отвечать на следующие вопросы:

• Где?
• Когда?
• Кто?
• Что свершилось?
• Каковы связи данного действия с предыдущим?.

В отличие от театральной ремарки, которая очень краткая и оставляет максимум действия для режиссёра или актёров, кино-ремарка занимает существенный объём сценария. Ремарка — это образная характеристика свершающегося в настоящий момент действия, характеристика персонажей, событий, романтических ситуаций и обстановки. Сценарная ремарка не просто называет действие, а дает его образно-кинематографическое, литературное прочтение, оставаясь точной и зримой, так как при чтении сценария мы должны видеть действие. В системе внешних действий ремарка выявляет содержание сценария, внутреннее движение драматической ситуации.

Описательная часть сценария (ремарка) не нумеруется, границы планов не обозначаются (как в режиссёрском сценарии), но на основании авторского решения можно представить себе монтажную последовательность кусков.

Естественно, писатель, работая над сценарной ремаркой, проявляет свой литературный талант не только в строении фразы, её ритма, системе сочетаний слов и так далее, — задача его более сложная. Сценарная ремарка может быть на том же художественном уровне, что и абзац хорошей прозы (например, у Вс. Вишневского, А. Довженко, Г. Шпаликова), но она же может быть информативной, если это вытекает из существа задачи.

Тип ремарки целиком зависит от внутренней задачи произведения и, если диалог ведет действие, то ремарка поневоле становится краткой, то есть выполняет вспомогательную функцию. Но иногда описательная часть требует более подробного рассказа, особенно в случаях, когда диалог отсутствует или занимает подчиненное место.

К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

Отрывок, характеризующий Ремарка (кинематограф)

Сперанский, всё еще смеясь, подал князю Андрею свою белую, нежную руку.
– Очень рад вас видеть, князь, – сказал он. – Минутку… обратился он к Магницкому, прерывая его рассказ. – У нас нынче уговор: обед удовольствия, и ни слова про дела. – И он опять обратился к рассказчику, и опять засмеялся.
Князь Андрей с удивлением и грустью разочарования слушал его смех и смотрел на смеющегося Сперанского. Это был не Сперанский, а другой человек, казалось князю Андрею. Всё, что прежде таинственно и привлекательно представлялось князю Андрею в Сперанском, вдруг стало ему ясно и непривлекательно.
За столом разговор ни на мгновение не умолкал и состоял как будто бы из собрания смешных анекдотов. Еще Магницкий не успел докончить своего рассказа, как уж кто то другой заявил свою готовность рассказать что то, что было еще смешнее. Анекдоты большею частью касались ежели не самого служебного мира, то лиц служебных. Казалось, что в этом обществе так окончательно было решено ничтожество этих лиц, что единственное отношение к ним могло быть только добродушно комическое. Сперанский рассказал, как на совете сегодняшнего утра на вопрос у глухого сановника о его мнении, сановник этот отвечал, что он того же мнения. Жерве рассказал целое дело о ревизии, замечательное по бессмыслице всех действующих лиц. Столыпин заикаясь вмешался в разговор и с горячностью начал говорить о злоупотреблениях прежнего порядка вещей, угрожая придать разговору серьезный характер. Магницкий стал трунить над горячностью Столыпина, Жерве вставил шутку и разговор принял опять прежнее, веселое направление.
Очевидно, Сперанский после трудов любил отдохнуть и повеселиться в приятельском кружке, и все его гости, понимая его желание, старались веселить его и сами веселиться. Но веселье это казалось князю Андрею тяжелым и невеселым. Тонкий звук голоса Сперанского неприятно поражал его, и неумолкавший смех своей фальшивой нотой почему то оскорблял чувство князя Андрея. Князь Андрей не смеялся и боялся, что он будет тяжел для этого общества. Но никто не замечал его несоответственности общему настроению. Всем было, казалось, очень весело.