Репин, Юрий Ильич

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Юрий Ильич Репин
Георгiй Ильичъ Рѣпинъ

Портрет Ю. И. Репина работы В. С. Сварога, (1915), Музей-усадьба И. Е. Репина «Пенаты»
Имя при рождении:

Георгий Ильич Репин

Дата рождения:

29 марта (10 апреля) 1877(1877-04-10)

Место рождения:

город Чугуев, Харьковская губерния, Российская империя

Дата смерти:

9 августа 1954(1954-08-09) (77 лет)

Место смерти:

Хельсинки, Республика Финляндия

Происхождение:

разночинец

Подданство:

Российская империя Российская империя

Гражданство:

Финляндия (с 1939 года)[1]

Жанр:

портретная, историческая, жанровая живопись

Учёба:
Стиль:

импрессионизм

Награды:

II золотая медаль Мюнхенского Сецессиона (1910)[3];

Премии:
  • премия имени принцессы Евгении Ольденбургской (1910);
  • II премия по исторической живописи Общества поощрения художников (1913);
  • премия по исторической живописи Общества им. А. Куинджи (1915)[3][2].
Работы на Викискладе

Ю́рий (Гео́ргий)[4] Ильи́ч Ре́пин (29 марта [10 апреля1877, Чугуев, Харьковская губерния, Российская империя — 9 августа 1954, Хельсинки, Финляндия) — русский живописец, член Товарищества передвижных художественных выставок[5], сын Ильи Ефимовича Репина от его первого брака с Верой Алексеевной Шевцовой (1854—1918)[3][6][7].





Биография

Юрий — третий ребёнок в семье Ильи Репина и Веры Алексеевны Шевцовой. Родился в Чугуеве, в родительском доме художника, после его возвращения из длительной поездки за границу. При крещении ребёнку дали греческое имя — Георгий[4][8].

После развода родителей в 1887 году, Юрий и его младшая сестра Татьяна, остались жить с матерью, старшие дочери И. Е. Репина, переехали к отцу[9].

Первоначальное художественное образование получил в рисовальной школе княгини М. К. Тенишевой, где его отец преподавал живопись и рисунок. В 1899 году поступил вольнослушателем[10] в Императорскую Академию художеств. Занимался в мастерской отца, затем у П. О. Ковалевского, а с 1903 года в мастерской академика Д. Н. Кардовского[2].

В 1903 окончил Высшие педагогические курсы при ИАХ, обучался в классе батальной живописи Ф. А. Рубо. В 1905 году женившись на Прасковье Андреевне Андреевой (1883—1929), бросил учёбу, не получив звания классного художника[11]. В 1906 году в семье родился сын Гай[12][13], в марте 1907 второй сын — Дий[1][Комм. 2].

С 1907 года жил рядом с отцом, в посёлке Куоккала, где Наталия Борисовна Нордман-Северова, гражданская жена Ильи Репина, выделила Юрию и его семье участок[Комм. 3], на котором был построен дом с мастерской, названный им из-за архитектурного сходства «Вигвамом»[16][Комм. 4].

В 1914 году открыл в Куоккале частную рисовальную школу для детей[10].

После выхода в апреле 1918 года частей Охранного корпуса Финляндии к бывшей таможенной границе Великого княжества Финляндского и последовавшего за этим закрытия границы между Финляндией и Российской Советской Республикой, вместе со всей семьёй Репиных, испытывал сильную нужду[1], практически находясь на иждивении отца[3].

В ноябре 1925 года Ю. И. Репин получил у финских властей «паспорт Лиги Наций», дававший возможность выезда заграницу. Посетившая летом 1926 года И. Е. Репина делегация советских деятелей культуры, в которую входили художники-основатели АХРР: Исаак Бродский, Евгений Кацман, Павел Радимов и Александр Григорьев, пригласили Ю. И. Репина приехать в СССР. Состоявшаяся осенью 1926 года поездка Ю. И. Репина в Ленинград, была разрекламирована в газетах[1]; художник получает заказ на написание картины «Конец самодержавия»[Комм. 5].

Внешние изображения
Куоккала. Хельсинки.
[terijoki.spb.ru/g2/main.php?g2_view=dynamicalbum.UpdatesAlbum&g2_albumId=105913&g2_itemId=145424 Дом Юрия Ильича Репина («Вигвам»), на участке, который ему выдала Нордман. (1911 год).]
[repin.chuguev.net/images/Repiny.jpg И. Е. Репин и Ю. И. Репин. (1928 год).]
[terijoki.spb.ru/g2/main.php?g2_view=dynamicalbum.UpdatesAlbum&g2_albumId=105913&g2_itemId=150074 Одна из последних фотографий Ильи Репина с сыном Юрием. (1930 год).]
[terijoki.spb.ru/g2/main.php?g2_view=core.DownloadItem&g2_itemId=108963 Юрий Репин в последние годы жизни. (1950-е годы).]

Испытав сильное потрясение после смерти жены (1929)[Комм. 6], отца (1930)[Комм. 7] и сестры Нади (1931)[Комм. 8], вёл замкнутый, религиозный образ жизни, появилась склонность к мистицизму, основной темой его произведений, становится тема страстей Голгофы[2].

В феврале 1935 года, при нелегальном пересечении границы СССР, пропал без вести, ставший моряком и вернувшийся в Куоккалу после десяти лет плавания на судах нескольких судоходных кампаний, сын Юрия Репина Дий. Пытаясь узнать о судьбе сына, Репин пишет письма директору Государственного литературного музея В. И. Бонч-Бруевичу[13], а затем и самому И. В. Сталину[Комм. 9].

В ноябре 1939 года, в ходе массовой эвакуации населения перед началом советско-финской войны, Ю. И. Репин с сестрой Верой, был вывезен финскими властями в деревню Леванто, общины Мянтсяля, к северу от Хельсинки.

После Второй мировой войны жил в Хельсинки[18]. Продолжал заниматься живописью, использовал фанеру и картон. Писал иконы для православных храмов Финляндии[4], портреты на заказ. Не имел постоянного пристанища, бродяжничал. Известно[17], что ещё при жизни старшей сестры Веры Ильиничны[Комм. 10], Ю. И. Репин жил в ночлежных домах[Комм. 11].

9 августа 1954 года покончил с собой, выбросившись из окна четвертого этажа дома Армии спасения в Хельсинки[3][6][10][13].

Похоронен рядом со старшей сестрой Верой Ильиничной на православном кладбище Хельсинки в районе Лапинлахти[fi][10].

Творчество

Работал в манере импрессионизма. Работая помощником в мастерской И. Е. Репина, находился под сильным влиянием отца. Писал исторические картины, портреты и пейзажи. Создал много картин на евангельские темы.

В 1910 за картину «Великий вождь (Петр I перед Полтавской баталией)» получил юбилейную премию имени принцессы Евгении Ольденбургской и II золотую медаль Мюнхенского Сецессиона[3].

В 1914 году за картину «Тюренчен. В славной смерти вечная жизнь», заказанную в 1912 году шефом 11-го Восточно-Сибирского стрелкового полка императрицей Марией Фёдоровной Романовой, матерью царствующего императора Николая II[19][20] — вторую премию Общества поощрения художеств, в 1915 — премию по исторической живописи на конкурсе имени А. И. Куинджи.

В 1911—1912 годах участвовал в работе Всероссийского съезда художников. Экспонировал свои произведения на выставках Мюнхенского Сецессиона (1910), на выставках Товарищества независимых художников (1911, 1913), Товарищества передвижных художественных выставок (1914—1918)[5][Комм. 12].

Участвовал в выставках русских художников в Берлине (1930), Амстердаме (1930), Париже (d’Alignan, 1931). В 1933 году, стал членом вновь образованного Общества русских художников в Финляндии[21].

Напишите отзыв о статье "Репин, Юрий Ильич"

Комментарии

  1. Портрет Прасковьи Андреевны Репиной, урождённой Андреевой (1883-1929) с сыном Гаем (Георгием Юрьевичем Репиным, внуком И. Е. Репина).
  2. Мемуаристка Вера Андреева писала[14]:
       
    
    «Это были тихие, скромные юноши и, кроме звучных имен, ничем не напоминали древних патрициев времен расцвета Римской империи» </td>
    </td>
      </td>
     </tr>
    </table>
    
    
    </span>

    </li>

  3. Участок земли в Куоккала, приобретённый И. Е. Репиным за 10000 рублей, был оформлен на Нордман-Северову[15].
  4. Сгорел вместе с усадьбой «Пенаты» в ходе боевых действий в 1944 году.[10].
  5. Картина так и не была написана.
  6. Прасковья Андреевна Репина (Андреева) умерла от туберкулёза и была похоронена в Линтульском женском монастыре во имя Святой Живоначальной Троицы в Линтуле[15].
  7. Из воспоминаний художника, председателя «Союза русских художников Финляндии» И. М. Карпинского[17]:
       
    
    «Илья Ефимович лежал на столе на веранде, где обычно пили чай. Юрия Ильича не было: он с утра куда-то исчез с ружьём. Шмаков прежде всего спросил Веру Ильиничну, заказала ли она гроб. Она ответила, что заказала, дорогой, с полным убором, и что об этом беспокоиться не надо. Вскоре вернулся Юрий Ильич. В руке он держал убитого зайца. Пройдя на веранду, Юрий Ильич прибил зайца в распятом виде к столу в ногах покойного и затем, вбив ещё один гвоздь, подвесил корзинку с яблоками. Когда его спросили, что это значит, Юрий Ильич ответил: „Я принёс в дар папе всё, что мог самого дорогого“.» </td>
    </td>
      </td>
     </tr>
    </table>
    
    
    </span>

    </li>

  8. Умершая через полгода после отца Надежда Репина (1874-1931), с 1910 года страдала душевным заболеванием, переросшим к концу жизни в острую форму шизофрении. Лечилась у В. М. Бехтерева[15].
  9. Как стало известно из дела Архива УФСБ по Санкт-Петербургу и Ленинградской области, Дий (Дмитрий Юрьевич Репин), был арестован при нелегальном пересечении границы СССР и приговорен 10 июня 1935 года военным трибуналом Ленинградского военного округа по статьям 58–8 и 84 УК РСФСР к расстрелу, за попытку организации покушения на высших руководителей партии и государства. По данным НКВД СССР, он состоял членом сразу двух подпольных антисоветских организаций: куоккальском отделении Братства Русской Правды и в Русском Обще-Воинском Союзе[1][12].
  10. Умерла 27 августа 1948 года от разрыва сердца[17]
  11. По рассказам финских соседей[15]:

    Примечания

    1. 1 2 3 4 5 Бородина Т. П. [www.aroundspb.ru/uploads/history/sbornik_north_europe/sbornik_north_europe_2011.pdf Надзор сыскной полиции Финляндии за И. Е. Репиным и его семьей (По материалам Национального архива Финляндии)] // [novist.history.spbu.ru/sborniki_02_2011.html Санкт-Петербург и страны северной Европы. Материалы Двенадцатой ежегодной международной научной конференции.] / Под ред. В. Н. Барышникова, П. А. Кротова.. — Санкт-Петербург: Издательство Русской христианской гуманитарной академии, 2011. — С. 33-46. — 408 с. — 1000 экз. — ISBN 978-5-88812-402-4.
    2. 1 2 3 4 [artmus.culture21.ru/author.aspx?author=1231 Репин Юрий Ильич 10.04.1877-09.08.1954] (рус.). Собрание музея. Чувашский государственный художественный музей. Проверено 15 апреля 2013.
    3. 1 2 3 4 5 6 Левченко Артем [korolenko.kharkov.com/kray/KEB/Levchenko/%23019-vecherka-10.pdf Репин, сын Репина] (рус.) // «Вечерний Харьков» : Газета. — Харьков: ООО «Редакция газеты «Вечерний Харьков», 2007. — Вып. от 20 февраля. — № 19 (9111).
    4. 1 2 3 Сабодаш Е. [chuguev.com.ua/rayonka/14210 Дети гения] (рус.) // Чугуевский информационный ресурс. — Чугуев: КУ «Художественно-мемориальный музей И. Е. Репина», 2011. — Вып. от 5 августа.
    5. 1 2 3 Рогинская Ф. Г. [www.tphv-history.ru/books/roginskaya-tphv32.html Список членов Товарищества передвижных художественных выставок] // [books.google.ru/books?id=R4IuAQAAIAAJ&q=%D0%A0%D0%BE%D0%B3%D0%B8%D0%BD%D1%81%D0%BA%D0%B0%D1%8F&dq=%D0%A0%D0%BE%D0%B3%D0%B8%D0%BD%D1%81%D0%BA%D0%B0%D1%8F&hl=ru&ei=9F4vToezOceSOuHq6X4&sa=X&oi=book_result&ct=result&resnum=1&ved=0CCkQ6AEwAA Товарищество передвижных художественных выставок]. — М.: Искусство, 1989. — 429 с. — 30 000 экз. — ISBN 5-87685-054-3.
    6. 1 2 Лейкинд О. Л., Махров К. В., Северюхин Д. Я. [www.artrz.ru/1804786090.html РЕПИН Юрий (Георгий) Ильич] (рус.) // «Искусство и архитектура Русского зарубежья» : портал. — СПб.: Фонд имени Д. С. Лихачева, 2012.
    7. Карпенко М. А., Кириллина Е. В.,Левенфиш Е. Г., Прибульская Г. И. [nasledie3.ru/penaty_muzei-usadba_i_e_repina-gostinaya_page12.html Гостиная] // [nasledie3.ru/penaty_muzei-usadba_i_e_repina.html Пенаты. Музей-усадьба И. Е. Репина. Путеводитель] / Научно-исследовательский музей Академия художеств СССР. Под редакцией Е. Г. Левенфиш. — Л.: «Советский художник», 1969. — 116 с. — 75 000 экз. — ISBN 978-5-9533-2765-7.
    8. Ермошенко Г. А. [repin.chuguev.net/Jurij_Repin.htm К 130-летию со дня рождения Юрия Репина] (рус.) // «Новости Чугуева» : газета. — Чугуев: Чугуевская радиокомпания.
    9. Инина Инна [www.kstaty.by/content/9-0/173.html Путь любви — от музы к бледной тени... (Илья Репин и его музы)] (рус.) // «Кстати» : журнал. — Минск, 2007. — № 9.
    10. 1 2 3 4 5 Варебрус Леонид [www.inieberega.ru/node/242 Русский Хельсинки: Юрий, сын Ильи] (рус.) // «Иные берега» : Журнал. — М.: Союза театральных деятелей Российской Федерации, 2010. — № 1(17).
    11. [www.nimrah.ru/exhibitions/old/226/ Юрий Ильич Репин (1877-1954). Живопись] (рус.). ФГБНУ «Научно-исследовательский музей Российской академии художеств» (2011). Проверено 15 апреля 2013. [www.webcitation.org/6G3sVARZW Архивировано из первоисточника 22 апреля 2013].
    12. 1 2 Кразман Инора [www.rurik.se/index.php?id=24242761&lng=ru&news_id=9257 Репин, или Repeen] (рус.). — Стокгольм: Союз русских обществ в Швеции.
    13. 1 2 3 Шумихин Сергей [www.politjournal.ru/preview.php?action=Articles&dirid=50&tek=4582&issue=131 Побег внука гения] (рус.) // «Политический журналЪ» : Журнал. — М.: Управляющая компания ЗАО Медиа-Группа «Свобода слова», 2005. — Вып. 28 ноября. — № 40 (91).
    14. Андреева В. Л. [books.google.ru/books/about/%D0%94%D0%BE%D0%BC_%D0%BD%D0%B0_%D0%A7%D0%B5%D1%80%D0%BD%D0%BE%D0%B9_%D1%80%D0%B5%D1%87%D0%BA%D0%B5.html?id=c4I-AQAAIAAJ&redir_esc=y Дом на Черной речке]. — М.: «Советский писатель», 1980. — 183 с. — 100 000 экз.
    15. 1 2 3 4 Комовский В. Ф. [www.repino.info/obshaya/istoriya/ist006.htm Далекая и близкая, легендарная и реальная Куоккала.] (рус.). — Репино: Муниципальный Совет и местная администрация муниципального образования поселок Репино, 2011.
    16. [terijoki.spb.ru/g2/main.php?g2_itemId=145424 Дом Юрия Ильича Репина] (рус.). Фото из коллекции музея-усадьбs И. Е. Репина «Пенаты». Проверено 25 апреля 2013. [www.webcitation.org/6GGYLd5TW Архивировано из первоисточника 30 апреля 2013].
    17. 1 2 3 Составители Бродский И. А., Москвинов В. Н. [ilya-repin.ru/memory-repin91.php И. М. Карпинский «После смерти Репина»] // [books.google.ru/books/about/%D0%9D%D0%BE%D0%B2%D0%BE%D0%B5_%D0%BE_%D0%A0%D0%B5%D0%BF%D0%B8%D0%BD%D0%B5.html?id=8BjFgNaJDkcC Новое о Репине: Статьи и письма художника. Воспоминания учеников и друзей. Публикации.] / Редакторы Бродский И. А., Москвинов В. Н.. — Л.: Художник РСФСР, 1969. — 436 с. — 40 000 экз.
    18. Якушко Оксана [www.segodnya.ua/print/regions/kharkov/repin-i-chetyre-varianta-zaporozhtsev.html Репин и четыре варианта «Запорожцев»] (рус.) // «Сегодня.UA» : интернет издание. — Харьков: ЧАО "Сегодня Мультимедиа", 2008. — Вып. от 26 Августа.
    19. Филатов Юрий [daily.novostivl.ru/archive/?f=lf&t=050805c03 Без вины виноватые. В одной из самых жестоких и трагических битв русско-японской войны русская армия понесла огромные потери и испытала неслыханный позор. Но её солдаты навсегда останутся героями.] (рус.) // «Ежедневные новости Владивостока» : газета. — Владивосток, 2005. — Вып. от 5 августа.
    20. Стратиевский О. Б., Мизь Н. Г., Турмов Г. П. [elcat.shpl.ru/index.php?url=/notices/index/IdNotice:345990/Source:default Тюренчен. В славной смерти вечная жизнь: Подвиг 11-го Восточно — Сибирского полка в одном из сражений русско — японской войны в картине Ю. И. Репина.] (рус.) // «Наше наследие» : Иллюстрированный историко-культурный журнал. — М., 2003. — Вып. от 15 декабря. — № 67-68. — С. 208-211. — ISBN 0234-1395.
    21. Лейкинд О. Л., Северюхин Д. Я. [www.artrz.ru/articles/1804808834/index.html Общество русских художников в Финляндии. Хельсинки.] (рус.) // «Искусство и архитектура Русского зарубежья» : Интернет-сайт. — Санкт-Петербург: Фонда имени Д. С. Лихачёва, 2010. — Вып. от 6 октября.

    Литература

    • Бородина Т. П. [www.aroundspb.ru/uploads/history/sbornik_north_europe/sbornik_north_europe_2011.pdf Надзор сыскной полиции Финляндии за И. Е. Репиным и его семьей (По материалам Национального архива Финляндии)] // [novist.history.spbu.ru/sborniki_02_2011.html Санкт-Петербург и страны северной Европы. Материалы Двенадцатой ежегодной международной научной конференции.] / Под ред. В. Н. Барышникова, П. А. Кротова.. — Санкт-Петербург: Издательство Русской христианской гуманитарной академии, 2011. — С. 33-46. — 408 с. — 1000 экз. — ISBN 978-5-88812-402-4.
    • Карпенко М. А., Кириллина Е. В.,Левенфиш Е. Г., Прибульская Г. И. [nasledie3.ru/penaty_muzei-usadba_i_e_repina-gostinaya_page12.html Гостиная] // [nasledie3.ru/penaty_muzei-usadba_i_e_repina.html Пенаты. Музей-усадьба И. Е. Репина. Путеводитель] / Научно-исследовательский музей Академия художеств СССР. Под редакцией Е. Г. Левенфиш. — Л.: «Советский художник», 1969. — 116 с. — 75 000 экз. — ISBN 978-5-9533-2765-7.
    • Шумихин Сергей [www.politjournal.ru/preview.php?action=Articles&dirid=50&tek=4582&issue=131 Побег внука гения] (рус.) // «Политический журналЪ» : Журнал. — М.: Управляющая компания ЗАО Медиа-Группа «Свобода слова», 2005. — Вып. 28 ноября. — № 40 (91).
    • Варебрус Леонид [www.inieberega.ru/node/242 Русский Хельсинки: Юрий, сын Ильи] (рус.) // «Иные берега» : Журнал. — М.: Союза театральных деятелей Российской Федерации, 2010. — № 1(17).

    См. также

    Ссылки

       
    
    «Он всегда был набожным, а к старости становился ещё религиознее. Он построил рядом с шоссе часовенку, в которой молился за Россию и Финляндию и за всё человечество... Юрий был мягкий человек, он не хотел убивать даже мух. Поэтому он не ел мясо зарезанных животных. Он собирал вынесенных морем мертвых рыб и солил их, запасая на зиму. У него была большая слабость – алкоголь. К нему он то и дело прибегал, но на следующий день, плача, просил у Бога прощения. Иногда он наказывал своё тело за грехи, стоя полуголым в муравейнике... Когда война началась, это было для него большим ударом. Он переехал в Хельсинки вместе с другими переселенцами и продолжал свою аскетическую жизнь, занимался живописью, жил на попечении Армии спасения... Жители Хельсинки с удивлением видели ходившего на зимнем морозе человека с великолепными седыми волосами, поразительно похожего на Петра Великого. У мужчины не было носок. Он ходил в открытых сандалиях, с босыми ногами на морозе. Конец Юрия Репина был грустным. Он не вынес жизни, избрав смерть, и сам определил свой день...» </td>
    </td>
      </td>
     </tr>
    </table>
    
    
    </span>

    </li>

  12. С 1915 — член Товарищества[5].
  13. </ol>
    • [www.nimrah.ru/exhibitions/old/225/ «Репин, его семья и потомки». Фотовыставка в музее-усадьбе И. Е. Репина «Пенаты»] (рус.). ФГБНУ «Научно-исследовательский музей Российской академии художеств». Проверено 18 апреля 2013. [www.webcitation.org/6G3sXOlXN Архивировано из первоисточника 22 апреля 2013].
    • [terijoki.spb.ru/trk_events.php3?item=108 Выставка произведений Ю. И. Репина из собрания музея-усадьбы И.Е.Репина «ПЕНАТЫ»] (рус.). Портал Terijoki.spb.ru Зелиногорск. (2 августа 2011). Проверено 15 апреля 2013. [www.webcitation.org/6G3sY8kJB Архивировано из первоисточника 22 апреля 2013].
    • Должанский Роман [www.kommersant.ru/doc/803628 Сын ответил за отца] (рус.) // «КоммерсантЪ» : Газета. — М.: ЗАО «Коммерсантъ. Издательский дом», 2007. — Вып. от 12 сентября. — № 165 (3741).


    Отрывок, характеризующий Репин, Юрий Ильич

    От Орши побежали дальше по дороге к Вильно, точно так же играя в жмурки с преследующей армией. На Березине опять замешались, многие потонули, многие сдались, но те, которые перебрались через реку, побежали дальше. Главный начальник их надел шубу и, сев в сани, поскакал один, оставив своих товарищей. Кто мог – уехал тоже, кто не мог – сдался или умер.


    Казалось бы, в этой то кампании бегства французов, когда они делали все то, что только можно было, чтобы погубить себя; когда ни в одном движении этой толпы, начиная от поворота на Калужскую дорогу и до бегства начальника от армии, не было ни малейшего смысла, – казалось бы, в этот период кампании невозможно уже историкам, приписывающим действия масс воле одного человека, описывать это отступление в их смысле. Но нет. Горы книг написаны историками об этой кампании, и везде описаны распоряжения Наполеона и глубокомысленные его планы – маневры, руководившие войском, и гениальные распоряжения его маршалов.
    Отступление от Малоярославца тогда, когда ему дают дорогу в обильный край и когда ему открыта та параллельная дорога, по которой потом преследовал его Кутузов, ненужное отступление по разоренной дороге объясняется нам по разным глубокомысленным соображениям. По таким же глубокомысленным соображениям описывается его отступление от Смоленска на Оршу. Потом описывается его геройство при Красном, где он будто бы готовится принять сражение и сам командовать, и ходит с березовой палкой и говорит:
    – J'ai assez fait l'Empereur, il est temps de faire le general, [Довольно уже я представлял императора, теперь время быть генералом.] – и, несмотря на то, тотчас же после этого бежит дальше, оставляя на произвол судьбы разрозненные части армии, находящиеся сзади.
    Потом описывают нам величие души маршалов, в особенности Нея, величие души, состоящее в том, что он ночью пробрался лесом в обход через Днепр и без знамен и артиллерии и без девяти десятых войска прибежал в Оршу.
    И, наконец, последний отъезд великого императора от геройской армии представляется нам историками как что то великое и гениальное. Даже этот последний поступок бегства, на языке человеческом называемый последней степенью подлости, которой учится стыдиться каждый ребенок, и этот поступок на языке историков получает оправдание.
    Тогда, когда уже невозможно дальше растянуть столь эластичные нити исторических рассуждений, когда действие уже явно противно тому, что все человечество называет добром и даже справедливостью, является у историков спасительное понятие о величии. Величие как будто исключает возможность меры хорошего и дурного. Для великого – нет дурного. Нет ужаса, который бы мог быть поставлен в вину тому, кто велик.
    – «C'est grand!» [Это величественно!] – говорят историки, и тогда уже нет ни хорошего, ни дурного, а есть «grand» и «не grand». Grand – хорошо, не grand – дурно. Grand есть свойство, по их понятиям, каких то особенных животных, называемых ими героями. И Наполеон, убираясь в теплой шубе домой от гибнущих не только товарищей, но (по его мнению) людей, им приведенных сюда, чувствует que c'est grand, и душа его покойна.
    «Du sublime (он что то sublime видит в себе) au ridicule il n'y a qu'un pas», – говорит он. И весь мир пятьдесят лет повторяет: «Sublime! Grand! Napoleon le grand! Du sublime au ridicule il n'y a qu'un pas». [величественное… От величественного до смешного только один шаг… Величественное! Великое! Наполеон великий! От величественного до смешного только шаг.]
    И никому в голову не придет, что признание величия, неизмеримого мерой хорошего и дурного, есть только признание своей ничтожности и неизмеримой малости.
    Для нас, с данной нам Христом мерой хорошего и дурного, нет неизмеримого. И нет величия там, где нет простоты, добра и правды.


    Кто из русских людей, читая описания последнего периода кампании 1812 года, не испытывал тяжелого чувства досады, неудовлетворенности и неясности. Кто не задавал себе вопросов: как не забрали, не уничтожили всех французов, когда все три армии окружали их в превосходящем числе, когда расстроенные французы, голодая и замерзая, сдавались толпами и когда (как нам рассказывает история) цель русских состояла именно в том, чтобы остановить, отрезать и забрать в плен всех французов.
    Каким образом то русское войско, которое, слабее числом французов, дало Бородинское сражение, каким образом это войско, с трех сторон окружавшее французов и имевшее целью их забрать, не достигло своей цели? Неужели такое громадное преимущество перед нами имеют французы, что мы, с превосходными силами окружив, не могли побить их? Каким образом это могло случиться?
    История (та, которая называется этим словом), отвечая на эти вопросы, говорит, что это случилось оттого, что Кутузов, и Тормасов, и Чичагов, и тот то, и тот то не сделали таких то и таких то маневров.
    Но отчего они не сделали всех этих маневров? Отчего, ежели они были виноваты в том, что не достигнута была предназначавшаяся цель, – отчего их не судили и не казнили? Но, даже ежели и допустить, что виною неудачи русских были Кутузов и Чичагов и т. п., нельзя понять все таки, почему и в тех условиях, в которых находились русские войска под Красным и под Березиной (в обоих случаях русские были в превосходных силах), почему не взято в плен французское войско с маршалами, королями и императорами, когда в этом состояла цель русских?
    Объяснение этого странного явления тем (как то делают русские военные историки), что Кутузов помешал нападению, неосновательно потому, что мы знаем, что воля Кутузова не могла удержать войска от нападения под Вязьмой и под Тарутиным.
    Почему то русское войско, которое с слабейшими силами одержало победу под Бородиным над неприятелем во всей его силе, под Красным и под Березиной в превосходных силах было побеждено расстроенными толпами французов?
    Если цель русских состояла в том, чтобы отрезать и взять в плен Наполеона и маршалов, и цель эта не только не была достигнута, и все попытки к достижению этой цели всякий раз были разрушены самым постыдным образом, то последний период кампании совершенно справедливо представляется французами рядом побед и совершенно несправедливо представляется русскими историками победоносным.
    Русские военные историки, настолько, насколько для них обязательна логика, невольно приходят к этому заключению и, несмотря на лирические воззвания о мужестве и преданности и т. д., должны невольно признаться, что отступление французов из Москвы есть ряд побед Наполеона и поражений Кутузова.
    Но, оставив совершенно в стороне народное самолюбие, чувствуется, что заключение это само в себе заключает противуречие, так как ряд побед французов привел их к совершенному уничтожению, а ряд поражений русских привел их к полному уничтожению врага и очищению своего отечества.
    Источник этого противуречия лежит в том, что историками, изучающими события по письмам государей и генералов, по реляциям, рапортам, планам и т. п., предположена ложная, никогда не существовавшая цель последнего периода войны 1812 года, – цель, будто бы состоявшая в том, чтобы отрезать и поймать Наполеона с маршалами и армией.
    Цели этой никогда не было и не могло быть, потому что она не имела смысла, и достижение ее было совершенно невозможно.
    Цель эта не имела никакого смысла, во первых, потому, что расстроенная армия Наполеона со всей возможной быстротой бежала из России, то есть исполняла то самое, что мог желать всякий русский. Для чего же было делать различные операции над французами, которые бежали так быстро, как только они могли?
    Во вторых, бессмысленно было становиться на дороге людей, всю свою энергию направивших на бегство.
    В третьих, бессмысленно было терять свои войска для уничтожения французских армий, уничтожавшихся без внешних причин в такой прогрессии, что без всякого загораживания пути они не могли перевести через границу больше того, что они перевели в декабре месяце, то есть одну сотую всего войска.
    В четвертых, бессмысленно было желание взять в плен императора, королей, герцогов – людей, плен которых в высшей степени затруднил бы действия русских, как то признавали самые искусные дипломаты того времени (J. Maistre и другие). Еще бессмысленнее было желание взять корпуса французов, когда свои войска растаяли наполовину до Красного, а к корпусам пленных надо было отделять дивизии конвоя, и когда свои солдаты не всегда получали полный провиант и забранные уже пленные мерли с голода.
    Весь глубокомысленный план о том, чтобы отрезать и поймать Наполеона с армией, был подобен тому плану огородника, который, выгоняя из огорода потоптавшую его гряды скотину, забежал бы к воротам и стал бы по голове бить эту скотину. Одно, что можно бы было сказать в оправдание огородника, было бы то, что он очень рассердился. Но это нельзя было даже сказать про составителей проекта, потому что не они пострадали от потоптанных гряд.
    Но, кроме того, что отрезывание Наполеона с армией было бессмысленно, оно было невозможно.
    Невозможно это было, во первых, потому что, так как из опыта видно, что движение колонн на пяти верстах в одном сражении никогда не совпадает с планами, то вероятность того, чтобы Чичагов, Кутузов и Витгенштейн сошлись вовремя в назначенное место, была столь ничтожна, что она равнялась невозможности, как то и думал Кутузов, еще при получении плана сказавший, что диверсии на большие расстояния не приносят желаемых результатов.
    Во вторых, невозможно было потому, что, для того чтобы парализировать ту силу инерции, с которой двигалось назад войско Наполеона, надо было без сравнения большие войска, чем те, которые имели русские.
    В третьих, невозможно это было потому, что военное слово отрезать не имеет никакого смысла. Отрезать можно кусок хлеба, но не армию. Отрезать армию – перегородить ей дорогу – никак нельзя, ибо места кругом всегда много, где можно обойти, и есть ночь, во время которой ничего не видно, в чем могли бы убедиться военные ученые хоть из примеров Красного и Березины. Взять же в плен никак нельзя без того, чтобы тот, кого берут в плен, на это не согласился, как нельзя поймать ласточку, хотя и можно взять ее, когда она сядет на руку. Взять в плен можно того, кто сдается, как немцы, по правилам стратегии и тактики. Но французские войска совершенно справедливо не находили этого удобным, так как одинаковая голодная и холодная смерть ожидала их на бегстве и в плену.
    В четвертых же, и главное, это было невозможно потому, что никогда, с тех пор как существует мир, не было войны при тех страшных условиях, при которых она происходила в 1812 году, и русские войска в преследовании французов напрягли все свои силы и не могли сделать большего, не уничтожившись сами.
    В движении русской армии от Тарутина до Красного выбыло пятьдесят тысяч больными и отсталыми, то есть число, равное населению большого губернского города. Половина людей выбыла из армии без сражений.
    И об этом то периоде кампании, когда войска без сапог и шуб, с неполным провиантом, без водки, по месяцам ночуют в снегу и при пятнадцати градусах мороза; когда дня только семь и восемь часов, а остальное ночь, во время которой не может быть влияния дисциплины; когда, не так как в сраженье, на несколько часов только люди вводятся в область смерти, где уже нет дисциплины, а когда люди по месяцам живут, всякую минуту борясь с смертью от голода и холода; когда в месяц погибает половина армии, – об этом то периоде кампании нам рассказывают историки, как Милорадович должен был сделать фланговый марш туда то, а Тормасов туда то и как Чичагов должен был передвинуться туда то (передвинуться выше колена в снегу), и как тот опрокинул и отрезал, и т. д., и т. д.
    Русские, умиравшие наполовину, сделали все, что можно сделать и должно было сделать для достижения достойной народа цели, и не виноваты в том, что другие русские люди, сидевшие в теплых комнатах, предполагали сделать то, что было невозможно.
    Все это странное, непонятное теперь противоречие факта с описанием истории происходит только оттого, что историки, писавшие об этом событии, писали историю прекрасных чувств и слов разных генералов, а не историю событий.
    Для них кажутся очень занимательны слова Милорадовича, награды, которые получил тот и этот генерал, и их предположения; а вопрос о тех пятидесяти тысячах, которые остались по госпиталям и могилам, даже не интересует их, потому что не подлежит их изучению.
    А между тем стоит только отвернуться от изучения рапортов и генеральных планов, а вникнуть в движение тех сотен тысяч людей, принимавших прямое, непосредственное участие в событии, и все, казавшиеся прежде неразрешимыми, вопросы вдруг с необыкновенной легкостью и простотой получают несомненное разрешение.
    Цель отрезывания Наполеона с армией никогда не существовала, кроме как в воображении десятка людей. Она не могла существовать, потому что она была бессмысленна, и достижение ее было невозможно.
    Цель народа была одна: очистить свою землю от нашествия. Цель эта достигалась, во первых, сама собою, так как французы бежали, и потому следовало только не останавливать это движение. Во вторых, цель эта достигалась действиями народной войны, уничтожавшей французов, и, в третьих, тем, что большая русская армия шла следом за французами, готовая употребить силу в случае остановки движения французов.
    Русская армия должна была действовать, как кнут на бегущее животное. И опытный погонщик знал, что самое выгодное держать кнут поднятым, угрожая им, а не по голове стегать бегущее животное.



    Когда человек видит умирающее животное, ужас охватывает его: то, что есть он сам, – сущность его, в его глазах очевидно уничтожается – перестает быть. Но когда умирающее есть человек, и человек любимый – ощущаемый, тогда, кроме ужаса перед уничтожением жизни, чувствуется разрыв и духовная рана, которая, так же как и рана физическая, иногда убивает, иногда залечивается, но всегда болит и боится внешнего раздражающего прикосновения.
    После смерти князя Андрея Наташа и княжна Марья одинаково чувствовали это. Они, нравственно согнувшись и зажмурившись от грозного, нависшего над ними облака смерти, не смели взглянуть в лицо жизни. Они осторожно берегли свои открытые раны от оскорбительных, болезненных прикосновений. Все: быстро проехавший экипаж по улице, напоминание об обеде, вопрос девушки о платье, которое надо приготовить; еще хуже, слово неискреннего, слабого участия болезненно раздражало рану, казалось оскорблением и нарушало ту необходимую тишину, в которой они обе старались прислушиваться к незамолкшему еще в их воображении страшному, строгому хору, и мешало вглядываться в те таинственные бесконечные дали, которые на мгновение открылись перед ними.
    Только вдвоем им было не оскорбительно и не больно. Они мало говорили между собой. Ежели они говорили, то о самых незначительных предметах. И та и другая одинаково избегали упоминания о чем нибудь, имеющем отношение к будущему.
    Признавать возможность будущего казалось им оскорблением его памяти. Еще осторожнее они обходили в своих разговорах все то, что могло иметь отношение к умершему. Им казалось, что то, что они пережили и перечувствовали, не могло быть выражено словами. Им казалось, что всякое упоминание словами о подробностях его жизни нарушало величие и святыню совершившегося в их глазах таинства.
    Беспрестанные воздержания речи, постоянное старательное обхождение всего того, что могло навести на слово о нем: эти остановки с разных сторон на границе того, чего нельзя было говорить, еще чище и яснее выставляли перед их воображением то, что они чувствовали.

    Но чистая, полная печаль так же невозможна, как чистая и полная радость. Княжна Марья, по своему положению одной независимой хозяйки своей судьбы, опекунши и воспитательницы племянника, первая была вызвана жизнью из того мира печали, в котором она жила первые две недели. Она получила письма от родных, на которые надо было отвечать; комната, в которую поместили Николеньку, была сыра, и он стал кашлять. Алпатыч приехал в Ярославль с отчетами о делах и с предложениями и советами переехать в Москву в Вздвиженский дом, который остался цел и требовал только небольших починок. Жизнь не останавливалась, и надо было жить. Как ни тяжело было княжне Марье выйти из того мира уединенного созерцания, в котором она жила до сих пор, как ни жалко и как будто совестно было покинуть Наташу одну, – заботы жизни требовали ее участия, и она невольно отдалась им. Она поверяла счеты с Алпатычем, советовалась с Десалем о племяннике и делала распоряжения и приготовления для своего переезда в Москву.
    Наташа оставалась одна и с тех пор, как княжна Марья стала заниматься приготовлениями к отъезду, избегала и ее.
    Княжна Марья предложила графине отпустить с собой Наташу в Москву, и мать и отец радостно согласились на это предложение, с каждым днем замечая упадок физических сил дочери и полагая для нее полезным и перемену места, и помощь московских врачей.
    – Я никуда не поеду, – отвечала Наташа, когда ей сделали это предложение, – только, пожалуйста, оставьте меня, – сказала она и выбежала из комнаты, с трудом удерживая слезы не столько горя, сколько досады и озлобления.
    После того как она почувствовала себя покинутой княжной Марьей и одинокой в своем горе, Наташа большую часть времени, одна в своей комнате, сидела с ногами в углу дивана, и, что нибудь разрывая или переминая своими тонкими, напряженными пальцами, упорным, неподвижным взглядом смотрела на то, на чем останавливались глаза. Уединение это изнуряло, мучило ее; но оно было для нее необходимо. Как только кто нибудь входил к ней, она быстро вставала, изменяла положение и выражение взгляда и бралась за книгу или шитье, очевидно с нетерпением ожидая ухода того, кто помешал ей.
    Ей все казалось, что она вот вот сейчас поймет, проникнет то, на что с страшным, непосильным ей вопросом устремлен был ее душевный взгляд.
    В конце декабря, в черном шерстяном платье, с небрежно связанной пучком косой, худая и бледная, Наташа сидела с ногами в углу дивана, напряженно комкая и распуская концы пояса, и смотрела на угол двери.
    Она смотрела туда, куда ушел он, на ту сторону жизни. И та сторона жизни, о которой она прежде никогда не думала, которая прежде ей казалась такою далекою, невероятною, теперь была ей ближе и роднее, понятнее, чем эта сторона жизни, в которой все было или пустота и разрушение, или страдание и оскорбление.
    Она смотрела туда, где она знала, что был он; но она не могла его видеть иначе, как таким, каким он был здесь. Она видела его опять таким же, каким он был в Мытищах, у Троицы, в Ярославле.
    Она видела его лицо, слышала его голос и повторяла его слова и свои слова, сказанные ему, и иногда придумывала за себя и за него новые слова, которые тогда могли бы быть сказаны.
    Вот он лежит на кресле в своей бархатной шубке, облокотив голову на худую, бледную руку. Грудь его страшно низка и плечи подняты. Губы твердо сжаты, глаза блестят, и на бледном лбу вспрыгивает и исчезает морщина. Одна нога его чуть заметно быстро дрожит. Наташа знает, что он борется с мучительной болью. «Что такое эта боль? Зачем боль? Что он чувствует? Как у него болит!» – думает Наташа. Он заметил ее вниманье, поднял глаза и, не улыбаясь, стал говорить.
    «Одно ужасно, – сказал он, – это связать себя навеки с страдающим человеком. Это вечное мученье». И он испытующим взглядом – Наташа видела теперь этот взгляд – посмотрел на нее. Наташа, как и всегда, ответила тогда прежде, чем успела подумать о том, что она отвечает; она сказала: «Это не может так продолжаться, этого не будет, вы будете здоровы – совсем».
    Она теперь сначала видела его и переживала теперь все то, что она чувствовала тогда. Она вспомнила продолжительный, грустный, строгий взгляд его при этих словах и поняла значение упрека и отчаяния этого продолжительного взгляда.
    «Я согласилась, – говорила себе теперь Наташа, – что было бы ужасно, если б он остался всегда страдающим. Я сказала это тогда так только потому, что для него это было бы ужасно, а он понял это иначе. Он подумал, что это для меня ужасно бы было. Он тогда еще хотел жить – боялся смерти. И я так грубо, глупо сказала ему. Я не думала этого. Я думала совсем другое. Если бы я сказала то, что думала, я бы сказала: пускай бы он умирал, все время умирал бы перед моими глазами, я была бы счастлива в сравнении с тем, что я теперь. Теперь… Ничего, никого нет. Знал ли он это? Нет. Не знал и никогда не узнает. И теперь никогда, никогда уже нельзя поправить этого». И опять он говорил ей те же слова, но теперь в воображении своем Наташа отвечала ему иначе. Она останавливала его и говорила: «Ужасно для вас, но не для меня. Вы знайте, что мне без вас нет ничего в жизни, и страдать с вами для меня лучшее счастие». И он брал ее руку и жал ее так, как он жал ее в тот страшный вечер, за четыре дня перед смертью. И в воображении своем она говорила ему еще другие нежные, любовные речи, которые она могла бы сказать тогда, которые она говорила теперь. «Я люблю тебя… тебя… люблю, люблю…» – говорила она, судорожно сжимая руки, стискивая зубы с ожесточенным усилием.
    И сладкое горе охватывало ее, и слезы уже выступали в глаза, но вдруг она спрашивала себя: кому она говорит это? Где он и кто он теперь? И опять все застилалось сухим, жестким недоумением, и опять, напряженно сдвинув брови, она вглядывалась туда, где он был. И вот, вот, ей казалось, она проникает тайну… Но в ту минуту, как уж ей открывалось, казалось, непонятное, громкий стук ручки замка двери болезненно поразил ее слух. Быстро и неосторожно, с испуганным, незанятым ею выражением лица, в комнату вошла горничная Дуняша.
    – Пожалуйте к папаше, скорее, – сказала Дуняша с особенным и оживленным выражением. – Несчастье, о Петре Ильиче… письмо, – всхлипнув, проговорила она.


    Кроме общего чувства отчуждения от всех людей, Наташа в это время испытывала особенное чувство отчуждения от лиц своей семьи. Все свои: отец, мать, Соня, были ей так близки, привычны, так будничны, что все их слова, чувства казались ей оскорблением того мира, в котором она жила последнее время, и она не только была равнодушна, но враждебно смотрела на них. Она слышала слова Дуняши о Петре Ильиче, о несчастии, но не поняла их.
    «Какое там у них несчастие, какое может быть несчастие? У них все свое старое, привычное и покойное», – мысленно сказала себе Наташа.
    Когда она вошла в залу, отец быстро выходил из комнаты графини. Лицо его было сморщено и мокро от слез. Он, видимо, выбежал из той комнаты, чтобы дать волю давившим его рыданиям. Увидав Наташу, он отчаянно взмахнул руками и разразился болезненно судорожными всхлипываниями, исказившими его круглое, мягкое лицо.
    – Пе… Петя… Поди, поди, она… она… зовет… – И он, рыдая, как дитя, быстро семеня ослабевшими ногами, подошел к стулу и упал почти на него, закрыв лицо руками.
    Вдруг как электрический ток пробежал по всему существу Наташи. Что то страшно больно ударило ее в сердце. Она почувствовала страшную боль; ей показалось, что что то отрывается в ней и что она умирает. Но вслед за болью она почувствовала мгновенно освобождение от запрета жизни, лежавшего на ней. Увидав отца и услыхав из за двери страшный, грубый крик матери, она мгновенно забыла себя и свое горе. Она подбежала к отцу, но он, бессильно махая рукой, указывал на дверь матери. Княжна Марья, бледная, с дрожащей нижней челюстью, вышла из двери и взяла Наташу за руку, говоря ей что то. Наташа не видела, не слышала ее. Она быстрыми шагами вошла в дверь, остановилась на мгновение, как бы в борьбе с самой собой, и подбежала к матери.
    Графиня лежала на кресле, странно неловко вытягиваясь, и билась головой об стену. Соня и девушки держали ее за руки.
    – Наташу, Наташу!.. – кричала графиня. – Неправда, неправда… Он лжет… Наташу! – кричала она, отталкивая от себя окружающих. – Подите прочь все, неправда! Убили!.. ха ха ха ха!.. неправда!
    Наташа стала коленом на кресло, нагнулась над матерью, обняла ее, с неожиданной силой подняла, повернула к себе ее лицо и прижалась к ней.
    – Маменька!.. голубчик!.. Я тут, друг мой. Маменька, – шептала она ей, не замолкая ни на секунду.
    Она не выпускала матери, нежно боролась с ней, требовала подушки, воды, расстегивала и разрывала платье на матери.
    – Друг мой, голубушка… маменька, душенька, – не переставая шептала она, целуя ее голову, руки, лицо и чувствуя, как неудержимо, ручьями, щекоча ей нос и щеки, текли ее слезы.
    Графиня сжала руку дочери, закрыла глаза и затихла на мгновение. Вдруг она с непривычной быстротой поднялась, бессмысленно оглянулась и, увидав Наташу, стала из всех сил сжимать ее голову. Потом она повернула к себе ее морщившееся от боли лицо и долго вглядывалась в него.
    – Наташа, ты меня любишь, – сказала она тихим, доверчивым шепотом. – Наташа, ты не обманешь меня? Ты мне скажешь всю правду?
    Наташа смотрела на нее налитыми слезами глазами, и в лице ее была только мольба о прощении и любви.
    – Друг мой, маменька, – повторяла она, напрягая все силы своей любви на то, чтобы как нибудь снять с нее на себя излишек давившего ее горя.
    И опять в бессильной борьбе с действительностью мать, отказываясь верить в то, что она могла жить, когда был убит цветущий жизнью ее любимый мальчик, спасалась от действительности в мире безумия.
    Наташа не помнила, как прошел этот день, ночь, следующий день, следующая ночь. Она не спала и не отходила от матери. Любовь Наташи, упорная, терпеливая, не как объяснение, не как утешение, а как призыв к жизни, всякую секунду как будто со всех сторон обнимала графиню. На третью ночь графиня затихла на несколько минут, и Наташа закрыла глаза, облокотив голову на ручку кресла. Кровать скрипнула. Наташа открыла глаза. Графиня сидела на кровати и тихо говорила.
    – Как я рада, что ты приехал. Ты устал, хочешь чаю? – Наташа подошла к ней. – Ты похорошел и возмужал, – продолжала графиня, взяв дочь за руку.
    – Маменька, что вы говорите!..
    – Наташа, его нет, нет больше! – И, обняв дочь, в первый раз графиня начала плакать.


    Княжна Марья отложила свой отъезд. Соня, граф старались заменить Наташу, но не могли. Они видели, что она одна могла удерживать мать от безумного отчаяния. Три недели Наташа безвыходно жила при матери, спала на кресле в ее комнате, поила, кормила ее и не переставая говорила с ней, – говорила, потому что один нежный, ласкающий голос ее успокоивал графиню.


    Навигация