Репортаж со свадьбы

Репортаж со свадьбы
REC 3: Génesis
Жанр	ужасы
Режиссёр	Пако Пласа
Продюсер	Хулио Фернандес
Автор сценария	Пако Пласа, Луисо Бердейо
В главных ролях	Карла Ниэто, Летисия Долера, Диего Мартин, Алекс Моннер, Мирейя Рос, Исмаэль Мартинес, Ана Изабель Веласкес, Эмилио Менчета, Ллопис Блаи
Оператор	Куим Вивес
Кинокомпания	Filmax Entertainment
Длительность	77-80 минут
Бюджет	€5,000,000
Сборы	$10,148,447 $
Страна	Испания Испания
Язык	испанский
Год	2012
Предыдущий фильм	Репортаж из преисподней
Следующий фильм	Репортаж: Апокалипсис
IMDb	ID 1649444
Выход фильма «Репортаж со свадьбы» (оригинальное название — REC 3: Génesis)

К:Фильмы 2012 года

«Репортаж со свадьбы» (исп. REC 3: Génesis) — испанский фильм ужасов с элементами псевдодокументалистики и драмы. Премьера фильма в мировом прокате состоялась 30 марта 2012 года. Со слов режиссёра, фильм является приквелом фильма 2007 года «Репортаж» и третьим в серии фильмов об «одержимости». В России фильм вышел в прокат под названием «Репортаж со свадьбы» . Тэглайн фильма: «Это самый счастливый день в моей жизни» (исп. «El Dia Mas Feliz De Mi Vida»).

Сюжет

Действие фильма начинается с того момента, когда Клара (Летисия Долера (исп.)) и Колдо (Диего Мартин (исп.)) готовятся ко дню своего венчания, и всё идёт своим чередом. Предсвадебную суету снимают кузен Колдо, Адриан (Алекс Моннер (исп.)), специально нанятый оператор-документалист Атун и гости на свои мобильные телефоны и ручные камеры. Позднее вся процессия перемещается на автобусах, совершающих чартерные рейсы, в большой особняк. Между тем Адриан снимает на видео своего дядю, который жалуется на то, что его самочувствие ухудшилось после укуса собаки, но продолжает верить в то, что всё будет хорошо и он будет держаться молодцом на предстоящей вечеринке.

Чуть позднее в особняке, когда гости уже вовсю веселятся, у дяди Адриана начинают проявляются симптомы необычной болезни, сопровождаемые рвотой. Тем временем сам Адриан снимает происходящее на улице, и в объектив его камеры случайно попадают люди в спецкостюмах, обыскивающие территорию. Внутри особняка, пока все танцуют, его дядя, кажущийся пьяным, неожиданно падает с открытой террасы второго этажа. Подбежавшая к нему обеспокоенная жена обнаруживает, что он не мертв: мужчина открывает глаза и кусает склонившуюся над ним супругу, после чего начинает рвать кровью изо рта на Палому (Ицияр Кастро). Неожиданно всё больше и больше инфицированных появляется в зале, и во все возрастающем хаосе Колдо и его невеста Клара теряют друг друга.

Колдо вместе с Адрианом, Атуном, младшей сестрой Клары и членами её семьи попадают на кухню. Колдо спрашивает Атуна, зачем он до сих пор ведёт съёмку, после чего разбивает камеру. С этого момента фильм перестает быть псевдодокументальным, а Колдо со своей группой думают над тем, как им сбежать из этого места. Они обнаруживают, что могут попасть в вентиляционные шахты через соответствующие отверстия, но вынуждены оставить Атуна, так как он слишком крупный. Пока они перемещаются по шахте, всё больше инфицированных (у заражённых теперь мутно-серые глаза с красными белками) появляется на территории двора.

Группа выживших направляется к полицейской машине, и Колдо подвергается нападению Паломы. Адриан и ещё один парень помогают ему убить её, но позже парня кусает «проснувшийся» полицейский. Адриан, Колдо и девочка находят убежище в помещении для венчальных церемоний, где собрались другие оставшиеся в живых. Инфицированные не могут войти из-за святой воды по периметру. Клара подходит к динамикам, зная, что Колдо услышит её, и говорит, что она в порядке и беременна (это то, что она хотела сказать ему раньше, но не успела). Воодушевленный, Колдо одевает латы, берёт булаву и говорит ей, что оставшиеся в живых должны спрятать детей в чартерных автобусах.

В это самое время Клара вместе со священником прячутся в центральной диспетчерской. Неожиданно священник говорит: «Слишком рано…». Клара спрашивает, что он имеет в виду. Священник обращается к книге Бытия и рассказывает о природе демонов. Вскоре после этого орда инфицированных начинает стучать по окнам, стремясь попасть в помещение, что приводит Клару и священника в ужас. Они пытаются сбежать. Колдо безрассудно ищет путь в диспетчерскую, в то время как Клара её уже покинула, и обнаруживает там Рафу (Исмаэль Мартинес (исп.)) и Натали (Клэр Басчет), подругу Клары. Позже группа увеличивается, зараженных становится всё больше. Они натыкаются на двоих зараженных, чьи отражения в зеркале похожи на Нину Медейруш (Хавьер Ботет (исп.)), девушку, обитавшую на чердаке в предыдущих фильмах. Священник борется с ними, «замораживая» молитвой.

Между тем Колдо находит пульт управления и свидетелей, где убивает булавой одного из заражённых друзей, а на Адриана и выживших нападают появившиеся инфицированные. На заднем плане показывают репортаж о карантине в доме из первого фильма, что говорит о том, что события фильма происходят параллельно с событиями первых двух фильмов. Колдо уходит обратно на танцпол.

Клара, Рафа и Натали находят конферансье в костюме Губки Джона и пытаются попасть на улицу, но на Натали нападает другой инфицированный. Оказавшись на улице, Клара встречается лицом к лицу со своей инфицированной матерью, и впадает в ступор. "Губка Джон" стреляет в зараженную, спасая тем самым Клару. Набежавшие зомби кусают Джона, а Рафа и Клара прячутся в туннеле. У них появляется возможность уйти, и Рафа настаивает на этом, но Клара отказывается уходить без Колдо. Рафа говорит, что если бы её возлюбленный был жив, то дал бы какой-то знак, что и происходит: Колдо увеличивает громкость одной из песен на танцполе. Клара хватает бензопилу и уходит вместе с Рафой искать Колдо. Колдо возвращается на кухню и находит мертвого Атуна, который покончил жизнь самоубийством, перерезав себе вены. Чуть позже дядя нападает на него, но Колдо убивает родственника. Тем временем группа одержимых нападает на Клару и Рафу. В запале борьбы Рафу кусают. Он просит Клару убить его, прежде чем инфекция трансформирует его, и Клара обезглавливает его. После этого Клара убегает от появившейся орды инфицированных. Во время её бегства Колдо, находящийся на кухне, замечает её в отверстии, и зовет по имени. Они наконец-то находят путь к друг другу, но в процесс воссоединения неожиданно вмешивается толпа зомби. В один момент они все все вдруг останавливаются и остаются стоять на месте, и причиной тому священник, по громкой связи начавший читать Библию с самого начала. Они выходят в большое помещение и находят ещё больше одержимых, застывших в исступлении. Клара кивком дает Колдо понять, что это их семьи, но Колдо печально отвечает: «Уже нет», и они выходят на улицу.

На улице один из пожилых инфицированных кусает Клару (он мог двигаться потому, что изначально был глух, и не слышал слова Священного Писания). Клара говорит Колдо, чтобы он обрубил её руку мечом для резки торта прежде, чем инфекция распространится по организму. Колдо делает все, как она просит, и кошмар на этом закончен, как им кажется. Однако на выходе они обнаруживают, что зона находится под карантином, а Клара все ещё инфицирована. Опустошенный, Колдо берет её на руки и выносит наружу, где полиция и GEO приказывают ему отпустить её, потому что она заражена. Клара и Колдо в последний раз целуются, после чего она откусывает его язык и нападает на бойцов спецназа, которые расстреливают их обоих. В последние секунды своей жизни Клара и Колдо используют все остатки сил, чтобы взяться и держать друг друга за руки.

В ролях

Актёр	Роль
Летисия Долера	Клара Клара
Диего Мартин	Колдо Колдо
Карла Ниэто	Ребекка Винас Ребекка Винас
Алекс Моннер	Адриан Адриан
Клэр Басчет	Натали Натали
Мирейя Рос	Менчу Менчу
Исмаэль Мартинес	Рафа Рафа
Ана Изабель Веласкес	Уэнди Уэнди
Эмилио Менчета	Виктор Виктор
Ллопис Блаи	Куикуин Куикуин
Ицияр Кастро	Палома Палома
Альберто Севильяно де-лос-Риос	Кико Кико
Луис Мигель Луенго	Кристиан Кристиан
Фернандо Гильен	Хавито Хавито
Хавьер Ботет	Тристана Медейруш Тристана Медейруш

Отзывы

До выхода на экраны фильм подвергся критике со стороны Рубена Пахароса, который подчеркивает в своей рецензии: «В заключении, стремясь изгнать страх из сомневающихся, данный брак не привел к разводу со своим режиссёром, а лишь к разделению собственности, среди которой единственно стоящим является название фильма, бренд, всплывающий на экране в виде заглавных букв, которые смотрятся как влитые. При этом в „Бытие“ Пако Пласа показывает Вселенную „REC“ в гораздо большем масштабе, чем, для сравнения, бегство репортера из здания с монстрами, а также то, что Вселенная может расширяться по мере распространения инфекции. И лишь двое остаются в конце.»

Фильм получил смешанные, но в основном положительные отзывы: сайт «Almas de Sustos» оценил фильм на 85 из 100. Вальдерас Самуэль Альварес дал свой комментарий: «Репортаж 3: Бытие» является более логичным в некоторых аспектах, чем «Репортаж из преисподней», но я не думаю, что фильм надо так заоблачно возносить… В нём есть свои очень интересные моменты, такие, как довольно жестокая 20-минутная завораживающая сцена в конце, комичные персонажи, поиски выжившими друг друга в течение всего действия; вместе с тем есть и другие моменты, которыми грешит фильм, такие, как неуместный и просто запредельный юмор, раздутая донельзя история любви, но в целом все в порядке. Настоятельно рекомендую к просмотру".

С другой стороны, испанский критик Карлос Мартинес написал отзыв, в котором подчеркнул: «Если посмотреть на комедийную ипостась картины, то шутки кажутся довольно смешными, с критикой некоторых аспектов жизни испанского общества, но занимают довольно много времени. Стоит отметить, что аудитория, настроенная на просмотр лишь зрелищного ужастика без примесей, может недополучить ожидаемую дозу адреналина и страха. Актеры проделали блестящую работу. И Летисия Долера, и Диего Мартин ещё раз доказали, что это настоящее и будущее нашего кино. Особо я выделил для себя игру Исмаэля Мартинеса, которого я считаю очень хорошим актером. Что касается технических аспектов, то они выше всяких похвал. Специальные эффекты и зомби смотрятся в фильме потрясающе. Мы ещё раз доказали, что наша страна может делать качественные фильмы ужасов, посвященные зомби, и я думаю, что это мотивация для профессионалов жанра, которые хотят получить хороший результат, но все ещё сомневаются, по силам ли им это. „Репортаж 3“ зомбирует Голливуд!»

Релизы

Премьера в Испании — 30 марта 2012 года. Во Франции, Бельгии и Индонезии фильм был запущен в прокат 4 апреля, в Мексике — 13 апреля, в Японии — 28 апреля, а в Великобритании — 20 мая.

Дата премьеры	Страна
Европа
30 марта 2012 года	Испания Испания
4 апреля 2012 года	Франция Франция
	Бельгия Бельгия
	Индонезия Индонезия
18 апреля 2013 года	Россия Россия
Северная Америка
13 апреля 2012 года	Мексика Мексика
	США США
Южная Америка
13 апреля 2012 года	Аргентина Аргентина
Азия
28 апреля 2012 года	Япония Япония

Интересные факты

• Съёмки фильма начались 8 апреля 2011 года и закончились 20 мая того же года. Съёмки проходили в Барселоне в течение шести недель;
• В отличие от первых двух частей, фильм снят стандартным образом и не относится к жанру псевдодокументального кино, хотя в нём и присутствуют сцены, снятые на любительскую камеру несколькими гостями;
• Третья часть саги продана и запущена в широкий кинопрокат более чем в двадцать стран, таких как США, Франция, Великобритания, Германия, Португалия, Греция, Бразилия, Мексика, Аргентина, страны Ближнего Востока, Япония, Австралия и Новая Зеландия.
• В середине фильма на телевизоре показаны события предыдущих фильмов "Репортаж", т.к. они происходят в одно и тоже время;

Ссылки

• [rec3genesis.com/ Официальный сайт фильма]
• «Репортаж со свадьбы» (англ.) на сайте Internet Movie Database

Отрывок, характеризующий Репортаж со свадьбы

– Иди, что ли… Падай, эка… Чего стал? То то… Веселые, безобразные ругательства не замолкали.
– Вы чего? – вдруг послышался начальственный голос солдата, набежавшего на несущих.
– Господа тут; в избе сам анарал, а вы, черти, дьяволы, матершинники. Я вас! – крикнул фельдфебель и с размаху ударил в спину первого подвернувшегося солдата. – Разве тихо нельзя?
Солдаты замолкли. Солдат, которого ударил фельдфебель, стал, покряхтывая, обтирать лицо, которое он в кровь разодрал, наткнувшись на плетень.
– Вишь, черт, дерется как! Аж всю морду раскровянил, – сказал он робким шепотом, когда отошел фельдфебель.
– Али не любишь? – сказал смеющийся голос; и, умеряя звуки голосов, солдаты пошли дальше. Выбравшись за деревню, они опять заговорили так же громко, пересыпая разговор теми же бесцельными ругательствами.
В избе, мимо которой проходили солдаты, собралось высшее начальство, и за чаем шел оживленный разговор о прошедшем дне и предполагаемых маневрах будущего. Предполагалось сделать фланговый марш влево, отрезать вице короля и захватить его.
Когда солдаты притащили плетень, уже с разных сторон разгорались костры кухонь. Трещали дрова, таял снег, и черные тени солдат туда и сюда сновали по всему занятому, притоптанному в снегу, пространству.
Топоры, тесаки работали со всех сторон. Все делалось без всякого приказания. Тащились дрова про запас ночи, пригораживались шалашики начальству, варились котелки, справлялись ружья и амуниция.
Притащенный плетень осьмою ротой поставлен полукругом со стороны севера, подперт сошками, и перед ним разложен костер. Пробили зарю, сделали расчет, поужинали и разместились на ночь у костров – кто чиня обувь, кто куря трубку, кто, донага раздетый, выпаривая вшей.


Казалось бы, что в тех, почти невообразимо тяжелых условиях существования, в которых находились в то время русские солдаты, – без теплых сапог, без полушубков, без крыши над головой, в снегу при 18° мороза, без полного даже количества провианта, не всегда поспевавшего за армией, – казалось, солдаты должны бы были представлять самое печальное и унылое зрелище.
Напротив, никогда, в самых лучших материальных условиях, войско не представляло более веселого, оживленного зрелища. Это происходило оттого, что каждый день выбрасывалось из войска все то, что начинало унывать или слабеть. Все, что было физически и нравственно слабого, давно уже осталось назади: оставался один цвет войска – по силе духа и тела.
К осьмой роте, пригородившей плетень, собралось больше всего народа. Два фельдфебеля присели к ним, и костер их пылал ярче других. Они требовали за право сиденья под плетнем приношения дров.
– Эй, Макеев, что ж ты …. запропал или тебя волки съели? Неси дров то, – кричал один краснорожий рыжий солдат, щурившийся и мигавший от дыма, но не отодвигавшийся от огня. – Поди хоть ты, ворона, неси дров, – обратился этот солдат к другому. Рыжий был не унтер офицер и не ефрейтор, но был здоровый солдат, и потому повелевал теми, которые были слабее его. Худенький, маленький, с вострым носиком солдат, которого назвали вороной, покорно встал и пошел было исполнять приказание, но в это время в свет костра вступила уже тонкая красивая фигура молодого солдата, несшего беремя дров.
– Давай сюда. Во важно то!
Дрова наломали, надавили, поддули ртами и полами шинелей, и пламя зашипело и затрещало. Солдаты, придвинувшись, закурили трубки. Молодой, красивый солдат, который притащил дрова, подперся руками в бока и стал быстро и ловко топотать озябшими ногами на месте.
– Ах, маменька, холодная роса, да хороша, да в мушкатера… – припевал он, как будто икая на каждом слоге песни.
– Эй, подметки отлетят! – крикнул рыжий, заметив, что у плясуна болталась подметка. – Экой яд плясать!
Плясун остановился, оторвал болтавшуюся кожу и бросил в огонь.
– И то, брат, – сказал он; и, сев, достал из ранца обрывок французского синего сукна и стал обвертывать им ногу. – С пару зашлись, – прибавил он, вытягивая ноги к огню.
– Скоро новые отпустят. Говорят, перебьем до копца, тогда всем по двойному товару.
– А вишь, сукин сын Петров, отстал таки, – сказал фельдфебель.
– Я его давно замечал, – сказал другой.
– Да что, солдатенок…
– А в третьей роте, сказывали, за вчерашний день девять человек недосчитали.
– Да, вот суди, как ноги зазнобишь, куда пойдешь?
– Э, пустое болтать! – сказал фельдфебель.
– Али и тебе хочется того же? – сказал старый солдат, с упреком обращаясь к тому, который сказал, что ноги зазнобил.
– А ты что же думаешь? – вдруг приподнявшись из за костра, пискливым и дрожащим голосом заговорил востроносенький солдат, которого называли ворона. – Кто гладок, так похудает, а худому смерть. Вот хоть бы я. Мочи моей нет, – сказал он вдруг решительно, обращаясь к фельдфебелю, – вели в госпиталь отослать, ломота одолела; а то все одно отстанешь…
– Ну буде, буде, – спокойно сказал фельдфебель. Солдатик замолчал, и разговор продолжался.
– Нынче мало ли французов этих побрали; а сапог, прямо сказать, ни на одном настоящих нет, так, одна названье, – начал один из солдат новый разговор.
– Всё казаки поразули. Чистили для полковника избу, выносили их. Жалости смотреть, ребята, – сказал плясун. – Разворочали их: так живой один, веришь ли, лопочет что то по своему.
– А чистый народ, ребята, – сказал первый. – Белый, вот как береза белый, и бравые есть, скажи, благородные.
– А ты думаешь как? У него от всех званий набраны.
– А ничего не знают по нашему, – с улыбкой недоумения сказал плясун. – Я ему говорю: «Чьей короны?», а он свое лопочет. Чудесный народ!
– Ведь то мудрено, братцы мои, – продолжал тот, который удивлялся их белизне, – сказывали мужики под Можайским, как стали убирать битых, где страженья то была, так ведь что, говорит, почитай месяц лежали мертвые ихние то. Что ж, говорит, лежит, говорит, ихний то, как бумага белый, чистый, ни синь пороха не пахнет.
– Что ж, от холода, что ль? – спросил один.
– Эка ты умный! От холода! Жарко ведь было. Кабы от стужи, так и наши бы тоже не протухли. А то, говорит, подойдешь к нашему, весь, говорит, прогнил в червях. Так, говорит, платками обвяжемся, да, отворотя морду, и тащим; мочи нет. А ихний, говорит, как бумага белый; ни синь пороха не пахнет.
Все помолчали.
– Должно, от пищи, – сказал фельдфебель, – господскую пищу жрали.
Никто не возражал.
– Сказывал мужик то этот, под Можайским, где страженья то была, их с десяти деревень согнали, двадцать дён возили, не свозили всех, мертвых то. Волков этих что, говорит…
– Та страженья была настоящая, – сказал старый солдат. – Только и было чем помянуть; а то всё после того… Так, только народу мученье.
– И то, дядюшка. Позавчера набежали мы, так куда те, до себя не допущают. Живо ружья покидали. На коленки. Пардон – говорит. Так, только пример один. Сказывали, самого Полиона то Платов два раза брал. Слова не знает. Возьмет возьмет: вот на те, в руках прикинется птицей, улетит, да и улетит. И убить тоже нет положенья.
– Эка врать здоров ты, Киселев, посмотрю я на тебя.
– Какое врать, правда истинная.
– А кабы на мой обычай, я бы его, изловимши, да в землю бы закопал. Да осиновым колом. А то что народу загубил.
– Все одно конец сделаем, не будет ходить, – зевая, сказал старый солдат.
Разговор замолк, солдаты стали укладываться.
– Вишь, звезды то, страсть, так и горят! Скажи, бабы холсты разложили, – сказал солдат, любуясь на Млечный Путь.
– Это, ребята, к урожайному году.
– Дровец то еще надо будет.
– Спину погреешь, а брюха замерзла. Вот чуда.
– О, господи!
– Что толкаешься то, – про тебя одного огонь, что ли? Вишь… развалился.
Из за устанавливающегося молчания послышался храп некоторых заснувших; остальные поворачивались и грелись, изредка переговариваясь. От дальнего, шагов за сто, костра послышался дружный, веселый хохот.
– Вишь, грохочат в пятой роте, – сказал один солдат. – И народу что – страсть!
Один солдат поднялся и пошел к пятой роте.
– То то смеху, – сказал он, возвращаясь. – Два хранцуза пристали. Один мерзлый вовсе, а другой такой куражный, бяда! Песни играет.
– О о? пойти посмотреть… – Несколько солдат направились к пятой роте.


Пятая рота стояла подле самого леса. Огромный костер ярко горел посреди снега, освещая отягченные инеем ветви деревьев.
В середине ночи солдаты пятой роты услыхали в лесу шаги по снегу и хряск сучьев.
– Ребята, ведмедь, – сказал один солдат. Все подняли головы, прислушались, и из леса, в яркий свет костра, выступили две, держащиеся друг за друга, человеческие, странно одетые фигуры.
Это были два прятавшиеся в лесу француза. Хрипло говоря что то на непонятном солдатам языке, они подошли к костру. Один был повыше ростом, в офицерской шляпе, и казался совсем ослабевшим. Подойдя к костру, он хотел сесть, но упал на землю. Другой, маленький, коренастый, обвязанный платком по щекам солдат, был сильнее. Он поднял своего товарища и, указывая на свой рот, говорил что то. Солдаты окружили французов, подстелили больному шинель и обоим принесли каши и водки.
Ослабевший французский офицер был Рамбаль; повязанный платком был его денщик Морель.
Когда Морель выпил водки и доел котелок каши, он вдруг болезненно развеселился и начал не переставая говорить что то не понимавшим его солдатам. Рамбаль отказывался от еды и молча лежал на локте у костра, бессмысленными красными глазами глядя на русских солдат. Изредка он издавал протяжный стон и опять замолкал. Морель, показывая на плечи, внушал солдатам, что это был офицер и что его надо отогреть. Офицер русский, подошедший к костру, послал спросить у полковника, не возьмет ли он к себе отогреть французского офицера; и когда вернулись и сказали, что полковник велел привести офицера, Рамбалю передали, чтобы он шел. Он встал и хотел идти, но пошатнулся и упал бы, если бы подле стоящий солдат не поддержал его.
– Что? Не будешь? – насмешливо подмигнув, сказал один солдат, обращаясь к Рамбалю.
– Э, дурак! Что врешь нескладно! То то мужик, право, мужик, – послышались с разных сторон упреки пошутившему солдату. Рамбаля окружили, подняли двое на руки, перехватившись ими, и понесли в избу. Рамбаль обнял шеи солдат и, когда его понесли, жалобно заговорил:
– Oh, nies braves, oh, mes bons, mes bons amis! Voila des hommes! oh, mes braves, mes bons amis! [О молодцы! О мои добрые, добрые друзья! Вот люди! О мои добрые друзья!] – и, как ребенок, головой склонился на плечо одному солдату.
Между тем Морель сидел на лучшем месте, окруженный солдатами.
Морель, маленький коренастый француз, с воспаленными, слезившимися глазами, обвязанный по бабьи платком сверх фуражки, был одет в женскую шубенку. Он, видимо, захмелев, обнявши рукой солдата, сидевшего подле него, пел хриплым, перерывающимся голосом французскую песню. Солдаты держались за бока, глядя на него.
– Ну ка, ну ка, научи, как? Я живо перейму. Как?.. – говорил шутник песенник, которого обнимал Морель.
Vive Henri Quatre,
Vive ce roi vaillanti –
[Да здравствует Генрих Четвертый!
Да здравствует сей храбрый король!
и т. д. (французская песня) ]
пропел Морель, подмигивая глазом.
Сe diable a quatre…
– Виварика! Виф серувару! сидябляка… – повторил солдат, взмахнув рукой и действительно уловив напев.
– Вишь, ловко! Го го го го го!.. – поднялся с разных сторон грубый, радостный хохот. Морель, сморщившись, смеялся тоже.
– Ну, валяй еще, еще!
Qui eut le triple talent,
De boire, de battre,
Et d'etre un vert galant…
[Имевший тройной талант,
пить, драться
и быть любезником…]
– A ведь тоже складно. Ну, ну, Залетаев!..
– Кю… – с усилием выговорил Залетаев. – Кью ю ю… – вытянул он, старательно оттопырив губы, – летриптала, де бу де ба и детравагала, – пропел он.
– Ай, важно! Вот так хранцуз! ой… го го го го! – Что ж, еще есть хочешь?
– Дай ему каши то; ведь не скоро наестся с голоду то.
Опять ему дали каши; и Морель, посмеиваясь, принялся за третий котелок. Радостные улыбки стояли на всех лицах молодых солдат, смотревших на Мореля. Старые солдаты, считавшие неприличным заниматься такими пустяками, лежали с другой стороны костра, но изредка, приподнимаясь на локте, с улыбкой взглядывали на Мореля.
– Тоже люди, – сказал один из них, уворачиваясь в шинель. – И полынь на своем кореню растет.
– Оо! Господи, господи! Как звездно, страсть! К морозу… – И все затихло.
Звезды, как будто зная, что теперь никто не увидит их, разыгрались в черном небе. То вспыхивая, то потухая, то вздрагивая, они хлопотливо о чем то радостном, но таинственном перешептывались между собой.

Х
Войска французские равномерно таяли в математически правильной прогрессии. И тот переход через Березину, про который так много было писано, была только одна из промежуточных ступеней уничтожения французской армии, а вовсе не решительный эпизод кампании. Ежели про Березину так много писали и пишут, то со стороны французов это произошло только потому, что на Березинском прорванном мосту бедствия, претерпеваемые французской армией прежде равномерно, здесь вдруг сгруппировались в один момент и в одно трагическое зрелище, которое у всех осталось в памяти. Со стороны же русских так много говорили и писали про Березину только потому, что вдали от театра войны, в Петербурге, был составлен план (Пфулем же) поимки в стратегическую западню Наполеона на реке Березине. Все уверились, что все будет на деле точно так, как в плане, и потому настаивали на том, что именно Березинская переправа погубила французов. В сущности же, результаты Березинской переправы были гораздо менее гибельны для французов потерей орудий и пленных, чем Красное, как то показывают цифры.
Единственное значение Березинской переправы заключается в том, что эта переправа очевидно и несомненно доказала ложность всех планов отрезыванья и справедливость единственно возможного, требуемого и Кутузовым и всеми войсками (массой) образа действий, – только следования за неприятелем. Толпа французов бежала с постоянно усиливающейся силой быстроты, со всею энергией, направленной на достижение цели. Она бежала, как раненый зверь, и нельзя ей было стать на дороге. Это доказало не столько устройство переправы, сколько движение на мостах. Когда мосты были прорваны, безоружные солдаты, московские жители, женщины с детьми, бывшие в обозе французов, – все под влиянием силы инерции не сдавалось, а бежало вперед в лодки, в мерзлую воду.