Репрессии в РККА 1937—1938

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Репрессии в РККА 1937-1938»)
Перейти к: навигация, поиск
Основная статья: Сталинские репрессии

Репрессии в РККА 1937—1938 — масштабные политические репрессии («чистки») в отношении командного и начальствующего состава РККА и РКВМФ, которые выделяются исследователями как одно из проявлений, составная часть политики «Большого террора» в СССР, явившейся, в свою очередь, прямым следствием культа личности Сталина. Фактически начались во второй половине 1936 года, но наибольший размах приобрели после ареста и осуждения М. Н. Тухачевского и семи других высокопоставленных военных в мае—июне 1937 года; на 1937—1938 гг. пришёлся их пик, а в 1939—1941, после резкого спада, они продолжались с существенно меньшей интенсивностью. Репрессии выражались в увольнениях по политическим мотивам, арестах и вынесении приговоров по сфабрикованным делам.

Жертвами беззакония и фальсифицированных обвинений стали тысячи командиров и бойцов РККА и РКВМФ. Основной удар политических репрессий был направлен против командного состава высшего звена: заместителей наркома обороны СССР, командующих войсками военных округов (флотов), их заместителей, командиров корпусов, дивизий, бригад. Значительно пострадал командно-начальствующий состав управлений и штабов в соответствующих звеньях, профессорско-преподавательский состав военно-учебных заведений[1].

Основную массу жертв политических репрессий в Красной Армии в предвоенные годы составили так называемые участники «военно-фашистского заговора» и «правотроцкистских организаций», дела которых рассматривались Военной коллегией Верховного суда СССР. Для получения необходимых показаний от подследственных они в массовом порядке подвергались издевательствам, избиениям и пыткам. Применение «мер физического воздействия» в ходе следствия в отношении «врагов» и «шпионов» было санкционировано высшим партийным и государственным руководством СССР. Подавляющее большинство командиров, начальников и политработников, обвинённых в участии в «военно-фашистском заговоре», были приговорены к высшей мере наказания — расстрелу. Лишь некоторым из них этот приговор, не приведённый в исполнение немедленно, был впоследствии заменён исправительно-трудовыми лагерями[2].





Предмет

Одним из важнейших понятий, во многом определяющих предмет исследования и связанные с ним проблемы, является сам термин «репрессированный». Долгое время он не расшифровывался вообще. Начиная с 1990-х гг., историки стали предлагать различные интерпретации, ряд историков[3][4] указали в своих работах на необходимость говорить отдельно об уволенных и арестованных. О. Ф. Сувениров в 1998 г. предложил вообще отказаться от этого термина и вместо него оперировать конкретными данными о количестве арестованных, освобождённых до суда или оправданных по суду, приговорённых к расстрелу, погибших в лагерях и тюрьмах, выживших[5]. В современной историографии этот термин продолжает употребляться, при этом все исследователи считают необходимым давать ему чёткое определение. Абсолютно все историки к репрессированным относят только тех военнослужащих, в отношении которых какие-либо действия предпринимались государственными органами именно по политическим мотивам. При этом у разных историков спектр подобных действий несколько варьируется. Сувениров полагал, что в научном отношении корректнее говорить об «истреблении военнослужащих по политическим мотивам», которое оформлялось приговорами судебных органов[6]. В то же время в статистических таблицах, в заглавии которых фигурирует термин «истребление», Сувениров учитывал и расстрелянных, и умерших под стражей, и покончивших с собой, и вышедших из заключения живыми[7]; именно их учёный относил к жертвам репрессий. При этом Сувениров, отмечая, что увольнение по политическим мотивам — также форма репрессий[6], был убеждён, что в число репрессированных «нельзя огульно включать и всех уволенных из РККА по политическим мотивам», поскольку арестовывали далеко не каждого из них[5]. Г. И. Герасимов относит к репрессированным «лиц командно-начальствующего состава, уволенных из РККА за связь с „заговорщиками“, арестованных и не восстановленных впоследствии в армии»[8]. А. А. Печёнкин относит к репрессированным также арестованных и уволенных по национальному признаку и «за связь с заговорщиками»[9]. Н. С. Черушев полагает, что «основными составляющими репрессий были увольнение из армии по политическим мотивам и арест органами НКВД по тем же основаниям»[10]. В. С. Мильбах выделяет три «концентрические» группы репрессированных: 1) уволенные по политическим мотивам; 2) арестованные из общего числа этих уволенных; 3) приговорённые к высшей мере наказания, умершие в лагерях и тюрьмах из числа арестованных; кроме того, автор выделяет из числа арестованных ещё две группы: осуждённых к различным срокам заключения и освобождённых в ходе пересмотра дел[11][12][13]. С. Е. Лазарев полагает, что к репрессированным «следует относить лишь арестованных и уволенных по политическим мотивам»[14]. Таким образом, все авторы относят к репрессированным арестованных по политическим мотивам, большинство авторов — уволенных по политическим мотивам. При этом, Сувениров относит к ним также покончивших с собой, А. А. Гуляев — отстранённых от должности по политическим мотивам[15], а Герасимов исключает из числа репрессированных всех, кто был впоследствии восстановлен.

Вооружённые силы СССР состояли в период репрессий из трёх военных организаций — РККА (сухопутные и воздушные силы, а до 30 декабря 1937 также морские), РКВМФ (выделен в самостоятельный наркомат 30 декабря 1937 г., а до этого входил в состав РККА и именовался морскими силами — ВМС), пограничные и внутренние войска (ГУПВО), подчинявшиеся НКВД. Большинство исследователей рассматривают в своих работах лишь репрессии в отношении военнослужащих РККА и РКВМФ[16][17][18]. М. И. Мельтюхов отмечает, что необходимо также изучать репрессии в войсках НКВД[4]. Отдельные сведения о репрессиях в войсках НКВД имеются у различных историков[19][20]. Сувениров также обращает внимание на репрессии офицеров, вышедших в запас до 1937 г.[20] Сувениров[20] и Н. М. Якупов[21] полагают, что следует принимать во внимание и репрессии в отношении видных деятелей Гражданской войны, не служивших к тому времени в Вооружённых силах СССР.

Ещё один окончательно не решённый вопрос — какие группы репрессированных военнослужащих подлежат исследованию. Подавляющее большинство историков исследуют репрессии только в отношении офицеров[22][23]. Лишь Сувениров считает необходимым включать в рамки исследований также представителей младшего начсостава, красноармейцев и краснофлотцев[24].

Хронологические рамки проблемы в различных работах несколько отличаются. Сувениров исследует период со второй половины 1920-х гг. до 1941 г.[25]; автор отмечает, что активизироваться репрессии начали с 1936 г[26]. В ряде книг Черушева имеются сведения о репрессиях в период с 1935 по 1941 гг[27][23][28]. Мильбах отмечает, что репрессии в ряде округов и на флотах начались в 1935—1936 гг.[29][30][31]; в его работах исследование по отдельным аспектам проблемы доводится до 1939—1941 гг.[32][33][34] В то же время авторы солидарны, что на 1937—1938 гг. приходится пик репрессий; такие хронологические рамки часто фигурируют в названиях монографий.

К наиболее важным проблемам, которые исследуют учёные, относятся: влияние репрессий на боеспособность Вооружённых сил СССР[35][36][37][38][22]; причины репрессий[39][40]; масштабы репрессий[3][41][42][43][44][22]; кем и как осуществлялись репрессии[35][39][22]; вопрос о наличии/отсутствии в Вооружённых силах реального заговора и обоснованности репрессий[45][46][47]; качество выдвиженцев[48][49][50][51][52][38].

Историография

До конца 1980-х гг. тема репрессий в РККА освещалась в СССР очень сдержанно. Имелись отдельные работы, в которых говорилось о проведении репрессий, назывались имена отдельных репрессированных[53]. В начале 1960-х гг. в СССР было опубликовано несколько работ, посвящённых наиболее видным репрессированным военачальникам — В. К. Блюхеру, М. Н. Тухачевскому, И. Э. Якиру, И. П. Уборевичу и некоторым другим. В этих работах содержались отдельные факты хода репрессий, но исследование темы репрессий в Красной Армии в целом не получило своего развития. Из зарубежных авторов, исследовавших проблему до конца 1980-х, в историографии принято отмечать как значительные для своего времени работы Р. Конквеста[54] и Ю. А. Геллера и В. Н. Рапопорта[55]. Однако в современной историографии они подверглись критике, прежде всего из-за ограниченной источниковой базы, имевшейся в распоряжении авторов, что привело к большому числу ошибок и слабости выводов[56][57][58].

В конце 1980-х — первой половине 1990-х вышло существенное число статей и книг, в которых проблема репрессий рассматривалась более развёрнуто и на более широкой источниковой базе. К ним относятся работы В. Д. Данилова[59], Н. М. Якупова[60], Ф. Б. Комала, А. Т. Уколова и В. И. Ивкина, В. А. Бобренева и Л. М. Заики, Д. А. Волкогонова, О. Ф. Сувенирова[прим. 1]. Научные наработки из исследований Уколова и Ивкина[24][61], Бобренева и Заики[62] и Сувенирова[63] используются в современной историографии; в то же время часть выводов, сделанных в этих работах, подверглась критике[64][65]. В заслугу Волкогонову ставятся выявление и публикация ряда важнейших источников по теме, которые часто цитируются по его работе[66][67][68]. Однако в историографической статье М. И. Мельтюхова 1997 г. констатировался кризис исследования проблемы: ряд важнейших проблем (в том числе вопрос о влиянии репрессий на боеспособность Красной Армии) так и не были решены, некоторые проблемы не были даже сформулированы, источниковая база продолжала оставаться ограниченной[69].

Новый период историографии открывается изданием в 1998 г. монографии Сувенирова «Трагедия РККА 1937—1938». В этой работе автор рассматривал основные этапы «того смертного пути, по которому в 1937—1941 гг. прошли многие тысячи воинов РККА: арест, предварительное следствие, судебная комедия, пуля в затылок». Под этим углом учёный исследовал репрессивную деятельность высших органов власти и НКВД, взаимоотношения последнего с политорганами Красной Армии и прокуратурой, репрессивную практику судебных и внесудебных органов; последняя глава его работы посвящена исследованию влияния репрессий на боеспособность РККА[70] Этот труд до сих пор является актуальным, оценивается другими исследователями проблемы как фундаментальный, строго научный и наиболее серьёзный в отечественной историографии[71][72][73][28][74]. В то же время есть и критика этой работы. А. В. Короленков назвал в качестве недостатков «излишнее доверие к некоторым не вполне надёжным мемуарным свидетельствам» и «незнакомство с иноязычной литературой»[73]. Ряд авторов[75][76] отмечают, что Сувенирову не удалось вскрыть причины репрессий, чётко их обозначить. С резкой критикой исследования Сувенировым последствий репрессий выступил А. А. Смирнов, полагающий, что тезис о «подкашивании РККА репрессиями» остался недоказанным, так как не было произведено сравнение «дорепрессионной» и «послерепрессионной» Красной Армии[77].

Проблеме качества офицеров, пришедших на смену репрессированным в предвоенный и военный период, посвящён ряд исследований. Просопографическое исследование Ю. Ю. Юмашевой посвящено полководцам Великой Отечественной войны, к которым она относит наркомов обороны, начальников Генштаба, командующих и начальников штабов стратегических направлений, командующих и начальников штабов фронтов, командующих фронтов ПВО, командующих общевойсковыми, ударными, воздушными и танковыми армиями, командующих флотами; в работе исследовались следующие характеристики: возраст, социальное происхождение, нахождение «под следствием НКВД», нахождение в плену или окружении во время Великой Отечественной войны, образование, опыт службы и боевой опыт к моменту начала войны, партийность[78]. Г. И. Герасимов с целью оценки влияния репрессий на кадры Красной Армии исследовал динамику «изменения основных параметров, отражающих» их состояние: «насыщенность ими армии, уровень укомплектованности и подготовки, опыт службы в занимаемой должности» — и пришёл к выводу, что репрессии не оказали на состояние военных кадров значительного влияния[79]. Короленков охарактеризовал его выводы как интересные, но не бесспорные[80]; Мильбах, не ставя под сомнения расчёты Герасимова, критически оценивает его выводы[81]; А. Смирнов назвал Герасимова «первопроходцем» в сравнении до- и «пострепрессионной» РККА по уровню образования[82]. А. А. Печенкин исследовал эволюцию высшего комначсостава РККА в 1935—1945 гг. по таким показателям, как происхождение, возраст, образование, партийность, командный стаж и наличие боевого опыта[50][52].

Широкому спектру проблем посвящены исследования Н. С. Черушева[прим. 1], хотя прежде всего автор уделяет внимание подробностям репрессий в отношении элиты РККА, под которой подразумевается высший комначсостав[23]. Его работы характеризуются двояко: с одной стороны, отмечаются различные достоинства — исследование «малой реабилитации» 1939—1941 гг., тщательное изучение следственных дел репрессированных и обстоятельств ведения следствия[73][72]; с другой стороны, имеется и критика — Короленков полагает, что многие суждения Черушева «остались на уровне брежневского времени»[73], ряд авторов[75][76] отмечают, что Черушев в своих работах не вскрыл причин репрессий.

Исследованию репрессий в отдельных объединениях РККА и РКВМФ (округах, флотах и флотилиях) посвящены работы В. С. Мильбаха, построенные в основном по единой схеме. В них исследуется роль и влияние на процесс репрессий трёх структур военного управления — командной (командующий, военный совет), политической (политорганы), юридической (прокуратура, судебные и внесудебные органы), а также региональных органов НКВД (каждой структуре посвящена отдельная глава монографий)[83]; в каждой монографии рассматривается влияние репрессий на боеспособность войск/сил объединения путём изучения состояния всех её компонентов, к которым относятся укомплектованность личным составом, состояние техники и вооружения, уровень организации управления, боевая подготовка войск/сил, организованность и воинская дисциплина, морально-боевые качества личного состава[84]. В настоящее время изданы монографии Мильбаха, посвящённые ЗабВО, ОКДВА, ТОФ, ЛВО[прим. 1]. Эти работы оцениваются С. Е. Лазаревым как большой вклад в исследование проблемы[76]. А. Смирнов выступает с критикой исследования Мильбахом влияния репрессий на боеспособность войск ОКДВА, полагая, что им не было произведено сравнение «дорепрессионного» и «пострепрессионного» уровня боевой выучки войск, без чего нельзя сделать вывод о влиянии на него репрессий[85]. Более узкой проблеме репрессий в КВО — роли в них военного совета округа — посвящена статья А. А. Гуляева[прим. 1].

В центре внимания работ С. Т. Минакова вопрос о политической роли советской военной элиты 1920-30-х гг[86]. В своей последней монографии он пришёл к выводу о существовании в РККА реального заговора, первоочередной задачей которого было «свержение» наркома обороны К. Е. Ворошилова с целью ослабления политического влияния Сталина в армии[87]. Его выводы негативно оцениваются рядом исследователей[88][89], хотя и без развёрнутой критики. С. Е. Лазарев отмечает, что в отличие от других авторов, утверждавших о наличии в РККА реального заговора, Минаков «привлёк достаточное количество достоверных источников»[90].

А. А. Смирнов полагает, что тезис о «подкашивании РККА репрессиями» остался недоказанным, поскольку так никто из историков не произвёл сравнения уровня боевой выучки до- и «пострепрессионной» РККА. Он поставил такую цель в своей работе, предметом исследования которой стали войска КВО, БВО и ОКДВА, исключая ВВС. В результате автор пришёл к выводу, что в ходе репрессий «выучка командиров, штабов и войск» РККА не ухудшилась, а «осталась на прежнем весьма низком уровне»[91]. Мильбах подверг критике методологические приёмы Смирнова, указывая, что под термином «уровень боевой выучки» подразумевается смешение «некоторых компонентов боеспособности», а при этом отдельные важные показатели её игнорируются[92].

Существенный вклад в изучение проблемы внесли и другие историки: С. С. Близниченко (репрессии в ВМС РККА и РКВМФ), Ю. З. Кантор (дело Тухачевского), Л. Самуэльсон и В. Н. Хаустов (роль Сталина и НКВД в репрессиях в РККА), Ф. Н. Подустов (репрессии в Томском артиллерийском училище). Историографические работы по проблеме принадлежат М. И. Мельтюхову, А. В. Короленкову, М. Г. Степанову[прим. 1].

Хронология

1936

1937

  • 22 мая — аресты командующего ПриВО Маршала Советского Союза М. Н. Тухачевского[104][прим. 3] и председателя Центрального совета Осоавиахима СССР комкора Р. П. Эйдемана[102][прим. 3]. 26 мая после очных ставок с Примаковым, Путной и Фельдманом Тухачевский дал первые признательные показания, признав себя виновным в подготовке военного заговора в РККА, целью которого было насильственное свержение власти и установление в СССР военной диктатуры. Для реализации успеха якобы планировалось подготовить поражение РККА в будущей войне с Германией и, возможно, Японией.
  • 28 мая — арест бывшего командующего КВО командарма 1-го ранга И. Э. Якира[104][прим. 3].
  • 29 мая — арест командующего БВО командарма 1-го ранга И. П. Уборевича[104][прим. 3].
  • 31 мая — самоубийство бывшего 1-го заместителя наркома обороны и начальника ПУРККА армейского комиссара 1-го ранга Я. Б. Гамарника[прим. 4]. Согласно исследованию Черушева, отстранённый от должности Гамарник опасался ареста и поэтому застрелился[105].
  • 1—4 июня — внеочередное расширенное заседание Военного совета при наркоме обороны с участием Сталина, который не только выступил с речью, но и был самым активным участником прений. Заявив о раскрытии «военно-фашистского заговора» в Красной Армии, в котором якобы участвовали видные советские военачальники, Сталин потребовал развернуть кампанию по разоблачению заговорщиков, вредителей и шпионов, которых, по его словам, было много во всех государственных структурах, в том числе и в Вооружённых Силах.
  • 7 июня — издан приказ НКО № 072, которым личному составу РККА было объявлено о существовании в армии контрреволюционной военной фашистской организации, конечной целью которой была ликвидация советского строя, свержение советской власти и рабоче-крестьянского правительства и восстановления в СССР капитализма; согласно этому приказу, в «руководящую верхушку» заговора входили 10 человек: Гамарник, Тухачевский, Якир, Уборевич, Корк, Примаков, заместитель командующего ОКДВА комкор М. В. Сангурский, Б. М. Фельдман, Путна и Эйдеман[106].
  • 11 июня — дело по обвинению Тухачевского, Уборевича и Якира, Корка, Б. М. Фельдмана, Эйдемана, Примакова и Путны в шпионаже, измене Родине и подготовке террористических актов было рассмотрено в закрытом заседании Специального судебного присутствия Верховного Суда СССР. В 23 часа 35 минут был оглашён приговор — всех восьмерых приговорили к смертной казни.
  • 12 июня — издан приказ НКО № 96, которым личному составу РККА было объявлено о вынесении смертного приговора руководителям «военно-фашистского заговора» в Красной Армии. Цели заговорщиков были названы те же, что и в приказе НКО № 072, но в числе руководителей уже было названо девять человек — застрелившийся Гамарник и осуждённые на процессе 8 высших командиров; из их числа «исчез» Сангурский[107].
  • 13 июня — приказ НКО № 96 опубликован в «Правде»[108].
  • 21 июня — издан совместный приказ НКО и НКВД № 082, согласно которому участники контрреволюционных и вредительских фашистских организаций, явившиеся с повинной, рассказавшие о своих преступлениях и сдавшие всех своих сообщников, не подлежали аресту и уголовному преследованию[109].
  • Июнь — военным советам округов и флотов предоставлено право увольнять и санкционировать аресты офицеров[110].
  • 31 июля — Политбюро ЦК ВКП(б) обязало «обкомы, крайкомы и ЦК нацкомпартий» обеспечить трудоустройство уволенных офицеров, в том числе исключённых из ВКП(б) по политическим мотивам, в предприятия и учреждения хозяйственных наркоматов[111].
  • 11 августа — издан приказ НКВД № 00485, который предписывал к 20 ноября 1937 произвести аресты людей ряда категорий, связанных с ПОВ; в первую очередь подлежали аресту, в том числе, военнослужащие Красной Армии и работники оборонных предприятий и цехов[112].
  • 17 октября — издан приказ НКО № 0163, которым военным советам было воспрещено увольнение офицеров, а отстранения по политическим мотивам требовалось по телеграфу согласовывать с наркомом обороны[113].

1938

  • Январь — январский пленум ЦК ВКП(б) принял постановление «Об ошибках парторганизаций при исключении коммунистов из партии, о формально-бюрократическом отношении к апелляциям исключённых из ВКП(б) и о мерах по устранению этих недостатков»[114], сыгравшее положительную роль в кампании по восстановлению в партии несправедливо исключённых офицеров и возвращению их в РККА[115].
  • 20 января — в рамках решений январского пленума ЦК ВКП(б) издана директива Е. А. Щаденко № УН 9/19/974, предписывающая пересмотреть все представления к увольнению и произведённые увольнения за весь 1937 г., «чтобы всех неправильно уволенных вернуть в РККА»[116].
  • 8 июня — ГВС постановил уволить из ОКДВА командиров и политработников следующих национальностей: немцы, поляки, латыши, эстонцы, корейцы, финны, литовцы, турки, румыны, венгры и болгары, а также очистить командно-политические кадры округа «от врагов народа, от сомнительных и морально разложившихся элементов»[117].
  • 22 июня — ГВС постановил в кратчайший срок закончить очистку комначполитсостава ЛВО «от лиц, непригодных для службы в приграничном округе»[118].
  • 24 июня — ГВС постановил уволить из приграничных военных округов офицеров следующих национальностей: немцы, поляки, латыши, эстонцы, корейцы, финны, литовцы, турки, румыны, венгры и болгары, а также передать всех офицеров этих национальностей вне зависимости от места несения службы, если на них имеются компрометирующие материалы, органам НКВД[119]. Издана директива НКО № 200/ш, текст которой до сих пор не выявлен; согласно исследованиям историков, она предписывала уволить из РККА комначсостав национальностей, имеющих независимую государственность. Обычно указывают, что к таковым относились поляки, немцы, румыны, латыши, литовцы, финны, эстонцы, корейцы и др.[120][121]
  • 27 июня — ГВС постановил принять предложение Л. З. Мехлиса об изъятии из ДКФ, ЗабВО и СибВО «всех колчаковцев, активно боровшихся против советской власти»[122].
  • 17 ноября — СНК СССР и ЦК ВКП(б) принято постановление «Об арестах, прокурорском надзоре и ведении следствия», которым ликвидировались тройки НКВД[123]. Постановление способствовало изменениям в работе органов НКВД и юстиции и, как следствие, созданию более благоприятных условий для соблюдения законности[124][125][126].

Увольнения по политическим мотивам

Порядок увольнений

Увольнение комначсостава из РККА производилось приказами НКО СССР и приказами военных округов[127]. В июне 1937 г. военным советам округов и флотов было предоставлено право увольнять офицеров вплоть до командира полка и ему равных[110]. 17 октября 1937 г. военные советы были лишены такого права[113], однако военные округа производили увольнения и в 1938 г. Так, с 11 по 13 июля 1938 г. В. К. Блюхер подписал 12 приказов на увольнение 279 офицеров[128].

Мотивы увольнений

Масштабы увольнений

Сведения о количестве уволенных из РККА содержатся в ряде статистических справок УКНС РККА, которые используются в настоящее время большинством историков. К ним относятся: справка Е. А. Щаденко, направленная в ЦК ВКП(б) в 1940 г., содержащая сведения о количестве уволенных из РККА без ВВС[129][130] (на неё ссылаются Уколов и Ивкин[3], Мельтюхов[4], Сувениров[16], Печенкин[131], Черушев[132], Лазарев[133]); ряд статистических документов УКНС, опубликованных Черушевым в 1998 г.[134][135] (на них ссылаются Сувениров[136], Черушев[137], Мильбах[138][139]); «Справка о числе уволенного комначсостава в 1937 и 1938 годах по военным званиям» (на неё ссылаются Печенкин[65], Черушев[140]). Кроме того, Комал[141] и Сувениров[16] приводят данные об уволенных из РККА офицерах ВВС. Сведения об увольнениях из РКВМФ приводятся в работах Близниченко и Мильбаха[прим. 1].

Не все указанные в этих справках офицеры были уволены по политическим мотивам. Определение точного числа уволенных по этим мотивам вызывает у историков определённые трудности, их мнения сведены в таблицу:

Количество офицеров РККА, уволенных по политическим мотивам (в том числе в связи с арестом), по данным современных историков
Автор Период Количество уволенных Комментарий автора

О. Ф. Сувениров[16]

1937—1939

28685 (сухопутные и морские силы) и 4773 (воздушные силы)

Количество уволенных из ВВС рассчитано математически

А. А. Печенкин[9]

1937—1939

28685

Без воздушных сил

Н. С. Черушев[142]

1937—1939

15578 (в 1937), 8612 (в 1938), 357 (в 1939)

—

Деятельность НКВД. Аресты и следствие

Особые отделы

В 1934-38 гг. военная контрразведка как Особый (с декабря 1936 — 5-й) Отдел входила в состав Главного управления государственной безопасности (ГУГБ) НКВД СССР. В марте 1938 г. с упразднением ГУГБ, на базе 5-го Отдела было создано 2-е Управление (особых отделов) НКВД СССР. Уже в сентябре 1938 г., в ходе очередной реорганизации, проведённой по инициативе нового первого заместителя наркома Л. П. Берии, ГУГБ было воссоздано, а 2-е управление вошло в него в качестве 4-го (Особого) Отдела.

В подчинении у центральных органов находились особые отделы (ОО) в РККА, РККФ, войсках НКВД.

В функции начальника, заместителя и оперуполномоченных особого отдела НКВД входило:

  • наблюдение за политическим и моральным состоянием военнослужащих;
  • выявление лиц, чья деятельность квалифицировалась советским законодательством как государственное преступление — измена, шпионаж, диверсия, терроризм;
  • выявление контрреволюционных организаций и групп лиц, ведущих антисоветскую агитацию;
  • ведение следствия по государственным преступлениям под надзором прокуратуры с передачей дел в военные трибуналы.

Порядок и практика санкционирования арестов

Аресты осуществлялись сотрудниками НКВД, прежде всего особых отделов. В соответствии с постановлением СНК СССР и ЦК ВКП(б) № 1232/191 «О порядке производства арестов» от 17 июня 1935 г., аресты по всем без исключения делам органы НКВД должны были согласовывать с соответствующим прокурором. В соответствии с тем же постановлением, приказом НКО № 006 от 3 февраля 1935 г. и «Положением о прохождении службы командным и начальствующим составом РККА» от 22 сентября 1935 г., аресты органами НКВД всех командиров и начальников от командира взвода, им равных и выше должны были производиться только с разрешения наркома обороны[143].

Для согласования ареста НКВД направляло наркомам обороны (К. Е. Ворошилов) и РКВМФ (П. А. Смирнов, М. П. Фриновский) т. н. «справку» на подлежащего аресту. Сувениров сообщает, что в РГВА хранятся целые тома таких справок ОО ГУГБ НКВД СССР в адрес Ворошилова с просьбой санкционировать арест одного или нескольких офицеров[144], но не называет точного количества. В одном документе, датируемом августом 1937 г., имеются сведения, что только по справкам, направленным И. М. Леплевским Ворошилову, последний санкционировал арест 142 офицеров[145]. Среди арестованных с санкции Ворошилова: корпусные комиссары Н. А. Савко и М. Л. Хорош, комдивы П. П. Григорьев и М. А. Демичев, комбриги Г. А. Капцевич и К. И. Соколов-Стахов и др.; по мнению Сувенирова, большинство арестов в РККА санкционировал именно Ворошилов[146][145][147]. Известно несколько случаев, когда Ворошилов отказался дать санкцию на арест. Отмечая, что это скорее были исключения из правила, Сувениров приводит семь таких случаев; среди них — полковник Р. Я. Малиновский[148]. Санкции на арест также давали заместители Ворошилова — Гамарник, Мехлис и Щаденко[145]. Например, ещё 8 июля 1936 г. Гамарник санкционировал арест двух батальонных комиссаров[149], а Щаденко в середине 1938 г. — 18 политработников от политрука до полкового комиссара[150]. С июня по октябрь 1937 г. право санкционировать аресты офицеров вплоть до командира полка и ему равных было предоставлено военным советам округов и флотов[110], однако статистических данных на этот счёт нет. Санкционирование арестов командованием округов имело место и в 1938 г. Так, Блюхер санкционировал арест полковника А. П. Карнова[128]. Кроме того, после увольнения офицера, санкция на арест со стороны наркома или кого-то из функционеров РККА, наделённого таким же правом, уже не требовалась. По оценке Щаденко, около 5 тыс. офицеров органы НКВД арестовали уже после увольнения из РККА[151].

Сведений о масштабах санкционирования арестов прокурорами в литературе мало. Имели место различные действия прокуроров. Так, врио прокурора КВО бригвоенюрист Я. М. Шахтэн санкционировал арест комдива С. И. Венцова-Кранца[152]. Военная прокуратура ТОФ санкционировала аресты 145 военнослужащих[153]. Некоторое число военнослужащих, причём, видимо, существенное, было арестовано вообще без санкций прокуроров. Среди них армейский комиссар 2-го ранга А. С. Булин, корпусной комиссар Т. К. Говорухин и др[154][155]. По данным Мильбаха, более 2/3 военнослужащих ТОФ были арестованы без санкций прокурора[153].

Масштабы арестов

Историки сходятся во мнении, что статистические справки УКНС не отражают реальное количество арестованных офицеров РККА[16][151][142][156]. Поимённо установив существенное количество арестованных, Мильбах на примерах ЛВО[157] и ОКДВА[156] показал, что в этих документах их количество занижено.

Количество арестованных офицеров РККА по данным современных историков, основывающихся на документах УКНС
Автор Период Количество арестованных Комментарий автора

О. Ф. Сувениров[158]

1937—1938

Более 11000

Без учёта арестованных после увольнения

А. А. Печенкин[151]

С начала 1937 по октябрь 1938

11019 до увольнения и около 5000 после увольнения

Далеко не полные данные

Н. С. Черушев[159]

1937—1938

7280

Без учёта арестованных после увольнения

Методы следствия

В ходе предварительного следствия сотрудники НКВД собирали различные материалы, подтверждающие предъявленные подследственному обвинения. К таким материалам относились, в частности, показания самого арестованного, данные на допросах и зафиксированные в протоколе, или собственноручные заявления и показания. Арсенал следователей, перед которыми стояла задача непременно получить от арестованных необходимые показания, включал в себя самые разнообразные незаконные методы: принуждение, запугивание, избиения, лишение сна и другие меры морального и физического воздействия[160].

Исходный документ, которым было разрешено применение «физических методов воздействия», до сих пор не выявлен. Обнаружены лишь два документа, подтверждающие, что эти методы были разрешены политическим руководством СССР: шифротелеграмма Сталина секретарям обкомов, крайкомов и руководству НКВД—УНКВД о применении мер физического воздействия в отношении «врагов народа» от 10 января 1939 г. и стенограмма июньского 1957 г. пленума ЦК КПСС. В первом документе указывается, что «применение физического воздействия в практике НКВД было допущено с 1937 года с разрешения ЦК ВКП», причём «как исключение, и притом в отношении лишь таких явных врагов народа, которые, используя гуманный метод допроса, нагло отказываются выдать заговорщиков, месяцами не дают показаний, стараются затормозить разоблачение оставшихся на воле заговорщиков»[161], и несмотря на то, что «впоследствии на практике метод физического воздействия был загажен мерзавцами Заковским, Литвиным, Успенским и другими», «ЦК ВКП считает, что метод физического воздействия должен обязательно применяться и впредь… в отношении явных и неразоружившихся врагов народа, как совершенно правильный и целесообразный метод». Второй документ был тщательно исследован Сувенировым, который пришёл к выводу, что решение о применении мер физического воздействия было принято не ЦК ВКП(б), а более узкой группой лиц — Политбюро ЦК ВКП(б). По словам Кагановича и Молотова, документ был написан «рукой Сталина», а подписали его все члены Политбюро. Сувениров, однако, допускает, что это решение могло быть принято без участия Ворошилова[162].

Применение на практике сотрудниками НКВД этого метода подтверждается многими источниками разного происхождения. О применении таких методов как к себе, так и к другим подследственным свидетельствуют сами арестованные: комбриг С. Ф. Гулин 15 июня 1939 г. в ходе суда над ним заявил, что первые признательные показания он дал после избиения; бригадный комиссар А. К. Скороходов, уже будучи осуждён к 15 годам ИТЛ, неоднократно писал из лагеря жалобы, в которых, в частности, указывал, что в ходе следствия его избивали; в 1937 г. бригадный комиссар И. А. Кузин, содержавшийся в одной камере с корвоенюристом Л. Я. Плавнеком, написал Ворошилову, что последнего избивали в течение 4-х дней[163]. Информация о применении «физических методов воздействия» исходила и от сотрудников НКВД. В 1939—1940 гг. многие из них были осуждены, в том числе и за фабрикацию следственных дел, и на судебных заседаниях многие признались, что избивали подследственных. Так, сотрудники особого отдела КБФ Бабич и Фурсик признали, что применяли физические методы воздействия к флагману 2-го ранга Г. Г. Виноградскому, а арестованный в ноябре 1938 года начальник 4-го (особого) отдела ГУГБ НКВД СССР комбриг Н. Н. Фёдоров признал, что применял такие методы к командарму 1-го ранга И. Ф. Федько[164]. Признавались сотрудники НКВД в применении методов физического воздействия не только в ходе следствия и на суде. Так, будучи допрошен сотрудникамми военной прокуратуры в ходе дополнительной проверки в 1955 г., бывший следователь ОО ГУГБ НКВД СССР полковник В. М. Казакевич признал, хотя и в очень сдержанной форме, что «на первых допросах… несколько раз ударил Грязнова»[165], а следователь ОО ГУГБ НКВД ЗабВО лейтенант госбезопасности В. Н. Розанов в объяснительной записке, написанной в 1939 г. в связи с жалобой комкора Н. В. Лисовского на незаконные методы следствия, указал: «Лисовский допрашивался оперуполномоченными Васюк и Першиным непрерывно в течение 4—5 суток, он стоял, били его по физиономии и т. п.»[166]. Реальные масштабы применения этого метода пока не установлены. Однако даже по неполным данным видно, что они были весьма существенными. Сувениров на основании различных документов установил, что «физическим методам воздействия» подверглись: 3 Маршала Советского Союза, 2 командарма 1-го ранга, 1 флагман флота 1-го ранга, 1 армейский комиссар 1-го ранга, 2 командарма 2-го ранга, 1 армейский комиссар 2-го ранга, 11 комкоров, 6 корпусных комиссаров, 1 корвоенинженер, 1 корвоенюрист, 24 комдива, 3 флагмана 2-го ранга, 7 дивизионных комиссаров, 1 диввоенюрист, 25 комбригов, 8 бригадных комиссаров, 3 бригинженера, 5 бригвоенюристов, 1 капитан 1-го ранга, а также ещё 43 старших и средних командиров и начальников. Как отмечает автор, эти данные далеко не полные[167]. Имеются сведения и о применении мер физического воздействия к другим арестованным, которые отсутствуют в списке Сувенирова. Так, в результате применения физических мер воздействия к комбригу М. С. Медянскому, у него было сломано ребро[168]. Мильбах приводит сведения о 86 сотрудниках ОО ГУГБ НКВД ТОФ, из которых 41 человек занимались избиением арестованных[169].


Суд

Арестовывались офицеры за различные преступления, что также следует учитывать. А. Т. Уколов и В. И. Ивкин на основе данных судебных органов РККА отмечают, что в 1937—1939 гг. было осуждено за политические преступления примерно 8 624 человека, указывая при этом, что вряд ли стоит причислять к репрессированным осужденных за уголовные и морально-бытовые преступления.

Персональная статистика по званиям

Количество репрессированных представителей высшего комсостава РККА на основании подсчётов О. Ф. Сувенирова[170]:

№ п/п Категория высшего комсостава РККА Состояло на службе в РККА в 1936 г. Погибло в 1937-1941 гг. Вернулись из тюрьмы живыми Общее количество жертв Репрессировано в % к численности соответствующей категории на 1936 г.
Расстреляно Умерли под стражей Покончили жизнь самоубийством
1. Маршалы Советского Союза 5 2 1 — — 3 60
2. Командармы 1-го и 2-го ранга 15 19 — — 1 20[прим. 5] 133
3. Флагманы флота 1-го и 2-го ранга 4 5 — — — 5 125
4. Комкоры 62 58 4 2 5 69 112,6
5. Флагманы 1-го ранга 6 5 — — 1 6 100
6. Комдивы 201 122 9 22 153 76
7. Комбриги 474 201 15 1 30 247 52,1
В целом по высшему комсоставу РККА 767 412 29 3 59 503 65,6


Современники о репрессиях

Л. Д. Троцкий также дал свою оценку масштабам репрессий. В частности, 13 марта 1939 г. он писал: «Сталин истребил цвет командного состава, расстрелял, сместил, сослал около 30 000 офицеров»[171]

Во время обсуждения планируемого нападения на СССР, часть генералов пытались убедить фюрера, что ввязываться в войну с русскими преждевременно. Ответ Гитлера был следующий[172]:

80 % командных кадров Красной армии уничтожены. Красная армия обезглавлена, ослаблена как никогда, это главный фактор моего решения. Нужно воевать пока кадры не выросли вновь.

Оценки последствий репрессий

Оценки советских военачальников
  • Командующий войсками Закавказского военного округа И. В. Тюленев в своей речи на ХI съезде коммунистической партии(б) Грузии (15-19 июня 1938 г.) сказал:[173]

«Товарищ Берия в своем докладе дал правильную оценку частям Закавказского военного округа. РККА и части Закавказского военного округа выкорчевали изменников родины, предателей, бешеных собак из своих рядов, уничтожив их, и тем самым неизмеримо укрепили свою мощь, ещё более сплотились вокруг партии Ленина-Сталина, вокруг сталинского ЦК (аплодисменты).»

Товарищ Сталин значительно повинен в истреблении военных кадров перед войной, что отразилось на боеспособности армии.

Считалось, что противник продвигается столь быстро из-за внезапности его нападения и потому, что Германия поставила себе на службу промышленность чуть ли не всей Европы. Конечно, это было так. Но меня до пота прошибли мои прежние опасения: как же мы будем воевать, лишившись стольких опытных командиров ещё до войны? Это, несомненно, была, по меньшей мере, одна из главных причин наших неудач, хотя о ней не говорили или представляли дело так, будто 1937—1938 годы, очистив армию от «изменников», увеличили её мощь.[175]

Без тридцать седьмого года, возможно, не было бы вообще войны в сорок первом году. В том, что Гитлер решился начать войну в сорок первом году, большую роль сыграла оценка той степени разгрома военных кадров, который у нас произошёл.[176]

В искусстве

Кинематограф

См. также

Источники

  1. ↑ [www.dissercat.com/content/politicheskie-repressii-komandno-nachalstvuyushchego-sostava-raboche-krestyanskoi-krasnoi-ar Мильбах В. С. Политические репрессии командно-начальствующего состава Рабоче-Крестьянской Красной Армии и Флота на Востоке страны в 1936—1939 гг. Автореферат диссертации на соискание учёной степени доктора исторических наук. Иркутск, 2005]
  2. ↑ Сувениров, 1998, с. ?.
  3. ↑ 1 2 3 Ивкин, Уколов, 1993, с. 56.
  4. ↑ 1 2 3 Мельтюхов, 1997, с. 116.
  5. ↑ 1 2 Сувениров, 1998, с. 136.
  6. ↑ 1 2 Сувениров, 1998, с. 300.
  7. ↑ Сувениров, 1998, с. 302-306, 315.
  8. ↑ Герасимов, 1999, с. 51.
  9. ↑ 1 2 Печенкин, 2003, с. 126.
  10. ↑ Черушев. Удар по своим, 2003, с. 269.
  11. ↑ Мильбах, 2007, с. 158.
  12. ↑ Мильбах, 2013, с. 128.
  13. ↑ Григорян, Мильбах, Чернавский, 2013, с. 168.
  14. ↑ Лазарев, 2012, с. 20.
  15. ↑ Гуляев, 2013, с. 221.
  16. ↑ 1 2 3 4 5 Сувениров, 1998, с. 137.
  17. ↑ Короленков, 2005, с. 154.
  18. ↑ Мильбах, 2007, с. 3.
  19. ↑ Черушев. Удар по своим, 2003, с. 418.
  20. ↑ 1 2 3 Сувениров, 1998, с. В мартирологе.
  21. ↑ Якупов, 1992, с. 3-4.
  22. ↑ 1 2 3 4 Григорян, Мильбах, Чернавский, 2013, с. 7.
  23. ↑ 1 2 3 Черушев. Удар по своим, 2003, с. 5.
  24. ↑ 1 2 Сувениров, 1998, с. 307.
  25. ↑ Сувениров, 1998, с. 46, 293.
  26. ↑ Сувениров, 1998, с. 54.
  27. ↑ Черушев. 1937 год, 2003, с. 10.
  28. ↑ 1 2 Черушев, 2006, с. 5.
  29. ↑ Мильбах, 2007, с. 30.
  30. ↑ Мильбах, 2013, с. 25.
  31. ↑ Григорян, Мильбах, Чернавский, 2013, с. 13.
  32. ↑ Мильбах, 2007, с. 89.
  33. ↑ Мильбах, 2013, с. 121.
  34. ↑ Григорян, Мильбах, Чернавский, 2013, с. 49.
  35. ↑ 1 2 Сувениров, 1998, с. 19.
  36. ↑ Короленков, 2005, с. 157.
  37. ↑ Смирнов, 2011, с. 20.
  38. ↑ 1 2 Лазарев, 2012, с. 21.
  39. ↑ 1 2 Самуэльсон, Хаустов, 2010, с. 6.
  40. ↑ Лазарев, 2012, с. 14.
  41. ↑ Сувениров, 1998, с. 298.
  42. ↑ Печенкин, 2003, с. 112.
  43. ↑ Близниченко //ВИА, 2012. № 1, 2012, с. 95.
  44. ↑ Лазарев, 2012, с. 19.
  45. ↑ Черушев, 2007, с. 3.
  46. ↑ Мильбах, 2007, с. 133.
  47. ↑ Минаков, 2010, с. 18.
  48. ↑ Юмашева, 1996, с. 18.
  49. ↑ Герасимов, 1999, с. 44.
  50. ↑ 1 2 Печенкин, 2002, с. 5.
  51. ↑ Черушев. 1937 год, 2003, с. 259-276.
  52. ↑ 1 2 Печенкин, 2003, с. 3.
  53. ↑ Петров Ю. П. Партийное строительство в Советской Армии и на флоте. Деятельность КПСС по созданию и укреплению политорганов, партийных и комсомольских организаций в вооружённых силах (1918-1961 гг.). — М.: Воениздат, 1964. — С. 298—303. — 512 с.
  54. ↑ Конквест Р. Большой террор // Нева. — Л.: Художественная литература, 1990. — № 11. — С. 148-149.
  55. ↑ Геллер Ю. А., Рапопорт В. Н. Измена Родине. — М.: РИК «Стрелец», 1995. — 464 с. — 5000 экз. — ISBN 5-900779-02-3.
  56. ↑ Сувениров, 1998, с. 3-5, 136-138, 199, 301.
  57. ↑ Печенкин, 2007, с. 99-102.
  58. ↑ Самуэльсон, Хаустов, 2010, с. 10.
  59. ↑ Данилов В. Д. Советское Главное командование в преддверии Великой Отечественной войны // Новая и новейшая история. — М.: Наука, 1988. — № 6. — С. 3—20.
  60. ↑ Якупов Н. М. Сталин и Красная Армия (Архивные находки) // История СССР. — М.: Наука, 1991. — № 5. — С. 170—175.
  61. ↑ Печенкин, 2003, с. 114.
  62. ↑ Сувениров, 1998, с. 129, 354.
  63. ↑ Мильбах, 2007, с. 138.
  64. ↑ Сувениров, 1998, с. 130, 218, 301.
  65. ↑ 1 2 Печенкин, 2003, с. 115.
  66. ↑ Сувениров, 1998, с. 6.
  67. ↑ Черушев. Удар по своим, 2003, с. 354.
  68. ↑ Мильбах, 2007, с. 65.
  69. ↑ Мельтюхов, 1997, с. 118.
  70. ↑ Сувениров, 1998, с. 18, 63-64, 116, 128, 149-150, 217, 228, 232.
  71. ↑ Печенкин, 2003, с. 6.
  72. ↑ 1 2 Минаков, 2004, с. 626.
  73. ↑ 1 2 3 4 Короленков, 2005, с. 155.
  74. ↑ Григорян, Мильбах, Чернавский, 2013, с. 6.
  75. ↑ 1 2 Самуэльсон, Хаустов, 2010, с. 16.
  76. ↑ 1 2 3 Лазарев, 2012, с. 18.
  77. ↑ Смирнов, 2011, с. 7-13.
  78. ↑ Юмашева, 1996, с. 13, 19-20, 22-24, 26, 31.
  79. ↑ Герасимов, 1999, с. 44, 50-51.
  80. ↑ Короленков, 2005, с. 156.
  81. ↑ Мильбах, 2007, с. 164.
  82. ↑ Смирнов, 2011, с. 20.
  83. ↑ Мильбах, 2007, с. 5-6.
  84. ↑ Мильбах, 2013, с. 141.
  85. ↑ Смирнов, 2011, с. 13-19.
  86. ↑ Минаков, 2005, с. 12.
  87. ↑ Минаков, 2010, с. 233-265.
  88. ↑ Самуэльсон, Хаустов, 2010, с. 16-17.
  89. ↑ Близниченко //ВИА, 2012. № 9, 2012, с. 131, 159.
  90. ↑ Лазарев, 2012, с. 16.
  91. ↑ Смирнов, 2011, с. 5, 20-27, 476.
  92. ↑ Григорян, Мильбах, Чернавский, 2013, с. 169-170.
  93. ↑ Сувениров, 1998, с. 392.
  94. ↑ Сувениров, 1998, с. 459.
  95. ↑ 1 2 Сувениров, 1998, с. 379.
  96. ↑ Сувениров, 1998, с. 405.
  97. ↑ Черушев Н., Черушев Ю., 2012, с. 116.
  98. ↑ Черушев Н., Черушев Ю., 2012, с. 274.
  99. ↑ Сувениров, 1998, с. 432.
  100. ↑ Гуляев, 2013, с. 225.
  101. ↑ Сувениров, 1998, с. 375.
  102. ↑ 1 2 Сувениров, 1998, с. 380.
  103. ↑ Куртуа С., Верт Н., Панне Ж-Л., Пачковский А., Бартосек К., Марголин Дж-Л. Черная книга коммунизма = Le Livre Noir du Communisme. — М.: «Три века истории», 2001. — С. 199. — 864 с. — ISBN 2-221-08-204-4.
  104. ↑ 1 2 3 Сувениров, 1998, с. 373.
  105. ↑ Черушев. 1937 год, 2003, с. 46.
  106. ↑ Приказы НКО. 1937 — 22 июня 1941 г., 1994, с. 16-18.
  107. ↑ Черушев. 1937 год, 2003, с. 29-31.
  108. ↑ Черушев. 1937 год, 2003, с. 29.
  109. ↑ Приказы НКО. 1937 — 22 июня 1941 г., 1994, с. 18.
  110. ↑ 1 2 3 Военный совет при НКО. 1-4 июня 1937 г., 2008, с. 543.
  111. ↑ Сталин и Главное управление госбезопасности, 2004, с. 283.
  112. ↑ Сталин и Главное управление госбезопасности, 2004, с. 302.
  113. ↑ 1 2 Приказы НКО. 1937 — 22 июня 1941 г., 1994, с. 31-32.
  114. ↑ Коммунистическая партия Советского Союза в резолюциях и решениях съездов, конференций и пленумов ЦК. — М.: Госполитиздат, 1953. — Т. 2.. — С. 849—858. — 1204 с. — 300 000 экз.
  115. ↑ Комал, 1990, с. 25.
  116. ↑ Репрессии в Красной Армии (30-е годы), 1996, с. 290, 292.
  117. ↑ Главный военный совет РККА, 2004, с. 84-85.
  118. ↑ Главный военный совет РККА, 2004, с. 104.
  119. ↑ Главный военный совет РККА, 2004, с. 109.
  120. ↑ Сувениров, 1998, с. 311.
  121. ↑ Мильбах, 2007, с. 61.
  122. ↑ Главный военный совет РККА, 2004, с. 110.
  123. ↑ Органы госбезопасности в ВОВ, 1995, с. 3-8.
  124. ↑ Сувениров, 1998, с. 275.
  125. ↑ Черушев, 2006, с. 8-9.
  126. ↑ Мильбах, 2007, с. 86-87.
  127. ↑ Военный совет при НКО. 1-4 июня 1937 г., 2008, с. 550.
  128. ↑ 1 2 Мильбах, 2007, с. 112.
  129. ↑ О работе за 1939 год (Из отчёта начальника Управления по начальствующему составу РККА Наркомата обороны СССР Е. А. Щаденко) // Известия ЦК КПСС. — М., 1990. — № 1. — С. 186—192.
  130. ↑ Военный совет при НКО. 1-4 июня 1937 г., 2008, с. 548-551.
  131. ↑ Печенкин, 2003, с. 126-127.
  132. ↑ Черушев. Удар по своим, 2003, с. 272-274.
  133. ↑ Лазарев, 2012, с. 20-21.
  134. ↑ Статистика антиармейского террора. № 2, 1998.
  135. ↑ Статистика антиармейского террора. № 3, 1998.
  136. ↑ Сувениров //ВИА, 2007. № 12, 2007, с. 86, 98.
  137. ↑ Черушев. Удар по своим, 2003, с. 269-270, 472.
  138. ↑ Мильбах, 2007, с. 156-158, 164, 342-343.
  139. ↑ Григорян, Мильбах, Чернавский, 2013, с. 160, 307.
  140. ↑ Черушев, 2006, с. 46-47.
  141. ↑ Комал, 1990, с. 24.
  142. ↑ 1 2 Черушев. Удар по своим, 2003, с. 271-272.
  143. ↑ Сувениров, 1998, с. 63-64.
  144. ↑ Сувениров, 1998, с. 74.
  145. ↑ 1 2 3 Тухачевский и «Военно-фашистский заговор», 1998, с. 45.
  146. ↑ Сувениров, 1991, с. 378.
  147. ↑ Сувениров, 1998, с. 72-73, 83.
  148. ↑ Сувениров, 1998, с. 73.
  149. ↑ Григорян, Мильбах, Чернавский, 2013, с. 15.
  150. ↑ Сувениров, 1998, с. 81.
  151. ↑ 1 2 3 Печенкин, 2003, с. 124.
  152. ↑ Черушев. 1937 год, 2003, с. 207-208.
  153. ↑ 1 2 Мильбах, 2013, с. 108.
  154. ↑ Черушев. 1937 год, 2003, с. 357.
  155. ↑ Сувениров, 1998, с. 91.
  156. ↑ 1 2 Мильбах, 2007, с. 159.
  157. ↑ Григорян, Мильбах, Чернавский, 2013, с. 161-162.
  158. ↑ Сувениров, 1998, с. 137, 301.
  159. ↑ Черушев. Удар по своим, 2003, с. 269-272.
  160. ↑ Григорян, Мильбах, Чернавский, 2013, с. 111.
  161. ↑ [www.alexanderyakovlev.org/fond/issues/62056 Лубянка. Сталин и НКВД-НКГБ-ГУКР «Смерш». 1939 — март 1946] / сост. Наумов В. П., Плотникова Н. С., Хаустов В. Н.. — М.: Международный фонд «Демократия», 2006. — 640 с. — (Россия. XX век. Документы). — 3000 экз. — ISBN 5-85646-162-2.
  162. ↑ Сувениров, 1998, с. 199-200.
  163. ↑ Сувениров, 1998, с. 201-203, 205-206.
  164. ↑ Сувениров, 1998, с. 208-209.
  165. ↑ Черушев. Удар по своим, 2003, с. 419.
  166. ↑ Черушев. 1937 год, 2003, с. 232, 234.
  167. ↑ Сувениров, 1998, с. 210-211.
  168. ↑ Черушев, 2006, с. 82.
  169. ↑ Мильбах, 2013, с. 198-206.
  170. ↑ Сувениров, 1998, с. 315.
  171. ↑ Троцкий Л. Д. Портреты революционеров. М., 1991. С. 149
  172. ↑ [warhistory-ukrlife.ru/3_4_02_4.htm Журнал «Военная история» #3-4 за 2002 год]
  173. ↑ [www.nplg.gov.ge/ec/ka/pb3/search.html?cmd=search&pft=biblio&qs=710%3A%D0%9A%D0%9F+%28%D0%B1%29+%D0%93%D1%80%D1%83%D0%B7%D0%B8%D0%B8%2C+%D0%A1%D1%8A%D0%B5%D0%B7%D0%B4 ХI съезд Коммунистической партии (б) Грузии. 15-19 июля 1938 г. : Стенографический отчет. — Тбилиси : Изд. и тип. ЗКК ВКП(б) «Заря Востока», 1938. — 210 с. ; 27 см. — На обл. год издания: 1939. — 1500 экз.]
  174. ↑ [nvo.ng.ru/history/2000-04-28/6_marshall_true.html «Окопная правда» маршала Ерёменко], [gazeta.aif.ru/online/longliver/16/20_01?print]
  175. ↑ [militera.lib.ru/memo/russian/gorbatov/06.html Горбатов А. В. Годы и войны]
  176. ↑ Журнал «Коммунист», 1988, № 9, стр. 88

Напишите отзыв о статье "Репрессии в РККА 1937—1938"

Примечания

  1. ↑ 1 2 3 4 5 6 Смотрите раздел «Библиография»
  2. ↑ 1 2 3 4 5 6 7 8 Назван Ворошиловым на февральско-мартовском (1937) пленуме ЦК ВКП(б) в числе 8 заговорщиков из РККА
  3. ↑ 1 2 3 4 5 6 7 8 Один из будущих фигурантов на процессе по делу Тухачевского. Арестован в связи с делом Антисоветского объединённого троцкистско-зиновьевского центра как участник армейской «военно-троцкистской организации». Основные подсудимые по этому делу были приговорены к смертной казни и расстреляны ещё 25 августа 1936 года. Тем не менее до мая 1937 года арестованные Путна и Примаков не называли никаких новых имён.
  4. ↑ Посмертно объявлен одним из руководителей военно-фашистского заговора
  5. ↑ С учётом Д. Г. Павлова, В. Я. Смушкевича, А. Д. Локтионова, Г. М. Штерна и К. А. Мерецкова, репрессированных в других званиях

Библиография

Литература

  • Близниченко С. С. «Антисоветский военно-фашистский заговор» на Днепровской военной флотилии в 1937-1938 годах // Военно-исторический архив. — М., 2013. — № 5. — С. 40—61.
  • Близниченко С. С. «Антисоветский военный заговор» на Амурской Краснознамённой военной флотилии в 1937-1938 годах // Военно-исторический архив. — М., 2012. — № 2. — С. 50—77.
  • Близниченко С. С. «Антисоветский военный заговор» на Тихоокеанском флоте в 1937-1938 годах // Военно-исторический архив. — М., 2011. — № 12. — С. 26—46.
  • Близниченко С. С. «Антисоветский военный заговор» на Тихоокеанском флоте в 1937-1938 годах // Военно-исторический архив. — М., 2012. — № 1. — С. 79—97.
  • Близниченко С. С. «Военный заговор» на Северном флоте в 1937-1938 годах // Военно-исторический архив. — М., 2012. — № 6. — С. 136—159.
  • Близниченко С. С. «Военный заговор» на Северном флоте в 1937-1938 годах // Военно-исторический архив. — М., 2012. — № 7. — С. 166—188.
  • Близниченко С. С. «Военный заговор» на Северном флоте в 1937-1938 годах // Военно-исторический архив. — М., 2012. — № 8. — С. 131—149.
  • Близниченко С. С. Кожанова А. К.: «Двести семей комсостава флота в одну ночь как корова языком слизала...» (Заговор на Черноморском флоте) // Военно-исторический архив. — М., 2012. — № 4. — С. 33—61.
  • Близниченко С. С. Кожанова А. К.: «Двести семей комсостава флота в одну ночь как корова языком слизала...» (Заговор на Черноморском флоте) // Военно-исторический архив. — М., 2012. — № 5. — С. 64 — 87.
  • Близниченко С. С. Сивков А. К.: «Вы сделали из меня шпиона, таких методов следствия я не предполагал, и это вам партия не простит...» («Военный заговор» на Балтийском флоте в 1937-1938 годах) // Военно-исторический архив. — М., 2012. — № 9. — С. 131—166.
  • Бобренев В. А., Заика Л. М. Заговор против законности // Коммунист вооружённых сил. — 1990. — № 15. — С. 69—74.
  • Бобренев В. А., Заика Л. М. Заговор против законности // Коммунист вооружённых сил. — 1990. — № 16. — С. 77—81.
  • Викторов Б. А. Без грифа «Секретно»: Записки военного прокурора. — М.: Юридическая литература, 1990. — 336 с. — (Возвращение к правде). — 200 000 экз. — ISBN 5-7260-0215-6.
  • Волкогонов Д. А. Триумф и трагедия/Политический портрет И. В. Сталина. — М.: Изд-во АПН, 1989. — Т. 1. Ч. 2.. — 336 с. — 300 000 экз. — ISBN 4-7020-0025-0.
  • Волкогонов Д. А. Триумф и трагедия/Политический портрет И. В. Сталина. — М.: Изд-во АПН, 1989. — Т. 2. Ч. 1.. — 432 с. — 300 000 экз. — ISBN 4-7020-0025-0.
  • Герасимов Г. И. [www.hrono.ru/statii/2001/rkka_repr.php Действительное влияние репрессий 1937-1938 гг. на офицерский корпус РККА] // Российский исторический журнал. — Балашов Саратовской области, 1999. — № 1. — С. 44—52.
  • Григорян А. М., Мильбах В. С., Чернавский А. Н. Политические репрессии командно-начальствующего состава, 1937—1938 гг. Ленинградский военный округ. — СПб.: Издательство Санкт-Петербургского университета, 2013. — 423 с. — ISBN 978-5-288-05282-8.
  • Гуляев А. А. Роль военного совета Киевского военного округа в политических репрессиях в РККА (1937-1938 гг.) // Общество и власть в СССР и постсоветской России. Материалы Всероссийских научных чтений, посвящённых памяти профессора Э. Н. Бурджалова. Сборник научных трудов (17 мая 2013 г.) : Сб. / Под общ. ред. Э. М. Щагина, Д. О. Чуракова. — М.: Буки Веди, 2013. — С. 220—226. — ISBN 978-5-4465-0386-5.
  • Звягинцев В. Е. [books.google.ru/books?id=qHLcyvAWrDcC&pg=PA265&lpg=PA265&dq=%D1%82%D1%80%D0%B8%D0%B1%D1%83%D0%BD%D0%B0%D0%BB+%D0%B4%D0%BB%D1%8F+%D1%84%D0%BB%D0%B0%D0%B3%D0%BC%D0%B0%D0%BD%D0%BE%D0%B2&source=bl&ots=iPhVSmur0e&sig=txTLT0yhTsH6NjtTRI04Cp5Rfg0&hl=ru&ei=TXTXTfHFJsuSOoGxjaYH&sa=X&oi=book_result&ct=result&resnum=2&ved=0CB8Q6AEwAQ#v=onepage&q&f=false Трибунал для флагманов]. — М.: ТЕРРА—Книжный клуб, 2007. — 576 с. — (Двуликая Клио: Версии и факты). — ISBN 978-5-275-01518-8.
  • Ивкин. В. И., Уколов А. Т. О масштабах репрессий в Красной армии в предвоенные годы // Военно-исторический журнал. — М.: «Красная Звезда», 1993. — № 1. — С. 56—59.
  • Кантор Ю. З. Война и мир Михаила Тухачевского. — М.: Издательский дом «Огонёк»; «Время», 2005. — 576 с. — (Серия «Диалог»). — 3000 экз. — ISBN 5-89947-007-0.
  • Комал Ф. Б. [rkka.ru/analys/kadri/main.htm Военные кадры накануне войны] // Военно-исторический журнал. — М.: «Красная Звезда», 1990. — № 2. — С. 21—28.
  • Короленков А.В. Ещё раз о репрессиях в РККА в предвоенные годы // Отечественная история. — 2005. — № 2. — С. 154—162.
  • Лазарев С. Е. Социокультурный состав советской военной элиты 1931—1938 гг. и её оценки в прессе русского зарубежья. — Воронеж: Воронежский ЦНТИ — филиал ФГБУ «РЭА» Минэнерго России, 2012. — 312 с. — 100 экз. — ISBN 978-5-4218-0102-3.
  • Мельтюхов М. И. [sudden-strike.ru/files/user/Repression%20in%20RKKA.pdf Репрессии в Красной Армии: итоги новейших исследований] // Отечественная история. — 1997. — № 5. — С. 109—121. [web.archive.org/web/20130124071930/sudden-strike.ru/files/user/Repression%20in%20RKKA.pdf Архивировано] из первоисточника 24 января 2013.
  • Мильбах В. С. [rkka.ru/analys/milbah/milbah-zabvo.zip Политические репрессии комначсостава ЗабВО и 57-го особого корпуса (1937-1938)]. — Иркутск: Иркутский государственный технический университет, 2002. — 268 с.
  • Мильбах В. С. Особая Краснознаменная Дальневосточная армия (Краснознамённый Дальневосточный фронт). Политические репрессии командно-начальствующего состава, 1937—1938 гг.. — СПб.: Издательство Санкт-Петербургского университета, 2007. — 345 с. — 1000 экз. — ISBN 978-5-288-04193-8.
  • Мильбах В. С. Политические репрессии командно-начальствующего состава, 1937—1938 гг. Тихоокеанский флот. — СПб.: Издательство Санкт-Петербургского университета, 2013. — 300 с. — ISBN 978-5-288-04880-7.
  • Минаков С. Т. 1937. Заговор был!. — М.: Яуза: Эксмо, 2010. — 320 с. — (1937. Большой террор). — 4000 экз. — ISBN 978-5-699-39223-0.
  • Минаков С. Т. Сталин и заговор генералов. — М.: Яуза, Эксмо, 2005. — 720 с. — (Русские тайны). — 4100 экз. — ISBN 5-699-09149-1.
  • Минаков С. Т. Сталин и его маршал. — М.: Яуза, Эксмо, 2004. — 640 с. — (Русские тайны). — 5000 экз. — ISBN 5-699-05916-4.
  • Печенкин А. А. Военная элита СССР в 1935-1939 гг.: репрессии и обновление. — М.: ВЗФЭИ, 2003. — 172 с. — 1000 экз. — ISBN 5-93877-036-X.
  • Печенкин А. А. Высший командный состав Красной армии в годы второй мировой войны. — М.: Прометей, 2002. — 294 с. — 1000 экз. — ISBN 5-94845-012-0.
  • Печенкин А. А. Сталин и Военный совет. — М.: ВЗФЭИ, 2007. — 160 с. — 1000 экз. — ISBN 5-93877-058-0.
  • Подустов Ф. Н. Репрессии в Томском артиллерийском училище накануне и в годы Великой Отечественной войны // Вестник Томского государственного педагогического университета. — Томск: Издательство ТГПУ, 2000. — № 4. — С. 105—111.
  • Самуэльсон Л., Хаустов В. Н. Сталин, НКВД и репрессии 1936—1938 гг.. — М.: РОССПЭН, Фонд первого Президента России Б. Н. Ельцина, 2010. — 432 с. — (История сталинизма). — 2000 экз. — ISBN 978-5-8243-1069-6.
  • Смирнов А. А. Крах 1941 — репрессии ни при чём! «Обезглавил» ли Сталин Красную Армию?. — М.: Яуза, Эксмо, 2011. — 480 с. — (Великая Отечественная: Неизвестная война). — 4000 экз. — ISBN 978-5-699-47257-4.
  • Степанов М. Г. [www.gramota.net/articles/issn_1997-292X_2008_1_21.pdf Проблема политических репрессий в Вооружённых силах СССР в период «Большого террора» 1937-1938 гг.: краткий обзор отечественной историографии] // Исторические, философские, политические и юридические науки, культурология и искусствоведение. Вопросы теории и практики. — Тамбов, 2008. — № 1. — С. 67—70.
  • Сувениров О. Ф. Всеармейская трагедия // Военно-исторический журнал. — М., 1989. — № 3. — С. 39—47.
  • Сувениров О. Ф. За честь и достоинство воинов РККА // Сост. Афанасьев А. В. Они не молчали : Сб.. — М.: Политиздат, 1991. — С. 372—387. — ISBN 5-250-01110-1.
  • Сувениров О. Ф. Сопротивление личного состава РККА партийно-государственному истреблению военных кадров (1937–июнь 1941) // Военно-исторический архив. — М., 2007. — № 10. — С. 73—94.
  • Сувениров О. Ф. Сопротивление личного состава РККА партийно-государственному истреблению военных кадров (1937–июнь 1941) // Военно-исторический архив. — М., 2007. — № 11. — С. 45—63.
  • Сувениров О. Ф. Сопротивление личного состава РККА партийно-государственному истреблению военных кадров (1937–июнь 1941) // Военно-исторический архив. — М., 2007. — № 12. — С. 77—99.
  • Сувениров О. Ф. Сопротивление личного состава РККА партийно-государственному истреблению военных кадров (1937–июнь 1941) // Военно-исторический архив. — М., 2008. — № 1. — С. 18—40.
  • Сувениров О. Ф. Сопротивление личного состава РККА партийно-государственному истреблению военных кадров (1937–июнь 1941) // Военно-исторический архив. — М., 2008. — № 2. — С. 71—92.
  • Сувениров О. Ф. Сопротивление личного состава РККА партийно-государственному истреблению военных кадров (1937–июнь 1941) // Военно-исторический архив. — М., 2008. — № 3. — С. 13—25.
  • Сувениров О. Ф. Сопротивление личного состава РККА партийно-государственному истреблению военных кадров (1937–июнь 1941) // Военно-исторический архив. — М., 2008. — № 4. — С. 39—54.
  • Сувениров О. Ф. Сопротивление личного состава РККА партийно-государственному истреблению военных кадров (1937–июнь 1941) // Военно-исторический архив. — М., 2008. — № 5. — С. 45—64.
  • Сувениров О. Ф. Сопротивление личного состава РККА партийно-государственному истреблению военных кадров (1937–июнь 1941) // Военно-исторический архив. — М., 2008. — № 6. — С. 29—57.
  • Сувениров О. Ф. Сопротивление личного состава РККА партийно-государственному истреблению военных кадров (1937–июнь 1941) // Военно-исторический архив. — М., 2008. — № 8. — С. 21—34.
  • Сувениров О. Ф. Трагедия РККА 1937—1938. — М.: ТЕРРА, 1998. — 528 с. — ISBN 5-300-02220-9.
  • Суржик Д. В. «К старому соперничеству военных лет добавлялось новое, связанное с современным противостоянием групп военачальников». Факторы боеготовности Красной армии: «чистки» и «болезни роста» в новых военно-исторических трудах // Военно-исторический журнал. 2016. № 8. С. 69–76.
  • Черушев Н. С. 1937 год. Был ли заговор военных?. — М.: Вече, 2007. — 576 с. — (Военные тайны XX века). — 5000 экз. — ISBN 978-5-9533-2213-3.
  • Черушев Н. С. 1937 год: элита Красной Армии на Голгофе. — М.: Вече, 2003. — 560 с. — (Военные тайны XX века). — 5000 экз. — ISBN 5-94538-305-8.
  • Черушев Н. С. Из ГУЛАГа — в бой. — М.: Вече, 2006. — 512 с. — (Военные тайны XX века). — 5000 экз. — ISBN 5-9533-1588-0.
  • Черушев Н. С. Удар по своим. Красная Армия: 1938—1941. — М.: Вече, 2003. — 480 с. — (Военные тайны XX века). — 5000 экз. — ISBN 5-94538-366-X.
  • Черушев Н. С., Черушев Ю. Н. Расстрелянная элита РККА (командармы 1-го и 2-го рангов, комкоры, комдивы и им равные): 1937—1941. Биографический словарь. — М.: Кучково поле; Мегаполис, 2012. — 496 с. — 2000 экз. — ISBN 978-5-9950-0217-8.
  • Юмашева Ю. Ю. Высший командный состав советских вооружённых сил в годы Великой Отечественной войны (опыт коллективной биографии). — М., 1996. — 41 с. — 500 экз. — ISBN 5-244-00525-1.
  • Якупов Н. М. Трагедия полководцев. — М.: Мысль, 1992. — 349 с. — 20 000 экз. — ISBN 5-244-00525-1.

Исторические источники

  • Военный совет при народном комиссаре обороны СССР. 1—4 июня 1937 г.: Документы и материалы / Сост. Н. С. Тархова и др.. — М.: РОССПЭН, 2008. — 624 с. — 1000 экз. — ISBN 978-5-8243-0917-1.
  • Главный военный совет РККА. 13 марта 1938 г. — 20 июня 1941 г.: Документы и материалы / Сост. Бобылёв П. Н. и др.. — М.: РОССПЭН, 2004. — 560 с. — 1000 экз. — ISBN 5-8243-0414-9.
  • Лубянка. Советская элита на сталинской голгофе. 1937-1938. Архив Сталина: Документы и комментарии / Сост. Хаустов В. Н.. — М.: Международный фонд «Демократия», 2011. — 528 с. — (Россия. XX век. Документы). — 1000 экз. — ISBN 978-5-89511-027-0.
  • [www.alexanderyakovlev.org/fond/issues/62056 Лубянка. Сталин и Главное управление госбезопасности. Архив Сталина: Документы высших органов партийной и государственной власти. 1937—1938.] / Под ред. Яковлева А. Н.. — М.: Международный фонд «Демократия», 2004. — 736 с. — (Россия. XX век. Документы). — 3000 экз. — ISBN 5-85646-118-5.
  • М. Н. Тухачевский и «Военно-фашистский заговор» // Военно-исторический архив / Подготовил Лебедев В. А.. — М., 1997. — № 1. — С. 149—254.
  • М. Н. Тухачевский и «Военно-фашистский заговор» // Военно-исторический архив / Подготовил Лебедев В. А.. — М., 1998. — № 2. — С. 3—81.
  • [militera.lib.ru/docs/0/djvu/gb1-1.djvu Органы государственной безопасности СССР в Великой Отечественной войне] / Сост. Ямпольский В. П.. — М.: А/О «Книга и бизнес», 1995. — Т. 1 Кн. 1. — 20 000 экз. — ISBN 5-212-00804-2.
  • Репрессии в Красной Армии (30-е годы). Сборник документов из фондов Российского Государственного Военного Архива / Сост. Кристиани А., Михалева В. М.. — Napoli, 1996.
  • [militera.lib.ru/docs/0/djvu/nko_1937-1941.djvu Русский архив: Великая Отечественная: Приказы народного комиссара обороны СССР. 1937 – 22 июня 1941 г.] / Под ред. Золотарева В. А.. — М.: ТЕРРА, 1994. — Т. 13 (2-1). — 368 с. — 7000 экз. — ISBN 5-85255-484-7.
  • Статистика антиармейского террора // Военно-исторический архив / Подготовил Черушев Н. С.. — М., 1998. — № 2. — С. 105—117.
  • Статистика антиармейского террора // Военно-исторический архив / Подготовил Черушев Н. С.. — М., 1998. — № 3. — С. 39—51.

Отрывок, характеризующий Репрессии в РККА 1937—1938

Граф хотел уехать, но Элен умоляла не испортить ее импровизированный бал. Ростовы остались. Анатоль пригласил Наташу на вальс и во время вальса он, пожимая ее стан и руку, сказал ей, что она ravissante [обворожительна] и что он любит ее. Во время экосеза, который она опять танцовала с Курагиным, когда они остались одни, Анатоль ничего не говорил ей и только смотрел на нее. Наташа была в сомнении, не во сне ли она видела то, что он сказал ей во время вальса. В конце первой фигуры он опять пожал ей руку. Наташа подняла на него испуганные глаза, но такое самоуверенно нежное выражение было в его ласковом взгляде и улыбке, что она не могла глядя на него сказать того, что она имела сказать ему. Она опустила глаза.
– Не говорите мне таких вещей, я обручена и люблю другого, – проговорила она быстро… – Она взглянула на него. Анатоль не смутился и не огорчился тем, что она сказала.
– Не говорите мне про это. Что мне зa дело? – сказал он. – Я говорю, что безумно, безумно влюблен в вас. Разве я виноват, что вы восхитительны? Нам начинать.
Наташа, оживленная и тревожная, широко раскрытыми, испуганными глазами смотрела вокруг себя и казалась веселее чем обыкновенно. Она почти ничего не помнила из того, что было в этот вечер. Танцовали экосез и грос фатер, отец приглашал ее уехать, она просила остаться. Где бы она ни была, с кем бы ни говорила, она чувствовала на себе его взгляд. Потом она помнила, что попросила у отца позволения выйти в уборную оправить платье, что Элен вышла за ней, говорила ей смеясь о любви ее брата и что в маленькой диванной ей опять встретился Анатоль, что Элен куда то исчезла, они остались вдвоем и Анатоль, взяв ее за руку, нежным голосом сказал:
– Я не могу к вам ездить, но неужели я никогда не увижу вас? Я безумно люблю вас. Неужели никогда?… – и он, заслоняя ей дорогу, приближал свое лицо к ее лицу.
Блестящие, большие, мужские глаза его так близки были от ее глаз, что она не видела ничего кроме этих глаз.
– Натали?! – прошептал вопросительно его голос, и кто то больно сжимал ее руки.
– Натали?!
«Я ничего не понимаю, мне нечего говорить», сказал ее взгляд.
Горячие губы прижались к ее губам и в ту же минуту она почувствовала себя опять свободною, и в комнате послышался шум шагов и платья Элен. Наташа оглянулась на Элен, потом, красная и дрожащая, взглянула на него испуганно вопросительно и пошла к двери.
– Un mot, un seul, au nom de Dieu, [Одно слово, только одно, ради Бога,] – говорил Анатоль.
Она остановилась. Ей так нужно было, чтобы он сказал это слово, которое бы объяснило ей то, что случилось и на которое она бы ему ответила.
– Nathalie, un mot, un seul, – всё повторял он, видимо не зная, что сказать и повторял его до тех пор, пока к ним подошла Элен.
Элен вместе с Наташей опять вышла в гостиную. Не оставшись ужинать, Ростовы уехали.
Вернувшись домой, Наташа не спала всю ночь: ее мучил неразрешимый вопрос, кого она любила, Анатоля или князя Андрея. Князя Андрея она любила – она помнила ясно, как сильно она любила его. Но Анатоля она любила тоже, это было несомненно. «Иначе, разве бы всё это могло быть?» думала она. «Ежели я могла после этого, прощаясь с ним, улыбкой ответить на его улыбку, ежели я могла допустить до этого, то значит, что я с первой минуты полюбила его. Значит, он добр, благороден и прекрасен, и нельзя было не полюбить его. Что же мне делать, когда я люблю его и люблю другого?» говорила она себе, не находя ответов на эти страшные вопросы.


Пришло утро с его заботами и суетой. Все встали, задвигались, заговорили, опять пришли модистки, опять вышла Марья Дмитриевна и позвали к чаю. Наташа широко раскрытыми глазами, как будто она хотела перехватить всякий устремленный на нее взгляд, беспокойно оглядывалась на всех и старалась казаться такою же, какою она была всегда.
После завтрака Марья Дмитриевна (это было лучшее время ее), сев на свое кресло, подозвала к себе Наташу и старого графа.
– Ну с, друзья мои, теперь я всё дело обдумала и вот вам мой совет, – начала она. – Вчера, как вы знаете, была я у князя Николая; ну с и поговорила с ним…. Он кричать вздумал. Да меня не перекричишь! Я всё ему выпела!
– Да что же он? – спросил граф.
– Он то что? сумасброд… слышать не хочет; ну, да что говорить, и так мы бедную девочку измучили, – сказала Марья Дмитриевна. – А совет мой вам, чтобы дела покончить и ехать домой, в Отрадное… и там ждать…
– Ах, нет! – вскрикнула Наташа.
– Нет, ехать, – сказала Марья Дмитриевна. – И там ждать. – Если жених теперь сюда приедет – без ссоры не обойдется, а он тут один на один с стариком всё переговорит и потом к вам приедет.
Илья Андреич одобрил это предложение, тотчас поняв всю разумность его. Ежели старик смягчится, то тем лучше будет приехать к нему в Москву или Лысые Горы, уже после; если нет, то венчаться против его воли можно будет только в Отрадном.
– И истинная правда, – сказал он. – Я и жалею, что к нему ездил и ее возил, – сказал старый граф.
– Нет, чего ж жалеть? Бывши здесь, нельзя было не сделать почтения. Ну, а не хочет, его дело, – сказала Марья Дмитриевна, что то отыскивая в ридикюле. – Да и приданое готово, чего вам еще ждать; а что не готово, я вам перешлю. Хоть и жалко мне вас, а лучше с Богом поезжайте. – Найдя в ридикюле то, что она искала, она передала Наташе. Это было письмо от княжны Марьи. – Тебе пишет. Как мучается, бедняжка! Она боится, чтобы ты не подумала, что она тебя не любит.
– Да она и не любит меня, – сказала Наташа.
– Вздор, не говори, – крикнула Марья Дмитриевна.
– Никому не поверю; я знаю, что не любит, – смело сказала Наташа, взяв письмо, и в лице ее выразилась сухая и злобная решительность, заставившая Марью Дмитриевну пристальнее посмотреть на нее и нахмуриться.
– Ты, матушка, так не отвечай, – сказала она. – Что я говорю, то правда. Напиши ответ.
Наташа не отвечала и пошла в свою комнату читать письмо княжны Марьи.
Княжна Марья писала, что она была в отчаянии от происшедшего между ними недоразумения. Какие бы ни были чувства ее отца, писала княжна Марья, она просила Наташу верить, что она не могла не любить ее как ту, которую выбрал ее брат, для счастия которого она всем готова была пожертвовать.
«Впрочем, писала она, не думайте, чтобы отец мой был дурно расположен к вам. Он больной и старый человек, которого надо извинять; но он добр, великодушен и будет любить ту, которая сделает счастье его сына». Княжна Марья просила далее, чтобы Наташа назначила время, когда она может опять увидеться с ней.
Прочтя письмо, Наташа села к письменному столу, чтобы написать ответ: «Chere princesse», [Дорогая княжна,] быстро, механически написала она и остановилась. «Что ж дальше могла написать она после всего того, что было вчера? Да, да, всё это было, и теперь уж всё другое», думала она, сидя над начатым письмом. «Надо отказать ему? Неужели надо? Это ужасно!»… И чтоб не думать этих страшных мыслей, она пошла к Соне и с ней вместе стала разбирать узоры.
После обеда Наташа ушла в свою комнату, и опять взяла письмо княжны Марьи. – «Неужели всё уже кончено? подумала она. Неужели так скоро всё это случилось и уничтожило всё прежнее»! Она во всей прежней силе вспоминала свою любовь к князю Андрею и вместе с тем чувствовала, что любила Курагина. Она живо представляла себя женою князя Андрея, представляла себе столько раз повторенную ее воображением картину счастия с ним и вместе с тем, разгораясь от волнения, представляла себе все подробности своего вчерашнего свидания с Анатолем.
«Отчего же бы это не могло быть вместе? иногда, в совершенном затмении, думала она. Тогда только я бы была совсем счастлива, а теперь я должна выбрать и ни без одного из обоих я не могу быть счастлива. Одно, думала она, сказать то, что было князю Андрею или скрыть – одинаково невозможно. А с этим ничего не испорчено. Но неужели расстаться навсегда с этим счастьем любви князя Андрея, которым я жила так долго?»
– Барышня, – шопотом с таинственным видом сказала девушка, входя в комнату. – Мне один человек велел передать. Девушка подала письмо. – Только ради Христа, – говорила еще девушка, когда Наташа, не думая, механическим движением сломала печать и читала любовное письмо Анатоля, из которого она, не понимая ни слова, понимала только одно – что это письмо было от него, от того человека, которого она любит. «Да она любит, иначе разве могло бы случиться то, что случилось? Разве могло бы быть в ее руке любовное письмо от него?»
Трясущимися руками Наташа держала это страстное, любовное письмо, сочиненное для Анатоля Долоховым, и, читая его, находила в нем отголоски всего того, что ей казалось, она сама чувствовала.
«Со вчерашнего вечера участь моя решена: быть любимым вами или умереть. Мне нет другого выхода», – начиналось письмо. Потом он писал, что знает про то, что родные ее не отдадут ее ему, Анатолю, что на это есть тайные причины, которые он ей одной может открыть, но что ежели она его любит, то ей стоит сказать это слово да , и никакие силы людские не помешают их блаженству. Любовь победит всё. Он похитит и увезет ее на край света.
«Да, да, я люблю его!» думала Наташа, перечитывая в двадцатый раз письмо и отыскивая какой то особенный глубокий смысл в каждом его слове.
В этот вечер Марья Дмитриевна ехала к Архаровым и предложила барышням ехать с нею. Наташа под предлогом головной боли осталась дома.


Вернувшись поздно вечером, Соня вошла в комнату Наташи и, к удивлению своему, нашла ее не раздетою, спящею на диване. На столе подле нее лежало открытое письмо Анатоля. Соня взяла письмо и стала читать его.
Она читала и взглядывала на спящую Наташу, на лице ее отыскивая объяснения того, что она читала, и не находила его. Лицо было тихое, кроткое и счастливое. Схватившись за грудь, чтобы не задохнуться, Соня, бледная и дрожащая от страха и волнения, села на кресло и залилась слезами.
«Как я не видала ничего? Как могло это зайти так далеко? Неужели она разлюбила князя Андрея? И как могла она допустить до этого Курагина? Он обманщик и злодей, это ясно. Что будет с Nicolas, с милым, благородным Nicolas, когда он узнает про это? Так вот что значило ее взволнованное, решительное и неестественное лицо третьего дня, и вчера, и нынче, думала Соня; но не может быть, чтобы она любила его! Вероятно, не зная от кого, она распечатала это письмо. Вероятно, она оскорблена. Она не может этого сделать!»
Соня утерла слезы и подошла к Наташе, опять вглядываясь в ее лицо.
– Наташа! – сказала она чуть слышно.
Наташа проснулась и увидала Соню.
– А, вернулась?
И с решительностью и нежностью, которая бывает в минуты пробуждения, она обняла подругу, но заметив смущение на лице Сони, лицо Наташи выразило смущение и подозрительность.
– Соня, ты прочла письмо? – сказала она.
– Да, – тихо сказала Соня.
Наташа восторженно улыбнулась.
– Нет, Соня, я не могу больше! – сказала она. – Я не могу больше скрывать от тебя. Ты знаешь, мы любим друг друга!… Соня, голубчик, он пишет… Соня…
Соня, как бы не веря своим ушам, смотрела во все глаза на Наташу.
– А Болконский? – сказала она.
– Ах, Соня, ах коли бы ты могла знать, как я счастлива! – сказала Наташа. – Ты не знаешь, что такое любовь…
– Но, Наташа, неужели то всё кончено?
Наташа большими, открытыми глазами смотрела на Соню, как будто не понимая ее вопроса.
– Что ж, ты отказываешь князю Андрею? – сказала Соня.
– Ах, ты ничего не понимаешь, ты не говори глупости, ты слушай, – с мгновенной досадой сказала Наташа.
– Нет, я не могу этому верить, – повторила Соня. – Я не понимаю. Как же ты год целый любила одного человека и вдруг… Ведь ты только три раза видела его. Наташа, я тебе не верю, ты шалишь. В три дня забыть всё и так…
– Три дня, – сказала Наташа. – Мне кажется, я сто лет люблю его. Мне кажется, что я никого никогда не любила прежде его. Ты этого не можешь понять. Соня, постой, садись тут. – Наташа обняла и поцеловала ее.
– Мне говорили, что это бывает и ты верно слышала, но я теперь только испытала эту любовь. Это не то, что прежде. Как только я увидала его, я почувствовала, что он мой властелин, и я раба его, и что я не могу не любить его. Да, раба! Что он мне велит, то я и сделаю. Ты не понимаешь этого. Что ж мне делать? Что ж мне делать, Соня? – говорила Наташа с счастливым и испуганным лицом.
– Но ты подумай, что ты делаешь, – говорила Соня, – я не могу этого так оставить. Эти тайные письма… Как ты могла его допустить до этого? – говорила она с ужасом и с отвращением, которое она с трудом скрывала.
– Я тебе говорила, – отвечала Наташа, – что у меня нет воли, как ты не понимаешь этого: я его люблю!
– Так я не допущу до этого, я расскажу, – с прорвавшимися слезами вскрикнула Соня.
– Что ты, ради Бога… Ежели ты расскажешь, ты мой враг, – заговорила Наташа. – Ты хочешь моего несчастия, ты хочешь, чтоб нас разлучили…
Увидав этот страх Наташи, Соня заплакала слезами стыда и жалости за свою подругу.
– Но что было между вами? – спросила она. – Что он говорил тебе? Зачем он не ездит в дом?
Наташа не отвечала на ее вопрос.
– Ради Бога, Соня, никому не говори, не мучай меня, – упрашивала Наташа. – Ты помни, что нельзя вмешиваться в такие дела. Я тебе открыла…
– Но зачем эти тайны! Отчего же он не ездит в дом? – спрашивала Соня. – Отчего он прямо не ищет твоей руки? Ведь князь Андрей дал тебе полную свободу, ежели уж так; но я не верю этому. Наташа, ты подумала, какие могут быть тайные причины ?
Наташа удивленными глазами смотрела на Соню. Видно, ей самой в первый раз представлялся этот вопрос и она не знала, что отвечать на него.
– Какие причины, не знаю. Но стало быть есть причины!
Соня вздохнула и недоверчиво покачала головой.
– Ежели бы были причины… – начала она. Но Наташа угадывая ее сомнение, испуганно перебила ее.
– Соня, нельзя сомневаться в нем, нельзя, нельзя, ты понимаешь ли? – прокричала она.
– Любит ли он тебя?
– Любит ли? – повторила Наташа с улыбкой сожаления о непонятливости своей подруги. – Ведь ты прочла письмо, ты видела его?
– Но если он неблагородный человек?
– Он!… неблагородный человек? Коли бы ты знала! – говорила Наташа.
– Если он благородный человек, то он или должен объявить свое намерение, или перестать видеться с тобой; и ежели ты не хочешь этого сделать, то я сделаю это, я напишу ему, я скажу папа, – решительно сказала Соня.
– Да я жить не могу без него! – закричала Наташа.
– Наташа, я не понимаю тебя. И что ты говоришь! Вспомни об отце, о Nicolas.
– Мне никого не нужно, я никого не люблю, кроме его. Как ты смеешь говорить, что он неблагороден? Ты разве не знаешь, что я его люблю? – кричала Наташа. – Соня, уйди, я не хочу с тобой ссориться, уйди, ради Бога уйди: ты видишь, как я мучаюсь, – злобно кричала Наташа сдержанно раздраженным и отчаянным голосом. Соня разрыдалась и выбежала из комнаты.
Наташа подошла к столу и, не думав ни минуты, написала тот ответ княжне Марье, который она не могла написать целое утро. В письме этом она коротко писала княжне Марье, что все недоразуменья их кончены, что, пользуясь великодушием князя Андрея, который уезжая дал ей свободу, она просит ее забыть всё и простить ее ежели она перед нею виновата, но что она не может быть его женой. Всё это ей казалось так легко, просто и ясно в эту минуту.

В пятницу Ростовы должны были ехать в деревню, а граф в среду поехал с покупщиком в свою подмосковную.
В день отъезда графа, Соня с Наташей были званы на большой обед к Карагиным, и Марья Дмитриевна повезла их. На обеде этом Наташа опять встретилась с Анатолем, и Соня заметила, что Наташа говорила с ним что то, желая не быть услышанной, и всё время обеда была еще более взволнована, чем прежде. Когда они вернулись домой, Наташа начала первая с Соней то объяснение, которого ждала ее подруга.
– Вот ты, Соня, говорила разные глупости про него, – начала Наташа кротким голосом, тем голосом, которым говорят дети, когда хотят, чтобы их похвалили. – Мы объяснились с ним нынче.
– Ну, что же, что? Ну что ж он сказал? Наташа, как я рада, что ты не сердишься на меня. Говори мне всё, всю правду. Что же он сказал?
Наташа задумалась.
– Ах Соня, если бы ты знала его так, как я! Он сказал… Он спрашивал меня о том, как я обещала Болконскому. Он обрадовался, что от меня зависит отказать ему.
Соня грустно вздохнула.
– Но ведь ты не отказала Болконскому, – сказала она.
– А может быть я и отказала! Может быть с Болконским всё кончено. Почему ты думаешь про меня так дурно?
– Я ничего не думаю, я только не понимаю этого…
– Подожди, Соня, ты всё поймешь. Увидишь, какой он человек. Ты не думай дурное ни про меня, ни про него.
– Я ни про кого не думаю дурное: я всех люблю и всех жалею. Но что же мне делать?
Соня не сдавалась на нежный тон, с которым к ней обращалась Наташа. Чем размягченнее и искательнее было выражение лица Наташи, тем серьезнее и строже было лицо Сони.
– Наташа, – сказала она, – ты просила меня не говорить с тобой, я и не говорила, теперь ты сама начала. Наташа, я не верю ему. Зачем эта тайна?
– Опять, опять! – перебила Наташа.
– Наташа, я боюсь за тебя.
– Чего бояться?
– Я боюсь, что ты погубишь себя, – решительно сказала Соня, сама испугавшись того что она сказала.
Лицо Наташи опять выразило злобу.
– И погублю, погублю, как можно скорее погублю себя. Не ваше дело. Не вам, а мне дурно будет. Оставь, оставь меня. Я ненавижу тебя.
– Наташа! – испуганно взывала Соня.
– Ненавижу, ненавижу! И ты мой враг навсегда!
Наташа выбежала из комнаты.
Наташа не говорила больше с Соней и избегала ее. С тем же выражением взволнованного удивления и преступности она ходила по комнатам, принимаясь то за то, то за другое занятие и тотчас же бросая их.
Как это ни тяжело было для Сони, но она, не спуская глаз, следила за своей подругой.
Накануне того дня, в который должен был вернуться граф, Соня заметила, что Наташа сидела всё утро у окна гостиной, как будто ожидая чего то и что она сделала какой то знак проехавшему военному, которого Соня приняла за Анатоля.
Соня стала еще внимательнее наблюдать свою подругу и заметила, что Наташа была всё время обеда и вечер в странном и неестественном состоянии (отвечала невпопад на делаемые ей вопросы, начинала и не доканчивала фразы, всему смеялась).
После чая Соня увидала робеющую горничную девушку, выжидавшую ее у двери Наташи. Она пропустила ее и, подслушав у двери, узнала, что опять было передано письмо. И вдруг Соне стало ясно, что у Наташи был какой нибудь страшный план на нынешний вечер. Соня постучалась к ней. Наташа не пустила ее.
«Она убежит с ним! думала Соня. Она на всё способна. Нынче в лице ее было что то особенно жалкое и решительное. Она заплакала, прощаясь с дяденькой, вспоминала Соня. Да это верно, она бежит с ним, – но что мне делать?» думала Соня, припоминая теперь те признаки, которые ясно доказывали, почему у Наташи было какое то страшное намерение. «Графа нет. Что мне делать, написать к Курагину, требуя от него объяснения? Но кто велит ему ответить? Писать Пьеру, как просил князь Андрей в случае несчастия?… Но может быть, в самом деле она уже отказала Болконскому (она вчера отослала письмо княжне Марье). Дяденьки нет!» Сказать Марье Дмитриевне, которая так верила в Наташу, Соне казалось ужасно. «Но так или иначе, думала Соня, стоя в темном коридоре: теперь или никогда пришло время доказать, что я помню благодеяния их семейства и люблю Nicolas. Нет, я хоть три ночи не буду спать, а не выйду из этого коридора и силой не пущу ее, и не дам позору обрушиться на их семейство», думала она.


Анатоль последнее время переселился к Долохову. План похищения Ростовой уже несколько дней был обдуман и приготовлен Долоховым, и в тот день, когда Соня, подслушав у двери Наташу, решилась оберегать ее, план этот должен был быть приведен в исполнение. Наташа в десять часов вечера обещала выйти к Курагину на заднее крыльцо. Курагин должен был посадить ее в приготовленную тройку и везти за 60 верст от Москвы в село Каменку, где был приготовлен расстриженный поп, который должен был обвенчать их. В Каменке и была готова подстава, которая должна была вывезти их на Варшавскую дорогу и там на почтовых они должны были скакать за границу.
У Анатоля были и паспорт, и подорожная, и десять тысяч денег, взятые у сестры, и десять тысяч, занятые через посредство Долохова.
Два свидетеля – Хвостиков, бывший приказный, которого употреблял для игры Долохов и Макарин, отставной гусар, добродушный и слабый человек, питавший беспредельную любовь к Курагину – сидели в первой комнате за чаем.
В большом кабинете Долохова, убранном от стен до потолка персидскими коврами, медвежьими шкурами и оружием, сидел Долохов в дорожном бешмете и сапогах перед раскрытым бюро, на котором лежали счеты и пачки денег. Анатоль в расстегнутом мундире ходил из той комнаты, где сидели свидетели, через кабинет в заднюю комнату, где его лакей француз с другими укладывал последние вещи. Долохов считал деньги и записывал.
– Ну, – сказал он, – Хвостикову надо дать две тысячи.
– Ну и дай, – сказал Анатоль.
– Макарка (они так звали Макарина), этот бескорыстно за тебя в огонь и в воду. Ну вот и кончены счеты, – сказал Долохов, показывая ему записку. – Так?
– Да, разумеется, так, – сказал Анатоль, видимо не слушавший Долохова и с улыбкой, не сходившей у него с лица, смотревший вперед себя.
Долохов захлопнул бюро и обратился к Анатолю с насмешливой улыбкой.
– А знаешь что – брось всё это: еще время есть! – сказал он.
– Дурак! – сказал Анатоль. – Перестань говорить глупости. Ежели бы ты знал… Это чорт знает, что такое!
– Право брось, – сказал Долохов. – Я тебе дело говорю. Разве это шутка, что ты затеял?
– Ну, опять, опять дразнить? Пошел к чорту! А?… – сморщившись сказал Анатоль. – Право не до твоих дурацких шуток. – И он ушел из комнаты.
Долохов презрительно и снисходительно улыбался, когда Анатоль вышел.
– Ты постой, – сказал он вслед Анатолю, – я не шучу, я дело говорю, поди, поди сюда.
Анатоль опять вошел в комнату и, стараясь сосредоточить внимание, смотрел на Долохова, очевидно невольно покоряясь ему.
– Ты меня слушай, я тебе последний раз говорю. Что мне с тобой шутить? Разве я тебе перечил? Кто тебе всё устроил, кто попа нашел, кто паспорт взял, кто денег достал? Всё я.
– Ну и спасибо тебе. Ты думаешь я тебе не благодарен? – Анатоль вздохнул и обнял Долохова.
– Я тебе помогал, но всё же я тебе должен правду сказать: дело опасное и, если разобрать, глупое. Ну, ты ее увезешь, хорошо. Разве это так оставят? Узнается дело, что ты женат. Ведь тебя под уголовный суд подведут…
– Ах! глупости, глупости! – опять сморщившись заговорил Анатоль. – Ведь я тебе толковал. А? – И Анатоль с тем особенным пристрастием (которое бывает у людей тупых) к умозаключению, до которого они дойдут своим умом, повторил то рассуждение, которое он раз сто повторял Долохову. – Ведь я тебе толковал, я решил: ежели этот брак будет недействителен, – cказал он, загибая палец, – значит я не отвечаю; ну а ежели действителен, всё равно: за границей никто этого не будет знать, ну ведь так? И не говори, не говори, не говори!
– Право, брось! Ты только себя свяжешь…
– Убирайся к чорту, – сказал Анатоль и, взявшись за волосы, вышел в другую комнату и тотчас же вернулся и с ногами сел на кресло близко перед Долоховым. – Это чорт знает что такое! А? Ты посмотри, как бьется! – Он взял руку Долохова и приложил к своему сердцу. – Ah! quel pied, mon cher, quel regard! Une deesse!! [О! Какая ножка, мой друг, какой взгляд! Богиня!!] A?
Долохов, холодно улыбаясь и блестя своими красивыми, наглыми глазами, смотрел на него, видимо желая еще повеселиться над ним.
– Ну деньги выйдут, тогда что?
– Тогда что? А? – повторил Анатоль с искренним недоумением перед мыслью о будущем. – Тогда что? Там я не знаю что… Ну что глупости говорить! – Он посмотрел на часы. – Пора!
Анатоль пошел в заднюю комнату.
– Ну скоро ли вы? Копаетесь тут! – крикнул он на слуг.
Долохов убрал деньги и крикнув человека, чтобы велеть подать поесть и выпить на дорогу, вошел в ту комнату, где сидели Хвостиков и Макарин.
Анатоль в кабинете лежал, облокотившись на руку, на диване, задумчиво улыбался и что то нежно про себя шептал своим красивым ртом.
– Иди, съешь что нибудь. Ну выпей! – кричал ему из другой комнаты Долохов.
– Не хочу! – ответил Анатоль, всё продолжая улыбаться.
– Иди, Балага приехал.
Анатоль встал и вошел в столовую. Балага был известный троечный ямщик, уже лет шесть знавший Долохова и Анатоля, и служивший им своими тройками. Не раз он, когда полк Анатоля стоял в Твери, с вечера увозил его из Твери, к рассвету доставлял в Москву и увозил на другой день ночью. Не раз он увозил Долохова от погони, не раз он по городу катал их с цыганами и дамочками, как называл Балага. Не раз он с их работой давил по Москве народ и извозчиков, и всегда его выручали его господа, как он называл их. Не одну лошадь он загнал под ними. Не раз он был бит ими, не раз напаивали они его шампанским и мадерой, которую он любил, и не одну штуку он знал за каждым из них, которая обыкновенному человеку давно бы заслужила Сибирь. В кутежах своих они часто зазывали Балагу, заставляли его пить и плясать у цыган, и не одна тысяча их денег перешла через его руки. Служа им, он двадцать раз в году рисковал и своей жизнью и своей шкурой, и на их работе переморил больше лошадей, чем они ему переплатили денег. Но он любил их, любил эту безумную езду, по восемнадцати верст в час, любил перекувырнуть извозчика и раздавить пешехода по Москве, и во весь скок пролететь по московским улицам. Он любил слышать за собой этот дикий крик пьяных голосов: «пошел! пошел!» тогда как уж и так нельзя было ехать шибче; любил вытянуть больно по шее мужика, который и так ни жив, ни мертв сторонился от него. «Настоящие господа!» думал он.
Анатоль и Долохов тоже любили Балагу за его мастерство езды и за то, что он любил то же, что и они. С другими Балага рядился, брал по двадцати пяти рублей за двухчасовое катанье и с другими только изредка ездил сам, а больше посылал своих молодцов. Но с своими господами, как он называл их, он всегда ехал сам и никогда ничего не требовал за свою работу. Только узнав через камердинеров время, когда были деньги, он раз в несколько месяцев приходил поутру, трезвый и, низко кланяясь, просил выручить его. Его всегда сажали господа.
– Уж вы меня вызвольте, батюшка Федор Иваныч или ваше сиятельство, – говорил он. – Обезлошадничал вовсе, на ярманку ехать уж ссудите, что можете.
И Анатоль и Долохов, когда бывали в деньгах, давали ему по тысяче и по две рублей.
Балага был русый, с красным лицом и в особенности красной, толстой шеей, приземистый, курносый мужик, лет двадцати семи, с блестящими маленькими глазами и маленькой бородкой. Он был одет в тонком синем кафтане на шелковой подкладке, надетом на полушубке.
Он перекрестился на передний угол и подошел к Долохову, протягивая черную, небольшую руку.
– Федору Ивановичу! – сказал он, кланяясь.
– Здорово, брат. – Ну вот и он.
– Здравствуй, ваше сиятельство, – сказал он входившему Анатолю и тоже протянул руку.
– Я тебе говорю, Балага, – сказал Анатоль, кладя ему руки на плечи, – любишь ты меня или нет? А? Теперь службу сослужи… На каких приехал? А?
– Как посол приказал, на ваших на зверьях, – сказал Балага.
– Ну, слышишь, Балага! Зарежь всю тройку, а чтобы в три часа приехать. А?
– Как зарежешь, на чем поедем? – сказал Балага, подмигивая.
– Ну, я тебе морду разобью, ты не шути! – вдруг, выкатив глаза, крикнул Анатоль.
– Что ж шутить, – посмеиваясь сказал ямщик. – Разве я для своих господ пожалею? Что мочи скакать будет лошадям, то и ехать будем.
– А! – сказал Анатоль. – Ну садись.
– Что ж, садись! – сказал Долохов.
– Постою, Федор Иванович.
– Садись, врешь, пей, – сказал Анатоль и налил ему большой стакан мадеры. Глаза ямщика засветились на вино. Отказываясь для приличия, он выпил и отерся шелковым красным платком, который лежал у него в шапке.
– Что ж, когда ехать то, ваше сиятельство?
– Да вот… (Анатоль посмотрел на часы) сейчас и ехать. Смотри же, Балага. А? Поспеешь?
– Да как выезд – счастлив ли будет, а то отчего же не поспеть? – сказал Балага. – Доставляли же в Тверь, в семь часов поспевали. Помнишь небось, ваше сиятельство.
– Ты знаешь ли, на Рожество из Твери я раз ехал, – сказал Анатоль с улыбкой воспоминания, обращаясь к Макарину, который во все глаза умиленно смотрел на Курагина. – Ты веришь ли, Макарка, что дух захватывало, как мы летели. Въехали в обоз, через два воза перескочили. А?
– Уж лошади ж были! – продолжал рассказ Балага. – Я тогда молодых пристяжных к каурому запрег, – обратился он к Долохову, – так веришь ли, Федор Иваныч, 60 верст звери летели; держать нельзя, руки закоченели, мороз был. Бросил вожжи, держи, мол, ваше сиятельство, сам, так в сани и повалился. Так ведь не то что погонять, до места держать нельзя. В три часа донесли черти. Издохла левая только.


Анатоль вышел из комнаты и через несколько минут вернулся в подпоясанной серебряным ремнем шубке и собольей шапке, молодцовато надетой на бекрень и очень шедшей к его красивому лицу. Поглядевшись в зеркало и в той самой позе, которую он взял перед зеркалом, став перед Долоховым, он взял стакан вина.
– Ну, Федя, прощай, спасибо за всё, прощай, – сказал Анатоль. – Ну, товарищи, друзья… он задумался… – молодости… моей, прощайте, – обратился он к Макарину и другим.
Несмотря на то, что все они ехали с ним, Анатоль видимо хотел сделать что то трогательное и торжественное из этого обращения к товарищам. Он говорил медленным, громким голосом и выставив грудь покачивал одной ногой. – Все возьмите стаканы; и ты, Балага. Ну, товарищи, друзья молодости моей, покутили мы, пожили, покутили. А? Теперь, когда свидимся? за границу уеду. Пожили, прощай, ребята. За здоровье! Ура!.. – сказал он, выпил свой стакан и хлопнул его об землю.
– Будь здоров, – сказал Балага, тоже выпив свой стакан и обтираясь платком. Макарин со слезами на глазах обнимал Анатоля. – Эх, князь, уж как грустно мне с тобой расстаться, – проговорил он.
– Ехать, ехать! – закричал Анатоль.
Балага было пошел из комнаты.
– Нет, стой, – сказал Анатоль. – Затвори двери, сесть надо. Вот так. – Затворили двери, и все сели.
– Ну, теперь марш, ребята! – сказал Анатоль вставая.
Лакей Joseph подал Анатолю сумку и саблю, и все вышли в переднюю.
– А шуба где? – сказал Долохов. – Эй, Игнатка! Поди к Матрене Матвеевне, спроси шубу, салоп соболий. Я слыхал, как увозят, – сказал Долохов, подмигнув. – Ведь она выскочит ни жива, ни мертва, в чем дома сидела; чуть замешкаешься, тут и слезы, и папаша, и мамаша, и сейчас озябла и назад, – а ты в шубу принимай сразу и неси в сани.
Лакей принес женский лисий салоп.
– Дурак, я тебе сказал соболий. Эй, Матрешка, соболий! – крикнул он так, что далеко по комнатам раздался его голос.
Красивая, худая и бледная цыганка, с блестящими, черными глазами и с черными, курчавыми сизого отлива волосами, в красной шали, выбежала с собольим салопом на руке.
– Что ж, мне не жаль, ты возьми, – сказала она, видимо робея перед своим господином и жалея салопа.
Долохов, не отвечая ей, взял шубу, накинул ее на Матрешу и закутал ее.
– Вот так, – сказал Долохов. – И потом вот так, – сказал он, и поднял ей около головы воротник, оставляя его только перед лицом немного открытым. – Потом вот так, видишь? – и он придвинул голову Анатоля к отверстию, оставленному воротником, из которого виднелась блестящая улыбка Матреши.
– Ну прощай, Матреша, – сказал Анатоль, целуя ее. – Эх, кончена моя гульба здесь! Стешке кланяйся. Ну, прощай! Прощай, Матреша; ты мне пожелай счастья.
– Ну, дай то вам Бог, князь, счастья большого, – сказала Матреша, с своим цыганским акцентом.
У крыльца стояли две тройки, двое молодцов ямщиков держали их. Балага сел на переднюю тройку, и, высоко поднимая локти, неторопливо разобрал вожжи. Анатоль и Долохов сели к нему. Макарин, Хвостиков и лакей сели в другую тройку.
– Готовы, что ль? – спросил Балага.
– Пущай! – крикнул он, заматывая вокруг рук вожжи, и тройка понесла бить вниз по Никитскому бульвару.
– Тпрру! Поди, эй!… Тпрру, – только слышался крик Балаги и молодца, сидевшего на козлах. На Арбатской площади тройка зацепила карету, что то затрещало, послышался крик, и тройка полетела по Арбату.
Дав два конца по Подновинскому Балага стал сдерживать и, вернувшись назад, остановил лошадей у перекрестка Старой Конюшенной.
Молодец соскочил держать под уздцы лошадей, Анатоль с Долоховым пошли по тротуару. Подходя к воротам, Долохов свистнул. Свисток отозвался ему и вслед за тем выбежала горничная.
– На двор войдите, а то видно, сейчас выйдет, – сказала она.
Долохов остался у ворот. Анатоль вошел за горничной на двор, поворотил за угол и вбежал на крыльцо.
Гаврило, огромный выездной лакей Марьи Дмитриевны, встретил Анатоля.
– К барыне пожалуйте, – басом сказал лакей, загораживая дорогу от двери.
– К какой барыне? Да ты кто? – запыхавшимся шопотом спрашивал Анатоль.
– Пожалуйте, приказано привесть.
– Курагин! назад, – кричал Долохов. – Измена! Назад!
Долохов у калитки, у которой он остановился, боролся с дворником, пытавшимся запереть за вошедшим Анатолем калитку. Долохов последним усилием оттолкнул дворника и схватив за руку выбежавшего Анатоля, выдернул его за калитку и побежал с ним назад к тройке.


Марья Дмитриевна, застав заплаканную Соню в коридоре, заставила ее во всем признаться. Перехватив записку Наташи и прочтя ее, Марья Дмитриевна с запиской в руке взошла к Наташе.
– Мерзавка, бесстыдница, – сказала она ей. – Слышать ничего не хочу! – Оттолкнув удивленными, но сухими глазами глядящую на нее Наташу, она заперла ее на ключ и приказав дворнику пропустить в ворота тех людей, которые придут нынче вечером, но не выпускать их, а лакею приказав привести этих людей к себе, села в гостиной, ожидая похитителей.
Когда Гаврило пришел доложить Марье Дмитриевне, что приходившие люди убежали, она нахмурившись встала и заложив назад руки, долго ходила по комнатам, обдумывая то, что ей делать. В 12 часу ночи она, ощупав ключ в кармане, пошла к комнате Наташи. Соня, рыдая, сидела в коридоре.
– Марья Дмитриевна, пустите меня к ней ради Бога! – сказала она. Марья Дмитриевна, не отвечая ей, отперла дверь и вошла. «Гадко, скверно… В моем доме… Мерзавка, девчонка… Только отца жалко!» думала Марья Дмитриевна, стараясь утолить свой гнев. «Как ни трудно, уж велю всем молчать и скрою от графа». Марья Дмитриевна решительными шагами вошла в комнату. Наташа лежала на диване, закрыв голову руками, и не шевелилась. Она лежала в том самом положении, в котором оставила ее Марья Дмитриевна.
– Хороша, очень хороша! – сказала Марья Дмитриевна. – В моем доме любовникам свидания назначать! Притворяться то нечего. Ты слушай, когда я с тобой говорю. – Марья Дмитриевна тронула ее за руку. – Ты слушай, когда я говорю. Ты себя осрамила, как девка самая последняя. Я бы с тобой то сделала, да мне отца твоего жалко. Я скрою. – Наташа не переменила положения, но только всё тело ее стало вскидываться от беззвучных, судорожных рыданий, которые душили ее. Марья Дмитриевна оглянулась на Соню и присела на диване подле Наташи.
– Счастье его, что он от меня ушел; да я найду его, – сказала она своим грубым голосом; – слышишь ты что ли, что я говорю? – Она поддела своей большой рукой под лицо Наташи и повернула ее к себе. И Марья Дмитриевна, и Соня удивились, увидав лицо Наташи. Глаза ее были блестящи и сухи, губы поджаты, щеки опустились.
– Оставь… те… что мне… я… умру… – проговорила она, злым усилием вырвалась от Марьи Дмитриевны и легла в свое прежнее положение.
– Наталья!… – сказала Марья Дмитриевна. – Я тебе добра желаю. Ты лежи, ну лежи так, я тебя не трону, и слушай… Я не стану говорить, как ты виновата. Ты сама знаешь. Ну да теперь отец твой завтра приедет, что я скажу ему? А?
Опять тело Наташи заколебалось от рыданий.
– Ну узнает он, ну брат твой, жених!
– У меня нет жениха, я отказала, – прокричала Наташа.
– Всё равно, – продолжала Марья Дмитриевна. – Ну они узнают, что ж они так оставят? Ведь он, отец твой, я его знаю, ведь он, если его на дуэль вызовет, хорошо это будет? А?
– Ах, оставьте меня, зачем вы всему помешали! Зачем? зачем? кто вас просил? – кричала Наташа, приподнявшись на диване и злобно глядя на Марью Дмитриевну.
– Да чего ж ты хотела? – вскрикнула опять горячась Марья Дмитриевна, – что ж тебя запирали что ль? Ну кто ж ему мешал в дом ездить? Зачем же тебя, как цыганку какую, увозить?… Ну увез бы он тебя, что ж ты думаешь, его бы не нашли? Твой отец, или брат, или жених. А он мерзавец, негодяй, вот что!
– Он лучше всех вас, – вскрикнула Наташа, приподнимаясь. – Если бы вы не мешали… Ах, Боже мой, что это, что это! Соня, за что? Уйдите!… – И она зарыдала с таким отчаянием, с каким оплакивают люди только такое горе, которого они чувствуют сами себя причиной. Марья Дмитриевна начала было опять говорить; но Наташа закричала: – Уйдите, уйдите, вы все меня ненавидите, презираете. – И опять бросилась на диван.
Марья Дмитриевна продолжала еще несколько времени усовещивать Наташу и внушать ей, что всё это надо скрыть от графа, что никто не узнает ничего, ежели только Наташа возьмет на себя всё забыть и не показывать ни перед кем вида, что что нибудь случилось. Наташа не отвечала. Она и не рыдала больше, но с ней сделались озноб и дрожь. Марья Дмитриевна подложила ей подушку, накрыла ее двумя одеялами и сама принесла ей липового цвета, но Наташа не откликнулась ей. – Ну пускай спит, – сказала Марья Дмитриевна, уходя из комнаты, думая, что она спит. Но Наташа не спала и остановившимися раскрытыми глазами из бледного лица прямо смотрела перед собою. Всю эту ночь Наташа не спала, и не плакала, и не говорила с Соней, несколько раз встававшей и подходившей к ней.
На другой день к завтраку, как и обещал граф Илья Андреич, он приехал из Подмосковной. Он был очень весел: дело с покупщиком ладилось и ничто уже не задерживало его теперь в Москве и в разлуке с графиней, по которой он соскучился. Марья Дмитриевна встретила его и объявила ему, что Наташа сделалась очень нездорова вчера, что посылали за доктором, но что теперь ей лучше. Наташа в это утро не выходила из своей комнаты. С поджатыми растрескавшимися губами, сухими остановившимися глазами, она сидела у окна и беспокойно вглядывалась в проезжающих по улице и торопливо оглядывалась на входивших в комнату. Она очевидно ждала известий об нем, ждала, что он сам приедет или напишет ей.
Когда граф взошел к ней, она беспокойно оборотилась на звук его мужских шагов, и лицо ее приняло прежнее холодное и даже злое выражение. Она даже не поднялась на встречу ему.
– Что с тобой, мой ангел, больна? – спросил граф. Наташа помолчала.
– Да, больна, – отвечала она.
На беспокойные расспросы графа о том, почему она такая убитая и не случилось ли чего нибудь с женихом, она уверяла его, что ничего, и просила его не беспокоиться. Марья Дмитриевна подтвердила графу уверения Наташи, что ничего не случилось. Граф, судя по мнимой болезни, по расстройству дочери, по сконфуженным лицам Сони и Марьи Дмитриевны, ясно видел, что в его отсутствие должно было что нибудь случиться: но ему так страшно было думать, что что нибудь постыдное случилось с его любимою дочерью, он так любил свое веселое спокойствие, что он избегал расспросов и всё старался уверить себя, что ничего особенного не было и только тужил о том, что по случаю ее нездоровья откладывался их отъезд в деревню.


Со дня приезда своей жены в Москву Пьер сбирался уехать куда нибудь, только чтобы не быть с ней. Вскоре после приезда Ростовых в Москву, впечатление, которое производила на него Наташа, заставило его поторопиться исполнить свое намерение. Он поехал в Тверь ко вдове Иосифа Алексеевича, которая обещала давно передать ему бумаги покойного.
Когда Пьер вернулся в Москву, ему подали письмо от Марьи Дмитриевны, которая звала его к себе по весьма важному делу, касающемуся Андрея Болконского и его невесты. Пьер избегал Наташи. Ему казалось, что он имел к ней чувство более сильное, чем то, которое должен был иметь женатый человек к невесте своего друга. И какая то судьба постоянно сводила его с нею.
«Что такое случилось? И какое им до меня дело? думал он, одеваясь, чтобы ехать к Марье Дмитриевне. Поскорее бы приехал князь Андрей и женился бы на ней!» думал Пьер дорогой к Ахросимовой.
На Тверском бульваре кто то окликнул его.
– Пьер! Давно приехал? – прокричал ему знакомый голос. Пьер поднял голову. В парных санях, на двух серых рысаках, закидывающих снегом головашки саней, промелькнул Анатоль с своим всегдашним товарищем Макариным. Анатоль сидел прямо, в классической позе военных щеголей, закутав низ лица бобровым воротником и немного пригнув голову. Лицо его было румяно и свежо, шляпа с белым плюмажем была надета на бок, открывая завитые, напомаженные и осыпанные мелким снегом волосы.
«И право, вот настоящий мудрец! подумал Пьер, ничего не видит дальше настоящей минуты удовольствия, ничто не тревожит его, и оттого всегда весел, доволен и спокоен. Что бы я дал, чтобы быть таким как он!» с завистью подумал Пьер.
В передней Ахросимовой лакей, снимая с Пьера его шубу, сказал, что Марья Дмитриевна просят к себе в спальню.
Отворив дверь в залу, Пьер увидал Наташу, сидевшую у окна с худым, бледным и злым лицом. Она оглянулась на него, нахмурилась и с выражением холодного достоинства вышла из комнаты.
– Что случилось? – спросил Пьер, входя к Марье Дмитриевне.
– Хорошие дела, – отвечала Марья Дмитриевна: – пятьдесят восемь лет прожила на свете, такого сраму не видала. – И взяв с Пьера честное слово молчать обо всем, что он узнает, Марья Дмитриевна сообщила ему, что Наташа отказала своему жениху без ведома родителей, что причиной этого отказа был Анатоль Курагин, с которым сводила ее жена Пьера, и с которым она хотела бежать в отсутствие своего отца, с тем, чтобы тайно обвенчаться.
Пьер приподняв плечи и разинув рот слушал то, что говорила ему Марья Дмитриевна, не веря своим ушам. Невесте князя Андрея, так сильно любимой, этой прежде милой Наташе Ростовой, променять Болконского на дурака Анатоля, уже женатого (Пьер знал тайну его женитьбы), и так влюбиться в него, чтобы согласиться бежать с ним! – Этого Пьер не мог понять и не мог себе представить.
Милое впечатление Наташи, которую он знал с детства, не могло соединиться в его душе с новым представлением о ее низости, глупости и жестокости. Он вспомнил о своей жене. «Все они одни и те же», сказал он сам себе, думая, что не ему одному достался печальный удел быть связанным с гадкой женщиной. Но ему всё таки до слез жалко было князя Андрея, жалко было его гордости. И чем больше он жалел своего друга, тем с большим презрением и даже отвращением думал об этой Наташе, с таким выражением холодного достоинства сейчас прошедшей мимо него по зале. Он не знал, что душа Наташи была преисполнена отчаяния, стыда, унижения, и что она не виновата была в том, что лицо ее нечаянно выражало спокойное достоинство и строгость.
– Да как обвенчаться! – проговорил Пьер на слова Марьи Дмитриевны. – Он не мог обвенчаться: он женат.
– Час от часу не легче, – проговорила Марья Дмитриевна. – Хорош мальчик! То то мерзавец! А она ждет, второй день ждет. По крайней мере ждать перестанет, надо сказать ей.
Узнав от Пьера подробности женитьбы Анатоля, излив свой гнев на него ругательными словами, Марья Дмитриевна сообщила ему то, для чего она вызвала его. Марья Дмитриевна боялась, чтобы граф или Болконский, который мог всякую минуту приехать, узнав дело, которое она намерена была скрыть от них, не вызвали на дуэль Курагина, и потому просила его приказать от ее имени его шурину уехать из Москвы и не сметь показываться ей на глаза. Пьер обещал ей исполнить ее желание, только теперь поняв опасность, которая угрожала и старому графу, и Николаю, и князю Андрею. Кратко и точно изложив ему свои требования, она выпустила его в гостиную. – Смотри же, граф ничего не знает. Ты делай, как будто ничего не знаешь, – сказала она ему. – А я пойду сказать ей, что ждать нечего! Да оставайся обедать, коли хочешь, – крикнула Марья Дмитриевна Пьеру.
Пьер встретил старого графа. Он был смущен и расстроен. В это утро Наташа сказала ему, что она отказала Болконскому.
– Беда, беда, mon cher, – говорил он Пьеру, – беда с этими девками без матери; уж я так тужу, что приехал. Я с вами откровенен буду. Слышали, отказала жениху, ни у кого не спросивши ничего. Оно, положим, я никогда этому браку очень не радовался. Положим, он хороший человек, но что ж, против воли отца счастья бы не было, и Наташа без женихов не останется. Да всё таки долго уже так продолжалось, да и как же это без отца, без матери, такой шаг! А теперь больна, и Бог знает, что! Плохо, граф, плохо с дочерьми без матери… – Пьер видел, что граф был очень расстроен, старался перевести разговор на другой предмет, но граф опять возвращался к своему горю.
Соня с встревоженным лицом вошла в гостиную.
– Наташа не совсем здорова; она в своей комнате и желала бы вас видеть. Марья Дмитриевна у нее и просит вас тоже.
– Да ведь вы очень дружны с Болконским, верно что нибудь передать хочет, – сказал граф. – Ах, Боже мой, Боже мой! Как всё хорошо было! – И взявшись за редкие виски седых волос, граф вышел из комнаты.
Марья Дмитриевна объявила Наташе о том, что Анатоль был женат. Наташа не хотела верить ей и требовала подтверждения этого от самого Пьера. Соня сообщила это Пьеру в то время, как она через коридор провожала его в комнату Наташи.
Наташа, бледная, строгая сидела подле Марьи Дмитриевны и от самой двери встретила Пьера лихорадочно блестящим, вопросительным взглядом. Она не улыбнулась, не кивнула ему головой, она только упорно смотрела на него, и взгляд ее спрашивал его только про то: друг ли он или такой же враг, как и все другие, по отношению к Анатолю. Сам по себе Пьер очевидно не существовал для нее.
– Он всё знает, – сказала Марья Дмитриевна, указывая на Пьера и обращаясь к Наташе. – Он пускай тебе скажет, правду ли я говорила.
Наташа, как подстреленный, загнанный зверь смотрит на приближающихся собак и охотников, смотрела то на того, то на другого.
– Наталья Ильинична, – начал Пьер, опустив глаза и испытывая чувство жалости к ней и отвращения к той операции, которую он должен был делать, – правда это или не правда, это для вас должно быть всё равно, потому что…
– Так это не правда, что он женат!
– Нет, это правда.
– Он женат был и давно? – спросила она, – честное слово?
Пьер дал ей честное слово.
– Он здесь еще? – спросила она быстро.
– Да, я его сейчас видел.
Она очевидно была не в силах говорить и делала руками знаки, чтобы оставили ее.


Пьер не остался обедать, а тотчас же вышел из комнаты и уехал. Он поехал отыскивать по городу Анатоля Курагина, при мысли о котором теперь вся кровь у него приливала к сердцу и он испытывал затруднение переводить дыхание. На горах, у цыган, у Comoneno – его не было. Пьер поехал в клуб.
В клубе всё шло своим обыкновенным порядком: гости, съехавшиеся обедать, сидели группами и здоровались с Пьером и говорили о городских новостях. Лакей, поздоровавшись с ним, доложил ему, зная его знакомство и привычки, что место ему оставлено в маленькой столовой, что князь Михаил Захарыч в библиотеке, а Павел Тимофеич не приезжали еще. Один из знакомых Пьера между разговором о погоде спросил у него, слышал ли он о похищении Курагиным Ростовой, про которое говорят в городе, правда ли это? Пьер, засмеявшись, сказал, что это вздор, потому что он сейчас только от Ростовых. Он спрашивал у всех про Анатоля; ему сказал один, что не приезжал еще, другой, что он будет обедать нынче. Пьеру странно было смотреть на эту спокойную, равнодушную толпу людей, не знавшую того, что делалось у него в душе. Он прошелся по зале, дождался пока все съехались, и не дождавшись Анатоля, не стал обедать и поехал домой.
Анатоль, которого он искал, в этот день обедал у Долохова и совещался с ним о том, как поправить испорченное дело. Ему казалось необходимо увидаться с Ростовой. Вечером он поехал к сестре, чтобы переговорить с ней о средствах устроить это свидание. Когда Пьер, тщетно объездив всю Москву, вернулся домой, камердинер доложил ему, что князь Анатоль Васильич у графини. Гостиная графини была полна гостей.
Пьер не здороваясь с женою, которую он не видал после приезда (она больше чем когда нибудь ненавистна была ему в эту минуту), вошел в гостиную и увидав Анатоля подошел к нему.
– Ah, Pierre, – сказала графиня, подходя к мужу. – Ты не знаешь в каком положении наш Анатоль… – Она остановилась, увидав в опущенной низко голове мужа, в его блестящих глазах, в его решительной походке то страшное выражение бешенства и силы, которое она знала и испытала на себе после дуэли с Долоховым.
– Где вы – там разврат, зло, – сказал Пьер жене. – Анатоль, пойдемте, мне надо поговорить с вами, – сказал он по французски.
Анатоль оглянулся на сестру и покорно встал, готовый следовать за Пьером.
Пьер, взяв его за руку, дернул к себе и пошел из комнаты.
– Si vous vous permettez dans mon salon, [Если вы позволите себе в моей гостиной,] – шопотом проговорила Элен; но Пьер, не отвечая ей вышел из комнаты.
Анатоль шел за ним обычной, молодцоватой походкой. Но на лице его было заметно беспокойство.
Войдя в свой кабинет, Пьер затворил дверь и обратился к Анатолю, не глядя на него.
– Вы обещали графине Ростовой жениться на ней и хотели увезти ее?
– Мой милый, – отвечал Анатоль по французски (как и шел весь разговор), я не считаю себя обязанным отвечать на допросы, делаемые в таком тоне.
Лицо Пьера, и прежде бледное, исказилось бешенством. Он схватил своей большой рукой Анатоля за воротник мундира и стал трясти из стороны в сторону до тех пор, пока лицо Анатоля не приняло достаточное выражение испуга.
– Когда я говорю, что мне надо говорить с вами… – повторял Пьер.
– Ну что, это глупо. А? – сказал Анатоль, ощупывая оторванную с сукном пуговицу воротника.
– Вы негодяй и мерзавец, и не знаю, что меня воздерживает от удовольствия разможжить вам голову вот этим, – говорил Пьер, – выражаясь так искусственно потому, что он говорил по французски. Он взял в руку тяжелое пресспапье и угрожающе поднял и тотчас же торопливо положил его на место.
– Обещали вы ей жениться?
– Я, я, я не думал; впрочем я никогда не обещался, потому что…
Пьер перебил его. – Есть у вас письма ее? Есть у вас письма? – повторял Пьер, подвигаясь к Анатолю.
Анатоль взглянул на него и тотчас же, засунув руку в карман, достал бумажник.
Пьер взял подаваемое ему письмо и оттолкнув стоявший на дороге стол повалился на диван.
– Je ne serai pas violent, ne craignez rien, [Не бойтесь, я насилия не употреблю,] – сказал Пьер, отвечая на испуганный жест Анатоля. – Письма – раз, – сказал Пьер, как будто повторяя урок для самого себя. – Второе, – после минутного молчания продолжал он, опять вставая и начиная ходить, – вы завтра должны уехать из Москвы.
– Но как же я могу…
– Третье, – не слушая его, продолжал Пьер, – вы никогда ни слова не должны говорить о том, что было между вами и графиней. Этого, я знаю, я не могу запретить вам, но ежели в вас есть искра совести… – Пьер несколько раз молча прошел по комнате. Анатоль сидел у стола и нахмурившись кусал себе губы.
– Вы не можете не понять наконец, что кроме вашего удовольствия есть счастье, спокойствие других людей, что вы губите целую жизнь из того, что вам хочется веселиться. Забавляйтесь с женщинами подобными моей супруге – с этими вы в своем праве, они знают, чего вы хотите от них. Они вооружены против вас тем же опытом разврата; но обещать девушке жениться на ней… обмануть, украсть… Как вы не понимаете, что это так же подло, как прибить старика или ребенка!…
Пьер замолчал и взглянул на Анатоля уже не гневным, но вопросительным взглядом.
– Этого я не знаю. А? – сказал Анатоль, ободряясь по мере того, как Пьер преодолевал свой гнев. – Этого я не знаю и знать не хочу, – сказал он, не глядя на Пьера и с легким дрожанием нижней челюсти, – но вы сказали мне такие слова: подло и тому подобное, которые я comme un homme d'honneur [как честный человек] никому не позволю.
Пьер с удивлением посмотрел на него, не в силах понять, чего ему было нужно.
– Хотя это и было с глазу на глаз, – продолжал Анатоль, – но я не могу…
– Что ж, вам нужно удовлетворение? – насмешливо сказал Пьер.
– По крайней мере вы можете взять назад свои слова. А? Ежели вы хотите, чтоб я исполнил ваши желанья. А?
– Беру, беру назад, – проговорил Пьер и прошу вас извинить меня. Пьер взглянул невольно на оторванную пуговицу. – И денег, ежели вам нужно на дорогу. – Анатоль улыбнулся.
Это выражение робкой и подлой улыбки, знакомой ему по жене, взорвало Пьера.
– О, подлая, бессердечная порода! – проговорил он и вышел из комнаты.
На другой день Анатоль уехал в Петербург.


Пьер поехал к Марье Дмитриевне, чтобы сообщить об исполнении ее желанья – об изгнании Курагина из Москвы. Весь дом был в страхе и волнении. Наташа была очень больна, и, как Марья Дмитриевна под секретом сказала ему, она в ту же ночь, как ей было объявлено, что Анатоль женат, отравилась мышьяком, который она тихонько достала. Проглотив его немного, она так испугалась, что разбудила Соню и объявила ей то, что она сделала. Во время были приняты нужные меры против яда, и теперь она была вне опасности; но всё таки слаба так, что нельзя было думать везти ее в деревню и послано было за графиней. Пьер видел растерянного графа и заплаканную Соню, но не мог видеть Наташи.
Пьер в этот день обедал в клубе и со всех сторон слышал разговоры о попытке похищения Ростовой и с упорством опровергал эти разговоры, уверяя всех, что больше ничего не было, как только то, что его шурин сделал предложение Ростовой и получил отказ. Пьеру казалось, что на его обязанности лежит скрыть всё дело и восстановить репутацию Ростовой.
Он со страхом ожидал возвращения князя Андрея и каждый день заезжал наведываться о нем к старому князю.
Князь Николай Андреич знал через m lle Bourienne все слухи, ходившие по городу, и прочел ту записку к княжне Марье, в которой Наташа отказывала своему жениху. Он казался веселее обыкновенного и с большим нетерпением ожидал сына.
Чрез несколько дней после отъезда Анатоля, Пьер получил записку от князя Андрея, извещавшего его о своем приезде и просившего Пьера заехать к нему.
Князь Андрей, приехав в Москву, в первую же минуту своего приезда получил от отца записку Наташи к княжне Марье, в которой она отказывала жениху (записку эту похитила у княжны Марьи и передала князю m lle Вourienne) и услышал от отца с прибавлениями рассказы о похищении Наташи.
Князь Андрей приехал вечером накануне. Пьер приехал к нему на другое утро. Пьер ожидал найти князя Андрея почти в том же положении, в котором была и Наташа, и потому он был удивлен, когда, войдя в гостиную, услыхал из кабинета громкий голос князя Андрея, оживленно говорившего что то о какой то петербургской интриге. Старый князь и другой чей то голос изредка перебивали его. Княжна Марья вышла навстречу к Пьеру. Она вздохнула, указывая глазами на дверь, где был князь Андрей, видимо желая выразить свое сочувствие к его горю; но Пьер видел по лицу княжны Марьи, что она была рада и тому, что случилось, и тому, как ее брат принял известие об измене невесты.
– Он сказал, что ожидал этого, – сказала она. – Я знаю, что гордость его не позволит ему выразить своего чувства, но всё таки лучше, гораздо лучше он перенес это, чем я ожидала. Видно, так должно было быть…
– Но неужели совершенно всё кончено? – сказал Пьер.
Княжна Марья с удивлением посмотрела на него. Она не понимала даже, как можно было об этом спрашивать. Пьер вошел в кабинет. Князь Андрей, весьма изменившийся, очевидно поздоровевший, но с новой, поперечной морщиной между бровей, в штатском платье, стоял против отца и князя Мещерского и горячо спорил, делая энергические жесты. Речь шла о Сперанском, известие о внезапной ссылке и мнимой измене которого только что дошло до Москвы.
– Теперь судят и обвиняют его (Сперанского) все те, которые месяц тому назад восхищались им, – говорил князь Андрей, – и те, которые не в состоянии были понимать его целей. Судить человека в немилости очень легко и взваливать на него все ошибки другого; а я скажу, что ежели что нибудь сделано хорошего в нынешнее царствованье, то всё хорошее сделано им – им одним. – Он остановился, увидав Пьера. Лицо его дрогнуло и тотчас же приняло злое выражение. – И потомство отдаст ему справедливость, – договорил он, и тотчас же обратился к Пьеру.
– Ну ты как? Все толстеешь, – говорил он оживленно, но вновь появившаяся морщина еще глубже вырезалась на его лбу. – Да, я здоров, – отвечал он на вопрос Пьера и усмехнулся. Пьеру ясно было, что усмешка его говорила: «здоров, но здоровье мое никому не нужно». Сказав несколько слов с Пьером об ужасной дороге от границ Польши, о том, как он встретил в Швейцарии людей, знавших Пьера, и о господине Десале, которого он воспитателем для сына привез из за границы, князь Андрей опять с горячностью вмешался в разговор о Сперанском, продолжавшийся между двумя стариками.
– Ежели бы была измена и были бы доказательства его тайных сношений с Наполеоном, то их всенародно объявили бы – с горячностью и поспешностью говорил он. – Я лично не люблю и не любил Сперанского, но я люблю справедливость. – Пьер узнавал теперь в своем друге слишком знакомую ему потребность волноваться и спорить о деле для себя чуждом только для того, чтобы заглушить слишком тяжелые задушевные мысли.
Когда князь Мещерский уехал, князь Андрей взял под руку Пьера и пригласил его в комнату, которая была отведена для него. В комнате была разбита кровать, лежали раскрытые чемоданы и сундуки. Князь Андрей подошел к одному из них и достал шкатулку. Из шкатулки он достал связку в бумаге. Он всё делал молча и очень быстро. Он приподнялся, прокашлялся. Лицо его было нахмурено и губы поджаты.
– Прости меня, ежели я тебя утруждаю… – Пьер понял, что князь Андрей хотел говорить о Наташе, и широкое лицо его выразило сожаление и сочувствие. Это выражение лица Пьера рассердило князя Андрея; он решительно, звонко и неприятно продолжал: – Я получил отказ от графини Ростовой, и до меня дошли слухи об искании ее руки твоим шурином, или тому подобное. Правда ли это?
– И правда и не правда, – начал Пьер; но князь Андрей перебил его.
– Вот ее письма и портрет, – сказал он. Он взял связку со стола и передал Пьеру.
– Отдай это графине… ежели ты увидишь ее.
– Она очень больна, – сказал Пьер.
– Так она здесь еще? – сказал князь Андрей. – А князь Курагин? – спросил он быстро.
– Он давно уехал. Она была при смерти…
– Очень сожалею об ее болезни, – сказал князь Андрей. – Он холодно, зло, неприятно, как его отец, усмехнулся.
– Но господин Курагин, стало быть, не удостоил своей руки графиню Ростову? – сказал князь Андрей. Он фыркнул носом несколько раз.
– Он не мог жениться, потому что он был женат, – сказал Пьер.
Князь Андрей неприятно засмеялся, опять напоминая своего отца.
– А где же он теперь находится, ваш шурин, могу ли я узнать? – сказал он.
– Он уехал в Петер…. впрочем я не знаю, – сказал Пьер.
– Ну да это всё равно, – сказал князь Андрей. – Передай графине Ростовой, что она была и есть совершенно свободна, и что я желаю ей всего лучшего.
Пьер взял в руки связку бумаг. Князь Андрей, как будто вспоминая, не нужно ли ему сказать еще что нибудь или ожидая, не скажет ли чего нибудь Пьер, остановившимся взглядом смотрел на него.
– Послушайте, помните вы наш спор в Петербурге, – сказал Пьер, помните о…
– Помню, – поспешно отвечал князь Андрей, – я говорил, что падшую женщину надо простить, но я не говорил, что я могу простить. Я не могу.
– Разве можно это сравнивать?… – сказал Пьер. Князь Андрей перебил его. Он резко закричал:
– Да, опять просить ее руки, быть великодушным, и тому подобное?… Да, это очень благородно, но я не способен итти sur les brisees de monsieur [итти по стопам этого господина]. – Ежели ты хочешь быть моим другом, не говори со мною никогда про эту… про всё это. Ну, прощай. Так ты передашь…
Пьер вышел и пошел к старому князю и княжне Марье.
Старик казался оживленнее обыкновенного. Княжна Марья была такая же, как и всегда, но из за сочувствия к брату, Пьер видел в ней радость к тому, что свадьба ее брата расстроилась. Глядя на них, Пьер понял, какое презрение и злобу они имели все против Ростовых, понял, что нельзя было при них даже и упоминать имя той, которая могла на кого бы то ни было променять князя Андрея.
За обедом речь зашла о войне, приближение которой уже становилось очевидно. Князь Андрей не умолкая говорил и спорил то с отцом, то с Десалем, швейцарцем воспитателем, и казался оживленнее обыкновенного, тем оживлением, которого нравственную причину так хорошо знал Пьер.


В этот же вечер, Пьер поехал к Ростовым, чтобы исполнить свое поручение. Наташа была в постели, граф был в клубе, и Пьер, передав письма Соне, пошел к Марье Дмитриевне, интересовавшейся узнать о том, как князь Андрей принял известие. Через десять минут Соня вошла к Марье Дмитриевне.
– Наташа непременно хочет видеть графа Петра Кирилловича, – сказала она.
– Да как же, к ней что ль его свести? Там у вас не прибрано, – сказала Марья Дмитриевна.
– Нет, она оделась и вышла в гостиную, – сказала Соня.
Марья Дмитриевна только пожала плечами.
– Когда это графиня приедет, измучила меня совсем. Ты смотри ж, не говори ей всего, – обратилась она к Пьеру. – И бранить то ее духу не хватает, так жалка, так жалка!
Наташа, исхудавшая, с бледным и строгим лицом (совсем не пристыженная, какою ее ожидал Пьер) стояла по середине гостиной. Когда Пьер показался в двери, она заторопилась, очевидно в нерешительности, подойти ли к нему или подождать его.
Пьер поспешно подошел к ней. Он думал, что она ему, как всегда, подаст руку; но она, близко подойдя к нему, остановилась, тяжело дыша и безжизненно опустив руки, совершенно в той же позе, в которой она выходила на середину залы, чтоб петь, но совсем с другим выражением.
– Петр Кирилыч, – начала она быстро говорить – князь Болконский был вам друг, он и есть вам друг, – поправилась она (ей казалось, что всё только было, и что теперь всё другое). – Он говорил мне тогда, чтобы обратиться к вам…
Пьер молча сопел носом, глядя на нее. Он до сих пор в душе своей упрекал и старался презирать ее; но теперь ему сделалось так жалко ее, что в душе его не было места упреку.
– Он теперь здесь, скажите ему… чтобы он прост… простил меня. – Она остановилась и еще чаще стала дышать, но не плакала.
– Да… я скажу ему, – говорил Пьер, но… – Он не знал, что сказать.
Наташа видимо испугалась той мысли, которая могла притти Пьеру.
– Нет, я знаю, что всё кончено, – сказала она поспешно. – Нет, это не может быть никогда. Меня мучает только зло, которое я ему сделала. Скажите только ему, что я прошу его простить, простить, простить меня за всё… – Она затряслась всем телом и села на стул.
Еще никогда не испытанное чувство жалости переполнило душу Пьера.
– Я скажу ему, я всё еще раз скажу ему, – сказал Пьер; – но… я бы желал знать одно…
«Что знать?» спросил взгляд Наташи.
– Я бы желал знать, любили ли вы… – Пьер не знал как назвать Анатоля и покраснел при мысли о нем, – любили ли вы этого дурного человека?
– Не называйте его дурным, – сказала Наташа. – Но я ничего – ничего не знаю… – Она опять заплакала.
И еще больше чувство жалости, нежности и любви охватило Пьера. Он слышал как под очками его текли слезы и надеялся, что их не заметят.
– Не будем больше говорить, мой друг, – сказал Пьер.
Так странно вдруг для Наташи показался этот его кроткий, нежный, задушевный голос.
– Не будем говорить, мой друг, я всё скажу ему; но об одном прошу вас – считайте меня своим другом, и ежели вам нужна помощь, совет, просто нужно будет излить свою душу кому нибудь – не теперь, а когда у вас ясно будет в душе – вспомните обо мне. – Он взял и поцеловал ее руку. – Я счастлив буду, ежели в состоянии буду… – Пьер смутился.


Источник — «http://wiki-org.ru/wiki/index.php?title=Репрессии_в_РККА_1937—1938&oldid=80431810»