Южный Вьетнам
| Республика Вьетнам | |||||||||
| Việt Nam Cộng hòa | |||||||||
| Республика | |||||||||
| |||||||||
|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|
| |||||||||
| Девиз Родина, справедливость, единство | |||||||||
| |||||||||
| Столица | Сайгон | ||||||||
| Язык(и) | вьетнамский | ||||||||
| Денежная единица | Южновьетнамский донг | ||||||||
| Площадь | 173 809 км² | ||||||||
| Население | 19,4 млн | ||||||||
| Форма правления | Республика | ||||||||
Южный Вьетнам — распространённое в литературе наименование сменявших друг друга государств, существовавших в 1954—1976 (фактически до 1975) в части современного Вьетнама южнее 17 параллели (р. Бенхай). Наименования государств:
- 1954—1955: Государство Вьетнам (Quốc gia Việt Nam) — (с 1949 по 1954 существовало на всей вьетнамской территории)
- 1955—1975: Республика Вьетнам (Việt Nam Cộng Hòa)
- 1975—1976: Республика Южный Вьетнам (Cộng Hòa Miền Nam Việt Nam).
Столицей «Южного Вьетнама» был город Сайгон (ныне Хошимин).
Содержание
История
Существовало несколько причин того, почему Южный Вьетнам отделился от Северного. Прежде всего, эта территория позднее всего была присоединена к историческому Вьетнамскому государству, и большинство населения здесь составляли не вьетнамцы, а национальные меньшинства — мыонги и мон-кхмерские народности. В связи с этим Франция относительно легко оккупировала эту часть Вьетнама в XIX веке. В то время как Аннам (центральный Вьетнам) и Тонкин (северный Вьетнам) имели статус протекторатов, южный Вьетнам являлся колонией Кохинхина и от него даже избирались депутаты во французский парламент. Поэтому французские интересы здесь были сильнее, чем в остальной части Вьетнама, и по окончании Второй мировой войны французы приложили все усилия, чтобы не допустить на эту территорию партизан из Северного Вьетнама. В 1949 году на юге Вьетнама было провозглашено государство, формальным правителем которого был вьетнамский император Бао Дай из династии Нгуен, фактически же в нём управляла французская колониальная администрация. В 1954 году согласно Женевским соглашениям произошло временное разделение Вьетнама (до проведения всеобщих выборов), при этом около 1 млн католиков из Северного Вьетнама бежало на юг.
Южновьетнамское правительство, однако, столкнулось с неспособностью полностью контролировать страну, на территории которой боролись различные религиозные и террористические группировки. Французов на территории Южного Вьетнама сменили американцы, однако весьма непоследовательная политика США как в отношении Южного Вьетнама, так и при ведении войны против Северного Вьетнама, привела к росту антиамериканских настроений и утрате авторитета южновьетнамским правительством, в котором периодически происходили перевороты.
Важное значение в оценке войны во Вьетнаме имеет тот факт, что правительство ДРВ не признавало факт существования на юге отдельного независимого государства, указывая, что его провозглашение противоречит Женевским соглашениям. В связи с этим до настоящего времени объединенный Вьетнам и США по разному трактуют события того периода, расценивая их соответственно как национально-освободительную борьбу за освобождение оккупированной части страны и агрессию социалистического государства против американского союзника.
Война между Северным Вьетнамом и партизанами Южного Вьетнама с одной стороны и США и правительством Южного Вьетнама с другой стороны формально закончилась в 1973 году подписанием Парижских мирных соглашений, после которых американские войска были выведены из Южного Вьетнама. Однако северовьетнамская армия в нарушение данных соглашений продолжила ведение боевых действий с целью свергнуть южновьетнамский режим. В марте—апреле 1975 года в результате широкомасштабного наступления эта цель была достигнута. Новое правительство было полностью подконтрольно северовьетнамской администрации, и в 1976 году было объявлено об объединении Южного и Северного Вьетнама в единую Социалистическую республику Вьетнам.
Лидеры Южного Вьетнама
- Нго Динь Зьем (1955—1963)
- Зыонг Ван Минь (1963—1964, 1975)
- Нгуен Кхань (1964)
- Нгуен Ван Тхиеу (1965—1975)
- Чан Ван Хыонг (1975)
См. также
- Вьетнам
- Северный Вьетнам
- Экономика Южного Вьетнама
- Армия Южного Вьетнама
- Буддийский кризис в Южном Вьетнаме
| ||||||||||||||||||||||||||||||
Напишите отзыв о статье "Южный Вьетнам"
Отрывок, характеризующий Южный Вьетнам
– Il pourra marcher, que diable! – сказал капитан. – Filez, filez, [Он пойдет, черт возьми! Проходите, проходите] – продолжал он приговаривать, не глядя на Пьера.– Mais non, il est a l'agonie… [Да нет же, он умирает…] – начал было Пьер.
– Voulez vous bien?! [Пойди ты к…] – злобно нахмурившись, крикнул капитан.
Драм да да дам, дам, дам, трещали барабаны. И Пьер понял, что таинственная сила уже вполне овладела этими людьми и что теперь говорить еще что нибудь было бесполезно.
Пленных офицеров отделили от солдат и велели им идти впереди. Офицеров, в числе которых был Пьер, было человек тридцать, солдатов человек триста.
Пленные офицеры, выпущенные из других балаганов, были все чужие, были гораздо лучше одеты, чем Пьер, и смотрели на него, в его обуви, с недоверчивостью и отчужденностью. Недалеко от Пьера шел, видимо, пользующийся общим уважением своих товарищей пленных, толстый майор в казанском халате, подпоясанный полотенцем, с пухлым, желтым, сердитым лицом. Он одну руку с кисетом держал за пазухой, другою опирался на чубук. Майор, пыхтя и отдуваясь, ворчал и сердился на всех за то, что ему казалось, что его толкают и что все торопятся, когда торопиться некуда, все чему то удивляются, когда ни в чем ничего нет удивительного. Другой, маленький худой офицер, со всеми заговаривал, делая предположения о том, куда их ведут теперь и как далеко они успеют пройти нынешний день. Чиновник, в валеных сапогах и комиссариатской форме, забегал с разных сторон и высматривал сгоревшую Москву, громко сообщая свои наблюдения о том, что сгорело и какая была та или эта видневшаяся часть Москвы. Третий офицер, польского происхождения по акценту, спорил с комиссариатским чиновником, доказывая ему, что он ошибался в определении кварталов Москвы.
– О чем спорите? – сердито говорил майор. – Николы ли, Власа ли, все одно; видите, все сгорело, ну и конец… Что толкаетесь то, разве дороги мало, – обратился он сердито к шедшему сзади и вовсе не толкавшему его.
– Ай, ай, ай, что наделали! – слышались, однако, то с той, то с другой стороны голоса пленных, оглядывающих пожарища. – И Замоскворечье то, и Зубово, и в Кремле то, смотрите, половины нет… Да я вам говорил, что все Замоскворечье, вон так и есть.
– Ну, знаете, что сгорело, ну о чем же толковать! – говорил майор.
Проходя через Хамовники (один из немногих несгоревших кварталов Москвы) мимо церкви, вся толпа пленных вдруг пожалась к одной стороне, и послышались восклицания ужаса и омерзения.
– Ишь мерзавцы! То то нехристи! Да мертвый, мертвый и есть… Вымазали чем то.
Пьер тоже подвинулся к церкви, у которой было то, что вызывало восклицания, и смутно увидал что то, прислоненное к ограде церкви. Из слов товарищей, видевших лучше его, он узнал, что это что то был труп человека, поставленный стоймя у ограды и вымазанный в лице сажей…
– Marchez, sacre nom… Filez… trente mille diables… [Иди! иди! Черти! Дьяволы!] – послышались ругательства конвойных, и французские солдаты с новым озлоблением разогнали тесаками толпу пленных, смотревшую на мертвого человека.
По переулкам Хамовников пленные шли одни с своим конвоем и повозками и фурами, принадлежавшими конвойным и ехавшими сзади; но, выйдя к провиантским магазинам, они попали в середину огромного, тесно двигавшегося артиллерийского обоза, перемешанного с частными повозками.
У самого моста все остановились, дожидаясь того, чтобы продвинулись ехавшие впереди. С моста пленным открылись сзади и впереди бесконечные ряды других двигавшихся обозов. Направо, там, где загибалась Калужская дорога мимо Нескучного, пропадая вдали, тянулись бесконечные ряды войск и обозов. Это были вышедшие прежде всех войска корпуса Богарне; назади, по набережной и через Каменный мост, тянулись войска и обозы Нея.
Войска Даву, к которым принадлежали пленные, шли через Крымский брод и уже отчасти вступали в Калужскую улицу. Но обозы так растянулись, что последние обозы Богарне еще не вышли из Москвы в Калужскую улицу, а голова войск Нея уже выходила из Большой Ордынки.
Пройдя Крымский брод, пленные двигались по нескольку шагов и останавливались, и опять двигались, и со всех сторон экипажи и люди все больше и больше стеснялись. Пройдя более часа те несколько сот шагов, которые отделяют мост от Калужской улицы, и дойдя до площади, где сходятся Замоскворецкие улицы с Калужскою, пленные, сжатые в кучу, остановились и несколько часов простояли на этом перекрестке. Со всех сторон слышался неумолкаемый, как шум моря, грохот колес, и топот ног, и неумолкаемые сердитые крики и ругательства. Пьер стоял прижатый к стене обгорелого дома, слушая этот звук, сливавшийся в его воображении с звуками барабана.
Несколько пленных офицеров, чтобы лучше видеть, влезли на стену обгорелого дома, подле которого стоял Пьер.
– Народу то! Эка народу!.. И на пушках то навалили! Смотри: меха… – говорили они. – Вишь, стервецы, награбили… Вон у того то сзади, на телеге… Ведь это – с иконы, ей богу!.. Это немцы, должно быть. И наш мужик, ей богу!.. Ах, подлецы!.. Вишь, навьючился то, насилу идет! Вот те на, дрожки – и те захватили!.. Вишь, уселся на сундуках то. Батюшки!.. Подрались!..
– Так его по морде то, по морде! Этак до вечера не дождешься. Гляди, глядите… а это, верно, самого Наполеона. Видишь, лошади то какие! в вензелях с короной. Это дом складной. Уронил мешок, не видит. Опять подрались… Женщина с ребеночком, и недурна. Да, как же, так тебя и пропустят… Смотри, и конца нет. Девки русские, ей богу, девки! В колясках ведь как покойно уселись!
Опять волна общего любопытства, как и около церкви в Хамовниках, надвинула всех пленных к дороге, и Пьер благодаря своему росту через головы других увидал то, что так привлекло любопытство пленных. В трех колясках, замешавшихся между зарядными ящиками, ехали, тесно сидя друг на друге, разряженные, в ярких цветах, нарумяненные, что то кричащие пискливыми голосами женщины.
С той минуты как Пьер сознал появление таинственной силы, ничто не казалось ему странно или страшно: ни труп, вымазанный для забавы сажей, ни эти женщины, спешившие куда то, ни пожарища Москвы. Все, что видел теперь Пьер, не производило на него почти никакого впечатления – как будто душа его, готовясь к трудной борьбе, отказывалась принимать впечатления, которые могли ослабить ее.
