Республика Наталь

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Республика Наталь
африк. Natalia Republiek
1839 — 1843


Флаг республики Наталь

Республика Наталь до захвата Британией и присоединения к Зулуленду
Столица Питермарицбург
Язык(и) африкаанс
Форма правления республика
История
 -  1839 год Образовано
 -  1843 год Ликвидировано британцами
Южно-Африканский Союз
К:Появились в 1839 годуК:Исчезли в 1843 году

Респу́блика Ната́ль (африк. Natalia Republiek) — государство буров, существовавшее с 1839 по 1843 годы в южной части нынешней провинции ЮАР Квазулу-Натал. Граничило с Капской колонией и государством зулусов.

Первые буры появились на территории Наталя в октябре 1837 года, после того, как началось переселение буров из Капской колонии на северо-восток; их возглавлял Пит Ретиф. Правитель зулусов, Дингане (также известный как Дингаан), сначала согласился выделить им землю и 4 февраля 1838 года подписал акт о передаче части своих владений бурам; но уже через 2 дня Ретиф и 66 его спутников были убиты по приказу Дингане. После этого зулусы начали уничтожать всех буров, находящихся в Натале, и в течение недели после гибели Ретифа убили около 600 человек; так началась война буров с зулусами. Вскоре на помощь бурам прибыло подкрепление, и в декабре отряд из 460 человек под командованием Андриса Преториуса направились во владения зулусов с целью отомстить. 16 декабря 1838 года они были атакованы отрядом из 10000 зулусов на реке Нкоме; произошла битва, известная как битва на Кровавой реке, в которой зулусы, не имеющие огнестрельного оружия и вооружённые только копьями, потеряли около 3000 человек, в то время как отряд Преториуса — ни одного человека. Зулусы были полностью разгромлены.

12 октября 1839 года была провозглашена республика Наталь, столицей которой стал Питермарицбург, названный так в честь убитых лидеров буров — Питера Ретифа и Герхарда Марица. Поселенцы отказались от идеи завоевания зулусов, оставив им территорию к северо-востоку от занятой бурами, известную как Зулуленд. Они заключили союз со сводным братом Дингане, Мпанде, и поддержали его в борьбе с Дингане за власть; вскоре Дингане был побеждён и погиб, а в январе 1840 года Мпанде, ставший новым королём зулусов, заключил союз с Наталем.

Буры объявили Наталь независимым государством, законодательным органом власти которого был фольксрад, состоящий из 24 членов; президент и правительство менялось каждые 3 месяца. Премьер-министром республики стал Преториус. Поселенцы заключили союз с двумя соседними общинами буров, обосновавшимися в Винбурге и Почефструме. Тем не менее, Великобритания отказалась признавать независимость нового государства; после длившихся несколько лет переговоров с британскими представителями власти Наталя согласились перейти под управление Британии. 4 мая 1843 года Наталь был провозглашён британской колонией, к которой вскоре был присоединён Зулуленд. Многие буры переселились на север, где основали Республику Трансвааль и Оранжевую республику; к концу 1843 года в Натале оставалось не более 500 голландских семей.





История

Появление европейских поселений и первые неудачи

Первых бурских эмигрантов, прибывших сюда, возглавлял Питер Ретиф (ок. 1780—1838 г.г.), гугенот по происхождению. Ранее он проживал на восточной границе Капской колонии и серьёзно пострадал в колониальных войнах. Пройдя почти через пустынные районы вверх, Ретиф прибыл в бухту в октябре 1837 года. Во время этого путешествия он выбрал место для столицы будущего государства, которое он задумал утвердить здесь. Он прибыл оттуда к Дингане, королю зулусов, с целью заключения договора об аренде этой территории голландскими фермерами. Дингаан согласился при условии, что буры за это вернут ему похищенный главой племени тлоква скот. Эту задачу Ретиф выполнил, и с помощью миссионера отца Ф. Оуэна, жившего в лачуге у Дингане, акт об аренде был составлен на английском языке и подписан Дингане и Ретифом 4 февраля 1838 года

Через два дня после подписания соглашения Ретиф и всё его окружение, 66 белых, кроме слуг-готтентотов, были предательски убиты по приказу Дингаана. Король зулусов приказал своим воинам убить всех буров, которые вошли в Наталь. Зулусские силы пересекли Тугелу в тот же день, и первые бурские отряды были уничтожены на месте, где сегодня стоит город Вэнен. Название переводится как «плач» или «плакать» — этот город назвали так, чтобы почтить погибших. Другие фермеры поспешно вооружились и смогли отразить нападение зулусов. Нападавшие получили серьёзные потери в битве у реки Бушменов. Однако через неделю после убийства Ретифа ещё 600 бурских мужчин, женщин и детей были убиты зулусами.

Английские поселенцы в бухте, узнав о нападении на буров, были полны решимости совершить акцию возмездия за убитых. Около 20 человек под командованием Роберта Биггара и в сопровождении 700 дружественных зулусов пересекли устье реки Тугела. В ожесточённом бою 17 апреля мощными силами противника англичане были разбиты, и только четыре европейца смогли вернуться в залив. Преследуемые зулусами, все жители Дурбана, которые выжили, вынуждены были на время спрятаться на судне, расположенном в гавани. После ухода зулусов менее 20 англичан вернулись жить в порт. Миссионеры, охотники и купцы вернулись к Кейптауну.

В то же время буры, которые отразили атаки зулусов на их фермы, присоединились к другим с Драконовых гор. И около 400 человек во главе с Хендриком Потгитером и Питом Ойсом пошли в поход на Дингане. Однако 11 апреля они натолкнулись на засаду зулусов и с трудом ушли от них. Но был убит сам Пит Ойс и его 15-летний сын Дирк, ехавший рядом с ним.

Битва на Кровавой реке

Бурские фермеры оказались в ужасном положении, но до конца года получили подкрепление, и в декабре 460 человек во главе с бурским генералом Андрисом Преториусом провели акцию возмездия против зулусов. В воскресенье 16 декабря на реке Умслатос они подверглись нападению со стороны более чем 10 000 зулусов. Буры имели огнестрельное оружие, и в этом было их преимущество над зулусами. После трёхчасового боя зулусы были уничтожены. Они потеряли тысячи убитыми, в то время как из буров никто не погиб.

Британцы в порту Наталь (ныне Дурбан)

Вернувшись на юг, Преториус и его отряды были удивлены, узнав, что Порт-Наталь был оккупирован 4 декабря 72-м горным отрядом, который был послан туда с Капской колонии. Фермеры-мигранты с согласия англичан в Порте-Натале в мае 1838 года выпустили воззвание о владении портом. Это произошло после пассивного разрешения губернатора Капской колонии (генерал-майора сэра Джорджа Нейпира), по которому эмигрантов приглашали вернуться в колонию, но при условии, если порт будет во владении британского военного флота. Закрепление оккупации порта британским правительством не имело целью превратить Наталь в британскую колонию — просто Англия хотела предотвратить создание независимой бурской республики на побережье из гавани. Пробыв в порту чуть больше года, горные отряды были выведены в канун Рождества 1839 года.

Правительство республики Наталь

Внутреннее устройство

Между тем буры основали Питермарицбург, названный в честь своего убитого лидера Пита Ретифа и умершего лидера Герхарда Марица, сделав город своей столицей и местом пребывания фольксрада. В то время бурское сообщество управляло делами с осторожностью и мудростью, чем создало крепкое государство. Но их нетерпение к контролю, исходившему от правительства, привело к катастрофическим последствиям. Законодательная власть существовала лишь номинально и была представлена фольксрадом (состоявшим из 24-х членов), в то время как президент и правительство менялись каждые три месяца. Но каждый раз даже по мелким вопросам созывались совещания «Het publiek», то есть всех тех, кто имел право голоса. На этих совещаниях принимали или отвергали решения, но на них зачастую творилась полная анархия.

Территориальная политика

Хотя буры разбили зулусов в бою, те не были покорены или подчинены, поскольку они продолжали существовать в качестве отдельной группы со своим собственным правлением в пределах своей территории на севере и востоке, в районе, известном как Зулуленд. Буры сделали свою власть в Натале абсолютной, в то время когда они присоединились к Мпанде (Панде), сводному брату Дингаане, в его походе на короля зулусов. Дингаане был полностью разбит и вскоре погиб, Мпанде стал царём вместо него по протекции буров. Буры в союзе с Мпанде, новым королём, сохранили мир между бурами и зулусами, что позволило утвердить спокойствие и стабильность в республике Наталь.

Несмотря на своё неопределённое внутреннее положение, поселенцы планировали расширять территории. Они, будучи в символическом подчинении власти, поселились в Винбурге и Почефструме. Буры объявили себя свободным и независимым государством под названием «Республика Порт-Наталь и сопредельных территорий» в сентябре 1840 года и ждали от сэра Джорджа Нейпира в Капской колонии признания их независимости от Великобритании.

Сэр Джордж, не имея точных инструкций из Англии, не мог дать окончательного ответа, но он был благосклонен к фермерам Наталя. Это чувство было, однако, изменено тем, что он начал считать неоправданным нападение в декабре 1840 года на племя коса на юге Капской колонии. Через некоторое время он получил депешу из Лондона, что королева «не может признать независимость своих собственных подданных, однако что поселение торговцев и фермеров могут существовать на тех же условиях, что и любое другое британское поселение, то есть с расквартированием сил, для того чтобы исключить возможность вмешательства в дела республики Наталь или её включения во владения другого европейского государства». Об этом решении сэр Джордж сообщил фольксраду в сентябре 1841 года.

Британское и голландское влияние

Согласно договорённости, буры могли легко получить преимущества самоуправления с учётом признания британского владычества, наряду с преимуществами военной защиты. Буры, однако, сильно возмущались, что они не смогут отказаться от британского гражданства, но за пределами британских владений они могли отбросить инициативы Нейпира.

Нейпир, следовательно, 2 декабря 1841 года издал воззвание, в котором заявил, что в результате отказа фермеров быть британскими подданными и их отношения к племени коса он намерен возобновить военную оккупацию Порт-Наталя. На это заявление ответил 21 февраля 1842 года Н. Бошофф (впоследствии президент Оранжевого Свободного государства). В этом ответе фермеры приписывали все свои беды одной причине, а именно — отсутствию представительного правительства. Также они протестовали против британской оккупации.

Инцидент, который произошёл сразу же после этих событий, побудил буров упираться в своём несогласии с Великобританией. В марте 1842 года голландское судно, отправленное Г. Г. Oхригом, купцом из Амстердама, который сочувствовал фермерам-мигрантам, достигло Порт-Наталя, и его капитан И. Смелекамп (человек, впоследствии сыгравший свою роль в ранней истории Трансвааля и Оранжевого Свободного государства) заключил договор с фольксрадом, который обеспечивал покровительство Нидерландов. Буры республики Наталь считали Нидерланды одной из великих держав Европы, которая способна помочь им в борьбе против Англии.

Переход к колониальному статусу

Инициатива Нейпира

Британское правительство ещё не определилось относительно своей политики по Наталю. В апреле 1842 года лорд Стэнли (затем 14-й граф Дерби), министр колоний, написал сэру Джорджу Нейпиру, что создание колонии у Наталя имеет малые выгоды и перспективы, но в то же время отметил, что претензии эмигрантов рассматривать их как независимое сообщество не могут быть приняты. Различные мероприятия были предложены, но они ещё больше ухудшили ситуацию.

Нейпир взял инициативу на себя и направил полковника Т. Чарльтона Смита с гарнизоном занять Порт-Наталь. Гарнизон прибыл 4 мая 1842 года, но натолкнулся на требования буров, что англичане должны уйти. Капитан Смит решили напасть на буров, прежде чем они смогли бы организовать дополнительную поддержку, которую они ожидали. В полночь на 23/24 мая британские войска атаковали хорошо защищённое село Конгела. Атака провалилась, и Смит вынужден был отступить в свой лагерь, где он был окружён 26 июня 1842 года. Но осада была снята с помощью сил подполковника А. Клоэ.

Аннексия

Наконец, в знак уважения к назойливым просьбам сэра Джорджа Нейпира от 13 декабря, лорд Стэнли согласился на то, что Наталь станет британской колонией. Институты, насколько это возможно, должны были существовать в соответствии с пожеланиями народа, но основным условием было то, что они должны существовать на основе отсутствия дискриминации по отличиям цвета кожи, происхождения, языка или вероисповедания.

Сэр Джордж затем назначил Генри Клоэ (брата полковника Джосиаса Клоэ) специальным комиссаром для того, чтобы разъяснить фольксраду решение правительства. У натальских буров существовала сильная партия, которая решительно выступила против англичан, и она была усилена многочисленными бурскими отрядами, прибывшими из Винбурга и Почефструма. Комендант Ян Мокке из Винбурга (который помогал вести осаду капитана Смита в Дурбане) и другие лица «партии войны» пытались заставить фольксрад не принимать британский план. Они также создали план убийства Преториуса, Бошоффа и других лидеров, которые в то время считали, что единственный способ прекратить анархию в стране — это принятие британского подданства.

Расширение колонии

В этих обстоятельствах задача сэра Генри Клоэ было одной из самых трудных. Он вёл себя очень тактично и успокоил жителей Винбурга и Почефструма, заявив, что северная граница Наталя будет пролегать по Драконовым горам. 8 августа 1843 года натальский фольксрад единогласно согласился на условия, предложенные лордом Стэнли. Многие буры, которые не признали британского правления, перешли горы, и на новых местах появились Оранжевое Свободное государство и Трансвааль. В конце 1843 года в Натале оставалось не более 500 голландских семей.

Клоэ, прежде чем вернуться в Кейптаун, посетил Мпанде и получил от него ценную уступку. До сих пор река Тугела от истока до устья была границей между Наталем и Зулулендом. Мпанде отдал Наталю всю территорию между реками Буффало и Тугела.

Последствия

Провозглашённая британской колонией Наталь в 1843 году, она стала частью Капской колонии в 1844 году. Однако она не была колонией фактически до конца 1845 года, пока не было установлено эффективное правление во главе с вице-губернатором Мартином Уэстом, Наталь стал одной из четырёх главных провинций Южной Африки. Сегодня здесь существует провинция Квазулу-Натал. В этой провинции, как и раньше, проживают зулусы, но здесь также существует многочисленное индусское меньшинство. Белые африканеры и потомки британских поселенцев живут на севере, преимущественно в городах.

Напишите отзыв о статье "Республика Наталь"

Ссылки

  • [liberea.gerodot.ru/neoglot/natalre.htm Республика Наталь] в Либерее «Нового Геродота».

Отрывок, характеризующий Республика Наталь

– Прощай, душа моя, – сказала она графине, которая провожала ее до двери, – пожелай мне успеха, – прибавила она шопотом от сына.
– Вы к графу Кириллу Владимировичу, ma chere? – сказал граф из столовой, выходя тоже в переднюю. – Коли ему лучше, зовите Пьера ко мне обедать. Ведь он у меня бывал, с детьми танцовал. Зовите непременно, ma chere. Ну, посмотрим, как то отличится нынче Тарас. Говорит, что у графа Орлова такого обеда не бывало, какой у нас будет.


– Mon cher Boris, [Дорогой Борис,] – сказала княгиня Анна Михайловна сыну, когда карета графини Ростовой, в которой они сидели, проехала по устланной соломой улице и въехала на широкий двор графа Кирилла Владимировича Безухого. – Mon cher Boris, – сказала мать, выпрастывая руку из под старого салопа и робким и ласковым движением кладя ее на руку сына, – будь ласков, будь внимателен. Граф Кирилл Владимирович всё таки тебе крестный отец, и от него зависит твоя будущая судьба. Помни это, mon cher, будь мил, как ты умеешь быть…
– Ежели бы я знал, что из этого выйдет что нибудь, кроме унижения… – отвечал сын холодно. – Но я обещал вам и делаю это для вас.
Несмотря на то, что чья то карета стояла у подъезда, швейцар, оглядев мать с сыном (которые, не приказывая докладывать о себе, прямо вошли в стеклянные сени между двумя рядами статуй в нишах), значительно посмотрев на старенький салоп, спросил, кого им угодно, княжен или графа, и, узнав, что графа, сказал, что их сиятельству нынче хуже и их сиятельство никого не принимают.
– Мы можем уехать, – сказал сын по французски.
– Mon ami! [Друг мой!] – сказала мать умоляющим голосом, опять дотрогиваясь до руки сына, как будто это прикосновение могло успокоивать или возбуждать его.
Борис замолчал и, не снимая шинели, вопросительно смотрел на мать.
– Голубчик, – нежным голоском сказала Анна Михайловна, обращаясь к швейцару, – я знаю, что граф Кирилл Владимирович очень болен… я затем и приехала… я родственница… Я не буду беспокоить, голубчик… А мне бы только надо увидать князя Василия Сергеевича: ведь он здесь стоит. Доложи, пожалуйста.
Швейцар угрюмо дернул снурок наверх и отвернулся.
– Княгиня Друбецкая к князю Василию Сергеевичу, – крикнул он сбежавшему сверху и из под выступа лестницы выглядывавшему официанту в чулках, башмаках и фраке.
Мать расправила складки своего крашеного шелкового платья, посмотрелась в цельное венецианское зеркало в стене и бодро в своих стоптанных башмаках пошла вверх по ковру лестницы.
– Mon cher, voue m'avez promis, [Мой друг, ты мне обещал,] – обратилась она опять к Сыну, прикосновением руки возбуждая его.
Сын, опустив глаза, спокойно шел за нею.
Они вошли в залу, из которой одна дверь вела в покои, отведенные князю Василью.
В то время как мать с сыном, выйдя на середину комнаты, намеревались спросить дорогу у вскочившего при их входе старого официанта, у одной из дверей повернулась бронзовая ручка и князь Василий в бархатной шубке, с одною звездой, по домашнему, вышел, провожая красивого черноволосого мужчину. Мужчина этот был знаменитый петербургский доктор Lorrain.
– C'est donc positif? [Итак, это верно?] – говорил князь.
– Mon prince, «errare humanum est», mais… [Князь, человеку ошибаться свойственно.] – отвечал доктор, грассируя и произнося латинские слова французским выговором.
– C'est bien, c'est bien… [Хорошо, хорошо…]
Заметив Анну Михайловну с сыном, князь Василий поклоном отпустил доктора и молча, но с вопросительным видом, подошел к ним. Сын заметил, как вдруг глубокая горесть выразилась в глазах его матери, и слегка улыбнулся.
– Да, в каких грустных обстоятельствах пришлось нам видеться, князь… Ну, что наш дорогой больной? – сказала она, как будто не замечая холодного, оскорбительного, устремленного на нее взгляда.
Князь Василий вопросительно, до недоумения, посмотрел на нее, потом на Бориса. Борис учтиво поклонился. Князь Василий, не отвечая на поклон, отвернулся к Анне Михайловне и на ее вопрос отвечал движением головы и губ, которое означало самую плохую надежду для больного.
– Неужели? – воскликнула Анна Михайловна. – Ах, это ужасно! Страшно подумать… Это мой сын, – прибавила она, указывая на Бориса. – Он сам хотел благодарить вас.
Борис еще раз учтиво поклонился.
– Верьте, князь, что сердце матери никогда не забудет того, что вы сделали для нас.
– Я рад, что мог сделать вам приятное, любезная моя Анна Михайловна, – сказал князь Василий, оправляя жабо и в жесте и голосе проявляя здесь, в Москве, перед покровительствуемою Анною Михайловной еще гораздо большую важность, чем в Петербурге, на вечере у Annette Шерер.
– Старайтесь служить хорошо и быть достойным, – прибавил он, строго обращаясь к Борису. – Я рад… Вы здесь в отпуску? – продиктовал он своим бесстрастным тоном.
– Жду приказа, ваше сиятельство, чтоб отправиться по новому назначению, – отвечал Борис, не выказывая ни досады за резкий тон князя, ни желания вступить в разговор, но так спокойно и почтительно, что князь пристально поглядел на него.
– Вы живете с матушкой?
– Я живу у графини Ростовой, – сказал Борис, опять прибавив: – ваше сиятельство.
– Это тот Илья Ростов, который женился на Nathalie Шиншиной, – сказала Анна Михайловна.
– Знаю, знаю, – сказал князь Василий своим монотонным голосом. – Je n'ai jamais pu concevoir, comment Nathalieie s'est decidee a epouser cet ours mal – leche l Un personnage completement stupide et ridicule.Et joueur a ce qu'on dit. [Я никогда не мог понять, как Натали решилась выйти замуж за этого грязного медведя. Совершенно глупая и смешная особа. К тому же игрок, говорят.]
– Mais tres brave homme, mon prince, [Но добрый человек, князь,] – заметила Анна Михайловна, трогательно улыбаясь, как будто и она знала, что граф Ростов заслуживал такого мнения, но просила пожалеть бедного старика. – Что говорят доктора? – спросила княгиня, помолчав немного и опять выражая большую печаль на своем исплаканном лице.
– Мало надежды, – сказал князь.
– А мне так хотелось еще раз поблагодарить дядю за все его благодеяния и мне и Боре. C'est son filleuil, [Это его крестник,] – прибавила она таким тоном, как будто это известие должно было крайне обрадовать князя Василия.
Князь Василий задумался и поморщился. Анна Михайловна поняла, что он боялся найти в ней соперницу по завещанию графа Безухого. Она поспешила успокоить его.
– Ежели бы не моя истинная любовь и преданность дяде, – сказала она, с особенною уверенностию и небрежностию выговаривая это слово: – я знаю его характер, благородный, прямой, но ведь одни княжны при нем…Они еще молоды… – Она наклонила голову и прибавила шопотом: – исполнил ли он последний долг, князь? Как драгоценны эти последние минуты! Ведь хуже быть не может; его необходимо приготовить ежели он так плох. Мы, женщины, князь, – она нежно улыбнулась, – всегда знаем, как говорить эти вещи. Необходимо видеть его. Как бы тяжело это ни было для меня, но я привыкла уже страдать.
Князь, видимо, понял, и понял, как и на вечере у Annette Шерер, что от Анны Михайловны трудно отделаться.
– Не было бы тяжело ему это свидание, chere Анна Михайловна, – сказал он. – Подождем до вечера, доктора обещали кризис.
– Но нельзя ждать, князь, в эти минуты. Pensez, il у va du salut de son ame… Ah! c'est terrible, les devoirs d'un chretien… [Подумайте, дело идет о спасения его души! Ах! это ужасно, долг христианина…]
Из внутренних комнат отворилась дверь, и вошла одна из княжен племянниц графа, с угрюмым и холодным лицом и поразительно несоразмерною по ногам длинною талией.
Князь Василий обернулся к ней.
– Ну, что он?
– Всё то же. И как вы хотите, этот шум… – сказала княжна, оглядывая Анну Михайловну, как незнакомую.
– Ah, chere, je ne vous reconnaissais pas, [Ах, милая, я не узнала вас,] – с счастливою улыбкой сказала Анна Михайловна, легкою иноходью подходя к племяннице графа. – Je viens d'arriver et je suis a vous pour vous aider a soigner mon oncle . J`imagine, combien vous avez souffert, [Я приехала помогать вам ходить за дядюшкой. Воображаю, как вы настрадались,] – прибавила она, с участием закатывая глаза.
Княжна ничего не ответила, даже не улыбнулась и тотчас же вышла. Анна Михайловна сняла перчатки и в завоеванной позиции расположилась на кресле, пригласив князя Василья сесть подле себя.
– Борис! – сказала она сыну и улыбнулась, – я пройду к графу, к дяде, а ты поди к Пьеру, mon ami, покаместь, да не забудь передать ему приглашение от Ростовых. Они зовут его обедать. Я думаю, он не поедет? – обратилась она к князю.
– Напротив, – сказал князь, видимо сделавшийся не в духе. – Je serais tres content si vous me debarrassez de ce jeune homme… [Я был бы очень рад, если бы вы меня избавили от этого молодого человека…] Сидит тут. Граф ни разу не спросил про него.
Он пожал плечами. Официант повел молодого человека вниз и вверх по другой лестнице к Петру Кирилловичу.


Пьер так и не успел выбрать себе карьеры в Петербурге и, действительно, был выслан в Москву за буйство. История, которую рассказывали у графа Ростова, была справедлива. Пьер участвовал в связываньи квартального с медведем. Он приехал несколько дней тому назад и остановился, как всегда, в доме своего отца. Хотя он и предполагал, что история его уже известна в Москве, и что дамы, окружающие его отца, всегда недоброжелательные к нему, воспользуются этим случаем, чтобы раздражить графа, он всё таки в день приезда пошел на половину отца. Войдя в гостиную, обычное местопребывание княжен, он поздоровался с дамами, сидевшими за пяльцами и за книгой, которую вслух читала одна из них. Их было три. Старшая, чистоплотная, с длинною талией, строгая девица, та самая, которая выходила к Анне Михайловне, читала; младшие, обе румяные и хорошенькие, отличавшиеся друг от друга только тем, что у одной была родинка над губой, очень красившая ее, шили в пяльцах. Пьер был встречен как мертвец или зачумленный. Старшая княжна прервала чтение и молча посмотрела на него испуганными глазами; младшая, без родинки, приняла точно такое же выражение; самая меньшая, с родинкой, веселого и смешливого характера, нагнулась к пяльцам, чтобы скрыть улыбку, вызванную, вероятно, предстоящею сценой, забавность которой она предвидела. Она притянула вниз шерстинку и нагнулась, будто разбирая узоры и едва удерживаясь от смеха.
– Bonjour, ma cousine, – сказал Пьер. – Vous ne me гесоnnaissez pas? [Здравствуйте, кузина. Вы меня не узнаете?]
– Я слишком хорошо вас узнаю, слишком хорошо.
– Как здоровье графа? Могу я видеть его? – спросил Пьер неловко, как всегда, но не смущаясь.
– Граф страдает и физически и нравственно, и, кажется, вы позаботились о том, чтобы причинить ему побольше нравственных страданий.
– Могу я видеть графа? – повторил Пьер.
– Гм!.. Ежели вы хотите убить его, совсем убить, то можете видеть. Ольга, поди посмотри, готов ли бульон для дяденьки, скоро время, – прибавила она, показывая этим Пьеру, что они заняты и заняты успокоиваньем его отца, тогда как он, очевидно, занят только расстроиванием.
Ольга вышла. Пьер постоял, посмотрел на сестер и, поклонившись, сказал:
– Так я пойду к себе. Когда можно будет, вы мне скажите.
Он вышел, и звонкий, но негромкий смех сестры с родинкой послышался за ним.
На другой день приехал князь Василий и поместился в доме графа. Он призвал к себе Пьера и сказал ему:
– Mon cher, si vous vous conduisez ici, comme a Petersbourg, vous finirez tres mal; c'est tout ce que je vous dis. [Мой милый, если вы будете вести себя здесь, как в Петербурге, вы кончите очень дурно; больше мне нечего вам сказать.] Граф очень, очень болен: тебе совсем не надо его видеть.
С тех пор Пьера не тревожили, и он целый день проводил один наверху, в своей комнате.
В то время как Борис вошел к нему, Пьер ходил по своей комнате, изредка останавливаясь в углах, делая угрожающие жесты к стене, как будто пронзая невидимого врага шпагой, и строго взглядывая сверх очков и затем вновь начиная свою прогулку, проговаривая неясные слова, пожимая плечами и разводя руками.
– L'Angleterre a vecu, [Англии конец,] – проговорил он, нахмуриваясь и указывая на кого то пальцем. – M. Pitt comme traitre a la nation et au droit des gens est condamiene a… [Питт, как изменник нации и народному праву, приговаривается к…] – Он не успел договорить приговора Питту, воображая себя в эту минуту самим Наполеоном и вместе с своим героем уже совершив опасный переезд через Па де Кале и завоевав Лондон, – как увидал входившего к нему молодого, стройного и красивого офицера. Он остановился. Пьер оставил Бориса четырнадцатилетним мальчиком и решительно не помнил его; но, несмотря на то, с свойственною ему быстрою и радушною манерой взял его за руку и дружелюбно улыбнулся.
– Вы меня помните? – спокойно, с приятной улыбкой сказал Борис. – Я с матушкой приехал к графу, но он, кажется, не совсем здоров.
– Да, кажется, нездоров. Его всё тревожат, – отвечал Пьер, стараясь вспомнить, кто этот молодой человек.
Борис чувствовал, что Пьер не узнает его, но не считал нужным называть себя и, не испытывая ни малейшего смущения, смотрел ему прямо в глаза.
– Граф Ростов просил вас нынче приехать к нему обедать, – сказал он после довольно долгого и неловкого для Пьера молчания.
– А! Граф Ростов! – радостно заговорил Пьер. – Так вы его сын, Илья. Я, можете себе представить, в первую минуту не узнал вас. Помните, как мы на Воробьевы горы ездили c m me Jacquot… [мадам Жако…] давно.
– Вы ошибаетесь, – неторопливо, с смелою и несколько насмешливою улыбкой проговорил Борис. – Я Борис, сын княгини Анны Михайловны Друбецкой. Ростова отца зовут Ильей, а сына – Николаем. И я m me Jacquot никакой не знал.
Пьер замахал руками и головой, как будто комары или пчелы напали на него.
– Ах, ну что это! я всё спутал. В Москве столько родных! Вы Борис…да. Ну вот мы с вами и договорились. Ну, что вы думаете о булонской экспедиции? Ведь англичанам плохо придется, ежели только Наполеон переправится через канал? Я думаю, что экспедиция очень возможна. Вилльнев бы не оплошал!
Борис ничего не знал о булонской экспедиции, он не читал газет и о Вилльневе в первый раз слышал.
– Мы здесь в Москве больше заняты обедами и сплетнями, чем политикой, – сказал он своим спокойным, насмешливым тоном. – Я ничего про это не знаю и не думаю. Москва занята сплетнями больше всего, – продолжал он. – Теперь говорят про вас и про графа.