Республика Прекмурье
| Республика Прекмурье | ||||
| словен. Murska republika венг. Vendvidéki Köztársaság, Muravidéki Köztársaság, Mura Köztársaság нем. Murrepublik прекмурско-словенский микроязык: Republika Slovenska okorglina | ||||
| республика | ||||
| ||||
|---|---|---|---|---|
| ||||
| Столица | Мурска-Собота | |||
| Язык(и) | словенский, венгерский, немецкий, прекмурско-словенский микроязык | |||
| Форма правления | Республика | |||
Респу́блика Пре́кмурье или Мурска республика (словен. Murska republika; венг. Vendvidéki Köztársaság, Muravidéki Köztársaság, Mura Köztársaság; нем. Murrepublik; прекм.-словен.: Republika Slovenska okorglina) — короткоживущее национально-государственное образование на территории Прекмурья (северо-восток современной Словении). Республика просуществовала всего неделю с 29 мая по 6 июня 1919 года.
Содержание
История
Населённое словенцами Прекмурье (Прекомурье, Прекмура) с 894 по 1919 год входило в состав Венгерского Королевства, в то время как бо́льшая часть словенской этнической территории (Крайна) на протяжении веков (вплоть до начала XX века) относилась к Цислейтании[1]. Сейчас большая часть Прекмурья принадлежит Республике Словении, меньшая — Венгрии.
К началу XX века 69% населения Прекмурья составляли словенцы, 20% - венгры, 8% - немцы и 3% - хорваты. В 1907 году чувствительный удар по национальному самосознанию словенцев, хорватов, да и немцев Прекмурья был нанесён шовинистическим Школьным законом Аппоньи, запретившим употребление не-венгерских языков в учебных заведениях Транслейтании.
Во время Первой мировой войны лидеры словенского меньшинства в Прекмурье были в основном католическими священиками и лютеранскими пастырями. После распада Австро-Венгрии, вместе со светскими лидерами католическое духовенство Прекмурья возглавило движение за объединение с Государством словенцев, хорватов и сербов. Однако лютеране продолжали быть сторонниками венгерской власти.
В конце Первой мировой войны, в 1918 году, малочисленные отряды вновь созданной Хорватской армии присоединили Прекмурье к Хорватско-Словенскому государству, но вскоре были выбиты оттуда 83-м полком венгерских гонведов.
21 марта 1919 года к власти в Венгрии пришли коммунисты, "подмявшие под себя" венгерских социал-демократов. В ответ словенцы Прекмурья решили отделиться, создав, на основе Четырнадцати пунктов американского президента Вудро Вильсона, свою суверенную державу[2]. Республика Прекмурье была провозглашена 29 мая 1919 года на большей части одноименного региона — за вычетом Лендавского округа (венг. Vendvidék). Основателем, первым и последним президентом Республики Прекмурье стал учитель, лингвист и патриот, правый социал-демократ Вильмош Ткалец (венг. Vilmos Tkálecz). И католики, и лютеране поддержали его. Столицей республики была избрана Мурска Собота. Независимость Прекмурья была признана Австрией.
Однако, всего через неделю, 6 июня 1919 года, Республика Прекмурье была оккупирована воинскими контингентами Венгерской советской республики, под командованием Нандора Ревеса и Иштвана Удвароша. Армия республики состояла всего из 900 солдат и не смогла оказать адекватного сопротивления агрессору[2]. По приказу Удвароша, 50 прекмурских крестьян были расстреляны как антикоммунисты. Президент Ткалец сумел избежать ареста, и эмигрировал в Австрию.
1 августа 1919 года Венгерская советская республика была свергнута румынскими войсками и местными партизанами. 17 августа армия Королевства сербов, хорватов и словенцев (Юго-Славии) вошла в Прекмурье. Современная граница была закреплена Трианонским договором. Вильмош Ткалец, спешно вернувшийся в родные края, угодил в югославскую тюрьму, а после освобождения и продолжительной безработицы, переехал в Венгерское Королевство, возрожденное из небытия адмиралом Миклошем Хорти[3]. В 1920 году Ткалец поселился в деревне Надькарачоньи (Nagykarácsony), в Центральной Венгрии, где устроился школьным учителем. В 1929 году экс-президент Республики Прекмурье взял себе венгерскую фамилию — и из Вильмоша Ткалеца превратился в Вильмоша Тарчаи (венг. Tarcsay Vilmos). Свой труд по грамматике прекмурско-словенского языка, «Vend-szlovenszka kniga cstenya», он издал в 1939 г. без указания имени автора. Ткалец умер 27 мая 1950 года, в Венгерской Народной Республике, в Будапеште, где никто (или почти никто) не знал и не догадывался о его бурном и антикоммунистическом прошлом.
См. также
Напишите отзыв о статье "Республика Прекмурье"
Ссылки
- [www.murskarepublika.com Murska republika]
Примечания
- ↑ Протекающая в Кишальфёльде река Лейта (Lajta) во времена «Двуединой монархии» служила "базовой границей" между Цислейтанией и Транслейтанией.
- ↑ 1 2 Julij Titl. Murska Republika (Murai Köztársaság). 1971.
- ↑ Который стал регентом Венгрии.
<imagemap>: неверное или отсутствующее изображение |
Для улучшения этой статьи желательно?:
|
| ||||||||||||||||
Отрывок, характеризующий Республика Прекмурье
Наташа смотрела на нее, но, казалось, была в страхе и сомнении – сказать или не сказать все то, что она знала; она как будто почувствовала, что перед этими лучистыми глазами, проникавшими в самую глубь ее сердца, нельзя не сказать всю, всю истину, какою она ее видела. Губа Наташи вдруг дрогнула, уродливые морщины образовались вокруг ее рта, и она, зарыдав, закрыла лицо руками.Княжна Марья поняла все.
Но она все таки надеялась и спросила словами, в которые она не верила:
– Но как его рана? Вообще в каком он положении?
– Вы, вы… увидите, – только могла сказать Наташа.
Они посидели несколько времени внизу подле его комнаты, с тем чтобы перестать плакать и войти к нему с спокойными лицами.
– Как шла вся болезнь? Давно ли ему стало хуже? Когда это случилось? – спрашивала княжна Марья.
Наташа рассказывала, что первое время была опасность от горячечного состояния и от страданий, но в Троице это прошло, и доктор боялся одного – антонова огня. Но и эта опасность миновалась. Когда приехали в Ярославль, рана стала гноиться (Наташа знала все, что касалось нагноения и т. п.), и доктор говорил, что нагноение может пойти правильно. Сделалась лихорадка. Доктор говорил, что лихорадка эта не так опасна.
– Но два дня тому назад, – начала Наташа, – вдруг это сделалось… – Она удержала рыданья. – Я не знаю отчего, но вы увидите, какой он стал.
– Ослабел? похудел?.. – спрашивала княжна.
– Нет, не то, но хуже. Вы увидите. Ах, Мари, Мари, он слишком хорош, он не может, не может жить… потому что…
Когда Наташа привычным движением отворила его дверь, пропуская вперед себя княжну, княжна Марья чувствовала уже в горле своем готовые рыданья. Сколько она ни готовилась, ни старалась успокоиться, она знала, что не в силах будет без слез увидать его.
Княжна Марья понимала то, что разумела Наташа словами: сним случилось это два дня тому назад. Она понимала, что это означало то, что он вдруг смягчился, и что смягчение, умиление эти были признаками смерти. Она, подходя к двери, уже видела в воображении своем то лицо Андрюши, которое она знала с детства, нежное, кроткое, умиленное, которое так редко бывало у него и потому так сильно всегда на нее действовало. Она знала, что он скажет ей тихие, нежные слова, как те, которые сказал ей отец перед смертью, и что она не вынесет этого и разрыдается над ним. Но, рано ли, поздно ли, это должно было быть, и она вошла в комнату. Рыдания все ближе и ближе подступали ей к горлу, в то время как она своими близорукими глазами яснее и яснее различала его форму и отыскивала его черты, и вот она увидала его лицо и встретилась с ним взглядом.
Он лежал на диване, обложенный подушками, в меховом беличьем халате. Он был худ и бледен. Одна худая, прозрачно белая рука его держала платок, другою он, тихими движениями пальцев, трогал тонкие отросшие усы. Глаза его смотрели на входивших.
Увидав его лицо и встретившись с ним взглядом, княжна Марья вдруг умерила быстроту своего шага и почувствовала, что слезы вдруг пересохли и рыдания остановились. Уловив выражение его лица и взгляда, она вдруг оробела и почувствовала себя виноватой.
«Да в чем же я виновата?» – спросила она себя. «В том, что живешь и думаешь о живом, а я!..» – отвечал его холодный, строгий взгляд.
В глубоком, не из себя, но в себя смотревшем взгляде была почти враждебность, когда он медленно оглянул сестру и Наташу.
Он поцеловался с сестрой рука в руку, по их привычке.
– Здравствуй, Мари, как это ты добралась? – сказал он голосом таким же ровным и чуждым, каким был его взгляд. Ежели бы он завизжал отчаянным криком, то этот крик менее бы ужаснул княжну Марью, чем звук этого голоса.
– И Николушку привезла? – сказал он также ровно и медленно и с очевидным усилием воспоминанья.
– Как твое здоровье теперь? – говорила княжна Марья, сама удивляясь тому, что она говорила.
– Это, мой друг, у доктора спрашивать надо, – сказал он, и, видимо сделав еще усилие, чтобы быть ласковым, он сказал одним ртом (видно было, что он вовсе не думал того, что говорил): – Merci, chere amie, d'etre venue. [Спасибо, милый друг, что приехала.]
Княжна Марья пожала его руку. Он чуть заметно поморщился от пожатия ее руки. Он молчал, и она не знала, что говорить. Она поняла то, что случилось с ним за два дня. В словах, в тоне его, в особенности во взгляде этом – холодном, почти враждебном взгляде – чувствовалась страшная для живого человека отчужденность от всего мирского. Он, видимо, с трудом понимал теперь все живое; но вместе с тем чувствовалось, что он не понимал живого не потому, чтобы он был лишен силы понимания, но потому, что он понимал что то другое, такое, чего не понимали и не могли понять живые и что поглощало его всего.
– Да, вот как странно судьба свела нас! – сказал он, прерывая молчание и указывая на Наташу. – Она все ходит за мной.
Княжна Марья слушала и не понимала того, что он говорил. Он, чуткий, нежный князь Андрей, как мог он говорить это при той, которую он любил и которая его любила! Ежели бы он думал жить, то не таким холодно оскорбительным тоном он сказал бы это. Ежели бы он не знал, что умрет, то как же ему не жалко было ее, как он мог при ней говорить это! Одно объяснение только могло быть этому, это то, что ему было все равно, и все равно оттого, что что то другое, важнейшее, было открыто ему.
Разговор был холодный, несвязный и прерывался беспрестанно.
– Мари проехала через Рязань, – сказала Наташа. Князь Андрей не заметил, что она называла его сестру Мари. А Наташа, при нем назвав ее так, в первый раз сама это заметила.
– Ну что же? – сказал он.
– Ей рассказывали, что Москва вся сгорела, совершенно, что будто бы…
Наташа остановилась: нельзя было говорить. Он, очевидно, делал усилия, чтобы слушать, и все таки не мог.
