Республика Семи Островов

Республика Семи Островов
Επτάνησος Πολιτεία Repubblica Settinsulare
протекторат Российской и Османской империй
← 1800 — 1807 →
Флаг Герб
Территория республики занимала 6 больших и несколько малых островов в Ионическом море
Столица	город Корфу
Язык(и)	греческий (официально с 1803 года), итальянский
Площадь	2506
Форма правления	республика

К:Появились в 1800 годуК:Исчезли в 1807 году

Республика Семи Островов (греч. Επτάνησος Πολιτεία, итал. Repubblica Settinsulare) — первая со времён падения Трапезундской империи форма греческой государственности, существовавшая в 1800—1807 годах в качестве протектората, по форме турецкого, по сути русского, на островах Керкира, Паксос, Лефкас, Кефалиния, Итака, Закинф и Китира в Ионическом море.

Ионические острова на протяжении столетий входили в состав Венецианской республики, пока по Кампо-Формийскому миру (1797) не перешли к революционной Франции. Французы изрядно укрепили их артиллерией, особенно Корфу. Император Павел I направил против французов русскую эскадру во главе с Ушаковым, которая при поддержке турецкого флота после 4-месячной осады в 1800 году выбила французов с Корфу и освободила Ионические острова.

Политическое устройство

Уже на следующий день после овладения крепостью Корфу Ушаков и Кадыр-бей выпустили прокламацию, в которой сообщалось, что жители всех сословий получают полную и общую амнистию и гарантию уважения религии, собственности и прав личности.

В 1800 году в Константинополе султаном была одобрена «венецианская» конституция аристократической Республики Семи островов, которая формально определяла вассальную зависимость от Османской империи. Флагом республики был определён крылатый лев Святого Марка, который указывал на преемственность от Венецианской республики.

Право голоса было определено только у рождённых на островах лиц мужского пола, христианского вероисповедания, имевших магазин, занимающихся частной практикой или каким-либо ремеслом, и обученных грамоте. Требовался минимальный годовой доход, величина которого колебалась в зависимости от острова от 1800 дукатов на Корфу до 315 дукатов на Итаке. Официальным языком был сначала итальянский язык, а затем в 1803 году к нему присоединился греческий.

Большинство населения были православными христианами, с небольшим числом евреев на Корфу и Закинфе. Вместе с тем, было значительное число католиков, особенно на Корфу, Закинфе и Кефалонии.

Островная республика во главе с И. Каподистрией (будущим российским министром иностранных дел) просуществовала семь лет, формально как данница Османской империи, но в сущности под защитой русского флота. По Тильзитскому миру император Александр I негласно обязался не препятствовать Наполеону в установлении контроля над Ионическими островами, и несколько месяцев спустя они вошли в состав Иллирийских провинций Франции.

В 1809—1810 годах Англия установила контроль над всеми островами, кроме Корфу, где французский гарнизон сохранялся до 1814 года.

Парижский мирный договор (1815) определил дальнейшую судьбу Ионических островов. Они преобразовывались в Ионическую республику под британским покровительством и протекторатом. Такая форма политического устройства продержалась на островах до 1864 года, когда британцы наконец уступили острова Греции. Для поощрения особо отличившихся островитян в Британии был учреждён особый орден Святого Михаила и Святого Георгия.

Литература

• Ελένη Καλλιγά. Το Σύνταγμα του Maitland για τα Επτάνησα (1817). σελ. 3-120
• Давтян-Иоакимиди А. [e-almanac.space-time.ru/assets/files/Tom1Vip2/rubr5-territoriya-vremeni-st1-davtyan-2012.pdf Иоаннис Каподистрия и Греция в наполеоновских войнах и в посленаполеоновское время]
• [vk.com/doc49772349_437674977 Станиславская А. М. Россия и Греция в конце 18-начале 19 века: Политика России в Ионической Республике: 1798-1807 гг. - М., 1976. - 384 с.]

Отрывок, характеризующий Республика Семи Островов

На все убеждения Денисова не ездить Петя отвечал, что он тоже привык все делать аккуратно, а не наобум Лазаря, и что он об опасности себе никогда не думает.
– Потому что, – согласитесь сами, – если не знать верно, сколько там, от этого зависит жизнь, может быть, сотен, а тут мы одни, и потом мне очень этого хочется, и непременно, непременно поеду, вы уж меня не удержите, – говорил он, – только хуже будет…


Одевшись в французские шинели и кивера, Петя с Долоховым поехали на ту просеку, с которой Денисов смотрел на лагерь, и, выехав из леса в совершенной темноте, спустились в лощину. Съехав вниз, Долохов велел сопровождавшим его казакам дожидаться тут и поехал крупной рысью по дороге к мосту. Петя, замирая от волнения, ехал с ним рядом.
– Если попадемся, я живым не отдамся, у меня пистолет, – прошептал Петя.
– Не говори по русски, – быстрым шепотом сказал Долохов, и в ту же минуту в темноте послышался оклик: «Qui vive?» [Кто идет?] и звон ружья.
Кровь бросилась в лицо Пети, и он схватился за пистолет.
– Lanciers du sixieme, [Уланы шестого полка.] – проговорил Долохов, не укорачивая и не прибавляя хода лошади. Черная фигура часового стояла на мосту.
– Mot d'ordre? [Отзыв?] – Долохов придержал лошадь и поехал шагом.
– Dites donc, le colonel Gerard est ici? [Скажи, здесь ли полковник Жерар?] – сказал он.
– Mot d'ordre! – не отвечая, сказал часовой, загораживая дорогу.
– Quand un officier fait sa ronde, les sentinelles ne demandent pas le mot d'ordre… – крикнул Долохов, вдруг вспыхнув, наезжая лошадью на часового. – Je vous demande si le colonel est ici? [Когда офицер объезжает цепь, часовые не спрашивают отзыва… Я спрашиваю, тут ли полковник?]
И, не дожидаясь ответа от посторонившегося часового, Долохов шагом поехал в гору.
Заметив черную тень человека, переходящего через дорогу, Долохов остановил этого человека и спросил, где командир и офицеры? Человек этот, с мешком на плече, солдат, остановился, близко подошел к лошади Долохова, дотрогиваясь до нее рукою, и просто и дружелюбно рассказал, что командир и офицеры были выше на горе, с правой стороны, на дворе фермы (так он называл господскую усадьбу).
Проехав по дороге, с обеих сторон которой звучал от костров французский говор, Долохов повернул во двор господского дома. Проехав в ворота, он слез с лошади и подошел к большому пылавшему костру, вокруг которого, громко разговаривая, сидело несколько человек. В котелке с краю варилось что то, и солдат в колпаке и синей шинели, стоя на коленях, ярко освещенный огнем, мешал в нем шомполом.
– Oh, c'est un dur a cuire, [С этим чертом не сладишь.] – говорил один из офицеров, сидевших в тени с противоположной стороны костра.
– Il les fera marcher les lapins… [Он их проберет…] – со смехом сказал другой. Оба замолкли, вглядываясь в темноту на звук шагов Долохова и Пети, подходивших к костру с своими лошадьми.
– Bonjour, messieurs! [Здравствуйте, господа!] – громко, отчетливо выговорил Долохов.
Офицеры зашевелились в тени костра, и один, высокий офицер с длинной шеей, обойдя огонь, подошел к Долохову.
– C'est vous, Clement? – сказал он. – D'ou, diable… [Это вы, Клеман? Откуда, черт…] – но он не докончил, узнав свою ошибку, и, слегка нахмурившись, как с незнакомым, поздоровался с Долоховым, спрашивая его, чем он может служить. Долохов рассказал, что он с товарищем догонял свой полк, и спросил, обращаясь ко всем вообще, не знали ли офицеры чего нибудь о шестом полку. Никто ничего не знал; и Пете показалось, что офицеры враждебно и подозрительно стали осматривать его и Долохова. Несколько секунд все молчали.
– Si vous comptez sur la soupe du soir, vous venez trop tard, [Если вы рассчитываете на ужин, то вы опоздали.] – сказал с сдержанным смехом голос из за костра.
Долохов отвечал, что они сыты и что им надо в ночь же ехать дальше.
Он отдал лошадей солдату, мешавшему в котелке, и на корточках присел у костра рядом с офицером с длинной шеей. Офицер этот, не спуская глаз, смотрел на Долохова и переспросил его еще раз: какого он был полка? Долохов не отвечал, как будто не слыхал вопроса, и, закуривая коротенькую французскую трубку, которую он достал из кармана, спрашивал офицеров о том, в какой степени безопасна дорога от казаков впереди их.
– Les brigands sont partout, [Эти разбойники везде.] – отвечал офицер из за костра.
Долохов сказал, что казаки страшны только для таких отсталых, как он с товарищем, но что на большие отряды казаки, вероятно, не смеют нападать, прибавил он вопросительно. Никто ничего не ответил.
«Ну, теперь он уедет», – всякую минуту думал Петя, стоя перед костром и слушая его разговор.
Но Долохов начал опять прекратившийся разговор и прямо стал расспрашивать, сколько у них людей в батальоне, сколько батальонов, сколько пленных. Спрашивая про пленных русских, которые были при их отряде, Долохов сказал:
– La vilaine affaire de trainer ces cadavres apres soi. Vaudrait mieux fusiller cette canaille, [Скверное дело таскать за собой эти трупы. Лучше бы расстрелять эту сволочь.] – и громко засмеялся таким странным смехом, что Пете показалось, французы сейчас узнают обман, и он невольно отступил на шаг от костра. Никто не ответил на слова и смех Долохова, и французский офицер, которого не видно было (он лежал, укутавшись шинелью), приподнялся и прошептал что то товарищу. Долохов встал и кликнул солдата с лошадьми.
«Подадут или нет лошадей?» – думал Петя, невольно приближаясь к Долохову.
Лошадей подали.
– Bonjour, messieurs, [Здесь: прощайте, господа.] – сказал Долохов.
Петя хотел сказать bonsoir [добрый вечер] и не мог договорить слова. Офицеры что то шепотом говорили между собою. Долохов долго садился на лошадь, которая не стояла; потом шагом поехал из ворот. Петя ехал подле него, желая и не смея оглянуться, чтоб увидать, бегут или не бегут за ними французы.
Выехав на дорогу, Долохов поехал не назад в поле, а вдоль по деревне. В одном месте он остановился, прислушиваясь.
– Слышишь? – сказал он.
Петя узнал звуки русских голосов, увидал у костров темные фигуры русских пленных. Спустившись вниз к мосту, Петя с Долоховым проехали часового, который, ни слова не сказав, мрачно ходил по мосту, и выехали в лощину, где дожидались казаки.
– Ну, теперь прощай. Скажи Денисову, что на заре, по первому выстрелу, – сказал Долохов и хотел ехать, но Петя схватился за него рукою.