Республика Энтре-Риос

Республика Энтре-Риос
исп. Entre Ríos
← 1820 — 1821 →
Флаг Герб
Столица	Консепсьон-дель-Уругвай
Язык(и)	испанский
Религия	католицизм

К:Появились в 1820 годуК:Исчезли в 1821 году

Республика Энтре-Риос (исп. Entre Ríos, Междуречье) — полунезависимое государство в составе Соединённых провинций Рио-де-Ла-Платы, существовавшее в период с 29 сентября 1820 года по 1821 год. Было образовано Франсиско Рамиресом и ликвидировано после его смерти 10 июля 1821 года. Когда 28 сентября того же года Лусио Норберто Мансилья был избран губернатором провинции Энтре-Риос, Республика была официально распущена.

Республика не была официально провозглашена независимым государством и была образована лишь с целью дистанцироваться от господствовавших в Буэнос-Айресе монархистов и централистов .

Предыстория

Война между Рамиресом и Артигасом

1 февраля 1820 года генерал Франсиско Рамирес, соратник губернатора провинции Санта-Фе Эстанислао Лопеса, во главе федеральной армии разбил войска Хосе Рондо в битве при Сепеде. Лопес и Рамирес подписали 23 февраля Пиларский договор с новым губернатором Буэнос-Айреса Мигелем де Сарратеа, по которому провинции в составе федерации приобретали статус автономных. Договора также призвал провести в Сан-Лоренсо конгресс провинций. Федералисты напомнили Буэнос-Айресу о его статусе защитника Восточного берега. При этом Рамирес пригласил главу федерации Хосе Хервасио Артигаса подписать договор, но не в статусе лидера, а в статусе равноправного субъекта. Секретный пункт договора предусмотрел, что Сарратеа предоставит лидерам федералистов военную технику.

Однако Артигас воспринял заключение Пиларского договора как измену со стороны лидеров восточных провинций. После того, как Артигас был разбит бразильцами в битве при Такуарембо, его авангард во главе с Франсиско Хавьером Сити вытеснил отряды Рамиреса из Консепсьон-дель-Уругвай. Этот шаг был воспринят Рамиресом как объявление войны. 13 июня 1820 года войска Рамиреса были разбиты силами Артигаса в битве при Лас-Гуачас, но уже 24 июня Рамирес взял реванш в битве при Лас-Тунас, за счет грамотного командования артиллерией Лусио Норберто Мансильей. Мансилья прибыл из Буэнос-Айреса и присоединился к силам Рамиреса согласно упомянутому секретному пункту Пиларского договора. Затем Артигас был разгромлен в битве при Ринкон-де-Авалос 24 июля, после чего был вынужден бежать в Парагвай, где правил Хосе Гаспар Родригес де Франсия.

Занятие провинции Корриентес и юга провинции Мисьонес

Преследуя Артигаса, Рамирес 19 сентября занял город Корриентес , объявив себя губернатором провинции Корриентес и всего Междуречья. Он занимал эту должность до 15 марта 1821 года, когда передал Корриентес в руки Эваристо Карриего.

В июне 1820 года город Сан-Антонио-дель-Сальто-Чико (ныне Конкордия) пострадал от массового исхода жителей гуарани, сторонников Артигаса, которые по зову Доминго Мандуре переселились на другую сторону реки. Мандуре получил от еще одного сторонника Артигаса, Карлоса Фредерико Лекора, звание подполковника .

5 марта 1820 года Андрес Гуазурари, лейтенант Франсиско Хавьера Сити, был назначен исполняющим обязанности главнокомандующего провинции Мисьонес. 25 июля он перешел на сторону Рамиреса, подписав 28 июля соглашение в Мокорете, признав его власть на территории провинции, за что получил пост наместника этих земель.

Упреждение Республики

29 сентября 1820 года, в день Святого Михаила Архангела, покровителя Междуречья, Рамирес обнародовал в Корриентесе 16 статей, регламентировавших административные, судебные, экономические и военные сферы жизни региона. 24 ноября, в результате выборов, проведенных среди населения области, Рамирес был избран Верховным главой республики. 30 ноября в церкви города Росарио-дель-Тала было провозглашено создание Республики Энтре-Риос с целью присоединения к федерации на правах равноправного субъекта. 24 ноября 1820 года губернатор Буэнос-Айреса Мартин Родригес и губернатор Санта-Фе Эстанислао Лопес подписан договор в Бенегасе, при посредничестве губернатора Кордовы Хуана Баутисты Бустоса. По этому договору Санта-Фе и Буэнос-Айрес уладили спорные вопросы и, в числе прочих пунктов, отказались от претензий на контроль над Энтре-Риос.

Оккупация провинции Мисьонес

Сити эвакуировал часть города Асунсьон-дель-Камбай и заселил малонаселенную до того деревню Сан-Хосе в Мисьонесе, сохранив при этом связь с португальским бригадиром Франсиско дас Чагасом Сантосом в Сан-Борже. Это обеспокоило Рамиреса, который направил войска под командованием Хуана Гонсалеса Алдерете в Асунсьон-дель-Камбай. 9 декабря Алдерете вступил в пустынный город, а вскоре узнал о наличии поблизости верных Сити войск Мигеля Хавьера Арийю. Арийю удалось победить Алдерете при Пасо-де-Игос на следующий день, пересечь реку Уругвай и вступить на территорию Мисьонес, оккупированную Португалией с 1801 года. Командующий отрядов войск Рамиреса Грегорио Пирис прорвался на север и победил Сити у Пасо-де-Сан-Борхи, недалеко от Сан-Томе, 13 декабря 1820 года. С этого времени португальские миссии в области оказались под контролем Рамиреса

Проект вторжения в Парагвай

В своей попытке вернуть себе Восточный берег, занимаемый португальцами, Рамирес стремился к союзу с Гаспаром Родригесом де Франсия, который имел мощную армию. Однако не получил поддержки, он решил вторгнуться в Парагвай и включить его в состав Соединённых провинций Южной Америки, чтобы создать большую армию и выступить против португальцев. Рамирес сосредоточил свои силы в Корриентесе в начале декабря 1820 года, откуда он писал Эстанислао Лопесу:

Я рассчитываю, что губернатор Санта-Фе отправит мне пятьсот солдат, эскадрилью драгун и батальон кавалерии. С той же целью я обратился к губернатору Буэнос-Айреса, прося контингент из двух тысяч новобранцев, как это было согласовано в Пиларском договоре. У меня нет сомнений в том, что генерал Бустос также ответит на мои предложения по этому вопросу.

Однако в результате договора в Бенегасе Междуречье было практически заблокировано, и ни один из губернаторов не смог помочь Рамиресу вторгнуться в Парагвай. В марте 1821 года он отказался от идеи похода.

Организация республики

Республика функционировала на основе введенного Рамиресом регламента, включавшего основы военного устройства (30 статей), политического порядка (41 статья), экономического уклада (51 статья), делопроизводства (28 статей), а также чрезвычайных полномочий (6 статей). Эти правила были разработаны Сиприано Хосе де Уркисой и Хосе Симоном Гарсиа Коссио .

В военной сфере Рамирес организовал всеобщую мобилизацию населения в возрасте от четырнадцати до сорока лет, чтобы укрепить собственную армию. Полк "Драгуны смерти" послужил основой для создания армии, его униформа была похожа на униформу испанских кавалерийских полков. В рядах армии Энтре-Риос сражались чарруас и индейцы гуарани.

Рамирес создал систему отправления правосудия, почтовую службу, ввел обязательное начальное образование. Он запретил убивать дикий крупный рогатый скот, покровительствовал племенным хозяйствам и сельскому хозяйству. Под его эгидой были проведены первые выборы в регионе в декабре 1820 года, в результате которых он был избран главой республики.

Флагом республики стал флаг Лиги Свободных народов - текущий флаг провинции Энтре-Риос. Он также принял две печати как символы Республики: одну с весами, пересекаемыми пикой, другую - с пером страуса нанду (впоследствии была принята в качестве герба города Консепсьон-дель-Уругвай).

Хосе Сиприано де Уркиса был назначен премьер-министром, а военная организация была сконцентрирован в руках Рикардо Лопеса Хордана (в Междуречье), Лусио Норберто Мансильи, а затем Эваристо Карриего (в Корриентес) и Феликса де Агирре (в Мисьонес). Карриего основал не менее 12 школ в Корриентес.

Рамирес пригласил французского ботаника Эме Бонплана, который поселился в Мисьонес в середине июня 1821 года, захватив с собой лучшие семена хлопка, индиго и табака, чтобы начать их культивирование в регионе силами индейцев.

Рамирес разделил территорию республики на четыре штаб-квартиры в Ла-Бахада-дель-Парана (департамент Парана), Консепсьон-дель-Уругвай (департамент Уругвай), Корриентес (департамент Корриентес), и Сан-Рокито на левом берегу реки Мириньяй (департамент Мисьонес).

В конце ноября 1820 года Рамирес провел перепись населения, которая показала следующую численность населения в департаментах: в Уругвае и Паране - 20 004 жителей (из них в городе Парана - 4284, Консепсьон-дель-Уругвай - 1223, Санта-Рита-де-ла-Эскина - 907), в Корриентес - 36 697 жителей. Из-за боевых действий в Мисьонес перепись там не проводилась .

Конец

Смерть Рамиреса

Договор в Бенегасе скрепил союз Буэнос-Айрес, Санта-Фе и Кордовы, в то время как Энтре-Риос оказалась в изоляции. Вступив в конфликт с чилийским лидером Хосе Мигелем Каррерой, Рамирес сосредоточил свои силы в Ла-Бахаде - 4000 солдат и 20000 кавалеристов - и запросил разрешение у губернатора Санта-Фе Лопеса пройти через его земли. Однако Лопес ответил отказом, сославшись на договор в Бенегасе, и Рамирес решил напасть на него.

В начале мая 1821 года полковник Анаклето Медино, обойдя эскадру Буэнос-Айреса на реке Парана, сумел приблизиться к Коронде и захватить лошадей Лопеса. После этого 6 мая Рамирес пересек Парану с 1000 солдат из Пунта-Горда (в настоящее время Диаманте), соединился с Мединой и продвинулся к Росарио. 8 мая Рамирес разбил войска Буэнос-Айреса под командованием Грегорио Араоза де Ламадрида в битве при Оливерос. Оттуда он резко изменил свой курс и направился в город Санта-Фе, рассеяв по пути силы Санта-Фе под командованием Хосе Луиса Оррего, который шел на помощь Ламадриду. В тот же день Мансилья пересек Парану с 1000 новобранцев, чтобы атаковать Санта-Фе, но после обстрела со стороны эскадры Буэнос-Айреса был вынужден вернулся за реку. 21 мая войска Санта-Фе форсировали реку Коластине и блокировали армию Рамиреса, сократившуюся к тому времени до 700 человек. 24 мая войска Лопеса и Ламадрида атаковали Рамиреса, но снова потерпели поражение. 26 мая Лопес и Ламадрид все-таки разгромили истощеннвые войска Рамиреса, и тот был вынужден отступить в провинцию Кордова во главе 400 солдат, рассчитывая оттуда через Чако пересечь Парану.

10 июля 1821 года 33-летний Рамирес погиб в короткой битве при Чаньяр-Вьехо, недалеко от Вилья-де-Мария-де-Рио-Секо и Сан-Франциско-дель-Чаньяр в Кордове, против отряда Франсиско де Бедойи. 26 июля эскадра Энтре-Риос была уничтожена в морском сражении на реке Коластине, ее командир Монтеверде погиб .

Лопес Хордан

На короткое время преемником Рамиреса стал его сводный брат Рикардо Лопес Хордан, который решил провести выборы главы республики. Эти выборы должны были быть непрямыми: граждане избирали депутатов от каждого района, которые и должны были избрать верховного главу республики. Встреча депутатов состоялась 29 сентября в Паране.

Падение Республики

Для того, чтобы определить условия завершения войны, 22 августа был подписан договор в Сан-Николас-де-лос-Арройос между Эстанислао Лопесом и губернатором Буэнос-Айреса Мартином Родригесом:

Статья 1. Губернатор Энтре-Риос вернет в полном объеме свободу и независимость провинциям Корриентес и Мисьонес... Ст. 2. ...вернет орудия, принадлежащие провинции Буэнос-Айрес, и 3 бронзовых пушки, сделанных в Санта-Фе. Ст. 4. Мы вернем пленных в Энтре-Риос, в соответствии с ограничением первой статьи.

Однако полковник Лусио Норберто Мансилья, начальник полка, расквартированного в Паране, восстал 23 сентября при поддержке губернатора Санта-Фе, эскадры Буэнос-Айреса под командованием Матиаса Сапиолы и лидера каудильо Эусебио Эренью. Мансилья завхатил политическое и военное руководство и 28 сентября был сам избран губернатором. Обе стороны согласились на перемирие до заседания конгресса 25 октября, а 20 октября Эренью был разбит в битве при Гене. Республика была ликвидирована, Мансилья заключил союз с Санта-Фе и Буэнос-Айресом и 16 декабря 1821 года был избран губернатором Энтре-Риос .

Весть о восстании Мансильи привела к восстановлению автономии провинции Корриентес, так как Карриего был свергнут 12 октября 1821 года, и новым губернатором был назначен Рамон де Атиенса. Распад Республики Энтре-Риос был использован Парагваем, который послал 500 солдат под командованием Норберто Ортелладо 7 декабря 1821 года, чтобы занять Мисьонес. Ботаник Бонплан был арестован, перевезен в Парагвай и до 1831 года отвечал за восстановление 5 обезлюдевших городов и восстановление флоры региона.

Отрывок, характеризующий Республика Энтре-Риос

– Ваше сиятельство, ваше сиятельство, ваше сиятельство… – упорно, не глядя на Пьера и, видимо, потеряв надежду разбудить его, раскачивая его за плечо, приговаривал берейтор.
– Что? Началось? Пора? – заговорил Пьер, проснувшись.
– Изволите слышать пальбу, – сказал берейтор, отставной солдат, – уже все господа повышли, сами светлейшие давно проехали.
Пьер поспешно оделся и выбежал на крыльцо. На дворе было ясно, свежо, росисто и весело. Солнце, только что вырвавшись из за тучи, заслонявшей его, брызнуло до половины переломленными тучей лучами через крыши противоположной улицы, на покрытую росой пыль дороги, на стены домов, на окна забора и на лошадей Пьера, стоявших у избы. Гул пушек яснее слышался на дворе. По улице прорысил адъютант с казаком.
– Пора, граф, пора! – прокричал адъютант.
Приказав вести за собой лошадь, Пьер пошел по улице к кургану, с которого он вчера смотрел на поле сражения. На кургане этом была толпа военных, и слышался французский говор штабных, и виднелась седая голова Кутузова с его белой с красным околышем фуражкой и седым затылком, утонувшим в плечи. Кутузов смотрел в трубу вперед по большой дороге.
Войдя по ступенькам входа на курган, Пьер взглянул впереди себя и замер от восхищенья перед красотою зрелища. Это была та же панорама, которою он любовался вчера с этого кургана; но теперь вся эта местность была покрыта войсками и дымами выстрелов, и косые лучи яркого солнца, поднимавшегося сзади, левее Пьера, кидали на нее в чистом утреннем воздухе пронизывающий с золотым и розовым оттенком свет и темные, длинные тени. Дальние леса, заканчивающие панораму, точно высеченные из какого то драгоценного желто зеленого камня, виднелись своей изогнутой чертой вершин на горизонте, и между ними за Валуевым прорезывалась большая Смоленская дорога, вся покрытая войсками. Ближе блестели золотые поля и перелески. Везде – спереди, справа и слева – виднелись войска. Все это было оживленно, величественно и неожиданно; но то, что более всего поразило Пьера, – это был вид самого поля сражения, Бородина и лощины над Колочею по обеим сторонам ее.
Над Колочею, в Бородине и по обеим сторонам его, особенно влево, там, где в болотистых берегах Во йна впадает в Колочу, стоял тот туман, который тает, расплывается и просвечивает при выходе яркого солнца и волшебно окрашивает и очерчивает все виднеющееся сквозь него. К этому туману присоединялся дым выстрелов, и по этому туману и дыму везде блестели молнии утреннего света – то по воде, то по росе, то по штыкам войск, толпившихся по берегам и в Бородине. Сквозь туман этот виднелась белая церковь, кое где крыши изб Бородина, кое где сплошные массы солдат, кое где зеленые ящики, пушки. И все это двигалось или казалось движущимся, потому что туман и дым тянулись по всему этому пространству. Как в этой местности низов около Бородина, покрытых туманом, так и вне его, выше и особенно левее по всей линии, по лесам, по полям, в низах, на вершинах возвышений, зарождались беспрестанно сами собой, из ничего, пушечные, то одинокие, то гуртовые, то редкие, то частые клубы дымов, которые, распухая, разрастаясь, клубясь, сливаясь, виднелись по всему этому пространству.
Эти дымы выстрелов и, странно сказать, звуки их производили главную красоту зрелища.
Пуфф! – вдруг виднелся круглый, плотный, играющий лиловым, серым и молочно белым цветами дым, и бумм! – раздавался через секунду звук этого дыма.
«Пуф пуф» – поднимались два дыма, толкаясь и сливаясь; и «бум бум» – подтверждали звуки то, что видел глаз.
Пьер оглядывался на первый дым, который он оставил округлым плотным мячиком, и уже на месте его были шары дыма, тянущегося в сторону, и пуф… (с остановкой) пуф пуф – зарождались еще три, еще четыре, и на каждый, с теми же расстановками, бум… бум бум бум – отвечали красивые, твердые, верные звуки. Казалось то, что дымы эти бежали, то, что они стояли, и мимо них бежали леса, поля и блестящие штыки. С левой стороны, по полям и кустам, беспрестанно зарождались эти большие дымы с своими торжественными отголосками, и ближе еще, по низам и лесам, вспыхивали маленькие, не успевавшие округляться дымки ружей и точно так же давали свои маленькие отголоски. Трах та та тах – трещали ружья хотя и часто, но неправильно и бедно в сравнении с орудийными выстрелами.
Пьеру захотелось быть там, где были эти дымы, эти блестящие штыки и пушки, это движение, эти звуки. Он оглянулся на Кутузова и на его свиту, чтобы сверить свое впечатление с другими. Все точно так же, как и он, и, как ему казалось, с тем же чувством смотрели вперед, на поле сражения. На всех лицах светилась теперь та скрытая теплота (chaleur latente) чувства, которое Пьер замечал вчера и которое он понял совершенно после своего разговора с князем Андреем.
– Поезжай, голубчик, поезжай, Христос с тобой, – говорил Кутузов, не спуская глаз с поля сражения, генералу, стоявшему подле него.
Выслушав приказание, генерал этот прошел мимо Пьера, к сходу с кургана.
– К переправе! – холодно и строго сказал генерал в ответ на вопрос одного из штабных, куда он едет. «И я, и я», – подумал Пьер и пошел по направлению за генералом.
Генерал садился на лошадь, которую подал ему казак. Пьер подошел к своему берейтору, державшему лошадей. Спросив, которая посмирнее, Пьер взлез на лошадь, схватился за гриву, прижал каблуки вывернутых ног к животу лошади и, чувствуя, что очки его спадают и что он не в силах отвести рук от гривы и поводьев, поскакал за генералом, возбуждая улыбки штабных, с кургана смотревших на него.


Генерал, за которым скакал Пьер, спустившись под гору, круто повернул влево, и Пьер, потеряв его из вида, вскакал в ряды пехотных солдат, шедших впереди его. Он пытался выехать из них то вправо, то влево; но везде были солдаты, с одинаково озабоченными лицами, занятыми каким то невидным, но, очевидно, важным делом. Все с одинаково недовольно вопросительным взглядом смотрели на этого толстого человека в белой шляпе, неизвестно для чего топчущего их своею лошадью.
– Чего ездит посерёд батальона! – крикнул на него один. Другой толконул прикладом его лошадь, и Пьер, прижавшись к луке и едва удерживая шарахнувшуюся лошадь, выскакал вперед солдат, где было просторнее.
Впереди его был мост, а у моста, стреляя, стояли другие солдаты. Пьер подъехал к ним. Сам того не зная, Пьер заехал к мосту через Колочу, который был между Горками и Бородиным и который в первом действии сражения (заняв Бородино) атаковали французы. Пьер видел, что впереди его был мост и что с обеих сторон моста и на лугу, в тех рядах лежащего сена, которые он заметил вчера, в дыму что то делали солдаты; но, несмотря на неумолкающую стрельбу, происходившую в этом месте, он никак не думал, что тут то и было поле сражения. Он не слыхал звуков пуль, визжавших со всех сторон, и снарядов, перелетавших через него, не видал неприятеля, бывшего на той стороне реки, и долго не видал убитых и раненых, хотя многие падали недалеко от него. С улыбкой, не сходившей с его лица, он оглядывался вокруг себя.
– Что ездит этот перед линией? – опять крикнул на него кто то.
– Влево, вправо возьми, – кричали ему. Пьер взял вправо и неожиданно съехался с знакомым ему адъютантом генерала Раевского. Адъютант этот сердито взглянул на Пьера, очевидно, сбираясь тоже крикнуть на него, но, узнав его, кивнул ему головой.
– Вы как тут? – проговорил он и поскакал дальше.
Пьер, чувствуя себя не на своем месте и без дела, боясь опять помешать кому нибудь, поскакал за адъютантом.
– Это здесь, что же? Можно мне с вами? – спрашивал он.
– Сейчас, сейчас, – отвечал адъютант и, подскакав к толстому полковнику, стоявшему на лугу, что то передал ему и тогда уже обратился к Пьеру.
– Вы зачем сюда попали, граф? – сказал он ему с улыбкой. – Все любопытствуете?
– Да, да, – сказал Пьер. Но адъютант, повернув лошадь, ехал дальше.
– Здесь то слава богу, – сказал адъютант, – но на левом фланге у Багратиона ужасная жарня идет.
– Неужели? – спросил Пьер. – Это где же?
– Да вот поедемте со мной на курган, от нас видно. А у нас на батарее еще сносно, – сказал адъютант. – Что ж, едете?
– Да, я с вами, – сказал Пьер, глядя вокруг себя и отыскивая глазами своего берейтора. Тут только в первый раз Пьер увидал раненых, бредущих пешком и несомых на носилках. На том самом лужке с пахучими рядами сена, по которому он проезжал вчера, поперек рядов, неловко подвернув голову, неподвижно лежал один солдат с свалившимся кивером. – А этого отчего не подняли? – начал было Пьер; но, увидав строгое лицо адъютанта, оглянувшегося в ту же сторону, он замолчал.
Пьер не нашел своего берейтора и вместе с адъютантом низом поехал по лощине к кургану Раевского. Лошадь Пьера отставала от адъютанта и равномерно встряхивала его.
– Вы, видно, не привыкли верхом ездить, граф? – спросил адъютант.
– Нет, ничего, но что то она прыгает очень, – с недоуменьем сказал Пьер.
– Ээ!.. да она ранена, – сказал адъютант, – правая передняя, выше колена. Пуля, должно быть. Поздравляю, граф, – сказал он, – le bapteme de feu [крещение огнем].
Проехав в дыму по шестому корпусу, позади артиллерии, которая, выдвинутая вперед, стреляла, оглушая своими выстрелами, они приехали к небольшому лесу. В лесу было прохладно, тихо и пахло осенью. Пьер и адъютант слезли с лошадей и пешком вошли на гору.
– Здесь генерал? – спросил адъютант, подходя к кургану.
– Сейчас были, поехали сюда, – указывая вправо, отвечали ему.
Адъютант оглянулся на Пьера, как бы не зная, что ему теперь с ним делать.
– Не беспокойтесь, – сказал Пьер. – Я пойду на курган, можно?
– Да пойдите, оттуда все видно и не так опасно. А я заеду за вами.
Пьер пошел на батарею, и адъютант поехал дальше. Больше они не видались, и уже гораздо после Пьер узнал, что этому адъютанту в этот день оторвало руку.
Курган, на который вошел Пьер, был то знаменитое (потом известное у русских под именем курганной батареи, или батареи Раевского, а у французов под именем la grande redoute, la fatale redoute, la redoute du centre [большого редута, рокового редута, центрального редута] место, вокруг которого положены десятки тысяч людей и которое французы считали важнейшим пунктом позиции.
Редут этот состоял из кургана, на котором с трех сторон были выкопаны канавы. В окопанном канавами место стояли десять стрелявших пушек, высунутых в отверстие валов.
В линию с курганом стояли с обеих сторон пушки, тоже беспрестанно стрелявшие. Немного позади пушек стояли пехотные войска. Входя на этот курган, Пьер никак не думал, что это окопанное небольшими канавами место, на котором стояло и стреляло несколько пушек, было самое важное место в сражении.
Пьеру, напротив, казалось, что это место (именно потому, что он находился на нем) было одно из самых незначительных мест сражения.
Войдя на курган, Пьер сел в конце канавы, окружающей батарею, и с бессознательно радостной улыбкой смотрел на то, что делалось вокруг него. Изредка Пьер все с той же улыбкой вставал и, стараясь не помешать солдатам, заряжавшим и накатывавшим орудия, беспрестанно пробегавшим мимо него с сумками и зарядами, прохаживался по батарее. Пушки с этой батареи беспрестанно одна за другой стреляли, оглушая своими звуками и застилая всю окрестность пороховым дымом.
В противность той жуткости, которая чувствовалась между пехотными солдатами прикрытия, здесь, на батарее, где небольшое количество людей, занятых делом, бело ограничено, отделено от других канавой, – здесь чувствовалось одинаковое и общее всем, как бы семейное оживление.
Появление невоенной фигуры Пьера в белой шляпе сначала неприятно поразило этих людей. Солдаты, проходя мимо его, удивленно и даже испуганно косились на его фигуру. Старший артиллерийский офицер, высокий, с длинными ногами, рябой человек, как будто для того, чтобы посмотреть на действие крайнего орудия, подошел к Пьеру и любопытно посмотрел на него.
Молоденький круглолицый офицерик, еще совершенный ребенок, очевидно, только что выпущенный из корпуса, распоряжаясь весьма старательно порученными ему двумя пушками, строго обратился к Пьеру.
– Господин, позвольте вас попросить с дороги, – сказал он ему, – здесь нельзя.
Солдаты неодобрительно покачивали головами, глядя на Пьера. Но когда все убедились, что этот человек в белой шляпе не только не делал ничего дурного, но или смирно сидел на откосе вала, или с робкой улыбкой, учтиво сторонясь перед солдатами, прохаживался по батарее под выстрелами так же спокойно, как по бульвару, тогда понемногу чувство недоброжелательного недоуменья к нему стало переходить в ласковое и шутливое участие, подобное тому, которое солдаты имеют к своим животным: собакам, петухам, козлам и вообще животным, живущим при воинских командах. Солдаты эти сейчас же мысленно приняли Пьера в свою семью, присвоили себе и дали ему прозвище. «Наш барин» прозвали его и про него ласково смеялись между собой.
Одно ядро взрыло землю в двух шагах от Пьера. Он, обчищая взбрызнутую ядром землю с платья, с улыбкой оглянулся вокруг себя.
– И как это вы не боитесь, барин, право! – обратился к Пьеру краснорожий широкий солдат, оскаливая крепкие белые зубы.
– А ты разве боишься? – спросил Пьер.
– А то как же? – отвечал солдат. – Ведь она не помилует. Она шмякнет, так кишки вон. Нельзя не бояться, – сказал он, смеясь.
Несколько солдат с веселыми и ласковыми лицами остановились подле Пьера. Они как будто не ожидали того, чтобы он говорил, как все, и это открытие обрадовало их.
– Наше дело солдатское. А вот барин, так удивительно. Вот так барин!
– По местам! – крикнул молоденький офицер на собравшихся вокруг Пьера солдат. Молоденький офицер этот, видимо, исполнял свою должность в первый или во второй раз и потому с особенной отчетливостью и форменностью обращался и с солдатами и с начальником.