Республика Юкатан

Республика Юкатан — сепаратистское государство, отделившееся от Мексики из-за отмены в стране федеративного устройства и существовавшее с 1841 по 1848 год.

История

В октябре 1841 года местная палата депутатов приняла Закон о независимости полуострова Юкатан. Новая конституция Второй Федеральной Республики 1841 года была основана на Конституции штата Юкатана 1825, а также содержала пакет реформ, разработанный либеральным адвокатом М. Г. Крессенсио Рехоном (исп. Manuel Crescencio García Rejón).

В 1841 году штат Табаско объявил о своём отделении от Мексики, и М. Барбачано, тогда губернатор Юкатана, послал комиссию во главе с Х. Сьеррой О’Рейли (исп. Justo Sierra O’Reilly), для того, чтобы встретиться с властями Табаско и предложить им создание независимой от Мексики федеративной республики, образованной двумя государствами. Однако идея не удалась, поскольку Табаско вернулся в состав Мексики в 1842 году. Осенью 1841 года президент Мексики Антонио Лопес де Санта-Анна направил в Юкатан уроженца Мериды А. Кинтану Роо (исп. Andrés Quintana Roo) для установления диалога с сепаратистами. Переговоры оказались успешными, и в конце ноября были подписаны соглашения, по которым Юкатан сохранял своё таможенно-тарифное законодательство и свободный ввоз товаров в порты Республики.

В Мехико договорённости между А. Кинтана-Роо и Юкатаном были проигнорированы. Центральное правительство требовало, чтобы Юкатан присоединился к Мексике и полностью принял план Такубайя, по которому юкатанская территория должна была войти с учетом всех законов, принятых конгрессом, созванным Санта-Анной. Оно также требовало, чтобы Юкатан разорвал все отношения с Республикой Техас, потому что Мексика была в состоянии войны с техасцами.

Потеряв терпение и потерпев неудачу в уговорах властей Юкатана, президент Санта-Анна послал войска на полуостров. В августе 1842 года, после захвата стратегически важного острова Кармен (исп. Carmen) (ныне Сьюдад-дель-Кармен), правительственные войска установили блокаду побережья Юкатана. В течение нескольких дней президентские войска взяли несколько городов сепаратной республики. Однако, узнав, что войска сепаратистов более чем в два раза по численности превосходят наступавшие президентские войска, мексиканский генерал Пенья (исп. Peña y Barragán) сдался и согласился отвести свои войска морем в Тампико (штат Тамаулипас).

Несмотря на это, Санта-Анна отказался признать независимость Юкатана и запретил заход судов под флагом Юкатана в порты Мексики и наоборот. Это прекратило всякую торговлю Юкатана с Мексикой, что привело к глубоким экономическим проблемам в республике. Барбачано, зная, что Санта-Анна потерпел поражение в войне на Юкатане, решил вести переговоры с центральным правительством. Юкатан предложил несколько условий центральному правительству. Санта-Анна всё же согласился на несколько условий, которые дали полную автономию Юкатану 5 декабря 1843. Юкатан возобновил торговлю с Мексикой и Республика сохранила свой суверенитет.

Такая ситуация продолжалась недолго. Мексиканское правительство 21 февраля 1844 года постановило, что уникальные права и автономия, предоставленные Юкатану, являются неконституционными. В конце 1845 года мексиканский Конгресс отменил конвенции декабря 1843 года, и Ассамблеи Юкатана, провозгласившего свою независимость 1 января 1846. Вдобавок к трениям между Юкатаном и центром, сепаратная республика сталкивалась со внутренними разногласиями между сторонниками двух личностей. В Мериде концентрировались сторонники М. Барбачано, а в Кампече — С. Мендеса (исп. Santiago Méndez). Это соперничество привело к тому, что в этих городах были сформированы два различных правительства Юкатана. К этому можно добавить третью крупную группу — индейцев майя.

22 августа 1846 года временный президент Мексики Х. М. Салас (исп. José Mariano Salas) восстановил федеральную конституцию 1824 и федеральную систему правления. Барбачано встретил это известие с энтузиазмом и согласился вернуть Юкатан в лоно Мексики, а вот Мендес ответил, что начнёт войну и будет отстаивать независимость Юкатана, и заявлял, что вхождение Юкатана в состав Мексики вовлечёт его в разгоревшуюся войну с США. В октябре 1846 года флот США взял Сьюдад-Кармен и блокировал территорию. 21 января 1847 Сантьяго Мендес перенёс столицу Юкатана в Кампече, который был несколько месяцев отрезан американским флотом от торговли с Техасом, Меридой и Мехико. В то же время майя, которые платили высокие налоги при самых плохих условиях труда, сформировали вооружённые отряды, и восстали против белых и метисов 30 июля 1847 года в Тепиче (исп. Tepich), сея ужас и вызывая сильные разрушения и нарушения коммуникаций. Это восстание, длившееся до 1902, и известное в истории как Война Каст, возглавили касик (вождь) Чичимилы М. А. Ай (исп. Manuel Antonio Ay, cacique de Chichimilá), касик Тепича С. Чи (исп. Cecilio Chi cacique de Tepich) и касик Тихосуко Х. Пат (исп. Jacinto Pat, cacique de Tihosuco). Вначале М. А. Ай был арестован за прозелитизм, и казнён 26 июля 1847 года. В связи с этим С. Чи взял Тепич и убил всех белых. Правительство ответило террором, а войска повстанцев пополнялись за счёт новых индейцев, которые убивали неиндейцев и жгли деревни. 21 февраля 1848 года, когда правительственные войска взяли города Пето (исп. Peto), Вальядолид, Исамаль (исп. Izamal) и другие 200 деревень, индейцы во главе с В. Пеком (исп. Venancio Pec) напали на Бакалар (исп. Bacalar), истребив почти всех его жителей.

Правительство Мендеса стояло перед серьёзной проблемой внутренней безопасности и защиты торговли. Мендес направил делегацию во главе с судьёй Х. Ровирой (исп. Jose Rovira) в столицу США Вашингтон, чтобы убедить американское правительство в нейтралитете Юкатана в американо-мексиканской войне и снять блокаду. Ровира, видимо, предполагал аннексию Юкатана Соединёнными Штатами. Президент последних ухватился за эту идею и провёл в Палате представителей Конгресса США Билль о Юкатане, который, однако, не был принят Сенатом, так как война США и Мексики затянулась и была обременительна для бюджета, и новая война с индейцами Юкатана Америке была не нужна. В отчаянии президент Сантьяго Мендес предлагал юкатанский суверенитет то испанскому губернатору Кубы, то английскому губернатору Ямайки, но никто не откликнулся на его предложения.

Восстание индейцев было настолько велико, что поставило под угрозу существование некоренного населения на полуострове. Наконец, пойдя на некоторые уступки индейцам, правительству Юкатана удалось уговорить Пата сложить оружие. Чи оказался более радикальным и продолжал бороться за полное уничтожение белых, и отверг соглашение с правительством. В апреле 1848 президентом Юкатана снова стал сторонник единства со всей остальной Мексикой на федеративных условиях М. Барбачано. Президент Мексики Х. Х. Эррера (исп. José Joaquín Herrera) дал 150 000 песо и оружие с припасами Юкатану. Восстание майя было подавлено в августе 1848 года, 17 августа Барбачано приказал восстановить союз с Мексикой.

Ссылки

• [www.sobrino.net/Dzidzantun/la_historia_de_la_rep_yuc.htm La Historia de la República de Yucatán]

Отрывок, характеризующий Республика Юкатан

Потом были нужны задвижки к дверям новой постройки, непременно такого фасона, которые выдумал сам князь. Потом ящик переплетный надо было заказать для укладки завещания.
Отдача приказаний Алпатычу продолжалась более двух часов. Князь все не отпускал его. Он сел, задумался и, закрыв глаза, задремал. Алпатыч пошевелился.
– Ну, ступай, ступай; ежели что нужно, я пришлю.
Алпатыч вышел. Князь подошел опять к бюро, заглянув в него, потрогал рукою свои бумаги, опять запер и сел к столу писать письмо губернатору.
Уже было поздно, когда он встал, запечатав письмо. Ему хотелось спать, но он знал, что не заснет и что самые дурные мысли приходят ему в постели. Он кликнул Тихона и пошел с ним по комнатам, чтобы сказать ему, где стлать постель на нынешнюю ночь. Он ходил, примеривая каждый уголок.
Везде ему казалось нехорошо, но хуже всего был привычный диван в кабинете. Диван этот был страшен ему, вероятно по тяжелым мыслям, которые он передумал, лежа на нем. Нигде не было хорошо, но все таки лучше всех был уголок в диванной за фортепиано: он никогда еще не спал тут.
Тихон принес с официантом постель и стал уставлять.
– Не так, не так! – закричал князь и сам подвинул на четверть подальше от угла, и потом опять поближе.
«Ну, наконец все переделал, теперь отдохну», – подумал князь и предоставил Тихону раздевать себя.
Досадливо морщась от усилий, которые нужно было делать, чтобы снять кафтан и панталоны, князь разделся, тяжело опустился на кровать и как будто задумался, презрительно глядя на свои желтые, иссохшие ноги. Он не задумался, а он медлил перед предстоявшим ему трудом поднять эти ноги и передвинуться на кровати. «Ох, как тяжело! Ох, хоть бы поскорее, поскорее кончились эти труды, и вы бы отпустили меня! – думал он. Он сделал, поджав губы, в двадцатый раз это усилие и лег. Но едва он лег, как вдруг вся постель равномерно заходила под ним вперед и назад, как будто тяжело дыша и толкаясь. Это бывало с ним почти каждую ночь. Он открыл закрывшиеся было глаза.
– Нет спокоя, проклятые! – проворчал он с гневом на кого то. «Да, да, еще что то важное было, очень что то важное я приберег себе на ночь в постели. Задвижки? Нет, про это сказал. Нет, что то такое, что то в гостиной было. Княжна Марья что то врала. Десаль что то – дурак этот – говорил. В кармане что то – не вспомню».
– Тишка! Об чем за обедом говорили?
– Об князе, Михайле…
– Молчи, молчи. – Князь захлопал рукой по столу. – Да! Знаю, письмо князя Андрея. Княжна Марья читала. Десаль что то про Витебск говорил. Теперь прочту.
Он велел достать письмо из кармана и придвинуть к кровати столик с лимонадом и витушкой – восковой свечкой и, надев очки, стал читать. Тут только в тишине ночи, при слабом свете из под зеленого колпака, он, прочтя письмо, в первый раз на мгновение понял его значение.
«Французы в Витебске, через четыре перехода они могут быть у Смоленска; может, они уже там».
– Тишка! – Тихон вскочил. – Нет, не надо, не надо! – прокричал он.
Он спрятал письмо под подсвечник и закрыл глаза. И ему представился Дунай, светлый полдень, камыши, русский лагерь, и он входит, он, молодой генерал, без одной морщины на лице, бодрый, веселый, румяный, в расписной шатер Потемкина, и жгучее чувство зависти к любимцу, столь же сильное, как и тогда, волнует его. И он вспоминает все те слова, которые сказаны были тогда при первом Свидании с Потемкиным. И ему представляется с желтизною в жирном лице невысокая, толстая женщина – матушка императрица, ее улыбки, слова, когда она в первый раз, обласкав, приняла его, и вспоминается ее же лицо на катафалке и то столкновение с Зубовым, которое было тогда при ее гробе за право подходить к ее руке.
«Ах, скорее, скорее вернуться к тому времени, и чтобы теперешнее все кончилось поскорее, поскорее, чтобы оставили они меня в покое!»


Лысые Горы, именье князя Николая Андреича Болконского, находились в шестидесяти верстах от Смоленска, позади его, и в трех верстах от Московской дороги.
В тот же вечер, как князь отдавал приказания Алпатычу, Десаль, потребовав у княжны Марьи свидания, сообщил ей, что так как князь не совсем здоров и не принимает никаких мер для своей безопасности, а по письму князя Андрея видно, что пребывание в Лысых Горах небезопасно, то он почтительно советует ей самой написать с Алпатычем письмо к начальнику губернии в Смоленск с просьбой уведомить ее о положении дел и о мере опасности, которой подвергаются Лысые Горы. Десаль написал для княжны Марьи письмо к губернатору, которое она подписала, и письмо это было отдано Алпатычу с приказанием подать его губернатору и, в случае опасности, возвратиться как можно скорее.
Получив все приказания, Алпатыч, провожаемый домашними, в белой пуховой шляпе (княжеский подарок), с палкой, так же как князь, вышел садиться в кожаную кибиточку, заложенную тройкой сытых саврасых.
Колокольчик был подвязан, и бубенчики заложены бумажками. Князь никому не позволял в Лысых Горах ездить с колокольчиком. Но Алпатыч любил колокольчики и бубенчики в дальней дороге. Придворные Алпатыча, земский, конторщик, кухарка – черная, белая, две старухи, мальчик казачок, кучера и разные дворовые провожали его.
Дочь укладывала за спину и под него ситцевые пуховые подушки. Свояченица старушка тайком сунула узелок. Один из кучеров подсадил его под руку.
– Ну, ну, бабьи сборы! Бабы, бабы! – пыхтя, проговорил скороговоркой Алпатыч точно так, как говорил князь, и сел в кибиточку. Отдав последние приказания о работах земскому и в этом уж не подражая князю, Алпатыч снял с лысой головы шляпу и перекрестился троекратно.
– Вы, ежели что… вы вернитесь, Яков Алпатыч; ради Христа, нас пожалей, – прокричала ему жена, намекавшая на слухи о войне и неприятеле.
– Бабы, бабы, бабьи сборы, – проговорил Алпатыч про себя и поехал, оглядывая вокруг себя поля, где с пожелтевшей рожью, где с густым, еще зеленым овсом, где еще черные, которые только начинали двоить. Алпатыч ехал, любуясь на редкостный урожай ярового в нынешнем году, приглядываясь к полоскам ржаных пелей, на которых кое где начинали зажинать, и делал свои хозяйственные соображения о посеве и уборке и о том, не забыто ли какое княжеское приказание.
Два раза покормив дорогой, к вечеру 4 го августа Алпатыч приехал в город.
По дороге Алпатыч встречал и обгонял обозы и войска. Подъезжая к Смоленску, он слышал дальние выстрелы, но звуки эти не поразили его. Сильнее всего поразило его то, что, приближаясь к Смоленску, он видел прекрасное поле овса, которое какие то солдаты косили, очевидно, на корм и по которому стояли лагерем; это обстоятельство поразило Алпатыча, но он скоро забыл его, думая о своем деле.
Все интересы жизни Алпатыча уже более тридцати лет были ограничены одной волей князя, и он никогда не выходил из этого круга. Все, что не касалось до исполнения приказаний князя, не только не интересовало его, но не существовало для Алпатыча.
Алпатыч, приехав вечером 4 го августа в Смоленск, остановился за Днепром, в Гаченском предместье, на постоялом дворе, у дворника Ферапонтова, у которого он уже тридцать лет имел привычку останавливаться. Ферапонтов двенадцать лет тому назад, с легкой руки Алпатыча, купив рощу у князя, начал торговать и теперь имел дом, постоялый двор и мучную лавку в губернии. Ферапонтов был толстый, черный, красный сорокалетний мужик, с толстыми губами, с толстой шишкой носом, такими же шишками над черными, нахмуренными бровями и толстым брюхом.