Реставрация Кэмму
 История Японии |
|---|
|
Реставрация Кэмму (яп. 建武新政, Кэмму но синсэй — «Новое правление лет Кэмму»; 1333—1336) — трёхлетний период абсолютистского правления императора Го-Дайго в истории Японии, который сопровождался реформами, призванными превратить Японию в централизованную монархию образца IX — X веков. Закончился крахом реформ, восстанием самураев под руководством Асикага Такаудзи и расколом императорского дома на две династии[1]. Назван по девизу императорского правления Кэмму. В японской историографии до 1945 года именовался Возрождением Кэмму (яп. 建武中興, けんむちゅうこう).
Содержание
Причины
Реставрация Кэмму была обусловлена политической деградацией Камакурского сёгуната как правительства, деспотией глав этого правительства в лице рода Ходзё, борьбой за власть между столичными аристократами и провинциальными самураями, высоким уровнем преступности и конфликтом между двумя ветвями императорского дома — ветвью Дайкакудзи и ветвью Дзимёин — вокруг наследования императорского трона. На этом фоне император Го-Дайго, который взошёл на престол в 1318 году, решил организовать подготовку восстания против сёгуната с целью восстановления порядка в стране. В 1321 году он покончил с двоевластием в императорском доме, упразднив институт инсэй, двор бывшего императора и собрал группу единомышленников из числа аристократии и духовенства. Под прикрытием лекций по чжусианству, император проводил совещания с Ёсидой Садафусой, Маденокодзи Нобуфусой, Китабатакэ Тикафусой, Хино Сукэтомо и Хино Тоситомо, на которых обсуждал планы свержения старого режима. Однако в октябре 1324 года сёгунат узнал о подготовке мятежа и арестовал всех сообщников Императора. Несмотря на это, последний не сдался и продолжал тайно агитировать японское самурайство вступать в ряды его армии для свержения деспотов Ходзё. Император имел секретное соглашение с монахами-воинами монастырей Кофукудзи и Энрякудзи, а также вассалами Камакурского сёгуната, Асикага Такаудзи и Нитто Ёсисадою, о совместных действиях в случае восстания. Однако 1331 году оно снова сорвалось из-за доноса Ёсиды Садафусы. Войска сёгуната арестовали Хино Тосимото, монахов Энкана и Монкана, но упустили Императора. Он бежал из столицы на юг, в городок Касаги, где обратился за помощью к местной знати и разбойникам. По призыву Императора отозвался главарь разбойников провинции Кавати, Кусуноки Масасигэ, который собрал войска в несколько тысяч человек в замке Акасака. Однако сёгунат выслал против Касаги и Акасака двухсоттысячный армию, которая за несколько дней взяла оба укрепления и пленила мятежного монарха. В следующем, 1332 году, император Го-Дайго был сослан на острова Оки.
Даже из ссылки монарх продолжал поддерживать связи с повстанческими силами, которые в декабре 1332 году снова восстали в местности Ёсино под руководством его сына, принца Мориёси, в замке Тихая под руководством Кусуноки Масасигэ[2]. От имени отца, принц разослал обращение к монастырям и местной знати выступить вместе против Камакуры. На этот раз восстание охватило всю Японию, что позволило Императору ускользнуть из ссылки и в марте 1333 года прибыть в порт Нава провинции Хоки (современный посёлок Дайсэн в префектуре Симанэ). При содействии местного властителя, Навы Нагатоси, он издал указ, в котором провозглашал «врагами трона» род Ходзё и призвал японских военных свергнуть Камакурский сёгунат. Последний выслал карательную армию против повстанцев во главе с полководцем Асикагой Такаудзи, который однако в конце мая 1333 перешёл на сторону императора. Это вызвало цепную реакцию в регионах страны и к повстанцам присоединились влиятельные роды Юки из провинции Муцу, Огасавара из провинции Синано, Симадзу из провинции Сацума и другие. В начале июня того же года войска Асикага Такаудзи захватили японскую столицу Киото и ликвидировали в ней Камакурских чиновников — ведомство столичного рокухарского наместника. В это время, в регионе Канто взбунтовался Нитта Ёсисада, который за полмесяца взял Камакуру и уничтожил сёгунат[2].
Течение
В июле 1333 году Император Го-Дайго триумфально вернулся в столицу. Он издал приказы о награждении участников восстания титулами и о возвращении конфискованных сёгунатом земель их бывшим владельцам. Император считал, что идеалом построения новой системы власти должна стать модель абсолютной монархии времён правления императоров Дайго и Мураками, а потому повёл курс на централизацию и реставрацию авторитета императорского двора. Одним из первых шагов на этом пути было издание указа, по которому владельцы земельных наделов должны были пройти в индивидуальном порядке процедуру подтверждения императором своего права на владение землёй. Фактически, Император определялся как изначальный обладатель всей земли[2], выдававший подвергнутым разрешение на пользование земляными наделами за службу на неопределённый срок. Эта идея подрывала существующие представления о владении землёй, вызвала возмущение значительной части провинциальной знати и вызвала хаос в японской столице, куда беспрестанно прибывали самураи разных чинов с целью переоформления своих земельных владений. В результате император Го-Дайго издал новый указ-поправку, согласно которому вопросом о подтверждении прав на владение старыми землями занимались провинциалы кокуса, а Император только предоставлял новые земли из земельного фонда уничтоженного рода Ходзё.
В октябре 1333, в начале реставрации, Император основал новые органы центральной власти: Ведомство записей (яп. 记录 所), которое занималась судебными исками о подтверждении прав на землевладение, Ведомство жалоб (яп. 雑 诉 决断 所), которое решало имущественные и финансовые споры между участниками антисёгуновского восстания, председателями имений Дзито и крестьянами, и Ведомство воинов (武 者 所), которое обеспечивало охрану правопорядка в Киото и охрану Императорского дворца. Однако за растущего количества жалобную и нехватку квалифицированных кадров эти органы не работали должным образом, что вызвало у населения разочарование новой властью.
В регионах Император восстановил провинциальные администрации кокуго и администрации военных губернаторов сюго , которые занимались сбором дани и наблюдением за правопорядком. В провинции Муцу и регионе Канто были установлены 2 сёгуната с центрами в замке Тага и Камакура, напрямую зависели от главы государства. В ноябре 1333 сёгуном Таги был назначен принц Нориёси, который отправился на место службы с советником Китабатакэ Тикафусой, а в январе 1334 года сёгуном Камакуры был назначен принц Мориёси, который отправился в свою ставку в сопровождении Асикага Тадаёси. В феврале 1334 году в провинции Муцу был создан совет сугёната, Политическое ведомство, Самурайское ведомство, Управление монастырей и святилищ и Управление подтверждения землевладений. В одночасье в регионе Канто были установлены 10 главных администраций 10 провинций региона.
Создание двух сёгунатов на востоке и севере Японии было следствием конфликта между императором Го-Дайго и Асикага Такаудзи. Последний получил титул главы провинции Мусаси (яп. 武 蔵 守), но был лишён должности в правительстве. Несмотря на это, Такаудзи осел в Киото, в разрушенном им доме Рокухарского инспектора, и стал единолично заниматься проблемами самураев, формируя из них собственное войско. Его столкновение с монархом было делом времени.
В феврале 1334 году император изменил девиз правления на «Кэмму» и приказал отрестварировать императорский дворец, чтобы продемонстрировать своё величие. Он также планировал начать изготавливать собственную монету яп. 乾坤 通宝 и выпускать бумажные деньги. Император переподчинил себе доходы с земель синтоистских святилищ и ликвидировал таможни на больших дорогах, которые давали доходы местной знати. В июне 1334 он издал декрет благодатного правления, по которому отменил все долги аристократии. Впрочем, меры Императора успеха не имели: самураи были не удовлетворены размером вознаграждения за участие в антисёгунатовском восстании, крестьяне и мещане жаловались на увеличение налогов в связи с ремонтом Дворца, а в правительстве продолжались междоусобицы. Страна постепенно становилась неуправляемой. С июня по сентябрь того же года в провинции Вакаса продолжались крестьянские волнения, а в ноябре по подозрению в государственной измене был арестован принц Мориёси. В июне 1335 года Императорская служба безопасности раскрыла подготовку государственного переворота под руководством аристократа Сайондзи Кинмунэ, а в следующем месяце на востоке Японии произошло восстание участников ликвидированного сёгуната во главе с Ходзё Такаюки, которому удалось захватить Камакура.
Завершение
В сентябре 1335 Асикага Такаудзи самовольно отправился на восток с войском и освободил Камакура. Он проигнорировал приказ Императора вернуться к Киото и в декабре того же года восстал против действующего режима. Разбив императорские войска под руководством Нитта Ёсисады в битве при Хаконэ-Такеносита, в феврале 1336 года Такаудзи вступил столицу страны. Однако его армия захватить Киото не смогла и была разбита в уличных боях. Такаудзи был вынужден бежать на запад. В городке Муроцу (современный город Тацуно префектуры Хёго) провинции Харима он вновь собрал своих родственников и полководцев с войсками, а в городке Томо (современный город Фукуяма префектуры Хиросима) провинции Этидзэн получил от прежнего императора Когена приказ свергнуть императора Го-Дайго и его правительство.
В апреле 1336 года Такаудзи разбил проимператорские силы Западной Японии в битве при Татарахама на Кюсю и отправился на восток к столице, по Внутреннему Японскому морю. В июне того же года он победил основные силы противника во главе с Кусуноки Масасигэ в битве при Минатогава и захватил Киото. Император Го-Дайго бежал в пристоличный монастырь Энрякудзи, но был силой возвращён в столицу. В ноябре его заставили отречься от власти и передать трон с монаршими регалиями новом Императору Комё. Хотя реставрация Кэмму была завершена, бывший Император Го-Дайго не хотел мириться с поражением, а потому бежал из столицы на юг, в район Ёсино, где провозгласил себя единственным легитимным Императором Японии и основал новую Южную династию. Страна вступила в эпоху существования двух династий и гражданской войны — период Намбокутё.
Напишите отзыв о статье "Реставрация Кэмму"
Примечания
- ↑ История Японии. Между Китаем и Тихим океаном [Текст] / Даниэль Елисеев; [пер. с фр. М. Ю. Некрасова]. — Санкт-Петербург : Евразия, 2008. — 318 с. — С. 95 ISBN 978-5-8071-0296-7
- ↑ 1 2 3 [shogunate.ru/namboku-cho.html Реставрация Кэмму и Война Севера и Юга (1331—1392)]
Литература
- [shounen.ru/nihon/history/japhistory4.shtml Реставрация Кэмму и эпоха Иосино (1333-1392)] // История Японии / ред. Игорь Настенко. — Евролинц, Русская панорама, 2003. — 504 с. — (История стран и народов). — 1000 экз. — ISBN 5-93165-097-0.
- История Японии. Между Китаем и Тихим океаном [Текст] / Даниэль Елисеев; [пер. с фр. М. Ю. Некрасова]. — Санкт-Петербург : Евразия, 2008. — 318 с. ISBN 978-5-8071-0296-7
- Хронология стран Восточной и Центральной Азии [Текст] = Chronology of far Eastern and Central Asian countries / Л. Р. Концевич; [Российская акад. наук, Ин-т востоковедения]. — Москва : Восточная литература РАН, 2010. — 806 с. : табл.; 24 см. ISBN 978-5-02-036350-2
Отрывок, характеризующий Реставрация Кэмму
– Что за прелесть, этот папа! – проговорила она, целуя его, и она опять взглянула на Пьера с тем бессознательным кокетством, которое вернулось к ней вместе с ее оживлением.– Вот так патриотка! – сказал Шиншин.
– Совсем не патриотка, а просто… – обиженно отвечала Наташа. – Вам все смешно, а это совсем не шутка…
– Какие шутки! – повторил граф. – Только скажи он слово, мы все пойдем… Мы не немцы какие нибудь…
– А заметили вы, – сказал Пьер, – что сказало: «для совещания».
– Ну уж там для чего бы ни было…
В это время Петя, на которого никто не обращал внимания, подошел к отцу и, весь красный, ломающимся, то грубым, то тонким голосом, сказал:
– Ну теперь, папенька, я решительно скажу – и маменька тоже, как хотите, – я решительно скажу, что вы пустите меня в военную службу, потому что я не могу… вот и всё…
Графиня с ужасом подняла глаза к небу, всплеснула руками и сердито обратилась к мужу.
– Вот и договорился! – сказала она.
Но граф в ту же минуту оправился от волнения.
– Ну, ну, – сказал он. – Вот воин еще! Глупости то оставь: учиться надо.
– Это не глупости, папенька. Оболенский Федя моложе меня и тоже идет, а главное, все равно я не могу ничему учиться теперь, когда… – Петя остановился, покраснел до поту и проговорил таки: – когда отечество в опасности.
– Полно, полно, глупости…
– Да ведь вы сами сказали, что всем пожертвуем.
– Петя, я тебе говорю, замолчи, – крикнул граф, оглядываясь на жену, которая, побледнев, смотрела остановившимися глазами на меньшого сына.
– А я вам говорю. Вот и Петр Кириллович скажет…
– Я тебе говорю – вздор, еще молоко не обсохло, а в военную службу хочет! Ну, ну, я тебе говорю, – и граф, взяв с собой бумаги, вероятно, чтобы еще раз прочесть в кабинете перед отдыхом, пошел из комнаты.
– Петр Кириллович, что ж, пойдем покурить…
Пьер находился в смущении и нерешительности. Непривычно блестящие и оживленные глаза Наташи беспрестанно, больше чем ласково обращавшиеся на него, привели его в это состояние.
– Нет, я, кажется, домой поеду…
– Как домой, да вы вечер у нас хотели… И то редко стали бывать. А эта моя… – сказал добродушно граф, указывая на Наташу, – только при вас и весела…
– Да, я забыл… Мне непременно надо домой… Дела… – поспешно сказал Пьер.
– Ну так до свидания, – сказал граф, совсем уходя из комнаты.
– Отчего вы уезжаете? Отчего вы расстроены? Отчего?.. – спросила Пьера Наташа, вызывающе глядя ему в глаза.
«Оттого, что я тебя люблю! – хотел он сказать, но он не сказал этого, до слез покраснел и опустил глаза.
– Оттого, что мне лучше реже бывать у вас… Оттого… нет, просто у меня дела.
– Отчего? нет, скажите, – решительно начала было Наташа и вдруг замолчала. Они оба испуганно и смущенно смотрели друг на друга. Он попытался усмехнуться, но не мог: улыбка его выразила страдание, и он молча поцеловал ее руку и вышел.
Пьер решил сам с собою не бывать больше у Ростовых.
Петя, после полученного им решительного отказа, ушел в свою комнату и там, запершись от всех, горько плакал. Все сделали, как будто ничего не заметили, когда он к чаю пришел молчаливый и мрачный, с заплаканными глазами.
На другой день приехал государь. Несколько человек дворовых Ростовых отпросились пойти поглядеть царя. В это утро Петя долго одевался, причесывался и устроивал воротнички так, как у больших. Он хмурился перед зеркалом, делал жесты, пожимал плечами и, наконец, никому не сказавши, надел фуражку и вышел из дома с заднего крыльца, стараясь не быть замеченным. Петя решился идти прямо к тому месту, где был государь, и прямо объяснить какому нибудь камергеру (Пете казалось, что государя всегда окружают камергеры), что он, граф Ростов, несмотря на свою молодость, желает служить отечеству, что молодость не может быть препятствием для преданности и что он готов… Петя, в то время как он собирался, приготовил много прекрасных слов, которые он скажет камергеру.
Петя рассчитывал на успех своего представления государю именно потому, что он ребенок (Петя думал даже, как все удивятся его молодости), а вместе с тем в устройстве своих воротничков, в прическе и в степенной медлительной походке он хотел представить из себя старого человека. Но чем дальше он шел, чем больше он развлекался все прибывающим и прибывающим у Кремля народом, тем больше он забывал соблюдение степенности и медлительности, свойственных взрослым людям. Подходя к Кремлю, он уже стал заботиться о том, чтобы его не затолкали, и решительно, с угрожающим видом выставил по бокам локти. Но в Троицких воротах, несмотря на всю его решительность, люди, которые, вероятно, не знали, с какой патриотической целью он шел в Кремль, так прижали его к стене, что он должен был покориться и остановиться, пока в ворота с гудящим под сводами звуком проезжали экипажи. Около Пети стояла баба с лакеем, два купца и отставной солдат. Постояв несколько времени в воротах, Петя, не дождавшись того, чтобы все экипажи проехали, прежде других хотел тронуться дальше и начал решительно работать локтями; но баба, стоявшая против него, на которую он первую направил свои локти, сердито крикнула на него:
– Что, барчук, толкаешься, видишь – все стоят. Что ж лезть то!
– Так и все полезут, – сказал лакей и, тоже начав работать локтями, затискал Петю в вонючий угол ворот.
Петя отер руками пот, покрывавший его лицо, и поправил размочившиеся от пота воротнички, которые он так хорошо, как у больших, устроил дома.
Петя чувствовал, что он имеет непрезентабельный вид, и боялся, что ежели таким он представится камергерам, то его не допустят до государя. Но оправиться и перейти в другое место не было никакой возможности от тесноты. Один из проезжавших генералов был знакомый Ростовых. Петя хотел просить его помощи, но счел, что это было бы противно мужеству. Когда все экипажи проехали, толпа хлынула и вынесла и Петю на площадь, которая была вся занята народом. Не только по площади, но на откосах, на крышах, везде был народ. Только что Петя очутился на площади, он явственно услыхал наполнявшие весь Кремль звуки колоколов и радостного народного говора.
Одно время на площади было просторнее, но вдруг все головы открылись, все бросилось еще куда то вперед. Петю сдавили так, что он не мог дышать, и все закричало: «Ура! урра! ура!Петя поднимался на цыпочки, толкался, щипался, но ничего не мог видеть, кроме народа вокруг себя.
На всех лицах было одно общее выражение умиления и восторга. Одна купчиха, стоявшая подле Пети, рыдала, и слезы текли у нее из глаз.
– Отец, ангел, батюшка! – приговаривала она, отирая пальцем слезы.
– Ура! – кричали со всех сторон. С минуту толпа простояла на одном месте; но потом опять бросилась вперед.
Петя, сам себя не помня, стиснув зубы и зверски выкатив глаза, бросился вперед, работая локтями и крича «ура!», как будто он готов был и себя и всех убить в эту минуту, но с боков его лезли точно такие же зверские лица с такими же криками «ура!».
«Так вот что такое государь! – думал Петя. – Нет, нельзя мне самому подать ему прошение, это слишком смело!Несмотря на то, он все так же отчаянно пробивался вперед, и из за спин передних ему мелькнуло пустое пространство с устланным красным сукном ходом; но в это время толпа заколебалась назад (спереди полицейские отталкивали надвинувшихся слишком близко к шествию; государь проходил из дворца в Успенский собор), и Петя неожиданно получил в бок такой удар по ребрам и так был придавлен, что вдруг в глазах его все помутилось и он потерял сознание. Когда он пришел в себя, какое то духовное лицо, с пучком седевших волос назади, в потертой синей рясе, вероятно, дьячок, одной рукой держал его под мышку, другой охранял от напиравшей толпы.
– Барчонка задавили! – говорил дьячок. – Что ж так!.. легче… задавили, задавили!
Государь прошел в Успенский собор. Толпа опять разровнялась, и дьячок вывел Петю, бледного и не дышащего, к царь пушке. Несколько лиц пожалели Петю, и вдруг вся толпа обратилась к нему, и уже вокруг него произошла давка. Те, которые стояли ближе, услуживали ему, расстегивали его сюртучок, усаживали на возвышение пушки и укоряли кого то, – тех, кто раздавил его.
– Этак до смерти раздавить можно. Что же это! Душегубство делать! Вишь, сердечный, как скатерть белый стал, – говорили голоса.
Петя скоро опомнился, краска вернулась ему в лицо, боль прошла, и за эту временную неприятность он получил место на пушке, с которой он надеялся увидать долженствующего пройти назад государя. Петя уже не думал теперь о подаче прошения. Уже только ему бы увидать его – и то он бы считал себя счастливым!
Во время службы в Успенском соборе – соединенного молебствия по случаю приезда государя и благодарственной молитвы за заключение мира с турками – толпа пораспространилась; появились покрикивающие продавцы квасу, пряников, мака, до которого был особенно охотник Петя, и послышались обыкновенные разговоры. Одна купчиха показывала свою разорванную шаль и сообщала, как дорого она была куплена; другая говорила, что нынче все шелковые материи дороги стали. Дьячок, спаситель Пети, разговаривал с чиновником о том, кто и кто служит нынче с преосвященным. Дьячок несколько раз повторял слово соборне, которого не понимал Петя. Два молодые мещанина шутили с дворовыми девушками, грызущими орехи. Все эти разговоры, в особенности шуточки с девушками, для Пети в его возрасте имевшие особенную привлекательность, все эти разговоры теперь не занимали Петю; ou сидел на своем возвышении пушки, все так же волнуясь при мысли о государе и о своей любви к нему. Совпадение чувства боли и страха, когда его сдавили, с чувством восторга еще более усилило в нем сознание важности этой минуты.
Вдруг с набережной послышались пушечные выстрелы (это стреляли в ознаменование мира с турками), и толпа стремительно бросилась к набережной – смотреть, как стреляют. Петя тоже хотел бежать туда, но дьячок, взявший под свое покровительство барчонка, не пустил его. Еще продолжались выстрелы, когда из Успенского собора выбежали офицеры, генералы, камергеры, потом уже не так поспешно вышли еще другие, опять снялись шапки с голов, и те, которые убежали смотреть пушки, бежали назад. Наконец вышли еще четверо мужчин в мундирах и лентах из дверей собора. «Ура! Ура! – опять закричала толпа.
– Который? Который? – плачущим голосом спрашивал вокруг себя Петя, но никто не отвечал ему; все были слишком увлечены, и Петя, выбрав одного из этих четырех лиц, которого он из за слез, выступивших ему от радости на глаза, не мог ясно разглядеть, сосредоточил на него весь свой восторг, хотя это был не государь, закричал «ура!неистовым голосом и решил, что завтра же, чего бы это ему ни стоило, он будет военным.
Толпа побежала за государем, проводила его до дворца и стала расходиться. Было уже поздно, и Петя ничего не ел, и пот лил с него градом; но он не уходил домой и вместе с уменьшившейся, но еще довольно большой толпой стоял перед дворцом, во время обеда государя, глядя в окна дворца, ожидая еще чего то и завидуя одинаково и сановникам, подъезжавшим к крыльцу – к обеду государя, и камер лакеям, служившим за столом и мелькавшим в окнах.
За обедом государя Валуев сказал, оглянувшись в окно:
– Народ все еще надеется увидать ваше величество.
Обед уже кончился, государь встал и, доедая бисквит, вышел на балкон. Народ, с Петей в середине, бросился к балкону.
– Ангел, отец! Ура, батюшка!.. – кричали народ и Петя, и опять бабы и некоторые мужчины послабее, в том числе и Петя, заплакали от счастия. Довольно большой обломок бисквита, который держал в руке государь, отломившись, упал на перилы балкона, с перил на землю. Ближе всех стоявший кучер в поддевке бросился к этому кусочку бисквита и схватил его. Некоторые из толпы бросились к кучеру. Заметив это, государь велел подать себе тарелку бисквитов и стал кидать бисквиты с балкона. Глаза Пети налились кровью, опасность быть задавленным еще более возбуждала его, он бросился на бисквиты. Он не знал зачем, но нужно было взять один бисквит из рук царя, и нужно было не поддаться. Он бросился и сбил с ног старушку, ловившую бисквит. Но старушка не считала себя побежденною, хотя и лежала на земле (старушка ловила бисквиты и не попадала руками). Петя коленкой отбил ее руку, схватил бисквит и, как будто боясь опоздать, опять закричал «ура!», уже охриплым голосом.
