Реутинцы

Село Реутинцы укр. Реутинці Страна УкраинаУкраина Область СумскаяСумская область Район Кролевецкий Сельский совет Реутинский Координаты 51°35′00″ с. ш. 33°17′23″ в. д.51.583432928719503° с. ш. 33.289706536672064° в. д. / 51.583432928719503; 33.289706536672064    Первое упоминание 1625 Площадь 5,98 км² Население 996 человек (2001) Часовой пояс UTC+2, летом UTC+3 Телефонный код +380 5453 Почтовый индекс 41343 Автомобильный код BM, НМ / 19 КОАТУУ 5922687201 Показать/скрыть карты

Реутинцы (укр. Реутинці) — село, Реутинский сельский совет, Кролевецкий район, Сумская область, Украина.

Код КОАТУУ — 5922687201. Население по переписи 2001 года составляло 996 человек .

Является административным центром Реутинского сельского совета, в который, кроме того, входят сёла Боцманов, Грибанево, Нежинское и Артюхово.

Географическое положение

Село Реутинцы находится на левом берегу реки Реть, выше по течению на расстоянии в 3 км расположен город Кролевец, ниже по течению на расстоянии в 4 км расположено село Обтово. По селу протекает пересыхающий ручей с запрудой. Через село проходит автомобильная дорога Т-2503.

История

Первые письменные упоминания о селе относятся приблизительно к 1625 году. В одной из тогдашних грамот сказано, что Реутинцы принадлежали богатому поляку Висселю. В 1689 г. село было передано во владение украинскому сотнику Петру Михайловичу Забеле. Впоследствии село попало к одному из его потомков — Владимиру Забиле, деспотического, эгоистичного человека, который не знал границ своей жестокости. Он в селе построил церковь, которая получила название Владимирская.

Впоследствии петербургский вельможа Татищев унаследовал Реутинцы. Он его так и не видел, но был очень не доволен своим украинским поместьем, где наживался управитель, а он получал лишь незначительные крошки. Вот почему он предложил сельской общины купить его земли за 40 тыс. руб.

У крестьян не было возможности купить земли, и поместье досталось кролевецкому торговцу и ткачу Рынди. Рындя переселил крестьян на правый берег реки Ревки, чтобы получить собственный покой и безопасность. Но раз за разом возникали крестьянские бунты.

В 1861 г. десяти семьям удалось выкупиться из крепостной неволи. Они и основали Новую улицу, которая существует и ныне. Эта улица разместилась на крутом горбе левого берега реки Реть на песчаных почвах. Впоследствии на месте прежнего поселения остались только здания помещика. На то время в селе существовали уже 2 церкви (Покровска и Владимирская). Грамотных людей в селе почти не было, и только в 1886 г. открылась при церкви школа на один класс.

Сразу после победы Февральской революции, весть о которой принесли односельчане из Конотопа и Кролевца, крестьяне думали, что пришло освобождение от царского и помещецкого гнета. Но изменений в жизни так и не случилось, земля и власть оставалась в руках богатых. Впервые крестьяне пришли к власти в декабре 1917 г. Советская власть установилась в селе в январе в 1918 г.

Во время коллективизации в 1931 г. в селе основаны два колхоза: «Спартак» и «Красный Лан». Впоследствии, в 1932 г. в селе основан третий колхоз — «Звезда». В 1935 г. в селе открыто семилетнюю школу. Рост сельскохозяйственного производства привел к возникновению потребности в квалифицированных кадрах. Именно поэтому 20 октября в 1936 г. на базе свинсовохоза (прежние здания помещика Рынди) была открыта школа бригадиров-комбайнеров, которое тогда называлось училище механизации сельского хозяйства.

Великая Отечественная война принесла жителям села большие человеческие и материальные потери. По неточным данным на фронтах войны, на каторжных работах и от рук фашистов погибло больше 400 жителей села. 30 октября отряд партизан под предводительством Колпака отправился в Карпатский рейд, столкнулся в селе с вооруженными полицаями, которые ехали подводами из Кролевца на Короп. Состоялся бой, в котором последние были разгромлены. 3 сентября в 1943 г. село освобождено от фашистских захватчиков.

Наше время

На территории сельского совета функционируют: фельдшерско-акушерский пункт, детский сад «Березка», общеобразовательная школа I—II ст., Реутинский профессиональный аграрный лицей, сельский Дом культуры, отделения почтовой связи, магазины.

Отрывок, характеризующий Реутинцы

– Ah, c'est vous! – сказал Петя. – Voulez vous manger? N'ayez pas peur, on ne vous fera pas de mal, – прибавил он, робко и ласково дотрогиваясь до его руки. – Entrez, entrez. [Ах, это вы! Хотите есть? Не бойтесь, вам ничего не сделают. Войдите, войдите.]
– Merci, monsieur, [Благодарю, господин.] – отвечал барабанщик дрожащим, почти детским голосом и стал обтирать о порог свои грязные ноги. Пете многое хотелось сказать барабанщику, но он не смел. Он, переминаясь, стоял подле него в сенях. Потом в темноте взял его за руку и пожал ее.
– Entrez, entrez, – повторил он только нежным шепотом.
«Ах, что бы мне ему сделать!» – проговорил сам с собою Петя и, отворив дверь, пропустил мимо себя мальчика.
Когда барабанщик вошел в избушку, Петя сел подальше от него, считая для себя унизительным обращать на него внимание. Он только ощупывал в кармане деньги и был в сомненье, не стыдно ли будет дать их барабанщику.


От барабанщика, которому по приказанию Денисова дали водки, баранины и которого Денисов велел одеть в русский кафтан, с тем, чтобы, не отсылая с пленными, оставить его при партии, внимание Пети было отвлечено приездом Долохова. Петя в армии слышал много рассказов про необычайные храбрость и жестокость Долохова с французами, и потому с тех пор, как Долохов вошел в избу, Петя, не спуская глаз, смотрел на него и все больше подбадривался, подергивая поднятой головой, с тем чтобы не быть недостойным даже и такого общества, как Долохов.
Наружность Долохова странно поразила Петю своей простотой.
Денисов одевался в чекмень, носил бороду и на груди образ Николая чудотворца и в манере говорить, во всех приемах выказывал особенность своего положения. Долохов же, напротив, прежде, в Москве, носивший персидский костюм, теперь имел вид самого чопорного гвардейского офицера. Лицо его было чисто выбрито, одет он был в гвардейский ваточный сюртук с Георгием в петлице и в прямо надетой простой фуражке. Он снял в углу мокрую бурку и, подойдя к Денисову, не здороваясь ни с кем, тотчас же стал расспрашивать о деле. Денисов рассказывал ему про замыслы, которые имели на их транспорт большие отряды, и про присылку Пети, и про то, как он отвечал обоим генералам. Потом Денисов рассказал все, что он знал про положение французского отряда.
– Это так, но надо знать, какие и сколько войск, – сказал Долохов, – надо будет съездить. Не зная верно, сколько их, пускаться в дело нельзя. Я люблю аккуратно дело делать. Вот, не хочет ли кто из господ съездить со мной в их лагерь. У меня мундиры с собою.
– Я, я… я поеду с вами! – вскрикнул Петя.
– Совсем и тебе не нужно ездить, – сказал Денисов, обращаясь к Долохову, – а уж его я ни за что не пущу.
– Вот прекрасно! – вскрикнул Петя, – отчего же мне не ехать?..
– Да оттого, что незачем.
– Ну, уж вы меня извините, потому что… потому что… я поеду, вот и все. Вы возьмете меня? – обратился он к Долохову.
– Отчего ж… – рассеянно отвечал Долохов, вглядываясь в лицо французского барабанщика.
– Давно у тебя молодчик этот? – спросил он у Денисова.
– Нынче взяли, да ничего не знает. Я оставил его пг'и себе.
– Ну, а остальных ты куда деваешь? – сказал Долохов.
– Как куда? Отсылаю под г'асписки! – вдруг покраснев, вскрикнул Денисов. – И смело скажу, что на моей совести нет ни одного человека. Разве тебе тг'удно отослать тг'идцать ли, тг'иста ли человек под конвоем в гог'од, чем маг'ать, я пг'ямо скажу, честь солдата.
– Вот молоденькому графчику в шестнадцать лет говорить эти любезности прилично, – с холодной усмешкой сказал Долохов, – а тебе то уж это оставить пора.
– Что ж, я ничего не говорю, я только говорю, что я непременно поеду с вами, – робко сказал Петя.
– А нам с тобой пора, брат, бросить эти любезности, – продолжал Долохов, как будто он находил особенное удовольствие говорить об этом предмете, раздражавшем Денисова. – Ну этого ты зачем взял к себе? – сказал он, покачивая головой. – Затем, что тебе его жалко? Ведь мы знаем эти твои расписки. Ты пошлешь их сто человек, а придут тридцать. Помрут с голоду или побьют. Так не все ли равно их и не брать?
Эсаул, щуря светлые глаза, одобрительно кивал головой.
– Это все г'авно, тут Рассуждать нечего. Я на свою душу взять не хочу. Ты говог'ишь – помг'ут. Ну, хог'ошо. Только бы не от меня.
Долохов засмеялся.
– Кто же им не велел меня двадцать раз поймать? А ведь поймают – меня и тебя, с твоим рыцарством, все равно на осинку. – Он помолчал. – Однако надо дело делать. Послать моего казака с вьюком! У меня два французских мундира. Что ж, едем со мной? – спросил он у Пети.
– Я? Да, да, непременно, – покраснев почти до слез, вскрикнул Петя, взглядывая на Денисова.
Опять в то время, как Долохов заспорил с Денисовым о том, что надо делать с пленными, Петя почувствовал неловкость и торопливость; но опять не успел понять хорошенько того, о чем они говорили. «Ежели так думают большие, известные, стало быть, так надо, стало быть, это хорошо, – думал он. – А главное, надо, чтобы Денисов не смел думать, что я послушаюсь его, что он может мной командовать. Непременно поеду с Долоховым во французский лагерь. Он может, и я могу».