Референдум в Южной Осетии (2011)

Референдум в Южной Осетии о статусе русского языка 14 — 15 февраля 2012 года
«Согласны ли Вы чтобы государственными языками Южной Осетии являлись осетинский и русский?» Результаты Да или нет Голосов Процент Да 19 797 83,54 % Нет 3902 16,46 % Действительных голосов 23 699 99,84 % Недействительных голосов 38 0,16 % Всего голосов 23 737 100 %

Референдум в Южной Осетии о предоставлению русскому языку статуса государственного прошёл 13 ноября 2011 года одновременно с президентскими выборами. На голосование был вынесен вопрос: «Согласны ли Вы, чтобы государственными языками в Республике Южная Осетия являлись осетинский и русский?». До тех пор статус государственного имел лишь осетинский язык. Русский язык, а также в некоторых случаях грузинский, имели статус официального. Формулировку вопроса критиковал бывший вице-спикер парламента И. Д. Мамиев, указывая, что следовало в вопросе сформулировать, как будет звучать в случае принятия поправок новая редакция статьи 4 Конституции. Действующий президент Кокойты выразил поддержку приданию статуса государственного русскому языку. Изначально проведение референдума планировалось 11 сентября, но в августе было перенесено.

По окончательным результатам, из 23 737 принявших участие в референдуме избирателей 19 797 (83,4 %) проголосовали «за», 3902 (16,44 %) — «против».

5 апреля 2012 года Парламент Южной Осетии в ходе пленарного заседания принял Конституционный закон «О государственных языках Республики Южная Осетия». 6 июня 2012 года закон был одобрен в окончательном чтении. Русский язык стал одним из двух государственных языков.

Отрывок, характеризующий Референдум в Южной Осетии (2011)

– Вы не узнаете разве?
Пьер взглянул еще раз на бледное, тонкое, с черными глазами и странным ртом, лицо компаньонки. Что то родное, давно забытое и больше чем милое смотрело на него из этих внимательных глаз.
«Но нет, это не может быть, – подумал он. – Это строгое, худое и бледное, постаревшее лицо? Это не может быть она. Это только воспоминание того». Но в это время княжна Марья сказала: «Наташа». И лицо, с внимательными глазами, с трудом, с усилием, как отворяется заржавелая дверь, – улыбнулось, и из этой растворенной двери вдруг пахнуло и обдало Пьера тем давно забытым счастием, о котором, в особенности теперь, он не думал. Пахнуло, охватило и поглотило его всего. Когда она улыбнулась, уже не могло быть сомнений: это была Наташа, и он любил ее.
В первую же минуту Пьер невольно и ей, и княжне Марье, и, главное, самому себе сказал неизвестную ему самому тайну. Он покраснел радостно и страдальчески болезненно. Он хотел скрыть свое волнение. Но чем больше он хотел скрыть его, тем яснее – яснее, чем самыми определенными словами, – он себе, и ей, и княжне Марье говорил, что он любит ее.
«Нет, это так, от неожиданности», – подумал Пьер. Но только что он хотел продолжать начатый разговор с княжной Марьей, он опять взглянул на Наташу, и еще сильнейшая краска покрыла его лицо, и еще сильнейшее волнение радости и страха охватило его душу. Он запутался в словах и остановился на середине речи.
Пьер не заметил Наташи, потому что он никак не ожидал видеть ее тут, но он не узнал ее потому, что происшедшая в ней, с тех пор как он не видал ее, перемена была огромна. Она похудела и побледнела. Но не это делало ее неузнаваемой: ее нельзя было узнать в первую минуту, как он вошел, потому что на этом лице, в глазах которого прежде всегда светилась затаенная улыбка радости жизни, теперь, когда он вошел и в первый раз взглянул на нее, не было и тени улыбки; были одни глаза, внимательные, добрые и печально вопросительные.
Смущение Пьера не отразилось на Наташе смущением, но только удовольствием, чуть заметно осветившим все ее лицо.


– Она приехала гостить ко мне, – сказала княжна Марья. – Граф и графиня будут на днях. Графиня в ужасном положении. Но Наташе самой нужно было видеть доктора. Ее насильно отослали со мной.
– Да, есть ли семья без своего горя? – сказал Пьер, обращаясь к Наташе. – Вы знаете, что это было в тот самый день, как нас освободили. Я видел его. Какой был прелестный мальчик.
Наташа смотрела на него, и в ответ на его слова только больше открылись и засветились ее глаза.
– Что можно сказать или подумать в утешенье? – сказал Пьер. – Ничего. Зачем было умирать такому славному, полному жизни мальчику?