Реформатский, Александр Александрович

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Александр Александрович Реформатский
Дата рождения:

4 (16) октября 1900(1900-10-16)

Место рождения:

Москва

Дата смерти:

3 мая 1978(1978-05-03) (77 лет)

Место смерти:

Москва

Страна:

СССР

Научная сфера:

лингвистика

Место работы:

Институт языкознания

Учёная степень:

доктор филологических наук

Учёное звание:

профессор

Альма-матер:

МГУ

Научный руководитель:

Д. Н. Ушаков

Известные ученики:

Ю. Б. Борев, Р. М. Фрумкина

Алекса́ндр Алекса́ндрович Реформа́тский (4 (16) октября 1900, Москва — 3 мая 1978, Москва) — российский лингвист, доктор филологических наук (1962, без защиты диссертации), профессор (с 1962), один из представителей Московской фонологической школы. Труды по фонологии, транскрипции, графике и орфографии, морфологии, семиотике, терминоведению, истории лингвистики. Автор классического учебника «Введение в языковедение» (первое издание — 1947). Ввёл во всеобщее употребление термин «практическая транскрипция»[1].





Биография

К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

Родился в семье профессора химии А. Н. Реформатского. Его дядя С. Н. Реформатский тоже был известным химиком.

В 1918 году окончив гимназию А. Е. Флёрова, был зачислен в Московский университет. В 1920 году поступил в Театральную школу РСФСР № 1 при театре Мейерхольда, но вскоре вернулся в университет. Учился у Д. Н. Ушакова, занимался в литературоведческом семинаре М. А. Петровского. Окончил факультет общественных наук МГУ в 1923 году, учился в аспирантуре РАНИОН, однако ушёл оттуда в 1925 году.

Работал инструктором в трудколонии, рентгенотехником, корректором и техническим редактором в издательствах; с 1931 года — старший научный сотрудник НИИ ОГИЗ. С 1934 года преподавал в Московском городском пединституте, заведовал кафедрой русского языка в Литературном институте. В 1954—1959 годах работал на филологическом факультете МГУ, где создал Лабораторию экспериментальной фонетики. С 1950 года — в Институте языкознания АН СССР, заведующий сектором структурной и прикладной лингвистики (1958—1970), где под его руководством работали В. А. Виноградов, И. А. Мельчук, Р. М. Фрумкина и другие известные учёные. В 1971 году был отстранён от руководства сектором, оставшись консультантом.

Знаток русской культуры, истории, русского быта, страстный охотник, заядлый шахматист, мастер стихотворного экспромта, А. А. Реформатский был прежде всего лингвистом. Слушая оперные арии, он замечал особенности произношения, которые требовали лингвистических объяснений; из теории шахматной игры он заимствовал принцип «избыточной защиты» и использовал его при изучении структуры текста.

Вклад в науку

Ранние работы по теории литературы отмечены влиянием взглядов ОПОЯЗа, к представителям которого А. А. Реформатский был близок. В монографии «Техническая редакция книги» (1933), содержание которой гораздо шире названия, высказаны во многом новаторские взгляды на семиотику печатного текста. С середины 1930-х годов много занимался фонологией; один из основателей Московской фонологической школы и активный пропагандист её концепции. Наиболее полно фонологические взгляды А. А. Реформатского изложены в изданной им хрестоматии «Из истории отечественной фонологии» (1970) и в сборнике с характерным для его научного стиля названием «Фонологические этюды» (1975).

Ему принадлежат во многом новаторские работы не только по фонологии и фонетике, но и по теоретическим вопросам грамматики, словообразованию, лексике, теории письма, терминологии, машинному переводу, истории языкознания и др. областям лингвистики. И в каждой из этих отраслей он брался за решение самых сложных проблем языкознания, например, о соотношении синхронии и диахронии. Он изучал проблемы глубоко, профессионально, но при этом умел делать их объяснения простыми, доступными пониманию многих.

Научное наследие А. А. Реформатского разнообразно, но сравнительно невелико, он принадлежал к тому типу исследователей, которым высказать идею было интереснее, чем подробно разрабатывать её. В истории российской лингвистики он остался прежде всего как автор живо написанного и многократно переиздававшегося учебника (особенно популярного у нелингвистов) и как яркая личность, темпераментный полемист, создатель особой творческой атмосферы, в которой сформировалось множество прямых и косвенных учеников А. А. Реформатского. Личность А. А. Реформатского отражена в многочисленных мемуарах его учеников и коллег и его жены Н. И. Ильиной.

Основные статьи А. А. Реформатского собраны в посмертном сборнике: А. А. Реформатский. «Лингвистика и поэтика» (М., 1987).

Семья

Основные работы

  • Реформатский А. А. Введение в языковедение: Учебник для вузов. — М.: Просвещение, 1967. — 544 с. — 100 000 экз. (в пер.)
    • Реформатский А. А. Введение в языковедение: Учебник для вузов / Под ред. В. А. Виноградова. — Изд. 6-е. — М.: Аспект Пресс, 2004. — 536 с. — (Классический университетский учебник). — 8 000 экз. — ISBN 5-7567-0326-8. (в пер.)

Напишите отзыв о статье "Реформатский, Александр Александрович"

Примечания

  1. Гиляревский Р. С., Старостин Б. А. Иностранные имена и названия в русском тексте: Справочник. — 3-е, испр. и доп. — М.: Высшая школа, 1985. — С. 13.

Литература

  • И. А. Мельчук. Памяти А. А. Реформатского // Russian Linguistics, 1980, 4.4, 341—361 (также в кн.: И. А. Мельчук. Русский язык в модели «Смысл <=> Текст». М., 1995, 583—593).
  • [khvorostin.ruserv.com/frumkina/frumkinareformatsky.html Р. М. Фрумкина. Мой учитель А. А. Реформатский] (недоступная ссылка с 20-05-2013 (3956 дней) — историякопия) // Знание — сила, 1987, № 7 (также в кн.: Р. М. Фрумкина. О нас — наискосок. М., 1997).
  • Н. И. Ильина. Дороги и судьбы. М., 1991, 567—655.
  • Алпатов В. М. Москва лингвистическая / Научный совет Российской Академии наук по изучению и охране культурного и природного наследия. — М.: Изд-во Института иностранных языков, 2001. — С. 69 - 73. — 104 с. — (Природное и культурное наследие Москвы). — 500 экз. — ISBN 5-88966-028-4.

Ссылки

  • [sprach-insel.com/index.php?option=com_content&task=view&id=109&Itemid=68 Реформатский Александр Александрович, Биографические данные]
  • [sprach-insel.com/index.php?option=com_content&task=view&id=62&Itemid=61 Реформатский А. А. Агглютинация и фузия как две тенденции грамматического строения слова.]
  • [sprach-insel.com/index.php?option=com_content&task=view&id=64&Itemid=61 Реформатский А. А. Число и грамматика.]
  • [sprach-insel.com/index.php?option=com_content&task=view&id=78&Itemid=61 Реформатский А. А. О сопоставительном методе]
  • [sprach-insel.com/index.php?option=com_content&task=view&id=79&Itemid=61 Реформатский А. А. Принципы синхронного описания языка]

Отрывок, характеризующий Реформатский, Александр Александрович

Во время проезда маршала пленные сбились в кучу, и Пьер увидал Каратаева, которого он не видал еще в нынешнее утро. Каратаев в своей шинельке сидел, прислонившись к березе. В лице его, кроме выражения вчерашнего радостного умиления при рассказе о безвинном страдании купца, светилось еще выражение тихой торжественности.
Каратаев смотрел на Пьера своими добрыми, круглыми глазами, подернутыми теперь слезою, и, видимо, подзывал его к себе, хотел сказать что то. Но Пьеру слишком страшно было за себя. Он сделал так, как будто не видал его взгляда, и поспешно отошел.
Когда пленные опять тронулись, Пьер оглянулся назад. Каратаев сидел на краю дороги, у березы; и два француза что то говорили над ним. Пьер не оглядывался больше. Он шел, прихрамывая, в гору.
Сзади, с того места, где сидел Каратаев, послышался выстрел. Пьер слышал явственно этот выстрел, но в то же мгновение, как он услыхал его, Пьер вспомнил, что он не кончил еще начатое перед проездом маршала вычисление о том, сколько переходов оставалось до Смоленска. И он стал считать. Два французские солдата, из которых один держал в руке снятое, дымящееся ружье, пробежали мимо Пьера. Они оба были бледны, и в выражении их лиц – один из них робко взглянул на Пьера – было что то похожее на то, что он видел в молодом солдате на казни. Пьер посмотрел на солдата и вспомнил о том, как этот солдат третьего дня сжег, высушивая на костре, свою рубаху и как смеялись над ним.
Собака завыла сзади, с того места, где сидел Каратаев. «Экая дура, о чем она воет?» – подумал Пьер.
Солдаты товарищи, шедшие рядом с Пьером, не оглядывались, так же как и он, на то место, с которого послышался выстрел и потом вой собаки; но строгое выражение лежало на всех лицах.


Депо, и пленные, и обоз маршала остановились в деревне Шамшеве. Все сбилось в кучу у костров. Пьер подошел к костру, поел жареного лошадиного мяса, лег спиной к огню и тотчас же заснул. Он спал опять тем же сном, каким он спал в Можайске после Бородина.
Опять события действительности соединялись с сновидениями, и опять кто то, сам ли он или кто другой, говорил ему мысли, и даже те же мысли, которые ему говорились в Можайске.
«Жизнь есть всё. Жизнь есть бог. Все перемещается и движется, и это движение есть бог. И пока есть жизнь, есть наслаждение самосознания божества. Любить жизнь, любить бога. Труднее и блаженнее всего любить эту жизнь в своих страданиях, в безвинности страданий».
«Каратаев» – вспомнилось Пьеру.
И вдруг Пьеру представился, как живой, давно забытый, кроткий старичок учитель, который в Швейцарии преподавал Пьеру географию. «Постой», – сказал старичок. И он показал Пьеру глобус. Глобус этот был живой, колеблющийся шар, не имеющий размеров. Вся поверхность шара состояла из капель, плотно сжатых между собой. И капли эти все двигались, перемещались и то сливались из нескольких в одну, то из одной разделялись на многие. Каждая капля стремилась разлиться, захватить наибольшее пространство, но другие, стремясь к тому же, сжимали ее, иногда уничтожали, иногда сливались с нею.
– Вот жизнь, – сказал старичок учитель.
«Как это просто и ясно, – подумал Пьер. – Как я мог не знать этого прежде».
– В середине бог, и каждая капля стремится расшириться, чтобы в наибольших размерах отражать его. И растет, сливается, и сжимается, и уничтожается на поверхности, уходит в глубину и опять всплывает. Вот он, Каратаев, вот разлился и исчез. – Vous avez compris, mon enfant, [Понимаешь ты.] – сказал учитель.
– Vous avez compris, sacre nom, [Понимаешь ты, черт тебя дери.] – закричал голос, и Пьер проснулся.
Он приподнялся и сел. У костра, присев на корточках, сидел француз, только что оттолкнувший русского солдата, и жарил надетое на шомпол мясо. Жилистые, засученные, обросшие волосами, красные руки с короткими пальцами ловко поворачивали шомпол. Коричневое мрачное лицо с насупленными бровями ясно виднелось в свете угольев.
– Ca lui est bien egal, – проворчал он, быстро обращаясь к солдату, стоявшему за ним. – …brigand. Va! [Ему все равно… разбойник, право!]
И солдат, вертя шомпол, мрачно взглянул на Пьера. Пьер отвернулся, вглядываясь в тени. Один русский солдат пленный, тот, которого оттолкнул француз, сидел у костра и трепал по чем то рукой. Вглядевшись ближе, Пьер узнал лиловую собачонку, которая, виляя хвостом, сидела подле солдата.
– А, пришла? – сказал Пьер. – А, Пла… – начал он и не договорил. В его воображении вдруг, одновременно, связываясь между собой, возникло воспоминание о взгляде, которым смотрел на него Платон, сидя под деревом, о выстреле, слышанном на том месте, о вое собаки, о преступных лицах двух французов, пробежавших мимо его, о снятом дымящемся ружье, об отсутствии Каратаева на этом привале, и он готов уже был понять, что Каратаев убит, но в то же самое мгновенье в его душе, взявшись бог знает откуда, возникло воспоминание о вечере, проведенном им с красавицей полькой, летом, на балконе своего киевского дома. И все таки не связав воспоминаний нынешнего дня и не сделав о них вывода, Пьер закрыл глаза, и картина летней природы смешалась с воспоминанием о купанье, о жидком колеблющемся шаре, и он опустился куда то в воду, так что вода сошлась над его головой.
Перед восходом солнца его разбудили громкие частые выстрелы и крики. Мимо Пьера пробежали французы.
– Les cosaques! [Казаки!] – прокричал один из них, и через минуту толпа русских лиц окружила Пьера.
Долго не мог понять Пьер того, что с ним было. Со всех сторон он слышал вопли радости товарищей.
– Братцы! Родимые мои, голубчики! – плача, кричали старые солдаты, обнимая казаков и гусар. Гусары и казаки окружали пленных и торопливо предлагали кто платья, кто сапоги, кто хлеба. Пьер рыдал, сидя посреди их, и не мог выговорить ни слова; он обнял первого подошедшего к нему солдата и, плача, целовал его.
Долохов стоял у ворот разваленного дома, пропуская мимо себя толпу обезоруженных французов. Французы, взволнованные всем происшедшим, громко говорили между собой; но когда они проходили мимо Долохова, который слегка хлестал себя по сапогам нагайкой и глядел на них своим холодным, стеклянным, ничего доброго не обещающим взглядом, говор их замолкал. С другой стороны стоял казак Долохова и считал пленных, отмечая сотни чертой мела на воротах.
– Сколько? – спросил Долохов у казака, считавшего пленных.
– На вторую сотню, – отвечал казак.
– Filez, filez, [Проходи, проходи.] – приговаривал Долохов, выучившись этому выражению у французов, и, встречаясь глазами с проходившими пленными, взгляд его вспыхивал жестоким блеском.
Денисов, с мрачным лицом, сняв папаху, шел позади казаков, несших к вырытой в саду яме тело Пети Ростова.


С 28 го октября, когда начались морозы, бегство французов получило только более трагический характер замерзающих и изжаривающихся насмерть у костров людей и продолжающих в шубах и колясках ехать с награбленным добром императора, королей и герцогов; но в сущности своей процесс бегства и разложения французской армии со времени выступления из Москвы нисколько не изменился.
От Москвы до Вязьмы из семидесятитрехтысячной французской армии, не считая гвардии (которая во всю войну ничего не делала, кроме грабежа), из семидесяти трех тысяч осталось тридцать шесть тысяч (из этого числа не более пяти тысяч выбыло в сражениях). Вот первый член прогрессии, которым математически верно определяются последующие.
Французская армия в той же пропорции таяла и уничтожалась от Москвы до Вязьмы, от Вязьмы до Смоленска, от Смоленска до Березины, от Березины до Вильны, независимо от большей или меньшей степени холода, преследования, заграждения пути и всех других условий, взятых отдельно. После Вязьмы войска французские вместо трех колонн сбились в одну кучу и так шли до конца. Бертье писал своему государю (известно, как отдаленно от истины позволяют себе начальники описывать положение армии). Он писал:
«Je crois devoir faire connaitre a Votre Majeste l'etat de ses troupes dans les differents corps d'annee que j'ai ete a meme d'observer depuis deux ou trois jours dans differents passages. Elles sont presque debandees. Le nombre des soldats qui suivent les drapeaux est en proportion du quart au plus dans presque tous les regiments, les autres marchent isolement dans differentes directions et pour leur compte, dans l'esperance de trouver des subsistances et pour se debarrasser de la discipline. En general ils regardent Smolensk comme le point ou ils doivent se refaire. Ces derniers jours on a remarque que beaucoup de soldats jettent leurs cartouches et leurs armes. Dans cet etat de choses, l'interet du service de Votre Majeste exige, quelles que soient ses vues ulterieures qu'on rallie l'armee a Smolensk en commencant a la debarrasser des non combattans, tels que hommes demontes et des bagages inutiles et du materiel de l'artillerie qui n'est plus en proportion avec les forces actuelles. En outre les jours de repos, des subsistances sont necessaires aux soldats qui sont extenues par la faim et la fatigue; beaucoup sont morts ces derniers jours sur la route et dans les bivacs. Cet etat de choses va toujours en augmentant et donne lieu de craindre que si l'on n'y prete un prompt remede, on ne soit plus maitre des troupes dans un combat. Le 9 November, a 30 verstes de Smolensk».