Реформаты-беженцы

Реформаты-беженцы (фр. réfugiés) — протестанты, бежавшие из Франции после отмены нантского эдикта в 1685 году.

Хотя король Людовик XIV строго запретил выселения, и границы Франции бдительно охранялись войсками, однако 300 000 протестантов удалось покинуть отечество. Большинство эмигрантов принадлежали к образованным классам населения и были приняты с распростёртыми объятиями в тех странах, где они искали убежища.

Купцы и фабриканты направились главным образом в Голландию, Данию и Англию; дворяне, военные, учёные, художники и ремесленники — в Швейцарию и Германию, преимущественно в протестантские германские государства (Бранденбург, Гессен и др.); в последних они получили полные гражданские права. Великий курфюрст бранденбургский потсдамским эдиктом 1685 г. дал им некоторые привилегии и в 1687 г. образовал из них особенные отряды войск. Эти беженцы, отчасти вместе с реформатами, переселившимися из Нидерландов еще при Альбе, а также с изгнанными из Пьемонта вальденцами, образовали во многих местах Германии общины с французским богослужебным языком, частью слившиеся с немецкими реформатскими общинами, частью сохранившие поныне французский язык.

Из Нидерландов несколько сот гугенотов переселились далее в Капскую колонию, где составили костяк местной протестантской общины, хотя и утратили французский язык уже во 2-3 поколении.

Реформаты-беженцы пересадили из своего прежнего отечества на чужую почву своё трудолюбие и искусство в области художеств и промышленности.

Литература

• Weiss, «Histoire des réfugiés protestants de France» (Париж, 1853);
• Köhler, «Die Réfugiés und ihre Kolonien» (Гота, 1867);
• Erman und Reclam, «Mémoires pour servir à l’histoire des réfugiés français dans les Etats du roi de Prusse» (1782—1800);
• Muret, «Geschichte der französischen Kolonie in Brandenburg-Preussen» (Б., 1885);
• Schickler, «Les églises du réfuge en Angleterre» (П., 1892).

Ссылки

• При написании этой статьи использовался материал из Энциклопедического словаря Брокгауза и Ефрона (1890—1907).
• Réfugiés // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.

Отрывок, характеризующий Реформаты-беженцы

Князь Андрей в этот ясный августовский вечер 25 го числа лежал, облокотившись на руку, в разломанном сарае деревни Князькова, на краю расположения своего полка. В отверстие сломанной стены он смотрел на шедшую вдоль по забору полосу тридцатилетних берез с обрубленными нижними сучьями, на пашню с разбитыми на ней копнами овса и на кустарник, по которому виднелись дымы костров – солдатских кухонь.
Как ни тесна и никому не нужна и ни тяжка теперь казалась князю Андрею его жизнь, он так же, как и семь лет тому назад в Аустерлице накануне сражения, чувствовал себя взволнованным и раздраженным.
Приказания на завтрашнее сражение были отданы и получены им. Делать ему было больше нечего. Но мысли самые простые, ясные и потому страшные мысли не оставляли его в покое. Он знал, что завтрашнее сражение должно было быть самое страшное изо всех тех, в которых он участвовал, и возможность смерти в первый раз в его жизни, без всякого отношения к житейскому, без соображений о том, как она подействует на других, а только по отношению к нему самому, к его душе, с живостью, почти с достоверностью, просто и ужасно, представилась ему. И с высоты этого представления все, что прежде мучило и занимало его, вдруг осветилось холодным белым светом, без теней, без перспективы, без различия очертаний. Вся жизнь представилась ему волшебным фонарем, в который он долго смотрел сквозь стекло и при искусственном освещении. Теперь он увидал вдруг, без стекла, при ярком дневном свете, эти дурно намалеванные картины. «Да, да, вот они те волновавшие и восхищавшие и мучившие меня ложные образы, – говорил он себе, перебирая в своем воображении главные картины своего волшебного фонаря жизни, глядя теперь на них при этом холодном белом свете дня – ясной мысли о смерти. – Вот они, эти грубо намалеванные фигуры, которые представлялись чем то прекрасным и таинственным. Слава, общественное благо, любовь к женщине, самое отечество – как велики казались мне эти картины, какого глубокого смысла казались они исполненными! И все это так просто, бледно и грубо при холодном белом свете того утра, которое, я чувствую, поднимается для меня». Три главные горя его жизни в особенности останавливали его внимание. Его любовь к женщине, смерть его отца и французское нашествие, захватившее половину России. «Любовь!.. Эта девочка, мне казавшаяся преисполненною таинственных сил. Как же я любил ее! я делал поэтические планы о любви, о счастии с нею. О милый мальчик! – с злостью вслух проговорил он. – Как же! я верил в какую то идеальную любовь, которая должна была мне сохранить ее верность за целый год моего отсутствия! Как нежный голубок басни, она должна была зачахнуть в разлуке со мной. А все это гораздо проще… Все это ужасно просто, гадко!