Реформация во Франции
| Реформация
|
|
Движения и деноминации
Ключевые события
|
Реформа́ция во Франции (от лат. reformatio — исправление, восстановление) — массовое религиозное и общественно-политическое движение во Франции XVI века, направленное на реформирование Католической церкви в соответствии с её первоначальными традициями.
Приверженцев кальвинизма во Франции называли гугенотами. В отличие от многих других стран Европы, они не занимали строго определённой географически территории; очаги кальвинизма были рассеяны по всей территории страны. Это обусловливало особенно ожесточённый, братоубийственный характер Религиозных войн во Франции.
Кальвинистская реформация
Ситуация с Реформацией во Франции в некотором отношении напоминала немецкую, хотя центральная власть была сильнее, тем не менее некоторые провинции пользовались правами значительной автономии, особенно на юге, так что на юге и Французской Наварре протестантское движение было изначально сильным. Кроме того, аристократия также постоянно стремилась интриговать и ослаблять монархию. Религиозные вопросы перемешивались с политическими устремлениями. Правящие династии, сначала Валуа от Франциска I до Генриха III, а затем Бурбоны, начиная с Генриха IV, стремились упрочить стабильность страны и трона, сглаживая религиозную вражду либо посредством изгнания меньшинств, либо веротерпимостью.
Во Франции почва для реформ была подготовлена лучше, чем в Германии, благодаря деятельности либеральных католиков, таких, как Жак Лефевр д’Этапль и епископ Мо Гийом Брисонне. Король Франциск I и его сестра Маргарита Ангулемская нередко вмешивались, спасая гуманистов-реформаторов от козней мракобесов, а дочь Маргариты, Жанна д’Альбре, королева Наварры, страны, находившейся в вассальном подчинении Франции, в своих владениях предоставляла убежище преследуемым, хотя сама стала гугеноткой только в 1560 году.
Когда во Франции начали распространяться лютеранские идеи, Франциск I, не приветствовавший ересей, не был последователен в их подавлении, его политика зависела от того, хотел ли он политического союза с Папой, с турками или с немецкими лютеранами. В 1534 году в предвестии кризиса в Париже появились листовки, грубо критиковавшие мессу. Последовали жестокие репрессии. Епископ Брисонне покорился. Фарель бежал в Женеву, Лефевр в Страсбург, Кальвин — в Базель. При Генрихе II, сыне Франциска, гонения усилились, особенно в 1559 году, тогда Франция и Испания заключили мир и каждая из стран смогла заняться подавлением ересей у себя дома. Преследования гугенотов, как называли протестантов во Франции, были бы еще более жестокими, если бы не смерть короля на турнире.
Амбуазский заговор
После смерти Генриха II соперничество аристократических кланов за влияние на его слабых сыновей стало всё чаще приобретать религиозный оттенок. Королевскую власть, в своей политике колебавшуюся, то, стремясь искоренить протестантов, то полностью признать их права, с двух сторон окружали радикальные представители двух аристократических родов, для которых вопросы религии представляли исключительную важность. Дом Гизов был настолько католическим, что выступал за привлечение испанской помощи, а семейство адмирала Колиньи настолько гугенотским, что ратовало за привлечение англичан и даже немцев. При Франциске II Гизы были близки к власти, поскольку матерью супруги короля, Марии Стюарт, была Мария де Гиз. Гугеноты, предвидя репрессии, вынашивали план Амбуазского заговора, преполагавшего убийство лидеров партии Гизов и захват власти домом Бурбонов. Однако заговор провалился.
Религиозные войны
Франциск II умер, и ему наследовал его младший брат, Карл IX. Королева-мать, Екатерина Медичи, взяла на себя власть и попыталась предотвратить религиозную войну, гарантировав гугенотам ограниченную веротерпимость в строго определенных регионах (эдикт 1562 года). Когда герцог Франциск де Гиз обнаружил гугенотов, отправлявших богослужение за пределами установленных границ, он открыл огонь. Бойня в Васси стала началом войн.
Гугенотов возглавил принц крови Луи Конде из дома Бурбонов. Кальвин выказал ему поддержку. Одна за другой последовали три безрезультатные войны. Во время первой из них погиб Конде, а Франциск де Гиз умер от руки убийцы. Его сын Генрих де Гиз считал, что к этому причастен Колиньи, новый лидер гугенотов. В конце десятилетнего периода безрезультатной вражды Екатерина предприняла вторую попытку примирения, скрепив её браком Генриха Наваррского, Бурбона, сына Жанны д’Альбре и надежды гугенотов, со своей дочерью Маргаритой Валуа, католичкой. Вожаки всех партий прибыли на свадьбу в Париж. Герцог Гиз предпринял неудачное покушение на Колиньи. Затем Гиз, с молчаливого согласия Екатерины и её сына Карла, охваченного паникой, попытался убить всех лидеров гугенотской партии во время резни в Варфоломеевскую ночь в августе 1572 года. За этим последовали кровавые бойни в провинциях.
Через два года (1574) Карла IX сменил на троне его брат, Генрих III. Поскольку все дети Генриха III умерли, его наследником становился Генрих Наваррский. Потомки Франциска Гиза не могли с этим смириться и предложили трон кардиналу Карлу Бурбону, дяде Генриха Наваррского. В 1585 году папа Сикст V лишил Генриха Наваррского права на престолонаследие. Генрих III заключил союз с Генрихом Наваррским, а Генрих Гиз решил бороться со сложившейся ситуацией военными методами и ввел войско в Париж, однако не смог ни о чем договориться с парижанами. В октябре 1588 года в Париже были созваны Генеральные Штаты, которые приняли решение прервать войну. Генрих Гиз не согласился на это, за что был убит по приказу Генриха III, который, однако, вскоре тоже был лишен жизни фанатичным католиком Жаком Клеманом. Началось военное противостояние между Генрихом Наваррским и Гизами. Три месяца войска Генриха осаждали Париж, за стенами которого скрывались представители Католической лиги. Противостояние закончилось тем, что Генрих Наваррский согласился принять католицизм (произнеся при этом легендарную фразу «Париж стоит мессы») и в феврале 1594 года был коронован под именем Генриха IV. Чтобы восстановить в стране мир и ослабить анти-абсолютистские силы, в 1598 году он издал Нантский эдикт, который предоставлял гугенотам свободу совести (по-прежнему, правда, не во всех регионах) и право на полноправное участие в общественной жизни. Эдикт был отменен только в 1685 году. За этим последовал массовый исход гугенотов из Франции.
См. также
Напишите отзыв о статье "Реформация во Франции"
Отрывок, характеризующий Реформация во Франции
– Да, я масон, – отвечал Пьер.– Ну вот видите ли, мой милый. Вам, я думаю, не безызвестно, что господа Сперанский и Магницкий отправлены куда следует; то же сделано с господином Ключаревым, то же и с другими, которые под видом сооружения храма Соломона старались разрушить храм своего отечества. Вы можете понимать, что на это есть причины и что я не мог бы сослать здешнего почт директора, ежели бы он не был вредный человек. Теперь мне известно, что вы послали ему свой. экипаж для подъема из города и даже что вы приняли от него бумаги для хранения. Я вас люблю и не желаю вам зла, и как вы в два раза моложе меня, то я, как отец, советую вам прекратить всякое сношение с такого рода людьми и самому уезжать отсюда как можно скорее.
– Но в чем же, граф, вина Ключарева? – спросил Пьер.
– Это мое дело знать и не ваше меня спрашивать, – вскрикнул Растопчин.
– Ежели его обвиняют в том, что он распространял прокламации Наполеона, то ведь это не доказано, – сказал Пьер (не глядя на Растопчина), – и Верещагина…
– Nous y voila, [Так и есть,] – вдруг нахмурившись, перебивая Пьера, еще громче прежнего вскрикнул Растопчин. – Верещагин изменник и предатель, который получит заслуженную казнь, – сказал Растопчин с тем жаром злобы, с которым говорят люди при воспоминании об оскорблении. – Но я не призвал вас для того, чтобы обсуждать мои дела, а для того, чтобы дать вам совет или приказание, ежели вы этого хотите. Прошу вас прекратить сношения с такими господами, как Ключарев, и ехать отсюда. А я дурь выбью, в ком бы она ни была. – И, вероятно, спохватившись, что он как будто кричал на Безухова, который еще ни в чем не был виноват, он прибавил, дружески взяв за руку Пьера: – Nous sommes a la veille d'un desastre publique, et je n'ai pas le temps de dire des gentillesses a tous ceux qui ont affaire a moi. Голова иногда кругом идет! Eh! bien, mon cher, qu'est ce que vous faites, vous personnellement? [Мы накануне общего бедствия, и мне некогда быть любезным со всеми, с кем у меня есть дело. Итак, любезнейший, что вы предпринимаете, вы лично?]
– Mais rien, [Да ничего,] – отвечал Пьер, все не поднимая глаз и не изменяя выражения задумчивого лица.
Граф нахмурился.
– Un conseil d'ami, mon cher. Decampez et au plutot, c'est tout ce que je vous dis. A bon entendeur salut! Прощайте, мой милый. Ах, да, – прокричал он ему из двери, – правда ли, что графиня попалась в лапки des saints peres de la Societe de Jesus? [Дружеский совет. Выбирайтесь скорее, вот что я вам скажу. Блажен, кто умеет слушаться!.. святых отцов Общества Иисусова?]
Пьер ничего не ответил и, нахмуренный и сердитый, каким его никогда не видали, вышел от Растопчина.
Когда он приехал домой, уже смеркалось. Человек восемь разных людей побывало у него в этот вечер. Секретарь комитета, полковник его батальона, управляющий, дворецкий и разные просители. У всех были дела до Пьера, которые он должен был разрешить. Пьер ничего не понимал, не интересовался этими делами и давал на все вопросы только такие ответы, которые бы освободили его от этих людей. Наконец, оставшись один, он распечатал и прочел письмо жены.
«Они – солдаты на батарее, князь Андрей убит… старик… Простота есть покорность богу. Страдать надо… значение всего… сопрягать надо… жена идет замуж… Забыть и понять надо…» И он, подойдя к постели, не раздеваясь повалился на нее и тотчас же заснул.
Когда он проснулся на другой день утром, дворецкий пришел доложить, что от графа Растопчина пришел нарочно посланный полицейский чиновник – узнать, уехал ли или уезжает ли граф Безухов.
Человек десять разных людей, имеющих дело до Пьера, ждали его в гостиной. Пьер поспешно оделся, и, вместо того чтобы идти к тем, которые ожидали его, он пошел на заднее крыльцо и оттуда вышел в ворота.
С тех пор и до конца московского разорения никто из домашних Безуховых, несмотря на все поиски, не видал больше Пьера и не знал, где он находился.
Ростовы до 1 го сентября, то есть до кануна вступления неприятеля в Москву, оставались в городе.
После поступления Пети в полк казаков Оболенского и отъезда его в Белую Церковь, где формировался этот полк, на графиню нашел страх. Мысль о том, что оба ее сына находятся на войне, что оба они ушли из под ее крыла, что нынче или завтра каждый из них, а может быть, и оба вместе, как три сына одной ее знакомой, могут быть убиты, в первый раз теперь, в это лето, с жестокой ясностью пришла ей в голову. Она пыталась вытребовать к себе Николая, хотела сама ехать к Пете, определить его куда нибудь в Петербурге, но и то и другое оказывалось невозможным. Петя не мог быть возвращен иначе, как вместе с полком или посредством перевода в другой действующий полк. Николай находился где то в армии и после своего последнего письма, в котором подробно описывал свою встречу с княжной Марьей, не давал о себе слуха. Графиня не спала ночей и, когда засыпала, видела во сне убитых сыновей. После многих советов и переговоров граф придумал наконец средство для успокоения графини. Он перевел Петю из полка Оболенского в полк Безухова, который формировался под Москвою. Хотя Петя и оставался в военной службе, но при этом переводе графиня имела утешенье видеть хотя одного сына у себя под крылышком и надеялась устроить своего Петю так, чтобы больше не выпускать его и записывать всегда в такие места службы, где бы он никак не мог попасть в сражение. Пока один Nicolas был в опасности, графине казалось (и она даже каялась в этом), что она любит старшего больше всех остальных детей; но когда меньшой, шалун, дурно учившийся, все ломавший в доме и всем надоевший Петя, этот курносый Петя, с своими веселыми черными глазами, свежим румянцем и чуть пробивающимся пушком на щеках, попал туда, к этим большим, страшным, жестоким мужчинам, которые там что то сражаются и что то в этом находят радостного, – тогда матери показалось, что его то она любила больше, гораздо больше всех своих детей. Чем ближе подходило то время, когда должен был вернуться в Москву ожидаемый Петя, тем более увеличивалось беспокойство графини. Она думала уже, что никогда не дождется этого счастия. Присутствие не только Сони, но и любимой Наташи, даже мужа, раздражало графиню. «Что мне за дело до них, мне никого не нужно, кроме Пети!» – думала она.
В последних числах августа Ростовы получили второе письмо от Николая. Он писал из Воронежской губернии, куда он был послан за лошадьми. Письмо это не успокоило графиню. Зная одного сына вне опасности, она еще сильнее стала тревожиться за Петю.
Несмотря на то, что уже с 20 го числа августа почти все знакомые Ростовых повыехали из Москвы, несмотря на то, что все уговаривали графиню уезжать как можно скорее, она ничего не хотела слышать об отъезде до тех пор, пока не вернется ее сокровище, обожаемый Петя. 28 августа приехал Петя. Болезненно страстная нежность, с которою мать встретила его, не понравилась шестнадцатилетнему офицеру. Несмотря на то, что мать скрыла от него свое намеренье не выпускать его теперь из под своего крылышка, Петя понял ее замыслы и, инстинктивно боясь того, чтобы с матерью не разнежничаться, не обабиться (так он думал сам с собой), он холодно обошелся с ней, избегал ее и во время своего пребывания в Москве исключительно держался общества Наташи, к которой он всегда имел особенную, почти влюбленную братскую нежность.
