Реформа Киселёва
Реформа Киселева — это проведённая в 1837—1841 годах по инициативе министра государственных имуществ Российской империи Павлом Дмитриевичем Киселевым реформа управления государственными крестьянами.
Содержание
Подготовка
В апреле 1835 года было образовано 5 отделение Собственной Его Императорского Величества канцелярии под руководством П. Д. Киселева для разработки проекта крестьянской реформы. Павел Дмитриевич Киселев был сторонником отмены крепостного права, но при этом предлагал решить этот вопрос постепенно и без потрясений для государства. Ещё, не будучи министром, он уже получил право личного еженедельного доклада государю, имея колоссальные возможности для реализации собственных реформаторских идей. Преобразования предполагалось начать с Санкт-Петербургской губернии, поэтому была учреждена Санкт-Петербургская Контора казенных имуществ, в которую из Министерства финансов передавались все дела о государственных крестьянах и имуществах данной губернии.[1].
Однако, чтобы развить свою мысль в целостную программу, а также подкрепить её положительными результатами, Киселеву недостаточно было заведовать государственными имуществами и крестьянами только одной губернии, ему необходимо было насколько это возможно увеличить масштабы предварительного изучения.
В мае 1836 года Киселев обратился к Николаю I с прошением направить в Московскую, Псковскую, Курскую и Тамбовскую губернии чиновников для проведения ими ревизии государственных имуществ. По окончании проверки каждый из чиновников должен был предоставить копию своего официального донесения губернатору, который, в свою очередь, рассмотрев доклад на все предметы проведения ревизии, выносил те или иные замечания.
Киселев считал необходимым самому лично вглядеться в положение крестьян и удостовериться в удобстве применения тех или иных начал, которые предполагались для устройства государственных имуществ и в особенности казенных крестьян, поэтому он отправился в некоторые уезды Санкт-Петербургской губернии, а затем в Псковскую, Курскую и Московскую. Возвратившись, он представил краткий доклад императору Николаю I, в котором были намечены основные направления для разработки проекта реформы. Киселев был уверен в том, что введение особого управления государственными имуществами в губерниях является необходимым и первостепенным действием, предшествующим предполагаемому изменению в податной системе, которое может совершиться с успехом, только если новое управление приобретет полную и справедливую доверенность у народа[2].
Проект будущих преобразований Киселев представил Николаю I в мае 1837 года, который предполагал учреждение министерства государственных имуществ, губернских палат государственных имуществ, окружного управления, волостного управления, сельского управления, сельский полицейский устав, сельский судебный устав, главные основания хозяйственного устава, учреждение штатов.
27 декабря 1837 года было сформировано Министерство государственных имуществ, в ведение которого находились: казенные, заселенные и пустопорожние земли; казенные оброчные статьи; леса казенного ведомства. Тогда же был утвержден и подписан указ о назначении П. Д. Киселева министром государственных имуществ.
Сущность реформы
Реформа порядка управления государственными крестьянами включала: учреждение центрального органа, открытие местных палат, прием государственных имуществ, создание окружных, волостных и сельских управлений. Новая система была создана для управления казенными имуществами, попечительства над государственными крестьянами, для заведывания сельским хозяйством.
В каждой губернии формировались Палаты государственных имуществ, состоявшие из двух отделений: хозяйственного и лесного. Во главе округа стоял окружной начальник. В зависимости от численности государственных крестьян округ государственных имуществ мог охватывать один или несколько уездов. Округа, в свою очередь, подразделялись на волости, в каждой из которых избиралось волостное правление сроком на три года, состоявшее из волостного главы и двух «заседателей» (по хозяйственной и полицейской части). Волости подразделялись на сельские общества, включавшее в себя одно или несколько селений. Сельский сход состоял из представителей домохозяев от каждых пяти дворов и избирал сельского старейшину сроком на три года, для исполнения полицейских функций — сотских (одного от 200 дворов) и десятских (одного от 20 дворов).
Для рассмотрения мелких тяжб и проступков крестьян избирались волостные и сельские «расправы»[3].
Результаты
Реформа произвела изменения в правовом статусе государственных крестьян, судопроизводству был придан более либеральный и всесословный характер и др. Однако, поставленной цели так и не удалось достичь, поскольку в результате перестройки аппарата управления была создана ещё большая опека органами власти над крестьянами, усовершенствована система обложения и взимания податей, что в дальнейшем вызвало массовые волнения государственных крестьян в 1841—1843 годах.
Напишите отзыв о статье "Реформа Киселёва"
Примечания
- ↑ Воронов И. И., Министерство земледелия в эпоху Николая 1 (1837—1856 гг.) // Вестник Оренбургского государственного университета, 2013
- ↑ Десятовский А. П., Граф П. Д. Киселев и его время. Материалы для истории Александра 1, Николая 1 и Александра 2: в 4 т. СПб: Типография М. М. Стасюлевича, 1882
- ↑ Иванова Е. Ю., Из опыта законодательного оформления управленческой реформы (на примере реформы государственной деревни П. Д. Киселева 1837—1841 г.г.) // Вестник Тамбовского университета. Серия: гуманитарные науки, 2011
Отрывок, характеризующий Реформа Киселёва
«La mort est secourable et la mort est tranquille«Ah! contre les douleurs il n'y a pas d'autre asile».
[Смерть спасительна и смерть спокойна;
О! против страданий нет другого убежища.]
Жюли сказала, что это прелестно.
– II y a quelque chose de si ravissant dans le sourire de la melancolie, [Есть что то бесконечно обворожительное в улыбке меланхолии,] – сказала она Борису слово в слово выписанное это место из книги.
– C'est un rayon de lumiere dans l'ombre, une nuance entre la douleur et le desespoir, qui montre la consolation possible. [Это луч света в тени, оттенок между печалью и отчаянием, который указывает на возможность утешения.] – На это Борис написал ей стихи:
«Aliment de poison d'une ame trop sensible,
«Toi, sans qui le bonheur me serait impossible,
«Tendre melancolie, ah, viens me consoler,
«Viens calmer les tourments de ma sombre retraite
«Et mele une douceur secrete
«A ces pleurs, que je sens couler».
[Ядовитая пища слишком чувствительной души,
Ты, без которой счастье было бы для меня невозможно,
Нежная меланхолия, о, приди, меня утешить,
Приди, утиши муки моего мрачного уединения
И присоедини тайную сладость
К этим слезам, которых я чувствую течение.]
Жюли играла Борису нa арфе самые печальные ноктюрны. Борис читал ей вслух Бедную Лизу и не раз прерывал чтение от волнения, захватывающего его дыханье. Встречаясь в большом обществе, Жюли и Борис смотрели друг на друга как на единственных людей в мире равнодушных, понимавших один другого.
Анна Михайловна, часто ездившая к Карагиным, составляя партию матери, между тем наводила верные справки о том, что отдавалось за Жюли (отдавались оба пензенские именья и нижегородские леса). Анна Михайловна, с преданностью воле провидения и умилением, смотрела на утонченную печаль, которая связывала ее сына с богатой Жюли.
– Toujours charmante et melancolique, cette chere Julieie, [Она все так же прелестна и меланхолична, эта милая Жюли.] – говорила она дочери. – Борис говорит, что он отдыхает душой в вашем доме. Он так много понес разочарований и так чувствителен, – говорила она матери.
– Ах, мой друг, как я привязалась к Жюли последнее время, – говорила она сыну, – не могу тебе описать! Да и кто может не любить ее? Это такое неземное существо! Ах, Борис, Борис! – Она замолкала на минуту. – И как мне жалко ее maman, – продолжала она, – нынче она показывала мне отчеты и письма из Пензы (у них огромное имение) и она бедная всё сама одна: ее так обманывают!
Борис чуть заметно улыбался, слушая мать. Он кротко смеялся над ее простодушной хитростью, но выслушивал и иногда выспрашивал ее внимательно о пензенских и нижегородских имениях.
Жюли уже давно ожидала предложенья от своего меланхолического обожателя и готова была принять его; но какое то тайное чувство отвращения к ней, к ее страстному желанию выйти замуж, к ее ненатуральности, и чувство ужаса перед отречением от возможности настоящей любви еще останавливало Бориса. Срок его отпуска уже кончался. Целые дни и каждый божий день он проводил у Карагиных, и каждый день, рассуждая сам с собою, Борис говорил себе, что он завтра сделает предложение. Но в присутствии Жюли, глядя на ее красное лицо и подбородок, почти всегда осыпанный пудрой, на ее влажные глаза и на выражение лица, изъявлявшего всегдашнюю готовность из меланхолии тотчас же перейти к неестественному восторгу супружеского счастия, Борис не мог произнести решительного слова: несмотря на то, что он уже давно в воображении своем считал себя обладателем пензенских и нижегородских имений и распределял употребление с них доходов. Жюли видела нерешительность Бориса и иногда ей приходила мысль, что она противна ему; но тотчас же женское самообольщение представляло ей утешение, и она говорила себе, что он застенчив только от любви. Меланхолия ее однако начинала переходить в раздражительность, и не задолго перед отъездом Бориса, она предприняла решительный план. В то самое время как кончался срок отпуска Бориса, в Москве и, само собой разумеется, в гостиной Карагиных, появился Анатоль Курагин, и Жюли, неожиданно оставив меланхолию, стала очень весела и внимательна к Курагину.
– Mon cher, – сказала Анна Михайловна сыну, – je sais de bonne source que le Prince Basile envoie son fils a Moscou pour lui faire epouser Julieie. [Мой милый, я знаю из верных источников, что князь Василий присылает своего сына в Москву, для того чтобы женить его на Жюли.] Я так люблю Жюли, что мне жалко бы было ее. Как ты думаешь, мой друг? – сказала Анна Михайловна.
Мысль остаться в дураках и даром потерять весь этот месяц тяжелой меланхолической службы при Жюли и видеть все расписанные уже и употребленные как следует в его воображении доходы с пензенских имений в руках другого – в особенности в руках глупого Анатоля, оскорбляла Бориса. Он поехал к Карагиным с твердым намерением сделать предложение. Жюли встретила его с веселым и беззаботным видом, небрежно рассказывала о том, как ей весело было на вчерашнем бале, и спрашивала, когда он едет. Несмотря на то, что Борис приехал с намерением говорить о своей любви и потому намеревался быть нежным, он раздражительно начал говорить о женском непостоянстве: о том, как женщины легко могут переходить от грусти к радости и что у них расположение духа зависит только от того, кто за ними ухаживает. Жюли оскорбилась и сказала, что это правда, что для женщины нужно разнообразие, что всё одно и то же надоест каждому.
