Реформы Александра I

Воспитанный в либеральном духе швейцарцем Лагарпом, Александр I взошёл в 1801 году на российский престол с намерением осуществить всеобъемлющие либеральные преобразования государственно-политического устройства Российской империи. В этих начинаниях его поддерживала и значительная часть дворянской верхушки.

Ввиду ряда причин, включая необходимость сосредоточения на противостоянии Наполеону и внешней политике, к середине правления Александра реформы были постепенно свёрнуты, а их основной идеолог М. М. Сперанский был отставлен от государственной службы.

В целом, преобразования Александра I носили косметический характер и не привели к существенной перестройке империи. Прошло ещё полвека, прежде чем Александр II реализовал действительно масштабные либеральные преобразования — т. н. великие реформы.

Негласный комитет

Император окружил себя молодыми людьми, призванными помогать ему в преобразовательных работах. То были бывшие члены великокняжеского кружка: граф П. А. Строганов, граф В. П. Кочубей, князь А. Чарторыйский и Н. Н. Новосильцев. Эти люди составили так называемый «Негласный комитет», собиравшийся в течение 1801—1803 годов в укромной комнате императора и вместе с ним вырабатывавший план необходимых преобразований. Задачей этого комитета было помогать императору «в систематической работе над реформою бесформенного здания управления империей». Положено было предварительно изучить настоящее положение империи, потом преобразовать отдельные части администрации и эти отдельные реформы завершить «уложением, установленным на основании истинного народного духа». «Негласный комитет», функционировавший до 9 ноября 1803 года, за два с половиной года рассмотрел вопросы осуществления сенатской и министерской реформы, деятельности «Непременного совета», крестьянский вопрос, коронационные проекты 1801 года, «Всемилостивейшую жалованную грамоту» и ряд внешнеполитических мероприятий.

Реформа органов центрального управления

Законосовещательный орган

Реформы начались с центрального управления. Собиравшийся по личному усмотрению императрицы Екатерины Совет при высочайшем дворе 30 марта (11 апреля) 1801 года был заменён постоянным учреждением, получившим название «Непременного совета», для рассмотрения и обсуждения государственных дел и постановлений. Он состоял из 12 высших сановников без разделения на департаменты.

По проекту М. М. Сперанского «Введение к уложению государственных законов» с 1 января 1810 года Непременный совет был преобразован в Государственный совет. Он состоял из Общего собрания и четырёх департаментов — законов, военного, гражданских и духовных дел, государственной экономии (позже временно существовал и 5-й — по делам царства Польского). Для организации деятельности Государственного совета была создана Государственная канцелярия, и её государственным секретарём был назначен Сперанский. При Государственном совете учреждались Комиссия составления законов и Комиссия прошений.

Председателем Государственного совета являлся Александр I или один из членов совета по назначению императора. В состав Государственного совета входили все министры, а также лица из высших сановников, назначаемые императором. Государственный совет не издавал законы, а служил совещательным органом при разработке законов. Его задача — централизовать законодательное дело, обеспечить единообразие юридических норм, не допускать противоречий в законах.

Сенат и Синод

8 февраля 1802 года был подписан именной указ «О правах и обязанностях Сената», который определил как саму организацию Сената, так и его отношение к другим высшим учреждениям. Сенат объявлялся верховным органом в империи, сосредотачивающим в себе высшую административную, судебную и контролирующую власти. Ему предоставлялось право делать представления по поводу издаваемых указов, если они противоречили другим законам.

В силу целого ряда условий эти вновь дарованные Сенату права не могли сколько-нибудь поднять его значение. По составу своему Сенат остался собранием далеко не первых чиновников империи. Непосредственных сношений Сената с верховною властью не было создано, и это предопределило характер отношений Сената к Государственному совету, министрам и Комитету министров.

Изменениям подвергся и Святейший Синод, членами которого были высшие духовные иерархи — митрополиты и архиереи, но во главе Синода стоял гражданский чиновник в звании обер-прокурора. При Александре I представители высшего духовенства уже не собирались, а вызывались на заседания Синода по выбору обер-прокурора, права которого были значительно расширены. С 1803 по 1824 год должность обер-прокурора исполнял ближайшее доверенное лицо императора — князь А. Н. Голицын, который с 1816 года занимал также должность министра народного просвещения.

Министерская реформа

Манифестом «Об учреждении министерств» от 8 сентября 1802 года провозглашалась министерская реформа. Поначалу создавалось восемь министерств, заменявших петровские коллегии, ликвидированные Екатериной II и восстановленные Павлом I:

• иностранных дел,
• военных сухопутных сил,
• морских сил,
• внутренних дел,
• финансов,
• юстиции,
• коммерции,
• народного просвещения.

Дела теперь решались единолично министром, отчётным перед императором. Каждый министр имел заместителя (товарища министра) и канцелярию. Министерства подразделялись на департаменты, возглавляемые директорами; департаменты — на отделения во главе с начальниками отделений; отделения — на столы во главе со столоначальниками. Для совместного обсуждения дел учреждался Комитет министров.

На втором этапе реформы 12 июля 1810 года был утверждён подготовленный М. М. Сперанским манифест «О разделении государственных дел на особые управления», 25 июня 1811 года — «Общее учреждение министерств». Этот манифест разделял все государственные дела «в порядке исполнительном» на пять главных частей:

• внешние сношения, которые находились в ведении министерства иностранных дел;
• устройство внешней безопасности, которое поручалось военному и морскому министерствам;
• государственная экономия, которой ведали министерства внутренних дел, просвещения, финансов, Государственный казначей, Главное управление ревизии государственных счетов, Главное управление путей сообщения;
• устройство суда гражданского и уголовного, которое поручалось министерству юстиции;
• устройство внутренней безопасности, вошедшее в компетенцию министерства полиции.

Манифестом провозглашалось создание новых центральных органов государственного управления — министерства полиции и Главного управления духовных дел разных исповеданий.

Число министерств и приравненных к ним Главных управлений, таким образом, достигло двенадцати. Началось составление единого государственного бюджета.

Программа преобразований Сперанского

В конце 1808 года Александр I, не удовлетворённый результатами деятельности Негласного комитета, поручил Михаилу Сперанскому, талантливому выходцу из низов, разработать план государственного преобразования России. В октябре 1809 года проект под названием «Введение к уложению государственных законов» был представлен императору. Его цель состояла в том, чтобы модернизировать и европеизировать государственное управление, путём введения буржуазных норм и форм «в целях укрепления самодержавия и сохранения сословного строя».

Сперанский предполагал разделить население России на три сословия:

1. дворянство имеет гражданские и политические права;
2. «среднее состояние» имеет гражданские права (право на движимую и недвижимую собственность, свободу занятий и передвижений, выступать от своего имени в суде) — купцы, мещане, государственные крестьяне.
3. «народ рабочий» имеет общие гражданские права (гражданская свобода личности): это помещичьи крестьяне, рабочие и домашние слуги.

Проектом Сперанского впервые в России предполагалось реализовать разделение властей на законодательную (Государственный совет, губернские, окружные, волостные думы), исполнительную (министерства и учреждения губернские, окружные, волостные) и судебную (Сенат, губернские и окружные суды).

Выборы в представительный орган предполагались четырёхступенные с избирательным имущественным цензом для избирателей. Доступ к выборам должны были получить землевладельцы (помещики) и верхи городской буржуазии.

При императоре создаётся представительный орган — Государственный совет, или дума. При этом император сохраняет всю полноту власти: сессии император мог прервать и даже распустить, назначив новые выборы. Госдума рассматривалась как представительный орган при императоре. Императору же принадлежало право назначения министров и сенаторов.

Проект Сперанского встретил упорное противодействие сенаторов, министров и других высших сановников, и Александр I не решился его реализовать. Правда, Государственный совет (в урезанном виде) был всё-таки учреждён по плану Сперанского 1 января 1810 года. В течение последующих двух лет (12 июля 1810 года и 25 июня 1811 года) были преобразованы министерства (см. выше).

К началу 1811 года был подготовлен проект преобразования Сената, а в июне он был внесён на рассмотрение в Государственный совет. Было предложено преобразовать Сенат в два учреждения:

1. Сенат правительствующий сосредотачивал в себе правительственные дела и комитет министров — министров с их товарищами и начальниками особых (главных) частей управления.
2. Сенат судебный распадался на четыре местных отделения в соответствии с главными судебными округами империи: в Петербурге, Москве, Киеве и Казани.

Особенностью судебного Сената была двойственность его состава: одни сенаторы назначались от короны, другие выбирались дворянством. Государственный совет новый проект представительства резко раскритиковал, хотя большинство проголосовало «за». К тому времени и сам Сперанский разочаровался в проекте и советовал его не принимать.

Таким образом, из трёх отраслей высшего управления — законодательной, исполнительной и судебной — были преобразованы только две; третьей (то есть судебной) реформа не коснулась. Что касается губернского управления, то для этой сферы не было разработано даже проекта реформ.

Финансовая реформа

См. также: Финансы Российской империи

По смете 1810 года всех выпущенных в обращение ассигнаций (первых российских бумажных денег) насчитывалось 577 млн; внешнего долга — 100 млн. Смета доходов на 1810 год обещала сумму в 127 млн; смета расходов требовала 193 млн. Предвиделся дефицит в 66 млн ассигнаций.

Ввиду того, что правительство продолжало печатать бумажные деньги и наблюдалась их очевидная инфляция, планировалось прекратить выпуск новых ассигнаций и изымать постепенно старые; далее — повышать все налоги (прямые и косвенные). Увеличение всех налогов произошло в два этапа, 2 февраля 1810 года и 11 февраля 1812 года.

Реформа в области образования

В 1803 году было издано новое положение об устройстве учебных заведений, внёсшее новые принципы в систему образования: бессословность учебных заведений, бесплатность обучения на низших его ступенях, преемственность учебных программ. Уровни системы образования: в крупнейших городах — университет, в каждом губернском городе — гимназия, в уездах — училища, в церковных приходах — одноклассные училища. Всей системой образования ведало Главное управление училищ.

В рамках реформы территория империи была разделена на шесть учебных округов, возглавляемых попечителями. Над попечителями были учёные советы при университетах. Основаны новые университеты — Дерптский (1802), Виленский (1803), Харьковский и Казанский (оба — 1804). Открытый в том же 1804 году Петербургский Педагогический институт был также преобразован в 1819 году в университет. В Ярославле на частные средства открылось в 1803 году Демидовское высших наук училище.

Первый в России Университетский устав (1804) предоставлял университетам значительную автономию: выборность ректора и профессуры, собственный суд, невмешательство высшей администрации в дела университетов, право университетов назначать учителей в гимназии и училища своего учебного округа.

Во второй половине правления Александра продолжалось основание привилегированных средних учебных заведений — лицеев: в 1811 году — Царскосельский, в 1817 году — Ришельевский в Одессе, в 1820 — Нежинский.

В 1817 году Министерство народного просвещения было преобразовано в Министерство духовных дел и народного просвещения, которое занялось «закручиванием гаек» и клерикизацией учебных заведений. В 1820 году в университеты направлена инструкция о «правильной» организации учебного процесса. В 1821 году началась проверка выполнения инструкции 1820 года, проводившаяся Магницким и Руничем очень жёстко, необъективно, что особенно наблюдалось в Казанском и Петербургском университетах.

В 1804 году в России появился первый цензурный устав. При университетах из профессоров и магистров были созданы цензурные комитеты, подчинявшиеся Министерству народного просвещения.

Проекты крестьянской реформы

См. также: Указ о вольных хлебопашцах и Крестьянская реформа в Прибалтике

Сложнее всего было подступить к крестьянской реформе, предполагавшей поэтапную отмену крепостного права. Ещё при вступлении на престол Александр I торжественно заявил, что отныне прекращается раздача казённых крестьян. Указом от 12 декабря 1801 года предоставлено право покупки земли купцами, мещанами, государственными и удельными крестьянами вне городов (помещичьи крестьяне получат это право лишь в 1848 году и только на имя помещика).

«Указ о вольных хлебопашцах» от 20 февраля 1803 года предполагал принципиальную возможность освобождения крестьян с землей за выкуп (с согласия помещика). Проблему крестьянской зависимости он не решил: за всё время действия указа на его основании было освобождено от крепостной зависимости около 1,5 % крепостных крестьян.

Наибольшее возмущение у прогрессивной части общества вызывала распродажа крестьян в отрыве от земли, приводившая к разлучению семей. Соответствующие объявления печатались во всех газетах. Азиатские негоцианты могли купить крестьянина на Макарьевской ярмарке и увезти его на Восток, где он до конца дней жил на положении обычного раба. Намерение Александра запретить продажу крестьян без земли разбилось о сопротивление консерваторов. Настойчивость была чужда характеру молодого императора, и он уступил, запретив лишь публикацию объявлений о продаже людей.

Указ от 10 марта 1809 года отменил право помещиков ссылать своих крестьян в Сибирь за маловажные проступки. Подтверждалось правило: если крестьянин единожды получил свободу, то он не мог быть вновь укреплён за помещиком. Получали свободу выходец из плена или из-за границы, а также взятый по рекрутскому набору. Помещику предписывалось кормить крестьян в голодные годы. С дозволения помещика крестьяне могли торговать, брать векселя, заниматься подрядами. Правда, право помещиков ссылать крестьян в Сибирь было восстановлено уже в 1816 году.

Последующие действия правительства перечеркнули эти благородные начинания. За 1810—1811 годы в связи с тяжёлым финансовым положением казны было продано частным лицам свыше 10 000 казённых крестьян. В ноябре 1815 года российским крестьянам запрещено «отыскивать вольность». В 1823 году вышел указ, подтверждающий право потомственных дворян владеть крепостными крестьянами.

В 1818 году Александр I тайно поручил адмиралу Мордвинову, графам Аракчееву и Гурьеву разработать проекты отмены крепостного права.

Проект Мордвинова:

• крестьяне получают личную свободу, но без земли, которая вся полностью остаётся за помещиками.
• размер выкупа зависит от возраста крестьянина: 9—10 лет — 100 руб.; 30—40 лет — 2 тыс.; 40—50 лет — …

Проект Аракчеева:

• освобождение крестьян провести под руководством правительства — выкупать постепенно крестьян с землёй (две десятины на душу) по соглашению с помещиками по ценам данной местности.

Проект Гурьева:

• медленный выкуп крестьянской земли у помещиков в достаточном размере; программа была рассчитана на 60 лет, то есть до 1880 года.

Крестьянская реформа была «обкатана» на примере Прибалтики, где крестьянский вопрос осложнялся национальным: остзейское дворянство состояло сплошь из немцев. В 1804-05 гг. за прибалтийскими крестьянами было признано право на наследственное владение их земельными участками, а для безземельных крестьян-батраков и дворовых людей был установлен минимум обязательного вознаграждения. В 1816-19 гг. прошёл второй этап реформы: крестьяне-прибалты освобождались от личной крепостной зависимости под условием сохранения за дворянством собственности на землю.

Конституционные проекты

См. также: Государственная уставная грамота Российской империи

Не желая уступать Наполеону репутацию либерального деспота, Александр I на Боргоском сейме 1809 года утвердил широкую автономию Великого княжества Финляндского с сохранением конституционного закона 1772 года и представительного органа — сейма. В ноябре 1815 года Александр I даровал конституцию Царству Польскому.

В 1818 году Александр I поручил министру юстиции Новосильцеву подготовить Государственную уставную грамоту для России. Разработчики грамоты взяли за основу польскую конституцию. Проект предусматривал разделение судебной и исполнительной власти, а также создание двухпалатного парламента — Государственного сейма, состоящего из Сената и Посольской избы. Впервые в русской истории провозглашались свобода печати и неприкосновенность личности.

Ознакомившись с проектом, Александр, встревоженный революционной волной 1820-21 гг. в Греции, Италии и Испании, положил его под сукно.

Свёртывание реформ

За первые десять лет пребывания на троне Александр вполне вошёл во вкус самодержавного правления и охладел к преобразованиям. Ему казалось, что стоит «расшевелить» общество, как России будут обеспечены революционные волнения, подобные тем, что периодически вспыхивали в Европе. Охранительные взгляды императора подпитывались внушениями консерваторов, которые объединились перед лицом грядущих реформ. Так, Н. М. Карамзин в аналитической записке 1811 года увещевал императора:

Одна из главнейших причин неудовольствия россиян на нынешнее правление есть излишняя любовь его к преобразованиям, потрясающим Империю, благотворность коих остаётся сомнительной.

После нашествия французов на Россию императором и вовсе овладевают религиозно-мистические настроения. Он сводит знакомство с баронессой Криденер, считавшей всякий земной прогресс иллюзорным, и с Юнг-Штиллингом, автором сочинений с характерными названиями «Сцены из царства духов», «Теория познания духов», «Приключения по смерти», где Французскую революцию олицетворяет «зверь из бездны», а трёхцветная французская кокарда трактуется как «знамение зверя».

В 1812 году Сперанский потерял расположение императора, и на систематическом реформировании абсолютистской империи был поставлен крест. В целом, преобразования Александра, постоянно колебавшегося между консервативно-реакционным (Аракчеев) и либерально-реформаторским (Сперанский) лагерями, носили непоследовательный, межеумочный и поверхностный характер, затронув главным образом верхушку государственного управления и наименование отдельных ведомств. Существенных изменений в социально-экономическое и политическое устройство страны они не внесли.

Пробуксовывание старых и свёртывание новых реформ вызывало разочарование прогрессивной части русского общества, вдохнувшей во время заграничных походов 1813-15 гг. свободный воздух Европы. Офицеры выплёскивали своё недовольство на тайных собраниях, строя проекты более радикальных преобразований. Так родилось движение декабристов.

Литература

• Аммон Ф. Г. [www.academia.edu/28680398/В_фаворе_у_кесаря_Александр_I_и_Аракчеев В фаворе у кесаря: Александр I и Аракчеев]

• А. В. Демкин. Дней Александровых прекрасное начало. Внутренняя политика Александра I в 1801-1805 гг.. — М.: Кучково поле, 2012. — ISBN 978-5-9950-0280-2.

• А. Е. Пресняков. Российские самодержцы. — М.: Книга, 1990. — ISBN 5-212-00489-6.

Отрывок, характеризующий Реформы Александра I

В новом, чистом, светлом, убранном бюстиками и картинками и новой мебелью, кабинете сидел Берг с женою. Берг, в новеньком, застегнутом мундире сидел возле жены, объясняя ей, что всегда можно и должно иметь знакомства людей, которые выше себя, потому что тогда только есть приятность от знакомств. – «Переймешь что нибудь, можешь попросить о чем нибудь. Вот посмотри, как я жил с первых чинов (Берг жизнь свою считал не годами, а высочайшими наградами). Мои товарищи теперь еще ничто, а я на ваканции полкового командира, я имею счастье быть вашим мужем (он встал и поцеловал руку Веры, но по пути к ней отогнул угол заворотившегося ковра). И чем я приобрел всё это? Главное умением выбирать свои знакомства. Само собой разумеется, что надо быть добродетельным и аккуратным».
Берг улыбнулся с сознанием своего превосходства над слабой женщиной и замолчал, подумав, что всё таки эта милая жена его есть слабая женщина, которая не может постигнуть всего того, что составляет достоинство мужчины, – ein Mann zu sein [быть мужчиной]. Вера в то же время также улыбнулась с сознанием своего превосходства над добродетельным, хорошим мужем, но который всё таки ошибочно, как и все мужчины, по понятию Веры, понимал жизнь. Берг, судя по своей жене, считал всех женщин слабыми и глупыми. Вера, судя по одному своему мужу и распространяя это замечание, полагала, что все мужчины приписывают только себе разум, а вместе с тем ничего не понимают, горды и эгоисты.
Берг встал и, обняв свою жену осторожно, чтобы не измять кружевную пелеринку, за которую он дорого заплатил, поцеловал ее в середину губ.
– Одно только, чтобы у нас не было так скоро детей, – сказал он по бессознательной для себя филиации идей.
– Да, – отвечала Вера, – я совсем этого не желаю. Надо жить для общества.
– Точно такая была на княгине Юсуповой, – сказал Берг, с счастливой и доброй улыбкой, указывая на пелеринку.
В это время доложили о приезде графа Безухого. Оба супруга переглянулись самодовольной улыбкой, каждый себе приписывая честь этого посещения.
«Вот что значит уметь делать знакомства, подумал Берг, вот что значит уметь держать себя!»
– Только пожалуйста, когда я занимаю гостей, – сказала Вера, – ты не перебивай меня, потому что я знаю чем занять каждого, и в каком обществе что надо говорить.
Берг тоже улыбнулся.
– Нельзя же: иногда с мужчинами мужской разговор должен быть, – сказал он.
Пьер был принят в новенькой гостиной, в которой нигде сесть нельзя было, не нарушив симметрии, чистоты и порядка, и потому весьма понятно было и не странно, что Берг великодушно предлагал разрушить симметрию кресла, или дивана для дорогого гостя, и видимо находясь сам в этом отношении в болезненной нерешительности, предложил решение этого вопроса выбору гостя. Пьер расстроил симметрию, подвинув себе стул, и тотчас же Берг и Вера начали вечер, перебивая один другого и занимая гостя.
Вера, решив в своем уме, что Пьера надо занимать разговором о французском посольстве, тотчас же начала этот разговор. Берг, решив, что надобен и мужской разговор, перебил речь жены, затрогивая вопрос о войне с Австриею и невольно с общего разговора соскочил на личные соображения о тех предложениях, которые ему были деланы для участия в австрийском походе, и о тех причинах, почему он не принял их. Несмотря на то, что разговор был очень нескладный, и что Вера сердилась за вмешательство мужского элемента, оба супруга с удовольствием чувствовали, что, несмотря на то, что был только один гость, вечер был начат очень хорошо, и что вечер был, как две капли воды похож на всякий другой вечер с разговорами, чаем и зажженными свечами.
Вскоре приехал Борис, старый товарищ Берга. Он с некоторым оттенком превосходства и покровительства обращался с Бергом и Верой. За Борисом приехала дама с полковником, потом сам генерал, потом Ростовы, и вечер уже совершенно, несомненно стал похож на все вечера. Берг с Верой не могли удерживать радостной улыбки при виде этого движения по гостиной, при звуке этого бессвязного говора, шуршанья платьев и поклонов. Всё было, как и у всех, особенно похож был генерал, похваливший квартиру, потрепавший по плечу Берга, и с отеческим самоуправством распорядившийся постановкой бостонного стола. Генерал подсел к графу Илье Андреичу, как к самому знатному из гостей после себя. Старички с старичками, молодые с молодыми, хозяйка у чайного стола, на котором были точно такие же печенья в серебряной корзинке, какие были у Паниных на вечере, всё было совершенно так же, как у других.


Пьер, как один из почетнейших гостей, должен был сесть в бостон с Ильей Андреичем, генералом и полковником. Пьеру за бостонным столом пришлось сидеть против Наташи и странная перемена, происшедшая в ней со дня бала, поразила его. Наташа была молчалива, и не только не была так хороша, как она была на бале, но она была бы дурна, ежели бы она не имела такого кроткого и равнодушного ко всему вида.
«Что с ней?» подумал Пьер, взглянув на нее. Она сидела подле сестры у чайного стола и неохотно, не глядя на него, отвечала что то подсевшему к ней Борису. Отходив целую масть и забрав к удовольствию своего партнера пять взяток, Пьер, слышавший говор приветствий и звук чьих то шагов, вошедших в комнату во время сбора взяток, опять взглянул на нее.
«Что с ней сделалось?» еще удивленнее сказал он сам себе.
Князь Андрей с бережливо нежным выражением стоял перед нею и говорил ей что то. Она, подняв голову, разрумянившись и видимо стараясь удержать порывистое дыхание, смотрела на него. И яркий свет какого то внутреннего, прежде потушенного огня, опять горел в ней. Она вся преобразилась. Из дурной опять сделалась такою же, какою она была на бале.
Князь Андрей подошел к Пьеру и Пьер заметил новое, молодое выражение и в лице своего друга.
Пьер несколько раз пересаживался во время игры, то спиной, то лицом к Наташе, и во всё продолжение 6 ти роберов делал наблюдения над ней и своим другом.
«Что то очень важное происходит между ними», думал Пьер, и радостное и вместе горькое чувство заставляло его волноваться и забывать об игре.
После 6 ти роберов генерал встал, сказав, что эдак невозможно играть, и Пьер получил свободу. Наташа в одной стороне говорила с Соней и Борисом, Вера о чем то с тонкой улыбкой говорила с князем Андреем. Пьер подошел к своему другу и спросив не тайна ли то, что говорится, сел подле них. Вера, заметив внимание князя Андрея к Наташе, нашла, что на вечере, на настоящем вечере, необходимо нужно, чтобы были тонкие намеки на чувства, и улучив время, когда князь Андрей был один, начала с ним разговор о чувствах вообще и о своей сестре. Ей нужно было с таким умным (каким она считала князя Андрея) гостем приложить к делу свое дипломатическое искусство.
Когда Пьер подошел к ним, он заметил, что Вера находилась в самодовольном увлечении разговора, князь Андрей (что с ним редко бывало) казался смущен.
– Как вы полагаете? – с тонкой улыбкой говорила Вера. – Вы, князь, так проницательны и так понимаете сразу характер людей. Что вы думаете о Натали, может ли она быть постоянна в своих привязанностях, может ли она так, как другие женщины (Вера разумела себя), один раз полюбить человека и навсегда остаться ему верною? Это я считаю настоящею любовью. Как вы думаете, князь?
– Я слишком мало знаю вашу сестру, – отвечал князь Андрей с насмешливой улыбкой, под которой он хотел скрыть свое смущение, – чтобы решить такой тонкий вопрос; и потом я замечал, что чем менее нравится женщина, тем она бывает постояннее, – прибавил он и посмотрел на Пьера, подошедшего в это время к ним.
– Да это правда, князь; в наше время, – продолжала Вера (упоминая о нашем времени, как вообще любят упоминать ограниченные люди, полагающие, что они нашли и оценили особенности нашего времени и что свойства людей изменяются со временем), в наше время девушка имеет столько свободы, что le plaisir d'etre courtisee [удовольствие иметь поклонников] часто заглушает в ней истинное чувство. Et Nathalie, il faut l'avouer, y est tres sensible. [И Наталья, надо признаться, на это очень чувствительна.] Возвращение к Натали опять заставило неприятно поморщиться князя Андрея; он хотел встать, но Вера продолжала с еще более утонченной улыбкой.
– Я думаю, никто так не был courtisee [предметом ухаживанья], как она, – говорила Вера; – но никогда, до самого последнего времени никто серьезно ей не нравился. Вот вы знаете, граф, – обратилась она к Пьеру, – даже наш милый cousin Борис, который был, entre nous [между нами], очень и очень dans le pays du tendre… [в стране нежностей…]
Князь Андрей нахмурившись молчал.
– Вы ведь дружны с Борисом? – сказала ему Вера.
– Да, я его знаю…
– Он верно вам говорил про свою детскую любовь к Наташе?
– А была детская любовь? – вдруг неожиданно покраснев, спросил князь Андрей.
– Да. Vous savez entre cousin et cousine cette intimite mene quelquefois a l'amour: le cousinage est un dangereux voisinage, N'est ce pas? [Знаете, между двоюродным братом и сестрой эта близость приводит иногда к любви. Такое родство – опасное соседство. Не правда ли?]
– О, без сомнения, – сказал князь Андрей, и вдруг, неестественно оживившись, он стал шутить с Пьером о том, как он должен быть осторожным в своем обращении с своими 50 ти летними московскими кузинами, и в середине шутливого разговора встал и, взяв под руку Пьера, отвел его в сторону.
– Ну что? – сказал Пьер, с удивлением смотревший на странное оживление своего друга и заметивший взгляд, который он вставая бросил на Наташу.
– Мне надо, мне надо поговорить с тобой, – сказал князь Андрей. – Ты знаешь наши женские перчатки (он говорил о тех масонских перчатках, которые давались вновь избранному брату для вручения любимой женщине). – Я… Но нет, я после поговорю с тобой… – И с странным блеском в глазах и беспокойством в движениях князь Андрей подошел к Наташе и сел подле нее. Пьер видел, как князь Андрей что то спросил у нее, и она вспыхнув отвечала ему.
Но в это время Берг подошел к Пьеру, настоятельно упрашивая его принять участие в споре между генералом и полковником об испанских делах.
Берг был доволен и счастлив. Улыбка радости не сходила с его лица. Вечер был очень хорош и совершенно такой, как и другие вечера, которые он видел. Всё было похоже. И дамские, тонкие разговоры, и карты, и за картами генерал, возвышающий голос, и самовар, и печенье; но одного еще недоставало, того, что он всегда видел на вечерах, которым он желал подражать.
Недоставало громкого разговора между мужчинами и спора о чем нибудь важном и умном. Генерал начал этот разговор и к нему то Берг привлек Пьера.


На другой день князь Андрей поехал к Ростовым обедать, так как его звал граф Илья Андреич, и провел у них целый день.
Все в доме чувствовали для кого ездил князь Андрей, и он, не скрывая, целый день старался быть с Наташей. Не только в душе Наташи испуганной, но счастливой и восторженной, но во всем доме чувствовался страх перед чем то важным, имеющим совершиться. Графиня печальными и серьезно строгими глазами смотрела на князя Андрея, когда он говорил с Наташей, и робко и притворно начинала какой нибудь ничтожный разговор, как скоро он оглядывался на нее. Соня боялась уйти от Наташи и боялась быть помехой, когда она была с ними. Наташа бледнела от страха ожидания, когда она на минуты оставалась с ним с глазу на глаз. Князь Андрей поражал ее своей робостью. Она чувствовала, что ему нужно было сказать ей что то, но что он не мог на это решиться.
Когда вечером князь Андрей уехал, графиня подошла к Наташе и шопотом сказала:
– Ну что?
– Мама, ради Бога ничего не спрашивайте у меня теперь. Это нельзя говорить, – сказала Наташа.
Но несмотря на то, в этот вечер Наташа, то взволнованная, то испуганная, с останавливающимися глазами лежала долго в постели матери. То она рассказывала ей, как он хвалил ее, то как он говорил, что поедет за границу, то, что он спрашивал, где они будут жить это лето, то как он спрашивал ее про Бориса.
– Но такого, такого… со мной никогда не бывало! – говорила она. – Только мне страшно при нем, мне всегда страшно при нем, что это значит? Значит, что это настоящее, да? Мама, вы спите?
– Нет, душа моя, мне самой страшно, – отвечала мать. – Иди.
– Все равно я не буду спать. Что за глупости спать? Maмаша, мамаша, такого со мной никогда не бывало! – говорила она с удивлением и испугом перед тем чувством, которое она сознавала в себе. – И могли ли мы думать!…
Наташе казалось, что еще когда она в первый раз увидала князя Андрея в Отрадном, она влюбилась в него. Ее как будто пугало это странное, неожиданное счастье, что тот, кого она выбрала еще тогда (она твердо была уверена в этом), что тот самый теперь опять встретился ей, и, как кажется, неравнодушен к ней. «И надо было ему нарочно теперь, когда мы здесь, приехать в Петербург. И надо было нам встретиться на этом бале. Всё это судьба. Ясно, что это судьба, что всё это велось к этому. Еще тогда, как только я увидала его, я почувствовала что то особенное».
– Что ж он тебе еще говорил? Какие стихи то эти? Прочти… – задумчиво сказала мать, спрашивая про стихи, которые князь Андрей написал в альбом Наташе.
– Мама, это не стыдно, что он вдовец?
– Полно, Наташа. Молись Богу. Les Marieiages se font dans les cieux. [Браки заключаются в небесах.]
– Голубушка, мамаша, как я вас люблю, как мне хорошо! – крикнула Наташа, плача слезами счастья и волнения и обнимая мать.
В это же самое время князь Андрей сидел у Пьера и говорил ему о своей любви к Наташе и о твердо взятом намерении жениться на ней.

В этот день у графини Елены Васильевны был раут, был французский посланник, был принц, сделавшийся с недавнего времени частым посетителем дома графини, и много блестящих дам и мужчин. Пьер был внизу, прошелся по залам, и поразил всех гостей своим сосредоточенно рассеянным и мрачным видом.
Пьер со времени бала чувствовал в себе приближение припадков ипохондрии и с отчаянным усилием старался бороться против них. Со времени сближения принца с его женою, Пьер неожиданно был пожалован в камергеры, и с этого времени он стал чувствовать тяжесть и стыд в большом обществе, и чаще ему стали приходить прежние мрачные мысли о тщете всего человеческого. В это же время замеченное им чувство между покровительствуемой им Наташей и князем Андреем, своей противуположностью между его положением и положением его друга, еще усиливало это мрачное настроение. Он одинаково старался избегать мыслей о своей жене и о Наташе и князе Андрее. Опять всё ему казалось ничтожно в сравнении с вечностью, опять представлялся вопрос: «к чему?». И он дни и ночи заставлял себя трудиться над масонскими работами, надеясь отогнать приближение злого духа. Пьер в 12 м часу, выйдя из покоев графини, сидел у себя наверху в накуренной, низкой комнате, в затасканном халате перед столом и переписывал подлинные шотландские акты, когда кто то вошел к нему в комнату. Это был князь Андрей.
– А, это вы, – сказал Пьер с рассеянным и недовольным видом. – А я вот работаю, – сказал он, указывая на тетрадь с тем видом спасения от невзгод жизни, с которым смотрят несчастливые люди на свою работу.
Князь Андрей с сияющим, восторженным и обновленным к жизни лицом остановился перед Пьером и, не замечая его печального лица, с эгоизмом счастия улыбнулся ему.
– Ну, душа моя, – сказал он, – я вчера хотел сказать тебе и нынче за этим приехал к тебе. Никогда не испытывал ничего подобного. Я влюблен, мой друг.
Пьер вдруг тяжело вздохнул и повалился своим тяжелым телом на диван, подле князя Андрея.
– В Наташу Ростову, да? – сказал он.
– Да, да, в кого же? Никогда не поверил бы, но это чувство сильнее меня. Вчера я мучился, страдал, но и мученья этого я не отдам ни за что в мире. Я не жил прежде. Теперь только я живу, но я не могу жить без нее. Но может ли она любить меня?… Я стар для нее… Что ты не говоришь?…
– Я? Я? Что я говорил вам, – вдруг сказал Пьер, вставая и начиная ходить по комнате. – Я всегда это думал… Эта девушка такое сокровище, такое… Это редкая девушка… Милый друг, я вас прошу, вы не умствуйте, не сомневайтесь, женитесь, женитесь и женитесь… И я уверен, что счастливее вас не будет человека.
– Но она!
– Она любит вас.
– Не говори вздору… – сказал князь Андрей, улыбаясь и глядя в глаза Пьеру.
– Любит, я знаю, – сердито закричал Пьер.
– Нет, слушай, – сказал князь Андрей, останавливая его за руку. – Ты знаешь ли, в каком я положении? Мне нужно сказать все кому нибудь.
– Ну, ну, говорите, я очень рад, – говорил Пьер, и действительно лицо его изменилось, морщина разгладилась, и он радостно слушал князя Андрея. Князь Андрей казался и был совсем другим, новым человеком. Где была его тоска, его презрение к жизни, его разочарованность? Пьер был единственный человек, перед которым он решался высказаться; но зато он ему высказывал всё, что у него было на душе. То он легко и смело делал планы на продолжительное будущее, говорил о том, как он не может пожертвовать своим счастьем для каприза своего отца, как он заставит отца согласиться на этот брак и полюбить ее или обойдется без его согласия, то он удивлялся, как на что то странное, чуждое, от него независящее, на то чувство, которое владело им.
– Я бы не поверил тому, кто бы мне сказал, что я могу так любить, – говорил князь Андрей. – Это совсем не то чувство, которое было у меня прежде. Весь мир разделен для меня на две половины: одна – она и там всё счастье надежды, свет; другая половина – всё, где ее нет, там всё уныние и темнота…
– Темнота и мрак, – повторил Пьер, – да, да, я понимаю это.
– Я не могу не любить света, я не виноват в этом. И я очень счастлив. Ты понимаешь меня? Я знаю, что ты рад за меня.
– Да, да, – подтверждал Пьер, умиленными и грустными глазами глядя на своего друга. Чем светлее представлялась ему судьба князя Андрея, тем мрачнее представлялась своя собственная.


Для женитьбы нужно было согласие отца, и для этого на другой день князь Андрей уехал к отцу.
Отец с наружным спокойствием, но внутренней злобой принял сообщение сына. Он не мог понять того, чтобы кто нибудь хотел изменять жизнь, вносить в нее что нибудь новое, когда жизнь для него уже кончалась. – «Дали бы только дожить так, как я хочу, а потом бы делали, что хотели», говорил себе старик. С сыном однако он употребил ту дипломацию, которую он употреблял в важных случаях. Приняв спокойный тон, он обсудил всё дело.
Во первых, женитьба была не блестящая в отношении родства, богатства и знатности. Во вторых, князь Андрей был не первой молодости и слаб здоровьем (старик особенно налегал на это), а она была очень молода. В третьих, был сын, которого жалко было отдать девчонке. В четвертых, наконец, – сказал отец, насмешливо глядя на сына, – я тебя прошу, отложи дело на год, съезди за границу, полечись, сыщи, как ты и хочешь, немца, для князя Николая, и потом, ежели уж любовь, страсть, упрямство, что хочешь, так велики, тогда женись.
– И это последнее мое слово, знай, последнее… – кончил князь таким тоном, которым показывал, что ничто не заставит его изменить свое решение.
Князь Андрей ясно видел, что старик надеялся, что чувство его или его будущей невесты не выдержит испытания года, или что он сам, старый князь, умрет к этому времени, и решил исполнить волю отца: сделать предложение и отложить свадьбу на год.
Через три недели после своего последнего вечера у Ростовых, князь Андрей вернулся в Петербург.

На другой день после своего объяснения с матерью, Наташа ждала целый день Болконского, но он не приехал. На другой, на третий день было то же самое. Пьер также не приезжал, и Наташа, не зная того, что князь Андрей уехал к отцу, не могла себе объяснить его отсутствия.
Так прошли три недели. Наташа никуда не хотела выезжать и как тень, праздная и унылая, ходила по комнатам, вечером тайно от всех плакала и не являлась по вечерам к матери. Она беспрестанно краснела и раздражалась. Ей казалось, что все знают о ее разочаровании, смеются и жалеют о ней. При всей силе внутреннего горя, это тщеславное горе усиливало ее несчастие.
Однажды она пришла к графине, хотела что то сказать ей, и вдруг заплакала. Слезы ее были слезы обиженного ребенка, который сам не знает, за что он наказан.
Графиня стала успокоивать Наташу. Наташа, вслушивавшаяся сначала в слова матери, вдруг прервала ее:
– Перестаньте, мама, я и не думаю, и не хочу думать! Так, поездил и перестал, и перестал…
Голос ее задрожал, она чуть не заплакала, но оправилась и спокойно продолжала: – И совсем я не хочу выходить замуж. И я его боюсь; я теперь совсем, совсем, успокоилась…
На другой день после этого разговора Наташа надела то старое платье, которое было ей особенно известно за доставляемую им по утрам веселость, и с утра начала тот свой прежний образ жизни, от которого она отстала после бала. Она, напившись чаю, пошла в залу, которую она особенно любила за сильный резонанс, и начала петь свои солфеджи (упражнения пения). Окончив первый урок, она остановилась на середине залы и повторила одну музыкальную фразу, особенно понравившуюся ей. Она прислушалась радостно к той (как будто неожиданной для нее) прелести, с которой эти звуки переливаясь наполнили всю пустоту залы и медленно замерли, и ей вдруг стало весело. «Что об этом думать много и так хорошо», сказала она себе и стала взад и вперед ходить по зале, ступая не простыми шагами по звонкому паркету, но на всяком шагу переступая с каблучка (на ней были новые, любимые башмаки) на носок, и так же радостно, как и к звукам своего голоса прислушиваясь к этому мерному топоту каблучка и поскрипыванью носка. Проходя мимо зеркала, она заглянула в него. – «Вот она я!» как будто говорило выражение ее лица при виде себя. – «Ну, и хорошо. И никого мне не нужно».