Речь (газета)
| Оригинальное название |
«Рѣчь» |
|---|---|
|
| |
| Основана | |
| Прекращение публикаций | |
| Политическая принадлежность |
Печатный орган Партии Народной Свободы |
| Язык | |
| Периодичность |
ежедневно |
| Главный офис |
СПб, ул. Жуковского, д. 21 |
| Тираж |
около 40 тыс. экз. (1914 год)[1] |
«Речь» (оригинальное название: Рѣчь) — ежедневная политическая, экономическая и литературная газета, выходившая в 1906—1917 годах.
Содержание
История
Орган Конституционно-демократической партии. При этом позиционировала себя как «внепартийную» независимую газету[1]. Выходила с 23 февраля 1906 года.
Редакция, главная контора, экспедиция и типография располагались в Петербурге по адресу ул. Жуковского, 21.
Издатели в разное время: Ю. Б. Бак, Н. К. Милюков, В. Д. Набоков, И. И. Петрункевич. Фактические руководители — И. В. Гессен и П. Н. Милюков (он же основной автор политических передовиц). В «Речи» сотрудничали А. Н. Бенуа, С. А. Венгеров, В. И. Вернадский, И. М. Гревс, А. С. Изгоев, Н. И. Кареев, С. Ф. Ольденбург, П. Б. Струве, Д. С. Мережковский, С. Л. Франк, А. А. Шахматов, Т. Л. Щепкина-Куперник и мн. др. ученые, деятели политики и культуры. «Речь» публиковала хронику столичной, провинциальной и международной жизни, аналитические материалы, освещала события культуры. В политическом отношении была сторонницей сближения России с Англией и Францией (например, приветствовала англо-русское соглашение о разделе сфер влияния)[1]. В 1914 году осудила убийство австрийского эрцгерцога и выступила против вмешательства России в австро-сербский конфликт[2]. Вероятно поэтому выпуск «Речи» сразу после вступления России в Первую мировую войну был приостановлен властями 2 августа 1914 года[3]. Только через 2 дня по личной просьбе председателя Государственной Думы Родзянко выпуск газеты был возобновлен[4]. Сразу же «Речь» опубликовала царский манифест о начале войны, призвала «отложить внутренние споры, когда внешний враг стоит у ворот»[4].
В качестве приложений выходили журнал «Иллюстрированная неделя» (1906), стенографические отчеты Государственной Думы (1906—1908), «Ежегодник газеты „Речь“» (1912—1916).
После Октябрьской революции газета 26 октября 1917 была закрыта большевиками. До августа 1918 выходила под названиями «Наша речь», «Свободная речь», «Век», «Новая речь», «Наш век».
Напишите отзыв о статье "Речь (газета)"
Примечания
- ↑ 1 2 3 Котов Б.С. Газета «Речь» в дни Июльского кризиса 1914 г. // Вестник МГИМО Университета. - 2014. - № 4 (37). - С. 10
- ↑ Котов Б.С. Газета «Речь» в дни Июльского кризиса 1914 г. // Вестник МГИМО Университета. - 2014. - № 4 (37). - С. 10 - 13
- ↑ Котов Б.С. Газета «Речь» в дни Июльского кризиса 1914 г. // Вестник МГИМО Университета. - 2014. - № 4 (37). - С. 13
- ↑ 1 2 Котов Б.С. Газета «Речь» в дни Июльского кризиса 1914 г. // Вестник МГИМО Университета. - 2014. - № 4 (37). - С. 14
Ссылки
- «Наш журнал» (Экспериментальный детский журнал, выпускавшийся коллективом газеты «Речь» на основе присланных в редакцию писем от детей и родителей) [runivers.ru/lib/detail.php?ID=1032203 на сайте «Руниверс»]
- [encspb.ru/object/2804027855 Энциклопедия Санкт-Петербурга]
Литература
- Котов Б.С. Газета «Речь» в дни июльского кризиса 1914 года // Вестник МГИМО-Университета. 2014. № 4(37). С. 9-16.
Отрывок, характеризующий Речь (газета)
Пьер так задумался, что не расслышал вопроса. Он смотрел то на кавалерийский, повстречавшийся теперь с поездом раненых полк, то на ту телегу, у которой он стоял и на которой сидели двое раненых и лежал один, и ему казалось, что тут, в них, заключается разрешение занимавшего его вопроса. Один из сидевших на телеге солдат был, вероятно, ранен в щеку. Вся голова его была обвязана тряпками, и одна щека раздулась с детскую голову. Рот и нос у него были на сторону. Этот солдат глядел на собор и крестился. Другой, молодой мальчик, рекрут, белокурый и белый, как бы совершенно без крови в тонком лице, с остановившейся доброй улыбкой смотрел на Пьера; третий лежал ничком, и лица его не было видно. Кавалеристы песельники проходили над самой телегой.– Ах запропала… да ежова голова…
– Да на чужой стороне живучи… – выделывали они плясовую солдатскую песню. Как бы вторя им, но в другом роде веселья, перебивались в вышине металлические звуки трезвона. И, еще в другом роде веселья, обливали вершину противоположного откоса жаркие лучи солнца. Но под откосом, у телеги с ранеными, подле запыхавшейся лошаденки, у которой стоял Пьер, было сыро, пасмурно и грустно.
Солдат с распухшей щекой сердито глядел на песельников кавалеристов.
– Ох, щегольки! – проговорил он укоризненно.
– Нынче не то что солдат, а и мужичков видал! Мужичков и тех гонят, – сказал с грустной улыбкой солдат, стоявший за телегой и обращаясь к Пьеру. – Нынче не разбирают… Всем народом навалиться хотят, одью слово – Москва. Один конец сделать хотят. – Несмотря на неясность слов солдата, Пьер понял все то, что он хотел сказать, и одобрительно кивнул головой.
Дорога расчистилась, и Пьер сошел под гору и поехал дальше.
Пьер ехал, оглядываясь по обе стороны дороги, отыскивая знакомые лица и везде встречая только незнакомые военные лица разных родов войск, одинаково с удивлением смотревшие на его белую шляпу и зеленый фрак.
Проехав версты четыре, он встретил первого знакомого и радостно обратился к нему. Знакомый этот был один из начальствующих докторов в армии. Он в бричке ехал навстречу Пьеру, сидя рядом с молодым доктором, и, узнав Пьера, остановил своего казака, сидевшего на козлах вместо кучера.
– Граф! Ваше сиятельство, вы как тут? – спросил доктор.
– Да вот хотелось посмотреть…
– Да, да, будет что посмотреть…
Пьер слез и, остановившись, разговорился с доктором, объясняя ему свое намерение участвовать в сражении.
Доктор посоветовал Безухову прямо обратиться к светлейшему.
– Что же вам бог знает где находиться во время сражения, в безызвестности, – сказал он, переглянувшись с своим молодым товарищем, – а светлейший все таки знает вас и примет милостиво. Так, батюшка, и сделайте, – сказал доктор.
Доктор казался усталым и спешащим.
– Так вы думаете… А я еще хотел спросить вас, где же самая позиция? – сказал Пьер.
– Позиция? – сказал доктор. – Уж это не по моей части. Проедете Татаринову, там что то много копают. Там на курган войдете: оттуда видно, – сказал доктор.
– И видно оттуда?.. Ежели бы вы…
Но доктор перебил его и подвинулся к бричке.
– Я бы вас проводил, да, ей богу, – вот (доктор показал на горло) скачу к корпусному командиру. Ведь у нас как?.. Вы знаете, граф, завтра сражение: на сто тысяч войска малым числом двадцать тысяч раненых считать надо; а у нас ни носилок, ни коек, ни фельдшеров, ни лекарей на шесть тысяч нет. Десять тысяч телег есть, да ведь нужно и другое; как хочешь, так и делай.
Та странная мысль, что из числа тех тысяч людей живых, здоровых, молодых и старых, которые с веселым удивлением смотрели на его шляпу, было, наверное, двадцать тысяч обреченных на раны и смерть (может быть, те самые, которых он видел), – поразила Пьера.
Они, может быть, умрут завтра, зачем они думают о чем нибудь другом, кроме смерти? И ему вдруг по какой то тайной связи мыслей живо представился спуск с Можайской горы, телеги с ранеными, трезвон, косые лучи солнца и песня кавалеристов.
