Ржавая Канава

Ржавая КанаваРжавая Канава

</tt> </tt>

</tt> </tt>

</tt>

Ржавая Канава
Водосливной канал Ржавая Канава
Расположение
Страна	Россия Россия
Регион	Санкт-Петербург
Характеристика
Расход воды	до 1 м³/с
Водоток
60°07′27″ с. ш. 29°58′31″ в. д.60.124098° с. ш. 29.975141° в. д. / 60.124098; 29.975141
Устье	Малая Сестра (северный рукав)
· Местоположение устья	Дюны (пляж)
· Высота устья	1,0 м
60°07′41″ с. ш. 29°57′07″ в. д.60.128004° с. ш. 29.951874° в. д. / 60.128004; 29.951874
— исток, — устье
Ржавая Канава на Викискладе

К:Водные объекты по алфавитуРжавая КанаваРжавая Канава

Ржа́вая Кана́ва — канал к северу от Сестрорецка в Санкт-Петербурге.

Этимология

Название «Ржавая Канава» канал получил от местного населения за цвет воды, водорослей и берегов.

Физиография

Ржавая Канава окончательно сформировалась в 1840 году, как водосливной канал, для сброса лишней воды в периоды паводка из водохранилища Сестрорецкий Разлив, который являлся питающим водоёмом и истоком канала. С 1864 года после постройки плотины «Перепада» лишнюю воду стали отводить по Водосливному каналу (Шипучка). Ржавая Канава стала деградирующим, умирающим водоёмом. Питание водоёма осуществляется за счёт атмосферных осадков (дождь, снег), родников верховодных горизонтов воды, кривой депрессии фильтрационного стока из Сестрорецкого Разлива, а также добавляются канализационные стоки учреждений, расположенных вдоль берегов. Постепенно канава заилилась, заросла высшей водной растительностью, но сохраняет некоторую глубину воды, особенно в верхнем течении и после обильных осенних дождевых осадков, что делает этот водоём труднопроходимым для человека. В настоящее время в верховье канала течение осуществляется в основном за счёт стока воды с осушительных канав с болота Канавного, прорытых в 1920-х гг.

Долгие годы использовалась, как естественная преграда на советско-финской границе, а до 1944 года здесь была передовая линия обороны Ленинграда в годы Великой Отечественной войны. Длина канала от памятника «Сестра» Зелёного пояса Славы на берегу Сестрорецкого Разлива до устья — 1,5 км, Ширина канала 50 м. В устье, при впадении в северное русло реки Малая (Заводская Сестра) ширина составляет 4 м. Канал зимой замерзает, берега крутые, дюны здесь достигают высоты до 20 м.

История

История образования канала тесно связана с историей работы Сестрорецкого оружейного завода в начале XIX века, когда старая плотина обветшала и стала угрожать безопасности заводской территории, находившейся значительно ниже уровня воды в водохранилище Сестрорецкий Разлив. Попытки в 1930 годах построить водоотводное русло на ручье Гагарка были неудачны. Тогда заводской гидротехник принял решение строить отводное русло выше впадения реки Сестра в водохранилище. В XXI веке это 38 км. Приморского шоссе.

Вот как описывает в Инженерных журналах за 1861—1864 годы заводской гидротехник Р. Гаусман эту борьбу с отводом воды: (первая часть этой истории дана в статье Плотины водохранилища Сестрорецкий Разлив)

…Другой проект предполагавшегося к исполнению водоспуска состоял в том, чтобы р. Сестру, выше впадения ея в заводское водохранилище, отвести по нарочно для этого вырытому водоотводному каналу в Финский залив. В самом канале устроить каменный водоспуск (А) черт № 1, фиг. 3, 4, 5, 6 и 7, со щитами, а на случай недостатка воды в заводском водохранилище от одной р. Чёрной, для безостановочного действия завода, закрыть щиты устроенного водоспуска и тем направить р. Сестру опять в заводское водохранилище. С другой стороны, чтобы разобщить р. Сестру с водохранилищем в то время, когда щиты устроенного водоспуска будут открыты, то для удержания вод водохранилища в самом русле р. Сестры в общей связи с первым водоспуском. Устроен был другой такой же водоспуск (В).

Проект, если можно так выразиться, роскошный и великолепный. Ясно, что по закрытии щитов водоспуска (В) и открытии их в водоспуске (А), р. Сестра беспрепятственно потечёт по вырытому каналу в Финский залив, мимо водохранилища. На случай недостатка воды для действия колёс или понижения горизонта в водохранилище, в состав которого с устройством водоспуска (В) вошла и нижняя часть русла р. Сестры, опускались щиты водоспуска (А), через что горизонт реки впереди этого водоспуска мгновенно возвышался. Когда же вода поднималась до уровня водохранилища, или по уравнении горизонтов по обеим сторонам водоспуска (В), из последнего вынимались щиты, а р. Сестра по-прежнему изливалась в водохранилище. По миновании надобности в воде р. Сестры, водоспуск (В) закрывался, а щиты в другом открывались, и излишняя вода уходила в Финский залив, не касаясь водохранилища. Более сложное обстоятельство встретилось весною, когда в свою очередь и р. Чёрная изобилует водою, в количествах несравненно большем, чем требуется для действия колёс. Действительно, при первом весеннем выпуске воды в 1839 году, оба водоспуска были окончательно разрушены и опрокинуты, а вследствие этой новой неудачи завод вторично подвергся бы опасности остаться без воды, если бы энергическими мерами инженера полковника Штральмана, прибывшего в Санкт-Петербург с Шостенского порохового завода, не возведена была временная перемычка, черт 1У, 7, в нижней части р. Сестры. Этою перемычкою задержана была в водохранилище вода р. Чёрной, и действие завода даже не прекращалось.

Обращаясь к разбору причин совершенно неудавшейся постройки нового водоспуска, нельзя не остановиться на относительном расположении двух водоспусков. Должно согласиться, что при этом всё внимание обращено было исключительно на одну р. Сестру, которую, действительно по произволу можно было направить или в Финский залив, или в водохранилище. Что же касается до возможности выпуска воды из самого водохранилища, в которое постоянно изливалась р. Чёрная, то это обстоятельство, как видно, совершенно не вошло в соображение при составлении проекта; даже чугунные контрфорсы при щитовых стойках водоспуска (В) обращены были к водохранилищу. При первой же весенней воде, несмотря на то, что р. Сестра пущена была по каналу, горизонт водохранилища от одной р. Чёрной поднялся выше определённого уровня, так что необходимость заставила открыть щиты водоспуска (В). По открытии же этих щитов, две совершенно одна против другой направленные струи почти одинаковой силы соединились перед водоспуском (А) и потом только продолжали течение по отводному каналу. Что соединение двух струй, таким образом, направленных друг против друга, не могло произойти спокойно, без всякого противоборства и без образования вредных водоворотов — не подлежит сомнению; а потому неукреплённое дно перед водоспуском (А) должно было повреждаться или вымываться, в особенности же при столь удоборазмываемом местном грунте.

Выше сказано было, что горизонт водохранилища для действия завода поднят на 28 фут выше Финского залива. Пороги водоспусков (А) и (В), черт У1, фиг. 7 положены были на 8 фут ниже этого 28-фут горизонта, следовательно, падение от порогов до моря было 20 фут, которое и распределено было не в пределах водоспуска, то есть не уступами или наклонною плоскостью, но расположено было по дну водоотводного канала на протяжении до 2 верст. При слабом удоборазмываемом местном грунте такое падение, то есть около 1,5 дюйма на каждые 10 сажен, слишком велико, и от скорости течения воды должны были подмываться дно и берега водоотводного канала позади водоспуска, что и случилось на деле. Канал на всём протяжении своём углубился при первой весенней воде от 5-7 фут, а непосредственно за водоспуском и более. Вследствие образования двух ям впереди и позади водоспуска, вода проникла под основание сооружения, и затем подмой, распространился, полы всплыли, а стены начали обрушаться.

Из вышесказанного легко можно вывести заключение, что главными причинами неудач 1839 года, как и 1833г, были одни и те же обстоятельства, то есть проекты не были применены к местности, а, следовательно, и самое отчётливое исполнение их не могло отклонить случившегося.

При дальнейшем рассмотрении проекта, мы всё более убеждаемся в первоначально нами высказанном мнении, состоящем в том, что проектирующим совершенно была опущена из вида р. Чёрная. Так, например, отверстиям в обоих водоспусках дана ширина в 70 фут; но если бы р. Чёрная вошла в расчёт, то, наверное, водоспуску (А) дана была бы ширина большая, чем водоспуску (В), так как через первый, кроме р. Сестры, должна была пройти масса воды, выпущенная через водоспуск (В). Наконец небольшая длина понурого пола и контрфорсы при чугунных щитовых стойках, обращённые к разливу, ясно показывают, что водоспуск (В) совершенно не был приноровлен к выпуску воды из заводского водохранилища, но назначался только для удержания вод его на определённой высоте. А как выпуск этот действительно производился, несмотря на то, что в том году ещё можно было располагать старою заводскою плотиной, то с другой стороны сам распорядитель выпуска весенних вод, может быть по незнанию дела, содействовал скорейшему разрушению сооружения. К недостаткам проекта должно отнести ещё и то, что все береговые крылья впущены в берега только на 5 саж, при высоте стен до 16 фут. В особенности бросается в глаза, что все шпунтовые линии в берегах срезаны под горизонт с основанием сооружения, вместо того чтобы их поднять или нарастить до горизонта стояния воды. Кроме того, обращают на себя внимание привинченные к крупным сваям сжимные брусья, не имеющие другого назначения, как только для прикрепления к ним болтами верхних брусьев, положенных на полу и необходимых для предохранения его от повреждения льдом. Четыре поперечные шпунтовые линии, расположенные под полами каждого водоспуска, не вполне удовлетворяют своему назначению, потому что половые доски не впущены в четверти к имеющимся поверх линии насадкам, но прибиты к ним только гвоздями, как к насадкам круглых свай. Что же касается до самого выполнения проекта, то должно сказать, здесь, также как и при перепаде, при общем разрушении обнаружилось много круглых и шпунтовых свай весьма незначительной длины, и поэтому не трудно догадаться, что и эта работа производилась оптом. К тому же, находясь вне заводского селения, в открытом поле, без устроенной через топкие и болотистые места дороги, работа эта действительно производилась при слабом надзоре. К такому заключению нас невольно приводит то обстоятельство, что материалы, которые нам случалось видеть и впоследствии употребить в дело, по всей справедливости были отличного качества, также как и наружные части сооружения, то есть каменные стены, досчатые полы, шандорные брусья и другие части незакрытые. Наружная или верхняя отделка исполнена была, по общему отзыву очевидцев, с большою тщательностью и необыкновенною чистотой; но, не смотря ни на соответственную толщину и прочность стен, ни на тщательное скрепление верхней настилки, сооружение устоять, не могло, когда основание его было подмыто водою и сваи были малой длины.

И так все старания, и расходы, употреблённые на возведение, в тридцатых годах, крайне необходимого для действия завода гидротехнического сооружения, приспособленного, как к удержанию, так и к спуску вод разлива, выли безуспешны. Главными причинами неуспеха были, как мы уже сказали, ненадлежащее применение возведённых построек к местности, слабый надзор при исполнении проектов на деле, наконец, дурное управление водою. Ненадлежащее применение к местности вполне подтверждается проектированием каменного перепада для Сестрорецкого водохранилища (*), в котором, весенний приток так велик, что суточная прибыль составляет до 260 тысяч кубических сажень воды (**), а во время летней засухи и в течение 8 зимних месяцев, вследствие истощения притоков, не достаёт воды для полного действия завода.

• ) Подобное сооружение уместно при заводском разливе или пруде, в котором приток воды постоянно, хотя приблизительно, уравновешивается с ежедневным ея расходом, и вообще при всяком водоёме, неподверженном ни весенним паводкам, ни истощению притока на время засухи. Единственное преимущество перепада состоит в том, что не требуется особенного присмотра или постоянного наблюдения за поднятием и изменением горизонта; излишняя вода, по мере накопления, переливается сама собою через водослив перепада, не требуя ни поднимания, ни опускания щитов (вешняков). Главное же неудобство перепада то, что первоначально при построении, данными размерами его водосливу, раз навсегда определяется наивысший горизонт запасной воды.

• • ) По произведённым впоследствии наблюдениям и выводам оказалось, что при безостановочном пропуске через отверстие заводской плотины до 4 тысяч кубических футов воды в одну секунду горизонт водохранилища возвышался до 8 дюймов в течение суток, при обширности разлива до трёх метров квадратных саженей.

С устройством перепада, без всякой уважительной причины, лишили завод всякой возможности держать запасной слой воды на случай продолжительной засухи, или увеличения действия его; между тем Сестрорецкий завод, не только что в тридцатых годах, но и по настоящее время ещё не окончательно устроен. К тому же разность между горизонтами заводского разлива или водохранилища и Финским заливом, как выше сказано, составляла 28 футов, а гребень водослива в устроенном перепаде мог находиться по местным соображениям, с положением порога водопроводных русл, не более как около 12-16 дюймов ниже 28-ти футов уровня; следовательно, от гребня водослива до горизонта Финского залива оставалось чистого падения от 26-27 футов. Это падение следовало распределить в пределах перепада и по дну водоотводного канала, длиною до моря менее 2 верст. Заменив перепад спусковою плотиной, при которой, по самому устройству, порог должен был находиться, по меньшей мере, на 7 футов ниже 28 футового горизонта водохранилища, оставалось бы падение от порога (соответствующего гребню водослива) до Финского залива не более 21 фута, то есть с проектированием перепада начальную точку спуска воды от 5-6 фут приподняли без всякой видимой надобности, что при 2-х верстном расстоянии составляет весьма чувствительную разность падения, которым определяется скорость течения воды по водоотводному каналу, вырытому в песчаном грунте без всякого искусственного укрепления дна и берегов.

И так, для избежания открывания и закрывания щитов водоспуска при управлении водою, пренебрегли всеми более существенными по местным условиям выгодами водоспуска перед перепадом. Что же касается до неприменения к местности разрушенного в 1839г сооружения, то мы выше уже сказали, что р. Чёрная опущена была из вида при проектировании сооружения, и что с отводом р. Сестры даже не допускалась необходимость в выпуске воды из водохранилища.

Что такое неприменение возведённых построек к местности произошло только от одного незнания ими вообще от не исследования ни местности, ни вод, ни грунта, — достаточно подтверждается тем обстоятельством, что до 1840 года не имелось верного плана местности завода с его водохранилищем. Не без основания сомневаемся и в существовании подробной и верной нивелировки от водохранилища к Финскому заливу; смеем даже думать, что едва ли было известно составителю проектов о существовании 28 футовой разности между горизонтами двух водоёмов, потому что ни на одном из двух проектов не было принято мер к предупреждению значительного углубления дна позади построек, между тем углубление от 10 до 12 фут легко можно было предвидеть при столь удоборазмываемой местности. О произведении, каких либо гидрометрических исследований и измерений в делах даже не упоминается, а о свойстве грунта встречаем только в Журнале Путей Сообщения, что песчаный слой простирается более чем на 60 фут в глубину, между тем как по произведённым впоследствии зондировкам (бурения) оказались совершенно другие слои, а на глубине 35 фут от 48-дюймового горизонта водохранилища лежит пласт красной глины. Вышеприведённые факты, кажется, вполне разъясняют, что при таком поверхностном только изучении местных обстоятельств проекты не могли быть применены к местности, но не менее того двукратный неуспех в возводимых постройках дал основательный повод не доверять воде, как двигателю завода. Вникая же более подробно в сущность дела, убеждаемся, что не вода причиною неуспеха гидротехнических построек, а составители проектов, не изучавшие местность. К крайнему сожалению, подобные ошибки встречаем часто, поэтому у нас нет доверия к воде и к гидротехническим постройкам. Обыкновенно только со страхом и без всяких положительных данных, ручающихся за успех, решаются применять воду, как двигатель машин, в особенности, когда применяют поток (ручьи, реки), на котором ещё не существует плотины… принимаются за дело почти наугад, соображаясь только со способом и системою устройства существующих и ими же удачно исполненных построек, иногда выведенных при совершенно других местных условиях и других свойствах реки.

Предварительное исследование местности, определение количества воды и определение главных размеров плотины, и вообще непременное изменение свойств вновь запруживаемой речки — редко и даже почти никогда не принимаются в соображение. Неизбежное следствие такого опущения — частые неудачи, прорывы, недостаток при многих мельницах и фабриках. Если бы обращено было необходимое внимание на эти предметы при устройстве запруд вообще, то можно было бы сказать утвердительно, что многие заводы и фабрики, а в том числе и казённые воспользовались бы водою местных речек, не прибегая к парам или живым двигателям, приобретение и содержание которых обыкновенно обходится дорого.

Считаем не излишним прибавить, что при неблагоприятных местных обстоятельствах первоначальные издержки, потребные для применения воды, как двигателя, иногда могут быть больше издержек потребных на применение силы пара или силы живого двигателя. Но с другой стороны, приняв в соображение, что для добывания пара, для содержания живого двигателя, неизбежен больший или меньший ежедневный расход, между тем, как при правильно устроенном водяном действии в этом нет надобности и годовой ремонт ограничен — становится ясным, что преимущество надо отдать воде, а потому пользоваться ею везде, где есть возможность.

(*) На Сестрорецком оружейном заводе в течение последних 20 лет на плотины и водопроводные русла, с включением проезжих дорог по дамбам и мостам на отводном канале р. Сестры на годовой ремонт требуется до 2000 рублей серебром. На тульских гидротехнических сооружениях — 2500 рублей серебром. На гидротехнических сооружениях Охтинского порохового завода — 200.

Второй причиной неуспеха исполненных в 30-х годах гидротехнических построек на Сестрорецком оружейном заводе, мы сказали, был слабый надзор при исполнении проектов. По весьма не долгому существованию этих построек, нам не случилось их видеть ни в означенном виде, ни во время самого производства работ, а потому выраженное нами мнение мы могли составить себе только по открытым, в весьма небольшом числе, крупным и шпунтовым сваям при ныне производящих работах на месте прорыва перепада.

Кроме того, в 1842 году нам случилось видеть часть старых материалов от разрушенных в 1839 году смежных плотин. Оставшиеся сваи, как от перепада, так и от водоспусков, были малой длины, — длиннее 1,5саж нам не случалось их видеть. В насадках снятых со шпунтовых линий, не видны были вынутые четверти для прибивки к ним половых досок. Все гнёзда в насадках и шины на круглых сваях были прямые, как при обыкновенных ростверках негидротехнических построек. В некоторых половых досках оказались вынутыми четверти. Хотя при этих огрехах сооружение могло существовать, но это свидетельствует, что работы велись без строгого надзора опытного гидротехника из-за отдалённости места строительства от заводского селения и трудности сообщения.

Наконец последнею причиною неуспеха работ мы назвали дурное управление водой, то есть недостаточный надзор за оконченными сооружениями и за поднятием и понижением горизонта запруженной воды, помощью открывания и закрывания щитов в водоспусках.

До 1838 года на заводах открыванием щитов распоряжались местные начальники, которые, при всей опытности, смотрели на этот предмет не их специальности, как на занятие второстепенное, нередко с тем убеждением, что не в их руках предупредить излишнюю прибыль или недостаток воды для фабрик, что по их мнению, из-за дождей и засух. В некоторых случаях недостаток в воде, происшедший от излишнего её выпуска через плотину, служил им оправданием невыполнение годового наряда изделий. Немаловажные и, по их мнению, незначительные повреждения в берегах и сооружениях не обращали на себя внимание. Подобного рода починки откладывались нередко, до более удобного времени, а между тем разрушительным действием воды ежечасно распространялось повреждение или подмой сооружения, и кончалось его разрушением.

Одна из важнейших обязанностей гидротехника — своевременными мерами предупреждать повреждения вверенных ему сооружений — не существовала при управлении водою местным начальством, и мы того мнения. Что лучше и во всех частях правильно возведённые гидротехнические постройки, в особенности плотины и водоспуски, могут быть повреждены, подмыты и прорваны при неумении обращаться с ними и пользоваться ими вовремя.

Ко всем этим недостаткам окончательно присоединим, что сооружения эти преимущественно возводились, временно командированными от ведомства Путей Сообщения офицерами, которые по прибытии на место, не будучи знакомы ни с обстоятельствами дела, ни с местными условиями, получали в руководство не специалистом составленный, но утверждённый проект, смету и контракт, а нередко даже и заготовленные материалы. Не успев осмотреться, они должны были приступать к работам, чтобы к предстоящим осенним и весенним водам обеспечить заведение водою, или предохранить его от дальнейших повреждений. Исполнив поручение, такой офицер возвращался к месту служения, а оконченная постройка поступала в распоряжение местного начальства, которое, в свою очередь, на случай повреждения могло отозваться, что постройка возведена, была техником, и таким образом отклоняло от себя ответственность.

Что при таких во всех отношениях неблагоприятных условиях для гидротехнических сооружений, последние не могли улучшаться, но более и более приходили в упадок — не подлежит сомнению.

Это обстоятельство, как должно полагать, было главною причиной, что в 1838 году Высочайше повелено было: все состоящие в военном ведомстве гидротехнические работы передать в распоряжение бывшего Департамента Военных Поселений, которым в то же время было сделано назначение инженерных офицеров к гидротехническим работам. Хотя в полном собрании законов (Собр. П, том ХШ 1838г, стр.11643) ясно определено назначение инженерных офицеров к разным существующим заверениям военного ведомства, как для временного производства, так и для постоянного наблюдения за гидротехническими сооружениями, по подробной инструкции и определения обязанностей заведующего такими сооружениями не было составлено, да и по настоящее время такой инструкции ещё не имеется. Вследствие этого не тотчас, собственно говоря, управление водою предоставлено было в распоряжение состоящих при тех вооружениях офицеров, и до настоящего времени вопрос этот ещё не окончательно решён. Сколько нам известно, на каждом заводе артиллерийского ведомства имеются свои собственные правила и порядки, которые с течением времени укоренились, и ими то офицер, заведующий гидротехническими сооружениями, безотчётно руководствуется, чрез что нередко возникают недоумения, и сооружения приходят в упадок.

Что же касается до Сестрорецкого оружейного завода, то в промежуток времени с 1840 по 1843гг полное управление, как водою, так и сооружениями, не без противодействий местного начальства, поступило в ведение прибывшего на этот завод инженера полковника Штрольмана. С того времени по настоящий 1861 год завод постоянно был обеспечен, как от прорывов, так и в отношении самого управления двигателем всего завода, и в течение последних 20 лет не возникало ни жалоб, ни претензий на неправильное управление водою. (Окончание следует). Р.Гаусманъ 13-го февраля 1861 года.

1840г (до 24 апреля) — через 15 мин после осмотра подземной части флютбета земляная насыпь за левой каменной стеной внезапно провалилась, а вслед за тем и сама стена на протяжении 17 сажень обрушилась в реку. Осадки перед этим замечено не было, исключая небольшую трещину (№ 5 на плане 1861 г.). Сестра пошла по (Ржавой) отводному каналу, углубив его до 15,5ф. Старая Заводская плотина в это время была закрыта (№ 1 на плане 1861 г.). Глухую перемычку возвели быстро, и завод не остановился.

… Прорыв на Ржавой канаве в 1840г и р. Сестра напрямую пошла в Финский залив.

Экономика

На берегу канала построены резервные для города Сестрорецка водозаборные скважины из Гдовского горизонта подземной воды, но высокое содержание железа в этой воде требует специальных мероприятий по её дополнительной очистке. В 2000 годы на берегу построен коттеджный посёлок гольф клуба «Дюна».

Экология

С экологической точки зрения этот водоём может представлять научный интерес, как этап умирания водоёма за период времени с 1864 года. Водоём используется для приёма канализационных стоков гольф клуба «Дюна». Прибрежные дюны песка разрабатываются дикими карьерами.

2014 год. Расчистка русла Ржавой канавы

• Сестрорецк Ржавая канава.JPG

  Гидромеханизация выше моста

• Сестрорецк Ржавая канава3.JPG

  Карта намыва ила на берегу

• Сестрорецк Ржавая канава7.JPG

  Расчистка ниже моста

• Сестрорецк Ржавая канава8.JPG

  Вырубка деревьев для работы экскаватора

• Сестрорецк Ржавая канава12.JPG

  Приём канализации от коттеджей на Заречной дороге

См. также

• Сестрорецкий Разлив
• Плотины водохранилища Сестрорецкий Разлив
• Водосливной канал «Шипучка»
• Гидросфера Курортного района Санкт-Петербурга

Ссылки

[wikimapia.org/6365051/ru/%D0%9A%D0%B0%D0%BD%D0%B0%D0%BB-%D0%A0%D0%B6%D0%B0%D0%B2%D0%B0%D1%8F-%D0%9A%D0%B0%D0%BD%D0%B0%D0%B2%D0%B0] Современная карта Ржавой канавы

[virtmuseum.spb.ru/interactive_map/lake.php] на сайте музея 324 школы

Отрывок, характеризующий Ржавая Канава

С тех пор и до конца московского разорения никто из домашних Безуховых, несмотря на все поиски, не видал больше Пьера и не знал, где он находился.


Ростовы до 1 го сентября, то есть до кануна вступления неприятеля в Москву, оставались в городе.
После поступления Пети в полк казаков Оболенского и отъезда его в Белую Церковь, где формировался этот полк, на графиню нашел страх. Мысль о том, что оба ее сына находятся на войне, что оба они ушли из под ее крыла, что нынче или завтра каждый из них, а может быть, и оба вместе, как три сына одной ее знакомой, могут быть убиты, в первый раз теперь, в это лето, с жестокой ясностью пришла ей в голову. Она пыталась вытребовать к себе Николая, хотела сама ехать к Пете, определить его куда нибудь в Петербурге, но и то и другое оказывалось невозможным. Петя не мог быть возвращен иначе, как вместе с полком или посредством перевода в другой действующий полк. Николай находился где то в армии и после своего последнего письма, в котором подробно описывал свою встречу с княжной Марьей, не давал о себе слуха. Графиня не спала ночей и, когда засыпала, видела во сне убитых сыновей. После многих советов и переговоров граф придумал наконец средство для успокоения графини. Он перевел Петю из полка Оболенского в полк Безухова, который формировался под Москвою. Хотя Петя и оставался в военной службе, но при этом переводе графиня имела утешенье видеть хотя одного сына у себя под крылышком и надеялась устроить своего Петю так, чтобы больше не выпускать его и записывать всегда в такие места службы, где бы он никак не мог попасть в сражение. Пока один Nicolas был в опасности, графине казалось (и она даже каялась в этом), что она любит старшего больше всех остальных детей; но когда меньшой, шалун, дурно учившийся, все ломавший в доме и всем надоевший Петя, этот курносый Петя, с своими веселыми черными глазами, свежим румянцем и чуть пробивающимся пушком на щеках, попал туда, к этим большим, страшным, жестоким мужчинам, которые там что то сражаются и что то в этом находят радостного, – тогда матери показалось, что его то она любила больше, гораздо больше всех своих детей. Чем ближе подходило то время, когда должен был вернуться в Москву ожидаемый Петя, тем более увеличивалось беспокойство графини. Она думала уже, что никогда не дождется этого счастия. Присутствие не только Сони, но и любимой Наташи, даже мужа, раздражало графиню. «Что мне за дело до них, мне никого не нужно, кроме Пети!» – думала она.
В последних числах августа Ростовы получили второе письмо от Николая. Он писал из Воронежской губернии, куда он был послан за лошадьми. Письмо это не успокоило графиню. Зная одного сына вне опасности, она еще сильнее стала тревожиться за Петю.
Несмотря на то, что уже с 20 го числа августа почти все знакомые Ростовых повыехали из Москвы, несмотря на то, что все уговаривали графиню уезжать как можно скорее, она ничего не хотела слышать об отъезде до тех пор, пока не вернется ее сокровище, обожаемый Петя. 28 августа приехал Петя. Болезненно страстная нежность, с которою мать встретила его, не понравилась шестнадцатилетнему офицеру. Несмотря на то, что мать скрыла от него свое намеренье не выпускать его теперь из под своего крылышка, Петя понял ее замыслы и, инстинктивно боясь того, чтобы с матерью не разнежничаться, не обабиться (так он думал сам с собой), он холодно обошелся с ней, избегал ее и во время своего пребывания в Москве исключительно держался общества Наташи, к которой он всегда имел особенную, почти влюбленную братскую нежность.
По обычной беспечности графа, 28 августа ничто еще не было готово для отъезда, и ожидаемые из рязанской и московской деревень подводы для подъема из дома всего имущества пришли только 30 го.
С 28 по 31 августа вся Москва была в хлопотах и движении. Каждый день в Дорогомиловскую заставу ввозили и развозили по Москве тысячи раненых в Бородинском сражении, и тысячи подвод, с жителями и имуществом, выезжали в другие заставы. Несмотря на афишки Растопчина, или независимо от них, или вследствие их, самые противоречащие и странные новости передавались по городу. Кто говорил о том, что не велено никому выезжать; кто, напротив, рассказывал, что подняли все иконы из церквей и что всех высылают насильно; кто говорил, что было еще сраженье после Бородинского, в котором разбиты французы; кто говорил, напротив, что все русское войско уничтожено; кто говорил о московском ополчении, которое пойдет с духовенством впереди на Три Горы; кто потихоньку рассказывал, что Августину не ведено выезжать, что пойманы изменники, что мужики бунтуют и грабят тех, кто выезжает, и т. п., и т. п. Но это только говорили, а в сущности, и те, которые ехали, и те, которые оставались (несмотря на то, что еще не было совета в Филях, на котором решено было оставить Москву), – все чувствовали, хотя и не выказывали этого, что Москва непременно сдана будет и что надо как можно скорее убираться самим и спасать свое имущество. Чувствовалось, что все вдруг должно разорваться и измениться, но до 1 го числа ничто еще не изменялось. Как преступник, которого ведут на казнь, знает, что вот вот он должен погибнуть, но все еще приглядывается вокруг себя и поправляет дурно надетую шапку, так и Москва невольно продолжала свою обычную жизнь, хотя знала, что близко то время погибели, когда разорвутся все те условные отношения жизни, которым привыкли покоряться.
В продолжение этих трех дней, предшествовавших пленению Москвы, все семейство Ростовых находилось в различных житейских хлопотах. Глава семейства, граф Илья Андреич, беспрестанно ездил по городу, собирая со всех сторон ходившие слухи, и дома делал общие поверхностные и торопливые распоряжения о приготовлениях к отъезду.
Графиня следила за уборкой вещей, всем была недовольна и ходила за беспрестанно убегавшим от нее Петей, ревнуя его к Наташе, с которой он проводил все время. Соня одна распоряжалась практической стороной дела: укладываньем вещей. Но Соня была особенно грустна и молчалива все это последнее время. Письмо Nicolas, в котором он упоминал о княжне Марье, вызвало в ее присутствии радостные рассуждения графини о том, как во встрече княжны Марьи с Nicolas она видела промысл божий.
– Я никогда не радовалась тогда, – сказала графиня, – когда Болконский был женихом Наташи, а я всегда желала, и у меня есть предчувствие, что Николинька женится на княжне. И как бы это хорошо было!
Соня чувствовала, что это была правда, что единственная возможность поправления дел Ростовых была женитьба на богатой и что княжна была хорошая партия. Но ей было это очень горько. Несмотря на свое горе или, может быть, именно вследствие своего горя, она на себя взяла все трудные заботы распоряжений об уборке и укладке вещей и целые дни была занята. Граф и графиня обращались к ней, когда им что нибудь нужно было приказывать. Петя и Наташа, напротив, не только не помогали родителям, но большею частью всем в доме надоедали и мешали. И целый день почти слышны были в доме их беготня, крики и беспричинный хохот. Они смеялись и радовались вовсе не оттого, что была причина их смеху; но им на душе было радостно и весело, и потому все, что ни случалось, было для них причиной радости и смеха. Пете было весело оттого, что, уехав из дома мальчиком, он вернулся (как ему говорили все) молодцом мужчиной; весело было оттого, что он дома, оттого, что он из Белой Церкви, где не скоро была надежда попасть в сраженье, попал в Москву, где на днях будут драться; и главное, весело оттого, что Наташа, настроению духа которой он всегда покорялся, была весела. Наташа же была весела потому, что она слишком долго была грустна, и теперь ничто не напоминало ей причину ее грусти, и она была здорова. Еще она была весела потому, что был человек, который ею восхищался (восхищение других была та мазь колес, которая была необходима для того, чтоб ее машина совершенно свободно двигалась), и Петя восхищался ею. Главное же, веселы они были потому, что война была под Москвой, что будут сражаться у заставы, что раздают оружие, что все бегут, уезжают куда то, что вообще происходит что то необычайное, что всегда радостно для человека, в особенности для молодого.


31 го августа, в субботу, в доме Ростовых все казалось перевернутым вверх дном. Все двери были растворены, вся мебель вынесена или переставлена, зеркала, картины сняты. В комнатах стояли сундуки, валялось сено, оберточная бумага и веревки. Мужики и дворовые, выносившие вещи, тяжелыми шагами ходили по паркету. На дворе теснились мужицкие телеги, некоторые уже уложенные верхом и увязанные, некоторые еще пустые.
Голоса и шаги огромной дворни и приехавших с подводами мужиков звучали, перекликиваясь, на дворе и в доме. Граф с утра выехал куда то. Графиня, у которой разболелась голова от суеты и шума, лежала в новой диванной с уксусными повязками на голове. Пети не было дома (он пошел к товарищу, с которым намеревался из ополченцев перейти в действующую армию). Соня присутствовала в зале при укладке хрусталя и фарфора. Наташа сидела в своей разоренной комнате на полу, между разбросанными платьями, лентами, шарфами, и, неподвижно глядя на пол, держала в руках старое бальное платье, то самое (уже старое по моде) платье, в котором она в первый раз была на петербургском бале.
Наташе совестно было ничего не делать в доме, тогда как все были так заняты, и она несколько раз с утра еще пробовала приняться за дело; но душа ее не лежала к этому делу; а она не могла и не умела делать что нибудь не от всей души, не изо всех своих сил. Она постояла над Соней при укладке фарфора, хотела помочь, но тотчас же бросила и пошла к себе укладывать свои вещи. Сначала ее веселило то, что она раздавала свои платья и ленты горничным, но потом, когда остальные все таки надо было укладывать, ей это показалось скучным.
– Дуняша, ты уложишь, голубушка? Да? Да?
И когда Дуняша охотно обещалась ей все сделать, Наташа села на пол, взяла в руки старое бальное платье и задумалась совсем не о том, что бы должно было занимать ее теперь. Из задумчивости, в которой находилась Наташа, вывел ее говор девушек в соседней девичьей и звуки их поспешных шагов из девичьей на заднее крыльцо. Наташа встала и посмотрела в окно. На улице остановился огромный поезд раненых.
Девушки, лакеи, ключница, няня, повар, кучера, форейторы, поваренки стояли у ворот, глядя на раненых.
Наташа, накинув белый носовой платок на волосы и придерживая его обеими руками за кончики, вышла на улицу.
Бывшая ключница, старушка Мавра Кузминишна, отделилась от толпы, стоявшей у ворот, и, подойдя к телеге, на которой была рогожная кибиточка, разговаривала с лежавшим в этой телеге молодым бледным офицером. Наташа подвинулась на несколько шагов и робко остановилась, продолжая придерживать свой платок и слушая то, что говорила ключница.
– Что ж, у вас, значит, никого и нет в Москве? – говорила Мавра Кузминишна. – Вам бы покойнее где на квартире… Вот бы хоть к нам. Господа уезжают.
– Не знаю, позволят ли, – слабым голосом сказал офицер. – Вон начальник… спросите, – и он указал на толстого майора, который возвращался назад по улице по ряду телег.
Наташа испуганными глазами заглянула в лицо раненого офицера и тотчас же пошла навстречу майору.
– Можно раненым у нас в доме остановиться? – спросила она.
Майор с улыбкой приложил руку к козырьку.
– Кого вам угодно, мамзель? – сказал он, суживая глаза и улыбаясь.
Наташа спокойно повторила свой вопрос, и лицо и вся манера ее, несмотря на то, что она продолжала держать свой платок за кончики, были так серьезны, что майор перестал улыбаться и, сначала задумавшись, как бы спрашивая себя, в какой степени это можно, ответил ей утвердительно.
– О, да, отчего ж, можно, – сказал он.
Наташа слегка наклонила голову и быстрыми шагами вернулась к Мавре Кузминишне, стоявшей над офицером и с жалобным участием разговаривавшей с ним.
– Можно, он сказал, можно! – шепотом сказала Наташа.
Офицер в кибиточке завернул во двор Ростовых, и десятки телег с ранеными стали, по приглашениям городских жителей, заворачивать в дворы и подъезжать к подъездам домов Поварской улицы. Наташе, видимо, поправились эти, вне обычных условий жизни, отношения с новыми людьми. Она вместе с Маврой Кузминишной старалась заворотить на свой двор как можно больше раненых.
– Надо все таки папаше доложить, – сказала Мавра Кузминишна.
– Ничего, ничего, разве не все равно! На один день мы в гостиную перейдем. Можно всю нашу половину им отдать.
– Ну, уж вы, барышня, придумаете! Да хоть и в флигеля, в холостую, к нянюшке, и то спросить надо.
– Ну, я спрошу.
Наташа побежала в дом и на цыпочках вошла в полуотворенную дверь диванной, из которой пахло уксусом и гофманскими каплями.
– Вы спите, мама?
– Ах, какой сон! – сказала, пробуждаясь, только что задремавшая графиня.
– Мама, голубчик, – сказала Наташа, становясь на колени перед матерью и близко приставляя свое лицо к ее лицу. – Виновата, простите, никогда не буду, я вас разбудила. Меня Мавра Кузминишна послала, тут раненых привезли, офицеров, позволите? А им некуда деваться; я знаю, что вы позволите… – говорила она быстро, не переводя духа.
– Какие офицеры? Кого привезли? Ничего не понимаю, – сказала графиня.
Наташа засмеялась, графиня тоже слабо улыбалась.
– Я знала, что вы позволите… так я так и скажу. – И Наташа, поцеловав мать, встала и пошла к двери.
В зале она встретила отца, с дурными известиями возвратившегося домой.
– Досиделись мы! – с невольной досадой сказал граф. – И клуб закрыт, и полиция выходит.
– Папа, ничего, что я раненых пригласила в дом? – сказала ему Наташа.
– Разумеется, ничего, – рассеянно сказал граф. – Не в том дело, а теперь прошу, чтобы пустяками не заниматься, а помогать укладывать и ехать, ехать, ехать завтра… – И граф передал дворецкому и людям то же приказание. За обедом вернувшийся Петя рассказывал свои новости.
Он говорил, что нынче народ разбирал оружие в Кремле, что в афише Растопчина хотя и сказано, что он клич кликнет дня за два, но что уж сделано распоряжение наверное о том, чтобы завтра весь народ шел на Три Горы с оружием, и что там будет большое сражение.
Графиня с робким ужасом посматривала на веселое, разгоряченное лицо своего сына в то время, как он говорил это. Она знала, что ежели она скажет слово о том, что она просит Петю не ходить на это сражение (она знала, что он радуется этому предстоящему сражению), то он скажет что нибудь о мужчинах, о чести, об отечестве, – что нибудь такое бессмысленное, мужское, упрямое, против чего нельзя возражать, и дело будет испорчено, и поэтому, надеясь устроить так, чтобы уехать до этого и взять с собой Петю, как защитника и покровителя, она ничего не сказала Пете, а после обеда призвала графа и со слезами умоляла его увезти ее скорее, в эту же ночь, если возможно. С женской, невольной хитростью любви, она, до сих пор выказывавшая совершенное бесстрашие, говорила, что она умрет от страха, ежели не уедут нынче ночью. Она, не притворяясь, боялась теперь всего.


M me Schoss, ходившая к своей дочери, еще болоо увеличила страх графини рассказами о том, что она видела на Мясницкой улице в питейной конторе. Возвращаясь по улице, она не могла пройти домой от пьяной толпы народа, бушевавшей у конторы. Она взяла извозчика и объехала переулком домой; и извозчик рассказывал ей, что народ разбивал бочки в питейной конторе, что так велено.
После обеда все домашние Ростовых с восторженной поспешностью принялись за дело укладки вещей и приготовлений к отъезду. Старый граф, вдруг принявшись за дело, всё после обеда не переставая ходил со двора в дом и обратно, бестолково крича на торопящихся людей и еще более торопя их. Петя распоряжался на дворе. Соня не знала, что делать под влиянием противоречивых приказаний графа, и совсем терялась. Люди, крича, споря и шумя, бегали по комнатам и двору. Наташа, с свойственной ей во всем страстностью, вдруг тоже принялась за дело. Сначала вмешательство ее в дело укладывания было встречено с недоверием. От нее всё ждали шутки и не хотели слушаться ее; но она с упорством и страстностью требовала себе покорности, сердилась, чуть не плакала, что ее не слушают, и, наконец, добилась того, что в нее поверили. Первый подвиг ее, стоивший ей огромных усилий и давший ей власть, была укладка ковров. У графа в доме были дорогие gobelins и персидские ковры. Когда Наташа взялась за дело, в зале стояли два ящика открытые: один почти доверху уложенный фарфором, другой с коврами. Фарфора было еще много наставлено на столах и еще всё несли из кладовой. Надо было начинать новый, третий ящик, и за ним пошли люди.
– Соня, постой, да мы всё так уложим, – сказала Наташа.
– Нельзя, барышня, уж пробовали, – сказал буфетчнк.
– Нет, постой, пожалуйста. – И Наташа начала доставать из ящика завернутые в бумаги блюда и тарелки.
– Блюда надо сюда, в ковры, – сказала она.
– Да еще и ковры то дай бог на три ящика разложить, – сказал буфетчик.
– Да постой, пожалуйста. – И Наташа быстро, ловко начала разбирать. – Это не надо, – говорила она про киевские тарелки, – это да, это в ковры, – говорила она про саксонские блюда.
– Да оставь, Наташа; ну полно, мы уложим, – с упреком говорила Соня.
– Эх, барышня! – говорил дворецкий. Но Наташа не сдалась, выкинула все вещи и быстро начала опять укладывать, решая, что плохие домашние ковры и лишнюю посуду не надо совсем брать. Когда всё было вынуто, начали опять укладывать. И действительно, выкинув почти все дешевое, то, что не стоило брать с собой, все ценное уложили в два ящика. Не закрывалась только крышка коверного ящика. Можно было вынуть немного вещей, но Наташа хотела настоять на своем. Она укладывала, перекладывала, нажимала, заставляла буфетчика и Петю, которого она увлекла за собой в дело укладыванья, нажимать крышку и сама делала отчаянные усилия.
– Да полно, Наташа, – говорила ей Соня. – Я вижу, ты права, да вынь один верхний.
– Не хочу, – кричала Наташа, одной рукой придерживая распустившиеся волосы по потному лицу, другой надавливая ковры. – Да жми же, Петька, жми! Васильич, нажимай! – кричала она. Ковры нажались, и крышка закрылась. Наташа, хлопая в ладоши, завизжала от радости, и слезы брызнули у ней из глаз. Но это продолжалось секунду. Тотчас же она принялась за другое дело, и уже ей вполне верили, и граф не сердился, когда ему говорили, что Наталья Ильинишна отменила его приказанье, и дворовые приходили к Наташе спрашивать: увязывать или нет подводу и довольно ли она наложена? Дело спорилось благодаря распоряжениям Наташи: оставлялись ненужные вещи и укладывались самым тесным образом самые дорогие.
Но как ни хлопотали все люди, к поздней ночи еще не все могло быть уложено. Графиня заснула, и граф, отложив отъезд до утра, пошел спать.
Соня, Наташа спали, не раздеваясь, в диванной. В эту ночь еще нового раненого провозили через Поварскую, и Мавра Кузминишна, стоявшая у ворот, заворотила его к Ростовым. Раненый этот, по соображениям Мавры Кузминишны, был очень значительный человек. Его везли в коляске, совершенно закрытой фартуком и с спущенным верхом. На козлах вместе с извозчиком сидел старик, почтенный камердинер. Сзади в повозке ехали доктор и два солдата.
– Пожалуйте к нам, пожалуйте. Господа уезжают, весь дом пустой, – сказала старушка, обращаясь к старому слуге.
– Да что, – отвечал камердинер, вздыхая, – и довезти не чаем! У нас и свой дом в Москве, да далеко, да и не живет никто.
– К нам милости просим, у наших господ всего много, пожалуйте, – говорила Мавра Кузминишна. – А что, очень нездоровы? – прибавила она.
Камердинер махнул рукой.
– Не чаем довезти! У доктора спросить надо. – И камердинер сошел с козел и подошел к повозке.
– Хорошо, – сказал доктор.
Камердинер подошел опять к коляске, заглянул в нее, покачал головой, велел кучеру заворачивать на двор и остановился подле Мавры Кузминишны.
– Господи Иисусе Христе! – проговорила она.
Мавра Кузминишна предлагала внести раненого в дом.
– Господа ничего не скажут… – говорила она. Но надо было избежать подъема на лестницу, и потому раненого внесли во флигель и положили в бывшей комнате m me Schoss. Раненый этот был князь Андрей Болконский.


Наступил последний день Москвы. Была ясная веселая осенняя погода. Было воскресенье. Как и в обыкновенные воскресенья, благовестили к обедне во всех церквах. Никто, казалось, еще не мог понять того, что ожидает Москву.
Только два указателя состояния общества выражали то положение, в котором была Москва: чернь, то есть сословие бедных людей, и цены на предметы. Фабричные, дворовые и мужики огромной толпой, в которую замешались чиновники, семинаристы, дворяне, в этот день рано утром вышли на Три Горы. Постояв там и не дождавшись Растопчина и убедившись в том, что Москва будет сдана, эта толпа рассыпалась по Москве, по питейным домам и трактирам. Цены в этот день тоже указывали на положение дел. Цены на оружие, на золото, на телеги и лошадей всё шли возвышаясь, а цены на бумажки и на городские вещи всё шли уменьшаясь, так что в середине дня были случаи, что дорогие товары, как сукна, извозчики вывозили исполу, а за мужицкую лошадь платили пятьсот рублей; мебель же, зеркала, бронзы отдавали даром.
В степенном и старом доме Ростовых распадение прежних условий жизни выразилось очень слабо. В отношении людей было только то, что в ночь пропало три человека из огромной дворни; но ничего не было украдено; и в отношении цен вещей оказалось то, что тридцать подвод, пришедшие из деревень, были огромное богатство, которому многие завидовали и за которые Ростовым предлагали огромные деньги. Мало того, что за эти подводы предлагали огромные деньги, с вечера и рано утром 1 го сентября на двор к Ростовым приходили посланные денщики и слуги от раненых офицеров и притаскивались сами раненые, помещенные у Ростовых и в соседних домах, и умоляли людей Ростовых похлопотать о том, чтоб им дали подводы для выезда из Москвы. Дворецкий, к которому обращались с такими просьбами, хотя и жалел раненых, решительно отказывал, говоря, что он даже и не посмеет доложить о том графу. Как ни жалки были остающиеся раненые, было очевидно, что, отдай одну подводу, не было причины не отдать другую, все – отдать и свои экипажи. Тридцать подвод не могли спасти всех раненых, а в общем бедствии нельзя было не думать о себе и своей семье. Так думал дворецкий за своего барина.
Проснувшись утром 1 го числа, граф Илья Андреич потихоньку вышел из спальни, чтобы не разбудить к утру только заснувшую графиню, и в своем лиловом шелковом халате вышел на крыльцо. Подводы, увязанные, стояли на дворе. У крыльца стояли экипажи. Дворецкий стоял у подъезда, разговаривая с стариком денщиком и молодым, бледным офицером с подвязанной рукой. Дворецкий, увидав графа, сделал офицеру и денщику значительный и строгий знак, чтобы они удалились.
– Ну, что, все готово, Васильич? – сказал граф, потирая свою лысину и добродушно глядя на офицера и денщика и кивая им головой. (Граф любил новые лица.)
– Хоть сейчас запрягать, ваше сиятельство.
– Ну и славно, вот графиня проснется, и с богом! Вы что, господа? – обратился он к офицеру. – У меня в доме? – Офицер придвинулся ближе. Бледное лицо его вспыхнуло вдруг яркой краской.
– Граф, сделайте одолжение, позвольте мне… ради бога… где нибудь приютиться на ваших подводах. Здесь у меня ничего с собой нет… Мне на возу… все равно… – Еще не успел договорить офицер, как денщик с той же просьбой для своего господина обратился к графу.
– А! да, да, да, – поспешно заговорил граф. – Я очень, очень рад. Васильич, ты распорядись, ну там очистить одну или две телеги, ну там… что же… что нужно… – какими то неопределенными выражениями, что то приказывая, сказал граф. Но в то же мгновение горячее выражение благодарности офицера уже закрепило то, что он приказывал. Граф оглянулся вокруг себя: на дворе, в воротах, в окне флигеля виднелись раненые и денщики. Все они смотрели на графа и подвигались к крыльцу.
– Пожалуйте, ваше сиятельство, в галерею: там как прикажете насчет картин? – сказал дворецкий. И граф вместе с ним вошел в дом, повторяя свое приказание о том, чтобы не отказывать раненым, которые просятся ехать.
– Ну, что же, можно сложить что нибудь, – прибавил он тихим, таинственным голосом, как будто боясь, чтобы кто нибудь его не услышал.
В девять часов проснулась графиня, и Матрена Тимофеевна, бывшая ее горничная, исполнявшая в отношении графини должность шефа жандармов, пришла доложить своей бывшей барышне, что Марья Карловна очень обижены и что барышниным летним платьям нельзя остаться здесь. На расспросы графини, почему m me Schoss обижена, открылось, что ее сундук сняли с подводы и все подводы развязывают – добро снимают и набирают с собой раненых, которых граф, по своей простоте, приказал забирать с собой. Графиня велела попросить к себе мужа.
– Что это, мой друг, я слышу, вещи опять снимают?
– Знаешь, ma chere, я вот что хотел тебе сказать… ma chere графинюшка… ко мне приходил офицер, просят, чтобы дать несколько подвод под раненых. Ведь это все дело наживное; а каково им оставаться, подумай!.. Право, у нас на дворе, сами мы их зазвали, офицеры тут есть. Знаешь, думаю, право, ma chere, вот, ma chere… пускай их свезут… куда же торопиться?.. – Граф робко сказал это, как он всегда говорил, когда дело шло о деньгах. Графиня же привыкла уж к этому тону, всегда предшествовавшему делу, разорявшему детей, как какая нибудь постройка галереи, оранжереи, устройство домашнего театра или музыки, – и привыкла, и долгом считала всегда противоборствовать тому, что выражалось этим робким тоном.