Ржевский, Матвей Иванович

Матвей Иванович Дьяк Ржевский
Лицевой летописный свод: «Да пошли под Очаков, и у Очакова остров взяли и турок и татар побили и языков взяли. А как пошли прочь, за ними пошли санчаки очаковский и тягинский со многими людьми. И Дьяк на них учинил в тростнике у Днепра подсаду, и побил из пищалей многих людей, и сам отошел здраво со всеми людьми. Да как пришел под Ислам-Кирмень, и тут пришел к Ислам-Кирменю султан калга крымский, а с ним весь Крым, и князи, и мурзы. И Дьяк стал против него на острове и бился с ним из пищалей 6 дней, да отогнал ночью Дьяк у крымцев стада конные да на остров к себе привез»
Принадлежность	Русское царство Русское царство
Звание	воевода
Сражения/войны	Походы на Крымское ханство в 1556, 1558 и 1559 годах Ливонская война, осада Полоцка (1579)

Матвей Иванович Ржевский (Дьяк) (ум. после 1579) — русский военный и государственный деятель, сын боярский, голова сотенный, дворянин московский, воевода и наместник в Путивле, Чернигове и Ряжске. Представитель дворянского рода Ржевских.

Происхождение

Род Ржевских происходил от смоленских удельных князей. В XIV веке князья Ржевские перешли на службу к великим князьям московским и вскоре потеряли свой княжеский титул. В середине XVI века многочисленные представители рода Ржевских владели поместьями и вотчинами под Волоколамском, Вязьмой, Дорогобужем, Белой, Рузой и Малоярославцем.

Первая служба

В «Дворцовой тетради» Матвей Иванович (Дьяк) Ржевский был записан как сын боярский из Можайска. В 1550 году царь Иван Васильевич Грозный сформировал в Москве постоянное стрелецкое войско, которое первоначально состояло из трёх тысяч человек. Стрельцы были поделены на шесть «статей» (приказов), по пятьсот человек в каждой. Во главе стрелецких «статей» находились головы из детей боярских: Григорий Желобов сын Пушешников, Матвей (Дьяк) Иванов сын Ржевский, Иван Семенов сын Черемесинов, Василий Фуников сын Прончищев, Федор Иванов сын Дурасов и Яков Степанов сын Бундов. Стрельцы составили московский гарнизон.

В августе-октябре 1552 года Ржевский, служивший в чине стрелецкого головы, участвовал в осаде и взятии русскими войсками Казани.

Матвей Иванович Ржевский получил своё прозвище «Дьяк» за то, что для своего времени был искусен в письме.

Походы на крымские улусы

В 1556 году русское правительство получило сведения о том, то крымский хан Девлет Герай планирует совершить нападение на Тулу или Козельск. Весной того же года царь Иван Грозный решил предупредить нападение противника и организовал поход на Крымское ханство. По царскому указу наместник Ржевский был отправлен из Путивля на реку Псёл, где построил суда и с частью казаков спустился по Днепру к порогам, а другую часть казаков оставил на берегах Дона. В днепровских низовьях к Ржевскому присоединились триста запорожских казаков под командованием атаманов Млымского и Есковича из Канева. Этими силами Ржевский напал на турецкие крепости Ислам-Кермен и Очаков. Вначале русские ратные люди и казаки подплыли к Ислам-Кермену, где их уже ждали крымские татары. Не ввязываясь с ними в бой, они отогнали у неприятеля коней и скот, а потом пошли на Очаков, «и у Ачакова острог взяли и турок и татар побили и языки поимали», после чего Ржевский на своих судах поплыл обратно. Очаковский санджак-бей «со многими людми» бросился в погоню, но Ржевский и казацкие атаманы устроили засаду в тростнике у Днепра, где перебили из пищалей много турок. Под крепостью Ислам-Кермен Ржевский встретил крымского царевича Мехмед Герая с большим татарским войском, который был отправлен против русско-казацкого отряда. Ржевский расположился лагерем на острове против крымского коша и в течение шести дней перестреливался с противником. Ночью русские отогнали у татар лошадей и переправили их к себе на остров, затем переправились на западный берег Днепра, успешно уйдя от татарского преследования. Ржевский отправил донесение к царю Ивану Васильевичу, сообщая ему, что хан Девлет Герай, опасавшийся русских, отступил в Крым, где началось моровое поветрие (чума).

Успешный поход Ржевского на крымские улусы произвёл сильное впечатление на приграничные литовские владения. Староста каневский и черкасский князь Дмитрий Иванович Вишневецкий, руководивший украинскими казаками, отправил в Москву к царю Ивану Васильевичу посла с челобитной, прося принять его на службу со всеми запорожскими казаками. Князь Вишневецкий построил на днепровском острове Хортица первую казацкую крепость. Царь Иван Грозный прислал к нему двух детей боярских с «опасною» грамотой и с жалованьем. Осенью 1557 года Ржевский был назначен наместником в Чернигов.

В январе 1558 года русское правительство организовало большой поход на Крымское ханство. По царскому указу князь Вишневецкий был отправлен на Днепр, на остров Хортицу. Он получил задачу укрепиться в Запорожье и совершить поход на татарские и турецкие улусы. Под командованием князя Вишневецкого, кроме запорожских казаков, находились командиры Игнатий Ушаков Заболоцкий, Даниил Чулков, Ширяй Кобяков, Матвей Иванович Дьяк Ржевский, Андрей Щепотев и Михаил Павлов с несколькими приказами московских стрельцов и служилыми казаками. Русские и черкасские (запорожские) отряды, уничтожая татарские поселения и отряды, вновь прошли вниз по Днепру вглубь вражеских владений. В мае Вишневецкий с войском подошёл к Перекопу, где простоял ночь, ожидая татар. На следующий день, не встретив крымцев в поле, князь поплыл по Днепру «на Тованьской перевоз» в 25 верстах ниже по течению от Ислам-Кермена, и здесь три дня ждал татар, но и на этот раз «крымцы к нему не бывали и не явливалися». Затем Вишневецкий вернулся на Монастырский остров, превращённый в новую запорожскую крепость. В награду за усердную службу царь Иван Васильевич Грозный прислал князю Вишневецкому и всем младшим воеводам, в том числе и Матвею Дьяку Ржевскому, «золотые».

Летом 1559 года черниговский наместник Матвей Иванович Дьяк Ржевский участвовал в новом походе русского войска под командованием окольничего Даниила Фёдоровича Адашева на Крымское ханство. 8-тысячное русское войско было разделено на три полка (большой, передовой и сторожевой). Ржевский был назначен головой и вторым воеводой передового полка, став товарищем (помощником) первого воеводы Игнатия Ушакова Заболоцкого. Царь Иван Васильевич приказал главному воеводе Адашеву идти «в судех» «государево дело» «беречь на Днепре и промышляти на крымскыя улусы». Русская рать на речных судах спустилась вниз по Днепру и вышла в Чёрное море. Московские воеводы взяли два турецких корабля. Нападение речной флотилии застало крымского хана врасплох. Русские высадились на западном берегу Крыма, разбили высланные против них татарские отряды и освободили множество русских и литовских пленников. Пленных турок, взятых при нападении на Крым, Адашев отослал к очаковским пашам, велев сказать им, что царь воюет с врагом своим ханом Крыма Девлетом I Гиреем, а не с султаном, с которым хочет быть в дружбе. Затем Адашев с войском на судах вернулся по Днепру на Монастырский остров. Крымский хан Девлет Герай с войском попытался преследовать речную флотилию, но не смог её нагнать и вернулся в Крым.

В 1562 году Дьяк Ржевский — осадный воевода в Чернигове, в 1570 году — второй воевода в большом полку «у наряду» в росписи «береговой» рати, в 1574 году — наместник в Рыльске, в 1576 году — наместник в Ряжске.

Поход в Кабарду

В сентябре 1565 года царь Иван Васильевич Грозный поручил воеводе Матвею Ивановичу Дьяку Ржевскому во главе русского вспомогательного корпуса выступить в Кабарду, чтобы оказать помощь верховному князю Темрюку Идаровичу в борьбе с соседними князьями-противниками. Во главе отряда «черкасских казаков и стрельцов» воевода отплыл «в судах» по Волге в Астрахань. Ржевский не смог прибыть в Астрахань до начала зимнего ледостава и вынужден был зазимовать «под Девичьими горами на усть-Куньи». Только в конце июня 1566 года он с судовой ратью прибыл в Астрахань, где соединился с посланными «полем» конными детьми боярскими под командованием князя Ивана Дмитриевича Дашкова. В середине августа воеводы Дашков и Ржевский с русским корпусом выступили на Северный Кавказ, где поддержали верховного кабардинского князя Темрюка в противостоянии с соседними горскими князьями. Дашков и Ржевский со своими ратными людьми «черкасские места, Шапшуковы кабаки з братьею, многие воевали и полону и животов имали много». Попытки князя Пшеапшоки, противника Темрюка, отомстить успеха не имели. «Многие собрався», «черкасские князи» «на князя Ивана Дашкова и на Матвея Дьяка с товарищи приходили и дело с ними делали (то есть между горцами и русскими было сражение)…», но были отбиты. Как писал летописец, «государьские люди черкас многих побили, а иных поранили». В конце октября 1566 года Дашков и Ржевский со своим корпусом благополучно вернулись в Москву.

Пограничная служба

В 1571 году князь Михаил Васильевич Тюфякин и Матвей Иванович Дьяк Ржевский были отправлены осмотреть на месте сторожевые и станичные разъезды в бассейне реки Северный Донец. Изучив старое полжение станичной службы, они составили новый устав, несколько изменили распределение сторожей и устроили вновь путивльские и рыльские станицы, разъезды которых должны были ездить в глубь татарских степей.

Оборона Полоцка

Весной 1578 года Матвей Иванович Дьяк Ржевский был назначен одним из воевод в Полоцке. М. И. Ржевский стал товарищем (заместителем) воеводы так называемого «Стрелецкого города» князя Дмитрия Михайловича Щербатова. В августе 1579 года воевода Матвей Дьяк Ржевский участвовал в обороне города от польско-литовской армии Стефана Батория. 30 августа после трехнедельной осады русский гарнизон в Полоцке капитулировал. Среди полоцких воевод, захваченных в польский плен, находился и Матвей Иванович Дьяк Ржевский.

Российские историки Н. М. Карамзин, С. М. Соловьев и Д. М. Багалей приняли прозвище за обозначение служебного его положения. Разбирая отношения царя Ивана Васильевича и князя Андрея Курбского, С. М. Соловьев говорил, между прочим: «Мы видели, что Иоанн, с малолетства озлобленный на вельмож, доверял более дьякам, как людям новым, без старинных преданий и притязаний; при нем дьяки заведовали не только письменными и правительственными делами, но являются даже воеводами, как, например, Выродков и Ржевский».

Ссылки

• Ржевский, Матвей Иванович // Русский биографический словарь : в 25 томах. — СПб.—М., 1896—1918.
• Волков В. «Войны и войска Московского государства», Москва, «Алгоритм», 2004 г. ISBN 5-699-05914-8, ст. 142, 143, 144, 145, 202

Отрывок, характеризующий Ржевский, Матвей Иванович

Анатоль последнее время переселился к Долохову. План похищения Ростовой уже несколько дней был обдуман и приготовлен Долоховым, и в тот день, когда Соня, подслушав у двери Наташу, решилась оберегать ее, план этот должен был быть приведен в исполнение. Наташа в десять часов вечера обещала выйти к Курагину на заднее крыльцо. Курагин должен был посадить ее в приготовленную тройку и везти за 60 верст от Москвы в село Каменку, где был приготовлен расстриженный поп, который должен был обвенчать их. В Каменке и была готова подстава, которая должна была вывезти их на Варшавскую дорогу и там на почтовых они должны были скакать за границу.
У Анатоля были и паспорт, и подорожная, и десять тысяч денег, взятые у сестры, и десять тысяч, занятые через посредство Долохова.
Два свидетеля – Хвостиков, бывший приказный, которого употреблял для игры Долохов и Макарин, отставной гусар, добродушный и слабый человек, питавший беспредельную любовь к Курагину – сидели в первой комнате за чаем.
В большом кабинете Долохова, убранном от стен до потолка персидскими коврами, медвежьими шкурами и оружием, сидел Долохов в дорожном бешмете и сапогах перед раскрытым бюро, на котором лежали счеты и пачки денег. Анатоль в расстегнутом мундире ходил из той комнаты, где сидели свидетели, через кабинет в заднюю комнату, где его лакей француз с другими укладывал последние вещи. Долохов считал деньги и записывал.
– Ну, – сказал он, – Хвостикову надо дать две тысячи.
– Ну и дай, – сказал Анатоль.
– Макарка (они так звали Макарина), этот бескорыстно за тебя в огонь и в воду. Ну вот и кончены счеты, – сказал Долохов, показывая ему записку. – Так?
– Да, разумеется, так, – сказал Анатоль, видимо не слушавший Долохова и с улыбкой, не сходившей у него с лица, смотревший вперед себя.
Долохов захлопнул бюро и обратился к Анатолю с насмешливой улыбкой.
– А знаешь что – брось всё это: еще время есть! – сказал он.
– Дурак! – сказал Анатоль. – Перестань говорить глупости. Ежели бы ты знал… Это чорт знает, что такое!
– Право брось, – сказал Долохов. – Я тебе дело говорю. Разве это шутка, что ты затеял?
– Ну, опять, опять дразнить? Пошел к чорту! А?… – сморщившись сказал Анатоль. – Право не до твоих дурацких шуток. – И он ушел из комнаты.
Долохов презрительно и снисходительно улыбался, когда Анатоль вышел.
– Ты постой, – сказал он вслед Анатолю, – я не шучу, я дело говорю, поди, поди сюда.
Анатоль опять вошел в комнату и, стараясь сосредоточить внимание, смотрел на Долохова, очевидно невольно покоряясь ему.
– Ты меня слушай, я тебе последний раз говорю. Что мне с тобой шутить? Разве я тебе перечил? Кто тебе всё устроил, кто попа нашел, кто паспорт взял, кто денег достал? Всё я.
– Ну и спасибо тебе. Ты думаешь я тебе не благодарен? – Анатоль вздохнул и обнял Долохова.
– Я тебе помогал, но всё же я тебе должен правду сказать: дело опасное и, если разобрать, глупое. Ну, ты ее увезешь, хорошо. Разве это так оставят? Узнается дело, что ты женат. Ведь тебя под уголовный суд подведут…
– Ах! глупости, глупости! – опять сморщившись заговорил Анатоль. – Ведь я тебе толковал. А? – И Анатоль с тем особенным пристрастием (которое бывает у людей тупых) к умозаключению, до которого они дойдут своим умом, повторил то рассуждение, которое он раз сто повторял Долохову. – Ведь я тебе толковал, я решил: ежели этот брак будет недействителен, – cказал он, загибая палец, – значит я не отвечаю; ну а ежели действителен, всё равно: за границей никто этого не будет знать, ну ведь так? И не говори, не говори, не говори!
– Право, брось! Ты только себя свяжешь…
– Убирайся к чорту, – сказал Анатоль и, взявшись за волосы, вышел в другую комнату и тотчас же вернулся и с ногами сел на кресло близко перед Долоховым. – Это чорт знает что такое! А? Ты посмотри, как бьется! – Он взял руку Долохова и приложил к своему сердцу. – Ah! quel pied, mon cher, quel regard! Une deesse!! [О! Какая ножка, мой друг, какой взгляд! Богиня!!] A?
Долохов, холодно улыбаясь и блестя своими красивыми, наглыми глазами, смотрел на него, видимо желая еще повеселиться над ним.
– Ну деньги выйдут, тогда что?
– Тогда что? А? – повторил Анатоль с искренним недоумением перед мыслью о будущем. – Тогда что? Там я не знаю что… Ну что глупости говорить! – Он посмотрел на часы. – Пора!
Анатоль пошел в заднюю комнату.
– Ну скоро ли вы? Копаетесь тут! – крикнул он на слуг.
Долохов убрал деньги и крикнув человека, чтобы велеть подать поесть и выпить на дорогу, вошел в ту комнату, где сидели Хвостиков и Макарин.
Анатоль в кабинете лежал, облокотившись на руку, на диване, задумчиво улыбался и что то нежно про себя шептал своим красивым ртом.
– Иди, съешь что нибудь. Ну выпей! – кричал ему из другой комнаты Долохов.
– Не хочу! – ответил Анатоль, всё продолжая улыбаться.
– Иди, Балага приехал.
Анатоль встал и вошел в столовую. Балага был известный троечный ямщик, уже лет шесть знавший Долохова и Анатоля, и служивший им своими тройками. Не раз он, когда полк Анатоля стоял в Твери, с вечера увозил его из Твери, к рассвету доставлял в Москву и увозил на другой день ночью. Не раз он увозил Долохова от погони, не раз он по городу катал их с цыганами и дамочками, как называл Балага. Не раз он с их работой давил по Москве народ и извозчиков, и всегда его выручали его господа, как он называл их. Не одну лошадь он загнал под ними. Не раз он был бит ими, не раз напаивали они его шампанским и мадерой, которую он любил, и не одну штуку он знал за каждым из них, которая обыкновенному человеку давно бы заслужила Сибирь. В кутежах своих они часто зазывали Балагу, заставляли его пить и плясать у цыган, и не одна тысяча их денег перешла через его руки. Служа им, он двадцать раз в году рисковал и своей жизнью и своей шкурой, и на их работе переморил больше лошадей, чем они ему переплатили денег. Но он любил их, любил эту безумную езду, по восемнадцати верст в час, любил перекувырнуть извозчика и раздавить пешехода по Москве, и во весь скок пролететь по московским улицам. Он любил слышать за собой этот дикий крик пьяных голосов: «пошел! пошел!» тогда как уж и так нельзя было ехать шибче; любил вытянуть больно по шее мужика, который и так ни жив, ни мертв сторонился от него. «Настоящие господа!» думал он.
Анатоль и Долохов тоже любили Балагу за его мастерство езды и за то, что он любил то же, что и они. С другими Балага рядился, брал по двадцати пяти рублей за двухчасовое катанье и с другими только изредка ездил сам, а больше посылал своих молодцов. Но с своими господами, как он называл их, он всегда ехал сам и никогда ничего не требовал за свою работу. Только узнав через камердинеров время, когда были деньги, он раз в несколько месяцев приходил поутру, трезвый и, низко кланяясь, просил выручить его. Его всегда сажали господа.
– Уж вы меня вызвольте, батюшка Федор Иваныч или ваше сиятельство, – говорил он. – Обезлошадничал вовсе, на ярманку ехать уж ссудите, что можете.
И Анатоль и Долохов, когда бывали в деньгах, давали ему по тысяче и по две рублей.
Балага был русый, с красным лицом и в особенности красной, толстой шеей, приземистый, курносый мужик, лет двадцати семи, с блестящими маленькими глазами и маленькой бородкой. Он был одет в тонком синем кафтане на шелковой подкладке, надетом на полушубке.
Он перекрестился на передний угол и подошел к Долохову, протягивая черную, небольшую руку.
– Федору Ивановичу! – сказал он, кланяясь.
– Здорово, брат. – Ну вот и он.
– Здравствуй, ваше сиятельство, – сказал он входившему Анатолю и тоже протянул руку.
– Я тебе говорю, Балага, – сказал Анатоль, кладя ему руки на плечи, – любишь ты меня или нет? А? Теперь службу сослужи… На каких приехал? А?
– Как посол приказал, на ваших на зверьях, – сказал Балага.
– Ну, слышишь, Балага! Зарежь всю тройку, а чтобы в три часа приехать. А?
– Как зарежешь, на чем поедем? – сказал Балага, подмигивая.
– Ну, я тебе морду разобью, ты не шути! – вдруг, выкатив глаза, крикнул Анатоль.
– Что ж шутить, – посмеиваясь сказал ямщик. – Разве я для своих господ пожалею? Что мочи скакать будет лошадям, то и ехать будем.
– А! – сказал Анатоль. – Ну садись.
– Что ж, садись! – сказал Долохов.
– Постою, Федор Иванович.
– Садись, врешь, пей, – сказал Анатоль и налил ему большой стакан мадеры. Глаза ямщика засветились на вино. Отказываясь для приличия, он выпил и отерся шелковым красным платком, который лежал у него в шапке.
– Что ж, когда ехать то, ваше сиятельство?
– Да вот… (Анатоль посмотрел на часы) сейчас и ехать. Смотри же, Балага. А? Поспеешь?
– Да как выезд – счастлив ли будет, а то отчего же не поспеть? – сказал Балага. – Доставляли же в Тверь, в семь часов поспевали. Помнишь небось, ваше сиятельство.
– Ты знаешь ли, на Рожество из Твери я раз ехал, – сказал Анатоль с улыбкой воспоминания, обращаясь к Макарину, который во все глаза умиленно смотрел на Курагина. – Ты веришь ли, Макарка, что дух захватывало, как мы летели. Въехали в обоз, через два воза перескочили. А?
– Уж лошади ж были! – продолжал рассказ Балага. – Я тогда молодых пристяжных к каурому запрег, – обратился он к Долохову, – так веришь ли, Федор Иваныч, 60 верст звери летели; держать нельзя, руки закоченели, мороз был. Бросил вожжи, держи, мол, ваше сиятельство, сам, так в сани и повалился. Так ведь не то что погонять, до места держать нельзя. В три часа донесли черти. Издохла левая только.


Анатоль вышел из комнаты и через несколько минут вернулся в подпоясанной серебряным ремнем шубке и собольей шапке, молодцовато надетой на бекрень и очень шедшей к его красивому лицу. Поглядевшись в зеркало и в той самой позе, которую он взял перед зеркалом, став перед Долоховым, он взял стакан вина.
– Ну, Федя, прощай, спасибо за всё, прощай, – сказал Анатоль. – Ну, товарищи, друзья… он задумался… – молодости… моей, прощайте, – обратился он к Макарину и другим.
Несмотря на то, что все они ехали с ним, Анатоль видимо хотел сделать что то трогательное и торжественное из этого обращения к товарищам. Он говорил медленным, громким голосом и выставив грудь покачивал одной ногой. – Все возьмите стаканы; и ты, Балага. Ну, товарищи, друзья молодости моей, покутили мы, пожили, покутили. А? Теперь, когда свидимся? за границу уеду. Пожили, прощай, ребята. За здоровье! Ура!.. – сказал он, выпил свой стакан и хлопнул его об землю.
– Будь здоров, – сказал Балага, тоже выпив свой стакан и обтираясь платком. Макарин со слезами на глазах обнимал Анатоля. – Эх, князь, уж как грустно мне с тобой расстаться, – проговорил он.
– Ехать, ехать! – закричал Анатоль.
Балага было пошел из комнаты.
– Нет, стой, – сказал Анатоль. – Затвори двери, сесть надо. Вот так. – Затворили двери, и все сели.
– Ну, теперь марш, ребята! – сказал Анатоль вставая.
Лакей Joseph подал Анатолю сумку и саблю, и все вышли в переднюю.
– А шуба где? – сказал Долохов. – Эй, Игнатка! Поди к Матрене Матвеевне, спроси шубу, салоп соболий. Я слыхал, как увозят, – сказал Долохов, подмигнув. – Ведь она выскочит ни жива, ни мертва, в чем дома сидела; чуть замешкаешься, тут и слезы, и папаша, и мамаша, и сейчас озябла и назад, – а ты в шубу принимай сразу и неси в сани.