Ржевуский, Станислав Матеуш

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Станислав Матеуш Ржевуский
Stanisław Mateusz Rzewuski

<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr><tr><td colspan="2" style="text-align: center;">Герб Крживда</td></tr>

Гетман великий коронный
1726 — 1728
Предшественник: Адам Николай Сенявский
Преемник: Юзеф Потоцкий
Гетман польный коронный
1706 — 1726
Предшественник: Адам Николай Сенявский
Преемник: Станислав Хометовский
Воевода белзский
1726 — 1728
Предшественник: Стефан Потоцкий
Преемник: Станислав Владислав Потоцкий
Воевода подляшский
1726 — 1728
Предшественник: Стефан Николай Браницкий
Преемник: Михаил Юзеф Сапега
 
Рождение: 1662(1662)
Подгорецкий замок, Речь Посполитая
Смерть: 4 ноября 1728(1728-11-04)
Львов, Речь Посполитая
Отец: Ржевуский, Михал Флориан
Мать: Анна Дзержковна
Супруга: 1) Дорота Цетнер

2) Людвика Куницкая

Дети: Ржевуский, Вацлав Пётр, Северин Юзеф Ржевуский, Марианна Ржевуская, Сабина Ржевуская и Анна Ржевуская
 
Награды:

Станисла́в Мате́уш Ржеву́ский (польск. Stanisław Mateusz Rzewuski, 1662 — 4 ноября 1728; Львов) — польский государственный и военный деятель из рода Ржевуских, полковник королевский (1690), кравчий великий коронный (1702), референдарий великий коронный (1703), гетман польный коронный (17061726) и гетман великий коронный (17261728), воевода белзский (17261728) и подляшский (17261728). Староста хелмский, дроговиский, клодавский, новосельский и любомский.



Биография

Родился в 1662 году, сын подвоеводы львовского и надворного подскарбия коронного Михала Флориана Ржевуского (ум. 1687) и Анны Дзержковны.

С 1690 года — полковник королевский. В 1686 и 1691 годах участвовал в двух походах польской армии на Молдавское княжество. В 1693 году во главе польского посольства ездил в Крымское ханство. В том же году отправился с посольством Турцию. В 1698 году участвовал в военной кампании против крымских татар. В 1702 году был назначен кравчим великим коронным.

В 1703 году польский король Август Сильный назначил Станислава Матеуша рефендарем великим коронным. В 1703 году, будучи региментарием коронных войск, участвовал в подавлении казацкого восстания под руководством Семёна Палия на Правобережной Украине. В 1705 году принял участие в битве под Варшавой. В следующем 1706 году Станислав Матеуш Ржевуский был назначен гетманом польным коронным и командовал частью польских войск в битве под Калишем. После ограничения гетманских полномочий на сейме 1717 года перешел в оппозицию к Августу Сильному.

В 1720 году Станисла Ржевуский вместе с окружающими селами покупает у Константина, сына польского короля Яна ІІІ Собеского Подгорецкий замок.

В 1726 году после смерти Адама Николая Сенявского Станислав Матеуш Ржевуский был назначен гетманом великим коронным и воеводой подляшским. Награждён орденом Белого Орла[1].

Умер в Львове 4 ноября 1728 года.

Семья

Станислав Матеуш Ржевуский был дважды женат. В 1690 году первым браком женился на Доротее Цетнер, а в 1694 году вторично женился на Людвике Куницкой. Дети:

  • Северин Юзеф (?—1754) — воевода волынский.
  • Вацлав Петр (1705/1706 — 1779) — польный гетман коронный и воевода краковский.
  • Марианна, жена с 1712 г. Станислава Потоцкого (ум. 1732).
  • Сабина, жена Михала Ледоховского.
  • Анна (ум. 1730).

Напишите отзыв о статье "Ржевуский, Станислав Матеуш"

Примечания

  1. Kawalerowie i statuty Orderu Orła Białego 1705—2008, 2008, s.216.  (польск.)


К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

Отрывок, характеризующий Ржевуский, Станислав Матеуш

Через полчаса Кутузов уехал в Татаринову, и Бенигсен со свитой, в числе которой был и Пьер, поехал по линии.


Бенигсен от Горок спустился по большой дороге к мосту, на который Пьеру указывал офицер с кургана как на центр позиции и у которого на берегу лежали ряды скошенной, пахнувшей сеном травы. Через мост они проехали в село Бородино, оттуда повернули влево и мимо огромного количества войск и пушек выехали к высокому кургану, на котором копали землю ополченцы. Это был редут, еще не имевший названия, потом получивший название редута Раевского, или курганной батареи.
Пьер не обратил особенного внимания на этот редут. Он не знал, что это место будет для него памятнее всех мест Бородинского поля. Потом они поехали через овраг к Семеновскому, в котором солдаты растаскивали последние бревна изб и овинов. Потом под гору и на гору они проехали вперед через поломанную, выбитую, как градом, рожь, по вновь проложенной артиллерией по колчам пашни дороге на флеши [род укрепления. (Примеч. Л.Н. Толстого.) ], тоже тогда еще копаемые.
Бенигсен остановился на флешах и стал смотреть вперед на (бывший еще вчера нашим) Шевардинский редут, на котором виднелось несколько всадников. Офицеры говорили, что там был Наполеон или Мюрат. И все жадно смотрели на эту кучку всадников. Пьер тоже смотрел туда, стараясь угадать, который из этих чуть видневшихся людей был Наполеон. Наконец всадники съехали с кургана и скрылись.
Бенигсен обратился к подошедшему к нему генералу и стал пояснять все положение наших войск. Пьер слушал слова Бенигсена, напрягая все свои умственные силы к тому, чтоб понять сущность предстоящего сражения, но с огорчением чувствовал, что умственные способности его для этого были недостаточны. Он ничего не понимал. Бенигсен перестал говорить, и заметив фигуру прислушивавшегося Пьера, сказал вдруг, обращаясь к нему:
– Вам, я думаю, неинтересно?
– Ах, напротив, очень интересно, – повторил Пьер не совсем правдиво.
С флеш они поехали еще левее дорогою, вьющеюся по частому, невысокому березовому лесу. В середине этого
леса выскочил перед ними на дорогу коричневый с белыми ногами заяц и, испуганный топотом большого количества лошадей, так растерялся, что долго прыгал по дороге впереди их, возбуждая общее внимание и смех, и, только когда в несколько голосов крикнули на него, бросился в сторону и скрылся в чаще. Проехав версты две по лесу, они выехали на поляну, на которой стояли войска корпуса Тучкова, долженствовавшего защищать левый фланг.
Здесь, на крайнем левом фланге, Бенигсен много и горячо говорил и сделал, как казалось Пьеру, важное в военном отношении распоряжение. Впереди расположения войск Тучкова находилось возвышение. Это возвышение не было занято войсками. Бенигсен громко критиковал эту ошибку, говоря, что было безумно оставить незанятою командующую местностью высоту и поставить войска под нею. Некоторые генералы выражали то же мнение. Один в особенности с воинской горячностью говорил о том, что их поставили тут на убой. Бенигсен приказал своим именем передвинуть войска на высоту.
Распоряжение это на левом фланге еще более заставило Пьера усумниться в его способности понять военное дело. Слушая Бенигсена и генералов, осуждавших положение войск под горою, Пьер вполне понимал их и разделял их мнение; но именно вследствие этого он не мог понять, каким образом мог тот, кто поставил их тут под горою, сделать такую очевидную и грубую ошибку.
Пьер не знал того, что войска эти были поставлены не для защиты позиции, как думал Бенигсен, а были поставлены в скрытое место для засады, то есть для того, чтобы быть незамеченными и вдруг ударить на подвигавшегося неприятеля. Бенигсен не знал этого и передвинул войска вперед по особенным соображениям, не сказав об этом главнокомандующему.


Князь Андрей в этот ясный августовский вечер 25 го числа лежал, облокотившись на руку, в разломанном сарае деревни Князькова, на краю расположения своего полка. В отверстие сломанной стены он смотрел на шедшую вдоль по забору полосу тридцатилетних берез с обрубленными нижними сучьями, на пашню с разбитыми на ней копнами овса и на кустарник, по которому виднелись дымы костров – солдатских кухонь.
Как ни тесна и никому не нужна и ни тяжка теперь казалась князю Андрею его жизнь, он так же, как и семь лет тому назад в Аустерлице накануне сражения, чувствовал себя взволнованным и раздраженным.
Приказания на завтрашнее сражение были отданы и получены им. Делать ему было больше нечего. Но мысли самые простые, ясные и потому страшные мысли не оставляли его в покое. Он знал, что завтрашнее сражение должно было быть самое страшное изо всех тех, в которых он участвовал, и возможность смерти в первый раз в его жизни, без всякого отношения к житейскому, без соображений о том, как она подействует на других, а только по отношению к нему самому, к его душе, с живостью, почти с достоверностью, просто и ужасно, представилась ему. И с высоты этого представления все, что прежде мучило и занимало его, вдруг осветилось холодным белым светом, без теней, без перспективы, без различия очертаний. Вся жизнь представилась ему волшебным фонарем, в который он долго смотрел сквозь стекло и при искусственном освещении. Теперь он увидал вдруг, без стекла, при ярком дневном свете, эти дурно намалеванные картины. «Да, да, вот они те волновавшие и восхищавшие и мучившие меня ложные образы, – говорил он себе, перебирая в своем воображении главные картины своего волшебного фонаря жизни, глядя теперь на них при этом холодном белом свете дня – ясной мысли о смерти. – Вот они, эти грубо намалеванные фигуры, которые представлялись чем то прекрасным и таинственным. Слава, общественное благо, любовь к женщине, самое отечество – как велики казались мне эти картины, какого глубокого смысла казались они исполненными! И все это так просто, бледно и грубо при холодном белом свете того утра, которое, я чувствую, поднимается для меня». Три главные горя его жизни в особенности останавливали его внимание. Его любовь к женщине, смерть его отца и французское нашествие, захватившее половину России. «Любовь!.. Эта девочка, мне казавшаяся преисполненною таинственных сил. Как же я любил ее! я делал поэтические планы о любви, о счастии с нею. О милый мальчик! – с злостью вслух проговорил он. – Как же! я верил в какую то идеальную любовь, которая должна была мне сохранить ее верность за целый год моего отсутствия! Как нежный голубок басни, она должна была зачахнуть в разлуке со мной. А все это гораздо проще… Все это ужасно просто, гадко!