Ржонд, Антон Мартинович

Антон Мартинович Ржонд
Antoni Rząd
Депутат Третьей Думы, 1913 г.
Дата рождения:	11 июня 1865(1865-06-11)
Место рождения:	Галензов Люблинская губерния
Дата смерти:	1 июля 1940(1940-07-01) (75 лет)
Место смерти:	Варшава
Гражданство:	Российская империя Российская империя Польша Польша
Вероисповедание:	римско-католическое
Партия:	Национально-демократическая партия Польши
Род деятельности:	врач, депутат Государственной думы I и III созывов от города Лодзь
Награды:
Автограф

Антон Мартинович Ржонд (11 июня 1865, Галензов, Люблинской губернии — 1 июля 1940, Варшава, Польша) — врач, депутат Государственной думы I и III созывов от города Лодзь.

Биография

Родился в крестьянской семье Ржондов, Мартина и Пелагии (в девичестве Гайчевской (Gajczewska)). В 1887 — выпускник Люблинской гимназии. В 1892 году окончил медицинский факультет Варшавского университета. Окончив университет, в 1893 году непродолжительное время занимался врачебной практикой в городе Краснотаве. После этого продолжил образование в области педиатрии в Берлинском университете, где получил степень доктора медицины. С 1894 года занимался частной врачебной практикой в Лодзи. При этом его годовое жалованье составляло около 5 тысяч рублей. Публиковал статьи по медицинской тематике в польских журналах «Czasopiśmie Lekarskim» (Журнал медицины) и «Nowinach Lekarskich» (Медицинские новости).

Ещё будучи студентом Варшавского университета, стал членом Союза польской молодежи «Зет», в 1900 году вступил в Национальную лигу. В рамках общественной деятельности под эгидой Национальной лиги стал членом Национального общества «Освята» («Просвещение») и участвовал в организации Польской школы «Матица» («Отчизна»). Был главой Народного университета.

Был известен как талантливый оратор и публицист. Публиковал свои статьи во многих периодических изданиях. Активно участвовал в кампании по борьбе за трезвость. Зарекомендовал себя как популяризатор гигиены, сторонник кооперативов. Мобилизован во время русско-японской войны 1904—1905, провёл 11 месяцев в Керчи в Крыму в качестве военного врача, соответственно в военных действиях участия не принимал. В 1906 году после демобилизации вернулся в Царство Польское, где снова включился в политическую деятельность. Под руководством Национальной лиги в 1906 году сотрудничал с Лодзинским советом Национального рабочего союза. Вступил в Национально-демократическую партию, организовал продажу и распространение прессы «Przeglądu Wszechpolskiego» (Всепольский Обзор) и «Polaka» (Полюс) из Галиции.

20 апреля 1906 избран в Государственную думу I созыва от съезда городских избирателей Лодзи. Вошёл в состав Польского коло. Состоял в думской комиссии по исполнении государственной росписи доходов и расходов. От имени Польского коло выступил на общем заседании Государственной Думы за возвращение к работе участников школьной забастовки в Царстве Польском. Подписал заявление 27 членов Государственной Думы, поляков, об отношении Царства Польского к Российской империи по прежнему законодательству и по Основным государственным законам 23 апреля 1906.

1 ноября 1907 избран в Государственную думу III созыва также от съезда городских избирателей Лодзи. Снова вошёл в Польское коло. Состоял в думских комиссиях по народному образованию и по рабочему вопросу. 29 мая 1910 года заявил о сложении депутатских полномочий, что объяснялось активной работой в организованном им кооперативном банке в Варшаве.

В 1910 году один из организаторов, с 1910 по 1924 президент правления Банка кооперативных обществ в Варшаве. Сложив полномочия депутата, переехал в Варшаву, также прекратил медицинскую практику.

Оставался в Варшаве во время её оккупации немецкими войсками в ходе Первой мировой войны. Был сотрудником Красного Креста и Гражданского комитета Варшавы. Член Главного правления Польской школы «Матица». В июле 1916 был избран членом первой городской рады Варшавы. Он выступил и опубликовал документ по городскому бюджету Варшавы за 1916 год. В 1917—1919 годах стал формальным владельцем польского книжного магазина в Варшаве, который был приобретён в 1919 году Польским просветительским обществом (Polskiej Macierzy Szkolnej).

С 1917 по 1919 год редактировал ежемесячный журнал «Siłę» (Сила), посвященный делам кредитных компаний. В это время он был одним из лидеров кооперативного движения и работал в направлении объединения малых финансовых кооперативов. В январе 1919 года он был избран членом Законодательного сейма по 31-му избирательному округу (Петроков и Петроковский округ) по спискe hеспубликанской избирательной комиссии от демократических партий (Narodowy Komitet Wyborczy Stronnictw Demokratycznych). В Сейме он был членом Народно-национальной ассоциации. Принял участие в работе налогово-бюджетного комитета. В 1920 году во время советско-польской войны в принял участие в организации добровольческой армии. В связи с плебисцитом в Верхней Силезии, он опубликовал брошюру «Pod wspólnym dachem» (Polska, jej obszar i ludność) (Под одной крышей (Польша, его площадь и население), Варшава 1920). В 1924 — член Национального совета сбережений, в 1929—1930 годах — член Ассоциации польского кооперативного аудита.

Большинство многочисленных публикаций Ржонда, выпущенных в период между двумя войнами, связаны с делами кредитных кооперативов. Это, например, «Spółdzielnie kredytowe a kasy szkolne» (Кредитные кооперативы и школа денежных средств^{перевод?}, Варшава, 1921), «Warunki gromadzenia kapitału» (Условия мобилизации капитала, Варшава, 1927), «Spółdzielczość w praktyce, w teorii i w prawodawstwie» (Кооперативы на практике, в теории и в правовом поле, Варшава, 1930). Наибольший интерес и споры вызвал "Проект Закона о кооперации (Варашава, 1925). Ржонда обвиняли в консервативных тенденциях и размывание различий между кооперативами и капиталистическими компаниями. Ржонд также опубликовал многочисленные статьи, в основном, на социально-экономические темы в различных изданиях: «Jedności» (Единство), «Polaku» (Полюс), «Sile» (Сила), «Przeglądzie Spółdzielczym» (Кооперативный обзор), «Roczniku Banku Towarzystw Spółdzielczych» (Ежегодник Банковские кооперативных обществах), «Społem» (Вместе), «Ziemiance», «Zorzy» (Аврора) и ежедневной прессе.

В 1924 году член организационного комитета по переносу останков Генрика Сенкевича. С 1934 и до начала второй мировой войны член комитета по аудиту Фонда Образовательного дома им. Генрика Сенкевич в Варшаве. Он скончался в Варшаве 1 июля 1940 года и был похоронен на кладбище Повонзки.

Семья

Жена (с 25 января 1898) — Зофья Антонина в девичестве Коверская (Kowerskа) (21 сентября 1871 — 31 января 1946), фольклористка и переводчица. Собирала байки, сказки и народные песни в окрестностях Люблина, выпустила множество сборников рассказов и песен, а также сотрудничала с «Wisłą» (Висла) и «Ziemianką», перевела на польский язык Эдварда Тейлора «Cywilizację pierwotną» (Примитивная цивилизация, Варшава, 1896) и сказки братьев Гримм (Варшава, 1896), член Польского просветительского общества (Polskiej Macierzy Szkolnej). Часть собранной ею музыкальной коллекции хранится в Музее этнографии в Варшаве.

В браке с Антоном Ржондом у них был сын Джек (Jack), адвокат.

Награды

• Крест Ордена Возрождения Польши^{[какой?]}.

Литература

• [www.ipsb.nina.gov.pl/index.php/a/antoni-rzad Stanisław Konarski. Antoni Rząd — Internetowy Polski Słownik Biograficzny]
• [www.tez-rus.net/ViewGood31359.html Н. Д. Постников. РЖОНД Антон Мартинович // Государственная дума Российской империи: 1906—1917. Б. Ю. Иванов, А. А. Комзолова, И. С. Ряховская. Москва. РОССПЭН. 2008. С. 522—523.]
• [dlib.rsl.ru/viewer/01003750528#?page=467 Боиович М. М. Члены Государственной думы (Портреты и биографии). Первый созыв. М, 1906. С. 433.]
• Государственная Дума первого призыва. Портреты, краткие биографии и характеристики депутатов. — Москва: «Возрождение», 1906. С. 112.
• [dlib.rsl.ru/viewer/01003800760#?page=477 Боиович М. М. Члены Государственной думы (Портреты и биографии). Третий созыв. М.: Тип. Товарищества И. Д. Сытина. 1909. С. 411.]
• [dlib.rsl.ru/viewer/01004165846#?page=84 3-й созыв Государственной Думы: портреты, биографии, автографы. — Санкт-Петербург: издание Н. Н. Ольшанскаго, 1910.] Табл. 35.

Рекомендуемые источники

• Brzoza Cz., Stepan K. Poslowie polscy w Parlamente Rosyjskim, 1906—1917: Slownik biograficzny. Warszawa, 2001.
• Российский государственный исторический архив. Фонд 1278. Опись 1 (1-й созыв). Дело 99. Лист 7; Опись 9. Дело 665; Фонд 1327. Опись 1. 1905 год. Дело 143. Лист 174 оборот.

Отрывок, характеризующий Ржонд, Антон Мартинович

Графиня испуганно открыла глаза и, схватив за руку Соню, оглянулась.
– Наташа? – проговорила она.
И для Сони и для графини известие это имело в первую минуту только одно значение. Они знали свою Наташу, и ужас о том, что будет с нею при этом известии, заглушал для них всякое сочувствие к человеку, которого они обе любили.
– Наташа не знает еще; но он едет с нами, – сказала Соня.
– Ты говоришь, при смерти?
Соня кивнула головой.
Графиня обняла Соню и заплакала.
«Пути господни неисповедимы!» – думала она, чувствуя, что во всем, что делалось теперь, начинала выступать скрывавшаяся прежде от взгляда людей всемогущая рука.
– Ну, мама, все готово. О чем вы?.. – спросила с оживленным лицом Наташа, вбегая в комнату.
– Ни о чем, – сказала графиня. – Готово, так поедем. – И графиня нагнулась к своему ридикюлю, чтобы скрыть расстроенное лицо. Соня обняла Наташу и поцеловала ее.
Наташа вопросительно взглянула на нее.
– Что ты? Что такое случилось?
– Ничего… Нет…
– Очень дурное для меня?.. Что такое? – спрашивала чуткая Наташа.
Соня вздохнула и ничего не ответила. Граф, Петя, m me Schoss, Мавра Кузминишна, Васильич вошли в гостиную, и, затворив двери, все сели и молча, не глядя друг на друга, посидели несколько секунд.
Граф первый встал и, громко вздохнув, стал креститься на образ. Все сделали то же. Потом граф стал обнимать Мавру Кузминишну и Васильича, которые оставались в Москве, и, в то время как они ловили его руку и целовали его в плечо, слегка трепал их по спине, приговаривая что то неясное, ласково успокоительное. Графиня ушла в образную, и Соня нашла ее там на коленях перед разрозненно по стене остававшимися образами. (Самые дорогие по семейным преданиям образа везлись с собою.)
На крыльце и на дворе уезжавшие люди с кинжалами и саблями, которыми их вооружил Петя, с заправленными панталонами в сапоги и туго перепоясанные ремнями и кушаками, прощались с теми, которые оставались.
Как и всегда при отъездах, многое было забыто и не так уложено, и довольно долго два гайдука стояли с обеих сторон отворенной дверцы и ступенек кареты, готовясь подсадить графиню, в то время как бегали девушки с подушками, узелками из дому в кареты, и коляску, и бричку, и обратно.
– Век свой все перезабудут! – говорила графиня. – Ведь ты знаешь, что я не могу так сидеть. – И Дуняша, стиснув зубы и не отвечая, с выражением упрека на лице, бросилась в карету переделывать сиденье.
– Ах, народ этот! – говорил граф, покачивая головой.
Старый кучер Ефим, с которым одним только решалась ездить графиня, сидя высоко на своих козлах, даже не оглядывался на то, что делалось позади его. Он тридцатилетним опытом знал, что не скоро еще ему скажут «с богом!» и что когда скажут, то еще два раза остановят его и пошлют за забытыми вещами, и уже после этого еще раз остановят, и графиня сама высунется к нему в окно и попросит его Христом богом ехать осторожнее на спусках. Он знал это и потому терпеливее своих лошадей (в особенности левого рыжего – Сокола, который бил ногой и, пережевывая, перебирал удила) ожидал того, что будет. Наконец все уселись; ступеньки собрались и закинулись в карету, дверка захлопнулась, послали за шкатулкой, графиня высунулась и сказала, что должно. Тогда Ефим медленно снял шляпу с своей головы и стал креститься. Форейтор и все люди сделали то же.
– С богом! – сказал Ефим, надев шляпу. – Вытягивай! – Форейтор тронул. Правый дышловой влег в хомут, хрустнули высокие рессоры, и качнулся кузов. Лакей на ходу вскочил на козлы. Встряхнуло карету при выезде со двора на тряскую мостовую, так же встряхнуло другие экипажи, и поезд тронулся вверх по улице. В каретах, коляске и бричке все крестились на церковь, которая была напротив. Остававшиеся в Москве люди шли по обоим бокам экипажей, провожая их.
Наташа редко испытывала столь радостное чувство, как то, которое она испытывала теперь, сидя в карете подле графини и глядя на медленно подвигавшиеся мимо нее стены оставляемой, встревоженной Москвы. Она изредка высовывалась в окно кареты и глядела назад и вперед на длинный поезд раненых, предшествующий им. Почти впереди всех виднелся ей закрытый верх коляски князя Андрея. Она не знала, кто был в ней, и всякий раз, соображая область своего обоза, отыскивала глазами эту коляску. Она знала, что она была впереди всех.
В Кудрине, из Никитской, от Пресни, от Подновинского съехалось несколько таких же поездов, как был поезд Ростовых, и по Садовой уже в два ряда ехали экипажи и подводы.
Объезжая Сухареву башню, Наташа, любопытно и быстро осматривавшая народ, едущий и идущий, вдруг радостно и удивленно вскрикнула:
– Батюшки! Мама, Соня, посмотрите, это он!
– Кто? Кто?
– Смотрите, ей богу, Безухов! – говорила Наташа, высовываясь в окно кареты и глядя на высокого толстого человека в кучерском кафтане, очевидно, наряженного барина по походке и осанке, который рядом с желтым безбородым старичком в фризовой шинели подошел под арку Сухаревой башни.
– Ей богу, Безухов, в кафтане, с каким то старым мальчиком! Ей богу, – говорила Наташа, – смотрите, смотрите!
– Да нет, это не он. Можно ли, такие глупости.
– Мама, – кричала Наташа, – я вам голову дам на отсечение, что это он! Я вас уверяю. Постой, постой! – кричала она кучеру; но кучер не мог остановиться, потому что из Мещанской выехали еще подводы и экипажи, и на Ростовых кричали, чтоб они трогались и не задерживали других.
Действительно, хотя уже гораздо дальше, чем прежде, все Ростовы увидали Пьера или человека, необыкновенно похожего на Пьера, в кучерском кафтане, шедшего по улице с нагнутой головой и серьезным лицом, подле маленького безбородого старичка, имевшего вид лакея. Старичок этот заметил высунувшееся на него лицо из кареты и, почтительно дотронувшись до локтя Пьера, что то сказал ему, указывая на карету. Пьер долго не мог понять того, что он говорил; так он, видимо, погружен был в свои мысли. Наконец, когда он понял его, посмотрел по указанию и, узнав Наташу, в ту же секунду отдаваясь первому впечатлению, быстро направился к карете. Но, пройдя шагов десять, он, видимо, вспомнив что то, остановился.
Высунувшееся из кареты лицо Наташи сияло насмешливою ласкою.
– Петр Кирилыч, идите же! Ведь мы узнали! Это удивительно! – кричала она, протягивая ему руку. – Как это вы? Зачем вы так?
Пьер взял протянутую руку и на ходу (так как карета. продолжала двигаться) неловко поцеловал ее.
– Что с вами, граф? – спросила удивленным и соболезнующим голосом графиня.
– Что? Что? Зачем? Не спрашивайте у меня, – сказал Пьер и оглянулся на Наташу, сияющий, радостный взгляд которой (он чувствовал это, не глядя на нее) обдавал его своей прелестью.
– Что же вы, или в Москве остаетесь? – Пьер помолчал.
– В Москве? – сказал он вопросительно. – Да, в Москве. Прощайте.
– Ах, желала бы я быть мужчиной, я бы непременно осталась с вами. Ах, как это хорошо! – сказала Наташа. – Мама, позвольте, я останусь. – Пьер рассеянно посмотрел на Наташу и что то хотел сказать, но графиня перебила его:
– Вы были на сражении, мы слышали?
– Да, я был, – отвечал Пьер. – Завтра будет опять сражение… – начал было он, но Наташа перебила его:
– Да что же с вами, граф? Вы на себя не похожи…
– Ах, не спрашивайте, не спрашивайте меня, я ничего сам не знаю. Завтра… Да нет! Прощайте, прощайте, – проговорил он, – ужасное время! – И, отстав от кареты, он отошел на тротуар.
Наташа долго еще высовывалась из окна, сияя на него ласковой и немного насмешливой, радостной улыбкой.


Пьер, со времени исчезновения своего из дома, ужа второй день жил на пустой квартире покойного Баздеева. Вот как это случилось.
Проснувшись на другой день после своего возвращения в Москву и свидания с графом Растопчиным, Пьер долго не мог понять того, где он находился и чего от него хотели. Когда ему, между именами прочих лиц, дожидавшихся его в приемной, доложили, что его дожидается еще француз, привезший письмо от графини Елены Васильевны, на него нашло вдруг то чувство спутанности и безнадежности, которому он способен был поддаваться. Ему вдруг представилось, что все теперь кончено, все смешалось, все разрушилось, что нет ни правого, ни виноватого, что впереди ничего не будет и что выхода из этого положения нет никакого. Он, неестественно улыбаясь и что то бормоча, то садился на диван в беспомощной позе, то вставал, подходил к двери и заглядывал в щелку в приемную, то, махая руками, возвращался назад я брался за книгу. Дворецкий в другой раз пришел доложить Пьеру, что француз, привезший от графини письмо, очень желает видеть его хоть на минутку и что приходили от вдовы И. А. Баздеева просить принять книги, так как сама г жа Баздеева уехала в деревню.
– Ах, да, сейчас, подожди… Или нет… да нет, поди скажи, что сейчас приду, – сказал Пьер дворецкому.
Но как только вышел дворецкий, Пьер взял шляпу, лежавшую на столе, и вышел в заднюю дверь из кабинета. В коридоре никого не было. Пьер прошел во всю длину коридора до лестницы и, морщась и растирая лоб обеими руками, спустился до первой площадки. Швейцар стоял у парадной двери. С площадки, на которую спустился Пьер, другая лестница вела к заднему ходу. Пьер пошел по ней и вышел во двор. Никто не видал его. Но на улице, как только он вышел в ворота, кучера, стоявшие с экипажами, и дворник увидали барина и сняли перед ним шапки. Почувствовав на себя устремленные взгляды, Пьер поступил как страус, который прячет голову в куст, с тем чтобы его не видали; он опустил голову и, прибавив шагу, пошел по улице.