Сарабский, Гусейнкули

В Википедии есть статьи о других людях с фамилиями: Сарабский и Рзаев

Гусейнкули Сарабский Hüseynqulu Sarabski Hüseynqulu Məlik oğlu Rzayev
Гусейнкули Сарабский
Основная информация
Полное имя	Гусейнкули Мелик оглы Рзаев
Дата рождения	20 марта 1879(1879-03-20)
Место рождения	Баку, Российская империя (ныне Азербайджан)
Дата смерти	16 февраля 1945(1945-02-16) (65 лет)
Место смерти	Баку, Азербайджанская ССР
Страна
Профессии	оперный певец, композитор, музыкант-тарист, актёр, драматург, режиссёр-постановщик
Певческий голос	тенор
Инструменты	тар
Жанры	опера, народные песни

Гусейнкули Сарабский (азерб. Hüseynqulu Sarabski; имя при рождении — Гусейнкули Мелик оглы Рзаев; 20 марта 1879, Баку — 16 февраля 1945, там же) — азербайджанский оперный певец (тенор), композитор, драматург, актёр театра, режиссёр-постановщик, музыкант (тар), народный артист Азербайджанской ССР (1932).

Биография

Ранние годы жизни

Сарабский родился в бедной семье в Баку, в преддверии праздника Новруз. В раннем детстве был отправлен на обучение Корана к мулла-баджи, которая жестоко избивала неспособного к языкам мальчика, после чего он отказался продолжать обучение. В 1891 году 12-летний Гусейнкули впервые увидел театральное представление — постановку азербайджанских актёров-любителей под названием «Хан Сарабский», по мотивам пьесы Мирзы Фатали Ахундова «Визирь Ленкоранского ханства». Впечатлённый мальчик впоследствии выберет себе сценический псевдоним «Сарабский». Позже юный Гусейнкули зарабатывал себе на жизнь работой в кузнице и на камнетёсе. Одновременно посещал бесплатные курсы русского языка для бедных, спонсированные нефтяным миллионером-меценатом Зейналабдином Тагиевым.

Театральная карьера

Первым сценическим опытом Сарабского являлась роль Расула в постановке пьесы Наримана Нариманова «Шамдан-бек» в 1902 году. Впоследствии он играл в ряде спектаклей по мотивам произведений азербайджанских и европейских авторов, но его творческий талант был особо оценён после его роли в «Альманзоре» Гейне. Композитор Узеир Гаджибеков отметил его прекрасное исполнение мугама «Хиджаз-и араби», после чего избрал его на главную роль на премьере своей оперы «Лейли и Меджнун» в 1908 году. Сарабский имел такой успех, что в последующие 30 лет исполнил роль Меджнуна в этой опере около 400 раз. В этой роли он выступал в еженедельных постановках в Баку и на гастролях в Тифлисе, Елизаветполе, Эривани, Владикавказе, Тебризе, Реште и Тегеране. В 1923—1926 годах он основал театральную труппу в Шемахе и драматический театр в Агдаме.

Вклад в другие виды искусства

Сарабским были написаны три дореволюционные пьесы: «Невежество», «Кто ищет, тот найдёт» и «Что посеешь, то и пожнёшь». Он также является композитором ряда песен, включая детские. В 1936—1937 годах Сарабский написал книгу «Старый Баку», где наряду с исторической и этнографической информацией, рассказал о богатых музыкальных традициях города.

В 1940—1942 годах Сарабский преподавал оперу и мугам в Азербайджанской государственной консерватории. Его ученицами являлись такие известные певицы, как Сара Гадимова и Шовкет Алекперова.

Смерть

Сарабский умер в 1945 году от рака горла. Перед самой смертью, уже находясь в постели, он пожелал увидеться с оперной певицей Агигат Рзаевой (с которой провёл на сцене 15 лет), попросив её исполнить арию из «Лейли и Меджнуна». После исполнения он добавил в своё завещание, что желает быть погребённым под звучание этой арии, и чтобы исполняла её непременно Рзаева.

Отрывок, характеризующий Сарабский, Гусейнкули

Ряды пехотных солдат скрылись в дыму, послышался их протяжный крик и частая стрельба ружей. Через несколько минут толпы раненых и носилок прошли оттуда. На батарею еще чаще стали попадать снаряды. Несколько человек лежали неубранные. Около пушек хлопотливее и оживленнее двигались солдаты. Никто уже не обращал внимания на Пьера. Раза два на него сердито крикнули за то, что он был на дороге. Старший офицер, с нахмуренным лицом, большими, быстрыми шагами переходил от одного орудия к другому. Молоденький офицерик, еще больше разрумянившись, еще старательнее командовал солдатами. Солдаты подавали заряды, поворачивались, заряжали и делали свое дело с напряженным щегольством. Они на ходу подпрыгивали, как на пружинах.
Грозовая туча надвинулась, и ярко во всех лицах горел тот огонь, за разгоранием которого следил Пьер. Он стоял подле старшего офицера. Молоденький офицерик подбежал, с рукой к киверу, к старшему.
– Имею честь доложить, господин полковник, зарядов имеется только восемь, прикажете ли продолжать огонь? – спросил он.
– Картечь! – не отвечая, крикнул старший офицер, смотревший через вал.
Вдруг что то случилось; офицерик ахнул и, свернувшись, сел на землю, как на лету подстреленная птица. Все сделалось странно, неясно и пасмурно в глазах Пьера.
Одно за другим свистели ядра и бились в бруствер, в солдат, в пушки. Пьер, прежде не слыхавший этих звуков, теперь только слышал одни эти звуки. Сбоку батареи, справа, с криком «ура» бежали солдаты не вперед, а назад, как показалось Пьеру.
Ядро ударило в самый край вала, перед которым стоял Пьер, ссыпало землю, и в глазах его мелькнул черный мячик, и в то же мгновенье шлепнуло во что то. Ополченцы, вошедшие было на батарею, побежали назад.
– Все картечью! – кричал офицер.
Унтер офицер подбежал к старшему офицеру и испуганным шепотом (как за обедом докладывает дворецкий хозяину, что нет больше требуемого вина) сказал, что зарядов больше не было.
– Разбойники, что делают! – закричал офицер, оборачиваясь к Пьеру. Лицо старшего офицера было красно и потно, нахмуренные глаза блестели. – Беги к резервам, приводи ящики! – крикнул он, сердито обходя взглядом Пьера и обращаясь к своему солдату.
– Я пойду, – сказал Пьер. Офицер, не отвечая ему, большими шагами пошел в другую сторону.
– Не стрелять… Выжидай! – кричал он.
Солдат, которому приказано было идти за зарядами, столкнулся с Пьером.
– Эх, барин, не место тебе тут, – сказал он и побежал вниз. Пьер побежал за солдатом, обходя то место, на котором сидел молоденький офицерик.
Одно, другое, третье ядро пролетало над ним, ударялось впереди, с боков, сзади. Пьер сбежал вниз. «Куда я?» – вдруг вспомнил он, уже подбегая к зеленым ящикам. Он остановился в нерешительности, идти ему назад или вперед. Вдруг страшный толчок откинул его назад, на землю. В то же мгновенье блеск большого огня осветил его, и в то же мгновенье раздался оглушающий, зазвеневший в ушах гром, треск и свист.
Пьер, очнувшись, сидел на заду, опираясь руками о землю; ящика, около которого он был, не было; только валялись зеленые обожженные доски и тряпки на выжженной траве, и лошадь, трепля обломками оглобель, проскакала от него, а другая, так же как и сам Пьер, лежала на земле и пронзительно, протяжно визжала.


Пьер, не помня себя от страха, вскочил и побежал назад на батарею, как на единственное убежище от всех ужасов, окружавших его.
В то время как Пьер входил в окоп, он заметил, что на батарее выстрелов не слышно было, но какие то люди что то делали там. Пьер не успел понять того, какие это были люди. Он увидел старшего полковника, задом к нему лежащего на валу, как будто рассматривающего что то внизу, и видел одного, замеченного им, солдата, который, прорываясь вперед от людей, державших его за руку, кричал: «Братцы!» – и видел еще что то странное.
Но он не успел еще сообразить того, что полковник был убит, что кричавший «братцы!» был пленный, что в глазах его был заколон штыком в спину другой солдат. Едва он вбежал в окоп, как худощавый, желтый, с потным лицом человек в синем мундире, со шпагой в руке, набежал на него, крича что то. Пьер, инстинктивно обороняясь от толчка, так как они, не видав, разбежались друг против друга, выставил руки и схватил этого человека (это был французский офицер) одной рукой за плечо, другой за гордо. Офицер, выпустив шпагу, схватил Пьера за шиворот.
Несколько секунд они оба испуганными глазами смотрели на чуждые друг другу лица, и оба были в недоумении о том, что они сделали и что им делать. «Я ли взят в плен или он взят в плен мною? – думал каждый из них. Но, очевидно, французский офицер более склонялся к мысли, что в плен взят он, потому что сильная рука Пьера, движимая невольным страхом, все крепче и крепче сжимала его горло. Француз что то хотел сказать, как вдруг над самой головой их низко и страшно просвистело ядро, и Пьеру показалось, что голова французского офицера оторвана: так быстро он согнул ее.