Риаль, Эктор

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Риаль Лагия, Хосе Эктор»)
Перейти к: навигация, поиск
Эктор Риаль
Общая информация
Полное имя Хосе Эктор Риаль Лагия
Прозвища Tucuta, El Nene (Мальчуган), Pibe
Родился 14 октября 1928(1928-10-14)
Пергамино, Аргентина
Умер 24 февраля 1991(1991-02-24) (62 года)
Мадрид, Испания
Гражданство Аргентина, Испания
Рост 176 см
Позиция левый нападающий
Карьера
Клубная карьера*
1947—1948 Сан-Лоренсо 40 (20)
1948—1950 Мильонариос
1950—1951 Индепендьенте СФ 54 (26)
1952—1954 Насьональ
1954—1961 Реал Мадрид 113 (60)
1961—1962 Эспаньол 6 (1)
1962—1963 Олимпик Марсель 16 (0)
1964 Унион Эспаньола
Национальная сборная**
1955—1958 Испания 5 (1)
Тренерская карьера
1965—1966 Мальорка
1966—1969 Понтеведра
1969—1970 Сарагоса
1970—1971 Лас Пальмас
1971—1972 Испания (Олимп.)
1972 Саудовская Аравия
1974 Аргентина ассистент
1974—1975 Гвадалахара
1976—1977 Депортиво Ла Корунья
1978 Эстудиантес
1980 Эльче
  Сальвадор

* Количество игр и голов за профессиональный клуб считается только для различных лиг национальных чемпионатов.

** Количество игр и голов за национальную сборную в официальных матчах.

Хосе́ Э́ктор Риа́ль Лаги́я (исп. José Héctor Rial Laguía; 14 октября 1928, Пергамино — 24 февраля 1991, Мадрид) — аргентинский и испанский футболист, левый нападающий. После завершения карьеры игрока работал тренером.





Биография

Эктор Риаль родился в семье испанцев[1].

Он начал свою карьеру в клубе «Сантос де Боэдо». Оттуда он перешёл в в клубе «Сан-Лоренсо». С 1947 года Риал стал выступать за основной состав команды. В европейском турне команды, игра Риаля изумила Испанских грандов, за Риаля начали соперничать «Барселона» и «Валенсия», но аргентинский клуб ответил отказом испанцам[2], тем неожиданнее стал переход Риаля в колумбийский «Мильонариос», куда игрока переманил Рене Понтони, партнёр Риаля в «Сан-Лоренсо».

В Колумбии Риалю удалось сыграть вместе с Ди Стефано и Педернерой. Так же в Колумбии Риаль женился на девушке по имени Соня, чьи предки прибыли из Германии[2]. В 1949 году он перешёл в «Индепендьенте Санта-Фе». Затем он уехал в Уругвай играть за «Насьональ», где ему удалось выиграть титул чемпионата страны. Однако в этом клубе футболист выступал менее двух лет[3].

В 1954 году Риаль получил письмо от Ди Стефано с предложением играть за «Реал»: «Мы дружили еще в Аргентине. Я уехал в Ис­панию, а он — в „Насьональ“ (Монтевидео). У него там не заладилось. Он не очень везучий. В одном тур­не застрял в Панаме из-за приступа аппендицита; ког­да жене приспичило рожать — оказался без работы и без денег. Но тут Бернабеу занялся укреплением линии атаки перед играми в Кубке чемпионов, и он спросил меня, кого бы я хотел иметь рядом. „Риала“, — и рас­сказал ему о своем друге. „Узнай у него, сколько он захочет“. Получаю ответ из Буэнос-Айреса: Риал согла­сился и просит 200 тысяч песет. Маловато. Взял руч­ку того же цвета и выпра­вил 200 на 250. Бернабеу моментально согласился»[4]. Для этого сам Раймундо Саппорта, казначей «Королевского клуба», приехал в Уругвай, чтобы уговорить Аньона, президента «Насьоналя», на то, чтобы тот дал «добро» на продажу Эктора[1][2]. Решающим стало слово самого Риаля, который сказал руководителям «Насьоналя», что если они не разрешат перейти в «Реал», то он больше не будет играть в футбол[5].

16 июня 1954 года Риаль стал игроком «Реала». В дебютной игре, с «Валенсией», Эктор забил гол[4]. Он выиграл с мадридцами 5 Кубков Чемпионов, 2 Латинских Кубка, 4 чемпионата Испании и 1 Межконтинентальный Кубок. Риаль стал автором двух голов в финале первого розыгрыша Кубка чемпионов с французским «Реймсом», второй из которых стал победным; всего за турнир он забил 4 гола и вместе с Ди Стефано стал лучшим бомбардиром своей команды. В 1958 году в «Реал» перешёл Ференц Пушкаш, из-за того, что он, как и Риаль, играл на левом фланге нападения, аргентинец был переведён на право. Из-за этого его игра пострадала: он не демонстрировал былого уровня игры[4].

В 1961 году Риаль ушёл в «Эспаньол», который закончил сезон на 13-м из 16-ти команд месте. На следующий год Риаль перешёл в марсельский «Олимпик», а закончил карьеру в «Унион Эспаньоле» в 1964 году.

Риаль умер в 1991 году от рака[1].

Международная карьера

В 1955 году Риаль получил испанское подданство[6].

Достижения

Напишите отзыв о статье "Риаль, Эктор"

Примечания

  1. 1 2 3 [www.realmadrid.com/cs/Satellite/es/1193040472616/1202817704095/jugador/JugadorLegendario/Rial.htm Профиль на realmadrid.com]
  2. 1 2 3 [www.realmadridfans.org/rial.htm Hйctor Rial: Cuando el fъtbol se convierte en arte]
  3. [www.nacionaldigital.com/idolos/index.htm Профиль на nacionaldigital.com]
  4. 1 2 3 [real-madrid.ru/?act=show&id=3489 Спасибо, старина! -Рождение Кубка Чемпионов]
  5. [www.elmundo.es/elmundodeporte/especiales/2002/02/centenario/1954_4.html Héctor Rial llega al Madrid avalado por Di Stéfano]
  6. Олег Винокуров. Альфредо Ди Стефано. — Можайск: Книжный клуб, 2001. — 96 с. — (Сборная мира ХХ века). — ISBN 5-93607-032-8.

Ссылки

  • [www.footballplayers.ru/players/Rial_Hector-.html Профиль на footballplayers.ru]
  • [www.national-football-teams.com/v2/player.php?id=35144 Профиль на national-football-teams.com]


Отрывок, характеризующий Риаль, Эктор


Когда человек видит умирающее животное, ужас охватывает его: то, что есть он сам, – сущность его, в его глазах очевидно уничтожается – перестает быть. Но когда умирающее есть человек, и человек любимый – ощущаемый, тогда, кроме ужаса перед уничтожением жизни, чувствуется разрыв и духовная рана, которая, так же как и рана физическая, иногда убивает, иногда залечивается, но всегда болит и боится внешнего раздражающего прикосновения.
После смерти князя Андрея Наташа и княжна Марья одинаково чувствовали это. Они, нравственно согнувшись и зажмурившись от грозного, нависшего над ними облака смерти, не смели взглянуть в лицо жизни. Они осторожно берегли свои открытые раны от оскорбительных, болезненных прикосновений. Все: быстро проехавший экипаж по улице, напоминание об обеде, вопрос девушки о платье, которое надо приготовить; еще хуже, слово неискреннего, слабого участия болезненно раздражало рану, казалось оскорблением и нарушало ту необходимую тишину, в которой они обе старались прислушиваться к незамолкшему еще в их воображении страшному, строгому хору, и мешало вглядываться в те таинственные бесконечные дали, которые на мгновение открылись перед ними.
Только вдвоем им было не оскорбительно и не больно. Они мало говорили между собой. Ежели они говорили, то о самых незначительных предметах. И та и другая одинаково избегали упоминания о чем нибудь, имеющем отношение к будущему.
Признавать возможность будущего казалось им оскорблением его памяти. Еще осторожнее они обходили в своих разговорах все то, что могло иметь отношение к умершему. Им казалось, что то, что они пережили и перечувствовали, не могло быть выражено словами. Им казалось, что всякое упоминание словами о подробностях его жизни нарушало величие и святыню совершившегося в их глазах таинства.
Беспрестанные воздержания речи, постоянное старательное обхождение всего того, что могло навести на слово о нем: эти остановки с разных сторон на границе того, чего нельзя было говорить, еще чище и яснее выставляли перед их воображением то, что они чувствовали.

Но чистая, полная печаль так же невозможна, как чистая и полная радость. Княжна Марья, по своему положению одной независимой хозяйки своей судьбы, опекунши и воспитательницы племянника, первая была вызвана жизнью из того мира печали, в котором она жила первые две недели. Она получила письма от родных, на которые надо было отвечать; комната, в которую поместили Николеньку, была сыра, и он стал кашлять. Алпатыч приехал в Ярославль с отчетами о делах и с предложениями и советами переехать в Москву в Вздвиженский дом, который остался цел и требовал только небольших починок. Жизнь не останавливалась, и надо было жить. Как ни тяжело было княжне Марье выйти из того мира уединенного созерцания, в котором она жила до сих пор, как ни жалко и как будто совестно было покинуть Наташу одну, – заботы жизни требовали ее участия, и она невольно отдалась им. Она поверяла счеты с Алпатычем, советовалась с Десалем о племяннике и делала распоряжения и приготовления для своего переезда в Москву.
Наташа оставалась одна и с тех пор, как княжна Марья стала заниматься приготовлениями к отъезду, избегала и ее.
Княжна Марья предложила графине отпустить с собой Наташу в Москву, и мать и отец радостно согласились на это предложение, с каждым днем замечая упадок физических сил дочери и полагая для нее полезным и перемену места, и помощь московских врачей.
– Я никуда не поеду, – отвечала Наташа, когда ей сделали это предложение, – только, пожалуйста, оставьте меня, – сказала она и выбежала из комнаты, с трудом удерживая слезы не столько горя, сколько досады и озлобления.
После того как она почувствовала себя покинутой княжной Марьей и одинокой в своем горе, Наташа большую часть времени, одна в своей комнате, сидела с ногами в углу дивана, и, что нибудь разрывая или переминая своими тонкими, напряженными пальцами, упорным, неподвижным взглядом смотрела на то, на чем останавливались глаза. Уединение это изнуряло, мучило ее; но оно было для нее необходимо. Как только кто нибудь входил к ней, она быстро вставала, изменяла положение и выражение взгляда и бралась за книгу или шитье, очевидно с нетерпением ожидая ухода того, кто помешал ей.
Ей все казалось, что она вот вот сейчас поймет, проникнет то, на что с страшным, непосильным ей вопросом устремлен был ее душевный взгляд.
В конце декабря, в черном шерстяном платье, с небрежно связанной пучком косой, худая и бледная, Наташа сидела с ногами в углу дивана, напряженно комкая и распуская концы пояса, и смотрела на угол двери.
Она смотрела туда, куда ушел он, на ту сторону жизни. И та сторона жизни, о которой она прежде никогда не думала, которая прежде ей казалась такою далекою, невероятною, теперь была ей ближе и роднее, понятнее, чем эта сторона жизни, в которой все было или пустота и разрушение, или страдание и оскорбление.
Она смотрела туда, где она знала, что был он; но она не могла его видеть иначе, как таким, каким он был здесь. Она видела его опять таким же, каким он был в Мытищах, у Троицы, в Ярославле.
Она видела его лицо, слышала его голос и повторяла его слова и свои слова, сказанные ему, и иногда придумывала за себя и за него новые слова, которые тогда могли бы быть сказаны.
Вот он лежит на кресле в своей бархатной шубке, облокотив голову на худую, бледную руку. Грудь его страшно низка и плечи подняты. Губы твердо сжаты, глаза блестят, и на бледном лбу вспрыгивает и исчезает морщина. Одна нога его чуть заметно быстро дрожит. Наташа знает, что он борется с мучительной болью. «Что такое эта боль? Зачем боль? Что он чувствует? Как у него болит!» – думает Наташа. Он заметил ее вниманье, поднял глаза и, не улыбаясь, стал говорить.
«Одно ужасно, – сказал он, – это связать себя навеки с страдающим человеком. Это вечное мученье». И он испытующим взглядом – Наташа видела теперь этот взгляд – посмотрел на нее. Наташа, как и всегда, ответила тогда прежде, чем успела подумать о том, что она отвечает; она сказала: «Это не может так продолжаться, этого не будет, вы будете здоровы – совсем».
Она теперь сначала видела его и переживала теперь все то, что она чувствовала тогда. Она вспомнила продолжительный, грустный, строгий взгляд его при этих словах и поняла значение упрека и отчаяния этого продолжительного взгляда.
«Я согласилась, – говорила себе теперь Наташа, – что было бы ужасно, если б он остался всегда страдающим. Я сказала это тогда так только потому, что для него это было бы ужасно, а он понял это иначе. Он подумал, что это для меня ужасно бы было. Он тогда еще хотел жить – боялся смерти. И я так грубо, глупо сказала ему. Я не думала этого. Я думала совсем другое. Если бы я сказала то, что думала, я бы сказала: пускай бы он умирал, все время умирал бы перед моими глазами, я была бы счастлива в сравнении с тем, что я теперь. Теперь… Ничего, никого нет. Знал ли он это? Нет. Не знал и никогда не узнает. И теперь никогда, никогда уже нельзя поправить этого». И опять он говорил ей те же слова, но теперь в воображении своем Наташа отвечала ему иначе. Она останавливала его и говорила: «Ужасно для вас, но не для меня. Вы знайте, что мне без вас нет ничего в жизни, и страдать с вами для меня лучшее счастие». И он брал ее руку и жал ее так, как он жал ее в тот страшный вечер, за четыре дня перед смертью. И в воображении своем она говорила ему еще другие нежные, любовные речи, которые она могла бы сказать тогда, которые она говорила теперь. «Я люблю тебя… тебя… люблю, люблю…» – говорила она, судорожно сжимая руки, стискивая зубы с ожесточенным усилием.


Источник — «http://wiki-org.ru/wiki/index.php?title=Риаль,_Эктор&oldid=74202349»