Риббентроп, Иоахим фон

Иоахим фон Риббентроп Ulrich Friedrich Wilhelm Joachim von Ribbentrop <tr><td colspan="2" style="text-align: center;">Риббентроп в форме группенфюрера СС в 1940 году</td></tr>
15-й Министр иностранных дел Германии
4 февраля 1938 — 30 апреля 1945
Предшественник:	Константин фон Нейрат
Преемник:	Артур Зейсс-Инкварт
Рождение:	30 апреля 1893(1893-04-30) Везель, Германская империя
Смерть:	16 октября 1946(1946-10-16) (53 года) Нюрнберг, Американская зона оккупации Германии
Место погребения:	кремирован, прах развеян
Отец:	Рихард Ульрих Фридрих Иоахим Риббентроп
Мать:	Йоханна Софи Гертвиг
Супруга:	Анна Элизабет Хенкелль
Дети:	сыновья: Рудольф, Адольф и Бартольд дочери: Беттина и Урсула
Партия:	НСДАП (с 1932)
Военная служба
Годы службы:	1914—1918
Принадлежность:	Германская империя
Род войск:	армия
Звание:	старший лейтенант
Сражения:	Первая мировая война
Автограф:
Награды:

Ульрих Фридрих Вильгельм Иоа́хим фон Ри́ббентроп (нем. Ulrich Friedrich Wilhelm Joachim von Ribbentrop, 30 апреля 1893, Везель — 16 октября 1946, Нюрнберг) — министр иностранных дел Германии (1938—1945), советник Адольфа Гитлера по внешней политике.

Биография

Родился в городе Везель в Рейнской Пруссии в семье офицера Рихарда Ульриха Фридриха Иоахима Риббентропа. В 1910 году Риббентроп переезжает в Канаду, где он создал компанию по импорту вина из Германии.

Во время Первой мировой войны возвращается в Германию для участия в боевых действиях: осенью 1914 года он присоединяется к 125-му гусарскому полку, где служил вместе с Оскаром фон Гинденбургом и Францем фон Папеном. На войне Риббентроп дослужился до звания старшего лейтенанта и был награждён Железным Крестом. Служил на Восточном, а затем на Западном фронте. В 1918 году Риббентроп был направлен в Константинополь (современный Стамбул, Турция) в качестве офицера Генерального штаба.

Познакомился с Гитлером и Гиммлером в конце 1932 года. В январе 1933 года предоставил Гитлеру свою виллу для проведения тайных переговоров с фон Папеном. Своими изысканными манерами за столом Гиммлер настолько поразил Риббентропа, что тот вскоре вступил сначала в НСДАП, а позже — и в СС. 30 мая 1933 года Риббентропу было присвоено звание штандартенфюрера СС, а Гиммлер стал частым гостем на его вилле.

По заданию Гитлера при активном содействии Гиммлера, помогавшего денежными средствами и кадрами, создал бюро, названное «Служба Риббентропа», в задачу которого входила слежка за неблагонадёжными дипломатами.

В феврале 1938 года был назначен министром иностранных дел. По этому случаю в порядке исключения он получил орден Заслуг германского орла. Сразу же после назначения добился принятия всех сотрудников Имперского министерства иностранных дел в СС. Сам же нередко появлялся на работе в мундире группенфюрера СС. Адъютантами Риббентроп брал только эсэсовцев. Его сын Рудольф с началом Второй мировой войны поступил добровольцем в штандарт СС «Дойчланд».

Но через некоторое время отношения между Риббентропом и Гиммлером испортились. Причиной этого стало грубое вмешательство Гиммлера и его подчинённых (в первую очередь Гейдриха) в дела внешнеполитического ведомства, причём действовали они весьма дилетантски.

Раздор ещё более усилился после того, как Риббентроп уличил сотрудников СД, работавших в посольствах в качестве полицейских атташе, в использовании каналов дипломатической почты для отправки доносов на сотрудников посольств.

23 августа 1939 года прибыл в Москву и был принят Сталиным. Вместе с наркомом иностранных дел СССР Вячеславом Молотовым подписал договор о ненападении между Германией и Советским Союзом сроком на 10 лет, известный как Пакт Молотова-Риббентропа, впоследствии нарушенный Гитлером.

27 сентября 1939 года фон Риббентроп прибыл в советскую столицу во второй раз. Его приветствовали ряд высокопоставленных чиновников и командиров Красной армии, а также почетный караул. Переговоры со Сталиным и Молотовым состоялись поздно вечером. Переговоры продолжились на следующий день и завершились утром 29 сентября 1939 года подписанием договора о границе и дружбе, на котором стояла официальная дата 28 сентября 1939 года. Основной смысл договора состоял в том, что два правительства соглашались на раздел сфер влияния, как это предлагал Сталин.

В ноябре 1939 года Риббентроп резко выступил против плана Гейдриха выкрасть из Нидерландов двух британских разведчиков, однако Гитлер так яростно защищал СД, что Риббентропу пришлось уступить:

Да, да, мой фюрер, я сразу придерживался такого же мнения, но с этими бюрократами и юристами в министерстве иностранных дел просто беда: они слишком тугодумы.

Управу на Гиммлера удалось найти только в январе 1941 года, после того как СД самостоятельно попыталась свергнуть румынского диктатора Антонеску (мятеж «Железной Гвардии»). 22 января, когда положение стало критическим, Антонеску послал запрос в немецкое посольство, чтобы узнать, пользуется ли он ещё доверием Гитлера. Риббентроп немедленно ответил:

Да, Антонеску должен действовать как считает необходимым и целесообразным. Фюрер же советует ему поступить с легионерами так же, как он в своё время обошёлся с рёмскими путчистами.

Антонеску разгромил путчистов и стал их преследовать. Но тут вмешалась СД, укрыв руководство «Железной гвардии» и тайно вывезя его за границу.

Узнав об этом, Риббентроп немедленно доложил Гитлеру, представив произошедшее как чудовищный заговор СД против официальной внешней политики Третьего рейха. Ведь представитель СД в Румынии был подстрекателем путча, а руководитель румынской группы немцев Андреас Шмидт, назначенный на эту должность начальником центра по работе с фольксдойче обергруппенфюрером СС Лоренцем, укрывал путчистов. Риббентроп также не забыл упомянуть, что Шмидт является зятем Готтлоба Бергера, начальника Главного управления СС. Таким образом, у Гитлера создалось впечатление, что к заговору причастно высшее руководство СС.

Воспользовавшись гневом фюрера, Риббентроп начал действовать. Он назначил нового посланника в Румынии, который тут же отправил в Германию полицейского атташе, проведшего по возвращении несколько месяцев в застенках гестапо. Также Риббентроп стал требовать от Гейдриха прекратить вмешательство в дела внешнеполитического ведомства. 9 августа 1941 года было достигнуто соглашение о том, чтобы служебная переписка полицейских атташе шла через посла. И в дальнейшем Риббентроп старался уязвить Гиммлера по любому поводу. Так, узнав о намерении Гиммлера посетить Италию, он сообщил, что визиты высшего руководства осуществляются только по согласованию с министерством иностранных дел. Послами в странах Юго-Восточной Европы были назначены выжившие в «Ночь длинных ножей» представители СА. А группенфюреру СС Вернеру Бесту, перешедшему на дипломатическую службу из СД, Риббентроп сказал, что теперь Бест подчиняется только ему, а не Гиммлеру.

К весне 1945 года Риббентроп потерял всякое доверие у Гитлера. В соответствии с «Политическим завещанием Адольфа Гитлера» в новом правительстве Германии пост рейхсминистра иностранных дел должен был занять Артур Зейсс-Инкварт, но он сам отказался от этой должности, о чём и заявил при личной встрече новому рейхспрезиденту Германии Карлу Дёницу. Новым рейхсминистром иностранных дел по совместительству стал новый рейхсканцлер Лютц Шверин-Крозиг. 14 июня 1945 года был арестован американскими войсками в Гамбурге. Затем был предан Международному военному трибуналу в Нюрнберге, 1 октября 1946 года приговорён к смертной казни и повешен 16 октября 1946 года в нюрнбергской тюрьме.

Смерть

Иоахим фон Риббентроп казнён через повешение 16 октября 1946 по приговору Нюрнбергского трибунала.

Последними словами Риббентропа на эшафоте были:

Боже, храни Германию. Боже, будь милостив к моей душе. Моё последнее желание, чтобы Германия вновь обрела своё единство, чтобы взаимопонимание между Востоком и Западом вело к миру на Земле. Оригинальный текст (нем.)   Gott schütze Deutschland. Gott sei meiner Seele gnädig. Mein letzter Wunsch ist, dass Deutschland seine Einheit wiederfindet, dass eine Verständigung zwischen Ost und West kommt für den Frieden der Welt.

Литература

• Хайнц Хёне. [militera.lib.ru/research/hohne_h01/index.html Чёрный орден СС. История охранных отрядов]. — М.: ОЛМА-ПРЕСС, 2003. — 542 с. — 6000 экз. — ISBN 5-224-03843-X.
• Иоахим фон Риббентроп. Между Лондоном и Москвой. — М.: Мысль, 1996. — 334 с. — ISBN 5-244-00817-X.

См. также

• Договор о ненападении между Германией и Советским Союзом (пакт Молотова — Риббентропа)
• Антикоминтерновский пакт
• Венский протокол
• Батальон Риббентропа

Отрывок, характеризующий Риббентроп, Иоахим фон

– Наташа, тебе 16 лет, в твои года я была замужем. Ты говоришь, что Боря мил. Он очень мил, и я его люблю как сына, но что же ты хочешь?… Что ты думаешь? Ты ему совсем вскружила голову, я это вижу…
Говоря это, графиня оглянулась на дочь. Наташа лежала, прямо и неподвижно глядя вперед себя на одного из сфинксов красного дерева, вырезанных на углах кровати, так что графиня видела только в профиль лицо дочери. Лицо это поразило графиню своей особенностью серьезного и сосредоточенного выражения.
Наташа слушала и соображала.
– Ну так что ж? – сказала она.
– Ты ему вскружила совсем голову, зачем? Что ты хочешь от него? Ты знаешь, что тебе нельзя выйти за него замуж.
– Отчего? – не переменяя положения, сказала Наташа.
– Оттого, что он молод, оттого, что он беден, оттого, что он родня… оттого, что ты и сама не любишь его.
– А почему вы знаете?
– Я знаю. Это не хорошо, мой дружок.
– А если я хочу… – сказала Наташа.
– Перестань говорить глупости, – сказала графиня.
– А если я хочу…
– Наташа, я серьезно…
Наташа не дала ей договорить, притянула к себе большую руку графини и поцеловала ее сверху, потом в ладонь, потом опять повернула и стала целовать ее в косточку верхнего сустава пальца, потом в промежуток, потом опять в косточку, шопотом приговаривая: «январь, февраль, март, апрель, май».
– Говорите, мама, что же вы молчите? Говорите, – сказала она, оглядываясь на мать, которая нежным взглядом смотрела на дочь и из за этого созерцания, казалось, забыла всё, что она хотела сказать.
– Это не годится, душа моя. Не все поймут вашу детскую связь, а видеть его таким близким с тобой может повредить тебе в глазах других молодых людей, которые к нам ездят, и, главное, напрасно мучает его. Он, может быть, нашел себе партию по себе, богатую; а теперь он с ума сходит.
– Сходит? – повторила Наташа.
– Я тебе про себя скажу. У меня был один cousin…
– Знаю – Кирилла Матвеич, да ведь он старик?
– Не всегда был старик. Но вот что, Наташа, я поговорю с Борей. Ему не надо так часто ездить…
– Отчего же не надо, коли ему хочется?
– Оттого, что я знаю, что это ничем не кончится.
– Почему вы знаете? Нет, мама, вы не говорите ему. Что за глупости! – говорила Наташа тоном человека, у которого хотят отнять его собственность.
– Ну не выйду замуж, так пускай ездит, коли ему весело и мне весело. – Наташа улыбаясь поглядела на мать.
– Не замуж, а так , – повторила она.
– Как же это, мой друг?
– Да так . Ну, очень нужно, что замуж не выйду, а… так .
– Так, так, – повторила графиня и, трясясь всем своим телом, засмеялась добрым, неожиданным старушечьим смехом.
– Полноте смеяться, перестаньте, – закричала Наташа, – всю кровать трясете. Ужасно вы на меня похожи, такая же хохотунья… Постойте… – Она схватила обе руки графини, поцеловала на одной кость мизинца – июнь, и продолжала целовать июль, август на другой руке. – Мама, а он очень влюблен? Как на ваши глаза? В вас были так влюблены? И очень мил, очень, очень мил! Только не совсем в моем вкусе – он узкий такой, как часы столовые… Вы не понимаете?…Узкий, знаете, серый, светлый…
– Что ты врешь! – сказала графиня.
Наташа продолжала:
– Неужели вы не понимаете? Николенька бы понял… Безухий – тот синий, темно синий с красным, и он четвероугольный.
– Ты и с ним кокетничаешь, – смеясь сказала графиня.
– Нет, он франмасон, я узнала. Он славный, темно синий с красным, как вам растолковать…
– Графинюшка, – послышался голос графа из за двери. – Ты не спишь? – Наташа вскочила босиком, захватила в руки туфли и убежала в свою комнату.
Она долго не могла заснуть. Она всё думала о том, что никто никак не может понять всего, что она понимает, и что в ней есть.
«Соня?» подумала она, глядя на спящую, свернувшуюся кошечку с ее огромной косой. «Нет, куда ей! Она добродетельная. Она влюбилась в Николеньку и больше ничего знать не хочет. Мама, и та не понимает. Это удивительно, как я умна и как… она мила», – продолжала она, говоря про себя в третьем лице и воображая, что это говорит про нее какой то очень умный, самый умный и самый хороший мужчина… «Всё, всё в ней есть, – продолжал этот мужчина, – умна необыкновенно, мила и потом хороша, необыкновенно хороша, ловка, – плавает, верхом ездит отлично, а голос! Можно сказать, удивительный голос!» Она пропела свою любимую музыкальную фразу из Херубиниевской оперы, бросилась на постель, засмеялась от радостной мысли, что она сейчас заснет, крикнула Дуняшу потушить свечку, и еще Дуняша не успела выйти из комнаты, как она уже перешла в другой, еще более счастливый мир сновидений, где всё было так же легко и прекрасно, как и в действительности, но только было еще лучше, потому что было по другому.

На другой день графиня, пригласив к себе Бориса, переговорила с ним, и с того дня он перестал бывать у Ростовых.


31 го декабря, накануне нового 1810 года, le reveillon [ночной ужин], был бал у Екатерининского вельможи. На бале должен был быть дипломатический корпус и государь.
На Английской набережной светился бесчисленными огнями иллюминации известный дом вельможи. У освещенного подъезда с красным сукном стояла полиция, и не одни жандармы, но полицеймейстер на подъезде и десятки офицеров полиции. Экипажи отъезжали, и всё подъезжали новые с красными лакеями и с лакеями в перьях на шляпах. Из карет выходили мужчины в мундирах, звездах и лентах; дамы в атласе и горностаях осторожно сходили по шумно откладываемым подножкам, и торопливо и беззвучно проходили по сукну подъезда.
Почти всякий раз, как подъезжал новый экипаж, в толпе пробегал шопот и снимались шапки.
– Государь?… Нет, министр… принц… посланник… Разве не видишь перья?… – говорилось из толпы. Один из толпы, одетый лучше других, казалось, знал всех, и называл по имени знатнейших вельмож того времени.
Уже одна треть гостей приехала на этот бал, а у Ростовых, долженствующих быть на этом бале, еще шли торопливые приготовления одевания.
Много было толков и приготовлений для этого бала в семействе Ростовых, много страхов, что приглашение не будет получено, платье не будет готово, и не устроится всё так, как было нужно.
Вместе с Ростовыми ехала на бал Марья Игнатьевна Перонская, приятельница и родственница графини, худая и желтая фрейлина старого двора, руководящая провинциальных Ростовых в высшем петербургском свете.
В 10 часов вечера Ростовы должны были заехать за фрейлиной к Таврическому саду; а между тем было уже без пяти минут десять, а еще барышни не были одеты.
Наташа ехала на первый большой бал в своей жизни. Она в этот день встала в 8 часов утра и целый день находилась в лихорадочной тревоге и деятельности. Все силы ее, с самого утра, были устремлены на то, чтобы они все: она, мама, Соня были одеты как нельзя лучше. Соня и графиня поручились вполне ей. На графине должно было быть масака бархатное платье, на них двух белые дымковые платья на розовых, шелковых чехлах с розанами в корсаже. Волоса должны были быть причесаны a la grecque [по гречески].
Все существенное уже было сделано: ноги, руки, шея, уши были уже особенно тщательно, по бальному, вымыты, надушены и напудрены; обуты уже были шелковые, ажурные чулки и белые атласные башмаки с бантиками; прически были почти окончены. Соня кончала одеваться, графиня тоже; но Наташа, хлопотавшая за всех, отстала. Она еще сидела перед зеркалом в накинутом на худенькие плечи пеньюаре. Соня, уже одетая, стояла посреди комнаты и, нажимая до боли маленьким пальцем, прикалывала последнюю визжавшую под булавкой ленту.
– Не так, не так, Соня, – сказала Наташа, поворачивая голову от прически и хватаясь руками за волоса, которые не поспела отпустить державшая их горничная. – Не так бант, поди сюда. – Соня присела. Наташа переколола ленту иначе.
– Позвольте, барышня, нельзя так, – говорила горничная, державшая волоса Наташи.
– Ах, Боже мой, ну после! Вот так, Соня.
– Скоро ли вы? – послышался голос графини, – уж десять сейчас.
– Сейчас, сейчас. – А вы готовы, мама?
– Только току приколоть.
– Не делайте без меня, – крикнула Наташа: – вы не сумеете!
– Да уж десять.
На бале решено было быть в половине одиннадцатого, a надо было еще Наташе одеться и заехать к Таврическому саду.
Окончив прическу, Наташа в коротенькой юбке, из под которой виднелись бальные башмачки, и в материнской кофточке, подбежала к Соне, осмотрела ее и потом побежала к матери. Поворачивая ей голову, она приколола току, и, едва успев поцеловать ее седые волосы, опять побежала к девушкам, подшивавшим ей юбку.
Дело стояло за Наташиной юбкой, которая была слишком длинна; ее подшивали две девушки, обкусывая торопливо нитки. Третья, с булавками в губах и зубах, бегала от графини к Соне; четвертая держала на высоко поднятой руке всё дымковое платье.
– Мавруша, скорее, голубушка!
– Дайте наперсток оттуда, барышня.
– Скоро ли, наконец? – сказал граф, входя из за двери. – Вот вам духи. Перонская уж заждалась.
– Готово, барышня, – говорила горничная, двумя пальцами поднимая подшитое дымковое платье и что то обдувая и потряхивая, высказывая этим жестом сознание воздушности и чистоты того, что она держала.
Наташа стала надевать платье.
– Сейчас, сейчас, не ходи, папа, – крикнула она отцу, отворившему дверь, еще из под дымки юбки, закрывавшей всё ее лицо. Соня захлопнула дверь. Через минуту графа впустили. Он был в синем фраке, чулках и башмаках, надушенный и припомаженный.
– Ах, папа, ты как хорош, прелесть! – сказала Наташа, стоя посреди комнаты и расправляя складки дымки.
– Позвольте, барышня, позвольте, – говорила девушка, стоя на коленях, обдергивая платье и с одной стороны рта на другую переворачивая языком булавки.
– Воля твоя! – с отчаянием в голосе вскрикнула Соня, оглядев платье Наташи, – воля твоя, опять длинно!
Наташа отошла подальше, чтоб осмотреться в трюмо. Платье было длинно.
– Ей Богу, сударыня, ничего не длинно, – сказала Мавруша, ползавшая по полу за барышней.
– Ну длинно, так заметаем, в одну минутую заметаем, – сказала решительная Дуняша, из платочка на груди вынимая иголку и опять на полу принимаясь за работу.
В это время застенчиво, тихими шагами, вошла графиня в своей токе и бархатном платье.
– Уу! моя красавица! – закричал граф, – лучше вас всех!… – Он хотел обнять ее, но она краснея отстранилась, чтоб не измяться.
– Мама, больше на бок току, – проговорила Наташа. – Я переколю, и бросилась вперед, а девушки, подшивавшие, не успевшие за ней броситься, оторвали кусочек дымки.
– Боже мой! Что ж это такое? Я ей Богу не виновата…
– Ничего, заметаю, не видно будет, – говорила Дуняша.
– Красавица, краля то моя! – сказала из за двери вошедшая няня. – А Сонюшка то, ну красавицы!…
В четверть одиннадцатого наконец сели в кареты и поехали. Но еще нужно было заехать к Таврическому саду.
Перонская была уже готова. Несмотря на ее старость и некрасивость, у нее происходило точно то же, что у Ростовых, хотя не с такой торопливостью (для нее это было дело привычное), но также было надушено, вымыто, напудрено старое, некрасивое тело, также старательно промыто за ушами, и даже, и так же, как у Ростовых, старая горничная восторженно любовалась нарядом своей госпожи, когда она в желтом платье с шифром вышла в гостиную. Перонская похвалила туалеты Ростовых.
Ростовы похвалили ее вкус и туалет, и, бережа прически и платья, в одиннадцать часов разместились по каретам и поехали.


Наташа с утра этого дня не имела ни минуты свободы, и ни разу не успела подумать о том, что предстоит ей.