Рибопьер, Александр Иванович

Александр Иванович Рибопьер
Акварель Карла Брюллова, 1829
Род деятельности:	придворный, чиновник
Отец:	Иван Степанович Рибопьер (1750—1790)
Мать:	Аграфена Александровна Бибикова (1755—1812)
Супруга:	Екатерина Михайловна Потёмкина (1788—1872)
Дети:	2 сына и 4 дочери
Награды и премии:

Граф (с 1856) Александр Иванович Рибопьер (20 апреля 1781, Санкт-Петербург — 24 мая 1865, там же) — русский придворный и дипломат швейцарского происхождения, управляющий государственными банками, действительный тайный советник, масон. Знаменитый в своё время красавец, блестящую карьеру при дворе сделал ещё в юности, при императоре Павле и в начале царствования Александра I. При пяти монархах он был, по свидетельству М. А. Корфа, «человек домашний во дворце».

Биография

Происходил из швейцарского рода, представители которого в XVII веке проживали на берегу Невшательского озера. Сын Ивана Рибопьера, бригадира российской службы, который погиб при штурме Измаила. Тот прибыл в Россию с рекомендательным письмом от Вольтера и был обласкан императрицей, которая женила его на дочери покойного генерала А. И. Бибикова. При крещении восприемником Александра, названного в честь именитого деда, был его тёзка, малолетний тогда великий князь Александр Павлович. Образование получил домашнее. Когда Рибопьеру минуло 9 лет, ему был взят в гувернёры старик француз Лебо, и он стал посещать Эрмитажные собрания. Ребёнок был необыкновенно красив; все ласкали его при дворе, куда часто водил его с собой отец.

Необыкновенная красота мальчика, геройская смерть отца и великие подвиги деда заставили строгую иногда по необходимости, но всегда чувствительную и добрую Екатерину взять отрока под особое свое покровительство: она сделала его офицером конной гвардии, часто призывала к себе и любовалась им. В восемнадцать лет, когда Павел пожаловал его камергером, на плечах у него такая была головка, за которую всякая, даже довольно пригожая девица готова была бы поменяться своею.

— «Записки» Вигеля

Ранняя служба при дворе

При рождении был зачислен сержантом в лейб-гвардию Семёновского полка. В 1785 г. Екатерина II пожаловала его вахмистром в Конную гвардию. Император Павел, вступив в должность гроссмейстера ордена св. Иоанна Иерусалимского, назначил одним из четырёх оруженосцев Рибопьера, продолжавшего действительную службу в Конном полку, на которую поступил в 1798 году корнетом. В феврале 1799 г. он был назначен флигель-адъютантом государя.

В феврале 1799 г. 17-летний Рибопьер был пожалован императором Павлом в действительные камергеры, а 13 июня назначен в посольскую миссию в Вену сверх штата. В Вене жил в доме графа А. К. Разумовского, а когда последний, после поражения Римского-Корсакова, был отозван из Вены, Рибопьер поехал в Петербург. Граф Ф. В. Ростопчин, управлявший в то время Коллегией иностранных дел, приказал допустить Рибопьера в Архив, чтобы он мог ознакомиться с прежними договорами и изучить историю иностранных сношений российского двора. Скоро, однако, он был исключён из службы, лишён камергерского ключа и Мальтийского креста и посажен в крепость.

В последние дни его царствования имел он поединок с князем Четвертинским за одну придворную красавицу; бредя рыцарством, Павел обыкновенно в этих случаях бывал не слишком строг; но как ему показалось, что любимая его княгиня Гагарина на него иногда заглядывалась, то из ревности велел он его с разрубленной рукой, исходящего кровию, засадить в каземат, откуда при Александре не скоро можно было его выпустить по совершенному расслаблению, в которое он оттого пришел. После того сделался он кумиром прекрасного пола.

— «Записки» Вигеля

<center>Родители А. И. Рибопьера на портретах Д. Левицкого

</div> </div>

Подозрительному в таких вопросах императору донесли, что Рибопьер и Четвертинский (которому едва минуло 17 лет) дрались из-за княгини Гагариной. Поэт Гёте заносит в свой дневник: «Воскресенье. Происходит дуэль между князем Четвертинским и Рибопьером, последний ранен. Понедельник. Под уговором великого князя граф Пален должен замять дело. Нарышкин пробалтывается. Рибопьера сначала отправляют в крепость, потом высылают с семьей из города». В день своего восшествия на престол Александр I возвращает ему прежний чин и отправляет вновь в Вену. Перед этим на своё 20-летие Рибопьер был пожалован в действительные статские советники. В это своё пребывание в Вене он очень сблизился с графом А. К. Разумовским, который позднее сделал его своим душеприказчиком и завещал ему участь и судьбу своей жены.

1 декабря 1804 г. Рибопьер был снова вызван в Россию и оставлен при Коллегии иностранных дел. Он был в то время одним из старших камергеров и, в отсутствии обер-камергера, представлял императору лиц, им принимаемых. В войну 1806—1807 годов граф М. Ф. Каменский взял его с собой в армию. Рибопьер сделался сразу директором его канцелярии, его секретарём и компаньоном, начальником штаба, дежурным генералом. После того, как Каменский отпустил его, Рибопьер отправился к Беннигсену и пробыл в качестве дипломатического комиссара при главнокомандующем всю кампанию 1806-07 годов.

С учреждением в 1810 г. Государственного совета по плану Сперанского Рибопьер, по просьбе министра финансов Д. А. Гурьева, был перемещён во вверенное ему министерство и принимал участие в работах по преобразованию различных частей финансового управления и по основанию общественного кредита. Он заведовал двумя отделениями кредитного департамента.

Общие места, с тоном приговора им произносимые, людьми несведущими или невнимательными принимались за новые и глубокие мысли. Амур и гений вместе, он пленял в одно время и изумлял петербургское общество, за которое, право, я готов краснеть. Наконец, сама холодная и гордая баденская принцесса Амалия, сестра императрицы, находившаяся тогда в Петербурге, говорила об нем с восторгом, весьма похожим на любовь. Приобщенный к сонму полубогов, он совершенно забывал смертных, единокровных ему швейцарских молочниц.

— «Записки» Вигеля

Деятельность в Смоленской губернии

21 мая 1816 г. он получил приказание немедленно ехать в Смоленск для председательствования в следственной Комиссии, которой было поручено доискаться 7 млн рублей, отпущенных правительством для ссуды обывателям Смоленской губернии по представлению князя Кутузова и расхищенных. Рибопьер сумел отыскать все розданные суммы и обнаружить злоупотребления, а также привлечь к ответственности чиновников в 10 уездах. Труды эти были оценены Комитетом министров и Рибопьер был награждён орденом св. Владимира 3-й степени. Вскоре, 21 мая 1816 года, он был опять назначен председателем Комиссии, учреждённой в Смоленске для проверки отчётов в суммах и ведомостей о хлебе, употреблённых в пособие разорённым от войны обывателям.

Деятельность в государственных банках

По представлению Гурьева, ему высочайше поручено было учредить Государственный коммерческий банк, и 16 августа 1817 г. Рибопьер был назначен управляющим этим банком. Он учредил отделения этого банка в ряде крупных городов империи: Москве, Риге, Одессе, Астрахани и Н. Новгороде (на время ярмарки). Вскоре он был назначен председателем Заёмного банка и, таким образом, стал во главе всех правительственных кредитных установлений, исключая ломбарды и кредитные подразделения опекунских советов и приказов общественного призрения. Он старался облегчить финансовые обороты частных лиц и тем самым упрочил благосостояние вверенных ему учреждений. За полезную деятельность был награждён 21 августа 1818 года чином тайного советника и орденами св. Анны 1-й степени (25 июня 1819 г.) и св. Владимира 2-й степени (12 августа 1821 г.). 4 января 1822 г. был командирован в Одессу для устроения черты порто-франко.

Перемены в жизни

На место Гурьева, по рекомендации Аракчеева, был назначен Е. Ф. Канкрин. Рибопьер не счёл возможным продолжать службу под его начальством, был причислен к Герольдии и уволен от должности управляющего банком (10 августа 1823 г.), удостоившись немного ранее (9 мая) получить бриллиантовые знаки к ордену св. Анны 1-й степени. Император сохранил своё благосклонное расположение к Рибопьеру и 13 мая 1824 г. повелел считать Рибопьера в ведомстве Коллегии иностранных дел, а 15 августа того же года назначил его чрезвычайным посланником и полномочным министром в Константинополе. Последовавшая вскоре кончина Александра I замедлила отъезд Рибопьера в Константинополь.

Деятельность по делам Турции и Греции

Вскоре граф Нессельроде сообщил императору Николаю I о своевременности отправки в Вену Рибопьера, чтобы переговорить с Венским кабинетом о политике относительно Порты, в особенности же относительно восставших против турецкого ига греков. Вместе с тем, на Рибопьера 19 декабря 1825 г. было возложено поручение известить императора Франца о восшествии на престол Николая I. Затем Рибопьер отправлен в Аккерман, куда и Порта решилась послать уполномоченных на конференцию по возникшему восточному вопросу. На этих конференциях турки уступили всем требованиям, и Рибопьер поехал в Константинополь. Свершившееся Наваринское сражение раздражило султана, турецкое население было возбуждено против русских и иностранцев и взялось за оружие. Представители держав решили уезжать из Константинополя. Рибопьер с семьёй и частью свиты направился в Архипелаг, где находилась русская эскадра. Прибыв в Триест, он нашёл предписание возвратиться в Грецию и открыть для обсуждения её дел конференцию. Вслед за тем им было получено разрешение вести конференции в Италии. Рибопьер отправился в Гатаиолу, где конгресс продолжался около 6 месяцев. По завершении его Рибопьер возвратился в Константинополь. Порта постоянно выказывала ему знаки почтительного доверия и предупредительности; он добился от неё признания Греции как независимого государства в пределах, установленных Лондонской конференцией. Равным образом Рибопьер добился возвращения Турцией Сербии тех округов, которые были захвачены турками во время войны с Георгием Чёрным, и признания административной независимости Сербии под управлением князя Милоша, с уплатой ежегодной дани турецкому султану. Рибопьер был награждён алмазными знаками к ордену св. Александра Невского, во внимание к неусыпным трудам и к отличному благоразумию, а затем, 30 апреля 1830 года, был произведён в действительные тайные советники.

Последние годы жизни

13 октября 1830 года отозван из Константинополя, а затем, в 1831 г., назначен чрезвычайным посланником и полномочным министром при прусском и мекленбургском дворах.

6 декабря 1838 г. был назначен членом Государственного совета с оставлением, впредь до высочайшего повеления, при занимаемой им должности, от которой он, впрочем, был отозван через несколько месяцев, — именно 25 марта 1839 г., причём был награждён орденом св. Владимира 1-й степени. Рибопьер был назначен обер-шенком Высочайшего двора 15 апреля 1841 года, а затем — обер-камергером (6 декабря 1844 г.), присутствовал при освящении отстроенного Кремлёвского дворца в Москве в 1849 году и был награждён в тот день (3 апреля) орденом св. Андрея Первозванного.

В день коронования императора Александра II — 26 августа 1856 г. — Рибопьер был возведён в графское достоинство Российской империи. Позднее, 17 апреля 1862 г., ему пожалованы алмазные знаки ордена св. Андрея Первозванного.

С 12 марта 1862 года (после смерти канцлера Нессельроде) и до конца жизни Рибопьер занимал наивысшее положение среди чиновников Российской империи по старшинству пожалования в чин 2-го класса табели о рангах (чиновников 1-го класса в этот период в империи не было).

Во время приготовлений к погребению государя наследника Николая Александровича граф Рибопьер заболел нервной горячкой и через день скончался — 24 мая 1865 года. Он погребён в Санкт-Петербурге на Тихвинском кладбище Александро-Невской Лавры. Граф Пётр Валуев писал в дневнике:

Граф Рибопьер скончался вчера почти внезапно. Сильный припадок возвратного тифа кончил жизнь его в 24 часа. Добрый и милый старец. Мир его праху.

Воспоминания графа Рибопьера, относящиеся к концу царствования Екатерины II и к царствованию Павла I, были изданы А. А. Васильчиковым в журнале «Русский архив» за 1877 год.

Семья

С 1809 года Рибопьер состоял в браке с Екатериной Михайловной Потёмкиной (1788—1872), дочерью генерал-поручика М. С. Потёмкина, внучатой племянницей князя Потёмкина. Молодые люди знали друг друга с детства и давно проявляли взаимную симпатию, но княгиня Т. В. Юсупова мечтала для дочери о более блестящем замужестве, поэтому свадьба долгое время откладывалась.

Их роман возбуждал всеобщее участие, после долгих усилий со стороны родственников невесты, Голицыных и Браницких, удалось получить согласие матери, к приданому за дочерью она дала 200 тысяч рублей из собственного капитала. Брак оказался счастливым, Екатерина Михайловна почти не расставалась с мужем во время его поездок по Европе, вызванных его дипломатическою службою. Она была гостеприимной хозяйкою роскошных приёмов в их петербургском доме на Гороховой, их домашние спектакли посещались императором и всем двором. Екатерина Михайловна была кавалерственной дамой ордена св. Екатерины (пожалован в 22 августа 1826 — день коронации Николая I), а в 1854 году была пожалована в статс-дамы. В молодости она была красавицей и очень походила на императрицу Жозефину.

Дети

• Аглаида (Анна) Александровна (04.11.1812—15.09.1842), фрейлина, замужем за бароном Зенденом, сыном гессенского посланника в Пруссии.
• Софья Александровна (04.05.1813—08.07.1881), фрейлина, с 1836 года замужем за графом В. П. Голенищевым­-Кутузовым (1803—1873).
• Михаил Александрович (умер в младенчестве);
• Мария Александровна (20.06.1816—29.08.1885), фрейлина, c 1849 года замужем за прусским посланником в Константинополе графом Жозефом Брасье де Сен-Симоном (1798—1872);
• Иван Александрович (25.11.1817—06.02.1871), чиновник II Отделения СЕИВК (на 1849), гофмейстер (1863), женат на княжне Софье Васильевне Трубецкой, дочери генерала от кавалерии, генерал-адъютанта, сенатора В. С. Трубецкого. Их единственный сын Георгий Иванович Рибопьер (1854—1916) стоял у истоков олимпийского движения в России, был организатором атлетического общества и провел первый в России чемпионат по борьбе.
• Татьяна Александровна (29.06.1829—14.01.1879), фрейлина, жена князя Н. Б. Юсупова, мать княгини Зинаиды Юсуповой.

Старшие дочери унаследовали красоту матери, современница писала про них:

... Какие очаровательные особы, какие прелестные лица, особенно их выражение — соединение живости и кротости, и притом какой тон, сколько достоинства, я никогда не видала подобного комильфо. Они очаровательны! Можно быть красивее, особенно чем младшая, но нельзя быть привлекательнее. Чем больше на них смотришь, тем больше хочется их видеть. Если бы я была мужчиной, думаю, влюбилась бы в них, едва увидав. Все в один голос ими восхищаются, и молодые, и старые от них в восторге.

Долли Фикельмон в 1831 году записала в своем дневнике:

Дочери Рибопьеров, хотя и не пользуются большим успехом, по-моему, прелестны. Их красоту находят очень холодной, но я считаю, что они хороши большими черными глазами, правильными чертами и бледностью лица, они немного похожи на евреек, однако ведь есть такие красивые еврейки! Но то, что в них особенно очаровательно, — выражение доброты, доброжелательности и отсутствие претенциозности, чем они всегда будут привлекательны.

<center>

• Ekaterina Ribeaupierre1.jpg

  Екатерина Михайловна
  жена
• Eduard Magnus 001.jpg

  Аглая Александровна
  дочь
• IvanRibeaupierre Briullov.jpg

  Иван Александрович,
  сын
• Nikolay Yusupov 3.jpg

  Николай Юсупов,
  зять
• T.A.Yusupova by Winterhalter (1858, Hermitage).jpg

  Татьяна Александровна,
  дочь

Напишите отзыв о статье "Рибопьер, Александр Иванович"

Примечания

Источники

• [vivaldi.nlr.ru/ab000000464/view#page=27 Гр. Рибопьер Александр Иванович] // Список гражданским чинам первых III классов. Исправлен по 1-е июля 1863. — СПб.: Типография Правительствующего сената, 1863. — С. 3—4.
• Майков П. Рибопьер, Александр Иванович // Русский биографический словарь : в 25 томах. — СПб.—М., 1896—1918.

Библиография

• Рибопьер А. И. [memoirs.ru/texts/ribaupierre.htm Записки графа Александра Ивановича Рибопьера / Предисл. и примеч. А. А. Васильчикова // Русский архив, 1877. — Кн. 1. — Вып. 4. — С. 460—506.], [memoirs.ru/texts/ribaupierre_2.htm Кн. 2. — Вып. 5. — С. 5-36.]

Отрывок, характеризующий Рибопьер, Александр Иванович

– Только наше святое братство имеет действительный смысл в жизни; всё остальное есть сон, – говорил Пьер. – Вы поймите, мой друг, что вне этого союза всё исполнено лжи и неправды, и я согласен с вами, что умному и доброму человеку ничего не остается, как только, как вы, доживать свою жизнь, стараясь только не мешать другим. Но усвойте себе наши основные убеждения, вступите в наше братство, дайте нам себя, позвольте руководить собой, и вы сейчас почувствуете себя, как и я почувствовал частью этой огромной, невидимой цепи, которой начало скрывается в небесах, – говорил Пьер.
Князь Андрей, молча, глядя перед собой, слушал речь Пьера. Несколько раз он, не расслышав от шума коляски, переспрашивал у Пьера нерасслышанные слова. По особенному блеску, загоревшемуся в глазах князя Андрея, и по его молчанию Пьер видел, что слова его не напрасны, что князь Андрей не перебьет его и не будет смеяться над его словами.
Они подъехали к разлившейся реке, которую им надо было переезжать на пароме. Пока устанавливали коляску и лошадей, они прошли на паром.
Князь Андрей, облокотившись о перила, молча смотрел вдоль по блестящему от заходящего солнца разливу.
– Ну, что же вы думаете об этом? – спросил Пьер, – что же вы молчите?
– Что я думаю? я слушал тебя. Всё это так, – сказал князь Андрей. – Но ты говоришь: вступи в наше братство, и мы тебе укажем цель жизни и назначение человека, и законы, управляющие миром. Да кто же мы – люди? Отчего же вы всё знаете? Отчего я один не вижу того, что вы видите? Вы видите на земле царство добра и правды, а я его не вижу.
Пьер перебил его. – Верите вы в будущую жизнь? – спросил он.
– В будущую жизнь? – повторил князь Андрей, но Пьер не дал ему времени ответить и принял это повторение за отрицание, тем более, что он знал прежние атеистические убеждения князя Андрея.
– Вы говорите, что не можете видеть царства добра и правды на земле. И я не видал его и его нельзя видеть, ежели смотреть на нашу жизнь как на конец всего. На земле, именно на этой земле (Пьер указал в поле), нет правды – всё ложь и зло; но в мире, во всем мире есть царство правды, и мы теперь дети земли, а вечно дети всего мира. Разве я не чувствую в своей душе, что я составляю часть этого огромного, гармонического целого. Разве я не чувствую, что я в этом огромном бесчисленном количестве существ, в которых проявляется Божество, – высшая сила, как хотите, – что я составляю одно звено, одну ступень от низших существ к высшим. Ежели я вижу, ясно вижу эту лестницу, которая ведет от растения к человеку, то отчего же я предположу, что эта лестница прерывается со мною, а не ведет дальше и дальше. Я чувствую, что я не только не могу исчезнуть, как ничто не исчезает в мире, но что я всегда буду и всегда был. Я чувствую, что кроме меня надо мной живут духи и что в этом мире есть правда.
– Да, это учение Гердера, – сказал князь Андрей, – но не то, душа моя, убедит меня, а жизнь и смерть, вот что убеждает. Убеждает то, что видишь дорогое тебе существо, которое связано с тобой, перед которым ты был виноват и надеялся оправдаться (князь Андрей дрогнул голосом и отвернулся) и вдруг это существо страдает, мучается и перестает быть… Зачем? Не может быть, чтоб не было ответа! И я верю, что он есть…. Вот что убеждает, вот что убедило меня, – сказал князь Андрей.
– Ну да, ну да, – говорил Пьер, – разве не то же самое и я говорю!
– Нет. Я говорю только, что убеждают в необходимости будущей жизни не доводы, а то, когда идешь в жизни рука об руку с человеком, и вдруг человек этот исчезнет там в нигде, и ты сам останавливаешься перед этой пропастью и заглядываешь туда. И, я заглянул…
– Ну так что ж! вы знаете, что есть там и что есть кто то? Там есть – будущая жизнь. Кто то есть – Бог.
Князь Андрей не отвечал. Коляска и лошади уже давно были выведены на другой берег и уже заложены, и уж солнце скрылось до половины, и вечерний мороз покрывал звездами лужи у перевоза, а Пьер и Андрей, к удивлению лакеев, кучеров и перевозчиков, еще стояли на пароме и говорили.
– Ежели есть Бог и есть будущая жизнь, то есть истина, есть добродетель; и высшее счастье человека состоит в том, чтобы стремиться к достижению их. Надо жить, надо любить, надо верить, – говорил Пьер, – что живем не нынче только на этом клочке земли, а жили и будем жить вечно там во всем (он указал на небо). Князь Андрей стоял, облокотившись на перила парома и, слушая Пьера, не спуская глаз, смотрел на красный отблеск солнца по синеющему разливу. Пьер замолк. Было совершенно тихо. Паром давно пристал, и только волны теченья с слабым звуком ударялись о дно парома. Князю Андрею казалось, что это полосканье волн к словам Пьера приговаривало: «правда, верь этому».
Князь Андрей вздохнул, и лучистым, детским, нежным взглядом взглянул в раскрасневшееся восторженное, но всё робкое перед первенствующим другом, лицо Пьера.
– Да, коли бы это так было! – сказал он. – Однако пойдем садиться, – прибавил князь Андрей, и выходя с парома, он поглядел на небо, на которое указал ему Пьер, и в первый раз, после Аустерлица, он увидал то высокое, вечное небо, которое он видел лежа на Аустерлицком поле, и что то давно заснувшее, что то лучшее что было в нем, вдруг радостно и молодо проснулось в его душе. Чувство это исчезло, как скоро князь Андрей вступил опять в привычные условия жизни, но он знал, что это чувство, которое он не умел развить, жило в нем. Свидание с Пьером было для князя Андрея эпохой, с которой началась хотя во внешности и та же самая, но во внутреннем мире его новая жизнь.


Уже смерклось, когда князь Андрей и Пьер подъехали к главному подъезду лысогорского дома. В то время как они подъезжали, князь Андрей с улыбкой обратил внимание Пьера на суматоху, происшедшую у заднего крыльца. Согнутая старушка с котомкой на спине, и невысокий мужчина в черном одеянии и с длинными волосами, увидав въезжавшую коляску, бросились бежать назад в ворота. Две женщины выбежали за ними, и все четверо, оглядываясь на коляску, испуганно вбежали на заднее крыльцо.
– Это Машины божьи люди, – сказал князь Андрей. – Они приняли нас за отца. А это единственно, в чем она не повинуется ему: он велит гонять этих странников, а она принимает их.
– Да что такое божьи люди? – спросил Пьер.
Князь Андрей не успел отвечать ему. Слуги вышли навстречу, и он расспрашивал о том, где был старый князь и скоро ли ждут его.
Старый князь был еще в городе, и его ждали каждую минуту.
Князь Андрей провел Пьера на свою половину, всегда в полной исправности ожидавшую его в доме его отца, и сам пошел в детскую.
– Пойдем к сестре, – сказал князь Андрей, возвратившись к Пьеру; – я еще не видал ее, она теперь прячется и сидит с своими божьими людьми. Поделом ей, она сконфузится, а ты увидишь божьих людей. C'est curieux, ma parole. [Это любопытно, честное слово.]
– Qu'est ce que c'est que [Что такое] божьи люди? – спросил Пьер
– А вот увидишь.
Княжна Марья действительно сконфузилась и покраснела пятнами, когда вошли к ней. В ее уютной комнате с лампадами перед киотами, на диване, за самоваром сидел рядом с ней молодой мальчик с длинным носом и длинными волосами, и в монашеской рясе.
На кресле, подле, сидела сморщенная, худая старушка с кротким выражением детского лица.
– Andre, pourquoi ne pas m'avoir prevenu? [Андрей, почему не предупредили меня?] – сказала она с кротким упреком, становясь перед своими странниками, как наседка перед цыплятами.
– Charmee de vous voir. Je suis tres contente de vous voir, [Очень рада вас видеть. Я так довольна, что вижу вас,] – сказала она Пьеру, в то время, как он целовал ее руку. Она знала его ребенком, и теперь дружба его с Андреем, его несчастие с женой, а главное, его доброе, простое лицо расположили ее к нему. Она смотрела на него своими прекрасными, лучистыми глазами и, казалось, говорила: «я вас очень люблю, но пожалуйста не смейтесь над моими ». Обменявшись первыми фразами приветствия, они сели.
– А, и Иванушка тут, – сказал князь Андрей, указывая улыбкой на молодого странника.
– Andre! – умоляюще сказала княжна Марья.
– Il faut que vous sachiez que c'est une femme, [Знай, что это женщина,] – сказал Андрей Пьеру.
– Andre, au nom de Dieu! [Андрей, ради Бога!] – повторила княжна Марья.
Видно было, что насмешливое отношение князя Андрея к странникам и бесполезное заступничество за них княжны Марьи были привычные, установившиеся между ними отношения.
– Mais, ma bonne amie, – сказал князь Андрей, – vous devriez au contraire m'etre reconaissante de ce que j'explique a Pierre votre intimite avec ce jeune homme… [Но, мой друг, ты должна бы быть мне благодарна, что я объясняю Пьеру твою близость к этому молодому человеку.]
– Vraiment? [Правда?] – сказал Пьер любопытно и серьезно (за что особенно ему благодарна была княжна Марья) вглядываясь через очки в лицо Иванушки, который, поняв, что речь шла о нем, хитрыми глазами оглядывал всех.
Княжна Марья совершенно напрасно смутилась за своих. Они нисколько не робели. Старушка, опустив глаза, но искоса поглядывая на вошедших, опрокинув чашку вверх дном на блюдечко и положив подле обкусанный кусочек сахара, спокойно и неподвижно сидела на своем кресле, ожидая, чтобы ей предложили еще чаю. Иванушка, попивая из блюдечка, исподлобья лукавыми, женскими глазами смотрел на молодых людей.
– Где, в Киеве была? – спросил старуху князь Андрей.
– Была, отец, – отвечала словоохотливо старуха, – на самое Рожество удостоилась у угодников сообщиться святых, небесных тайн. А теперь из Колязина, отец, благодать великая открылась…
– Что ж, Иванушка с тобой?
– Я сам по себе иду, кормилец, – стараясь говорить басом, сказал Иванушка. – Только в Юхнове с Пелагеюшкой сошлись…
Пелагеюшка перебила своего товарища; ей видно хотелось рассказать то, что она видела.
– В Колязине, отец, великая благодать открылась.
– Что ж, мощи новые? – спросил князь Андрей.
– Полно, Андрей, – сказала княжна Марья. – Не рассказывай, Пелагеюшка.
– Ни… что ты, мать, отчего не рассказывать? Я его люблю. Он добрый, Богом взысканный, он мне, благодетель, рублей дал, я помню. Как была я в Киеве и говорит мне Кирюша юродивый – истинно Божий человек, зиму и лето босой ходит. Что ходишь, говорит, не по своему месту, в Колязин иди, там икона чудотворная, матушка пресвятая Богородица открылась. Я с тех слов простилась с угодниками и пошла…
Все молчали, одна странница говорила мерным голосом, втягивая в себя воздух.
– Пришла, отец мой, мне народ и говорит: благодать великая открылась, у матушки пресвятой Богородицы миро из щечки каплет…
– Ну хорошо, хорошо, после расскажешь, – краснея сказала княжна Марья.
– Позвольте у нее спросить, – сказал Пьер. – Ты сама видела? – спросил он.
– Как же, отец, сама удостоилась. Сияние такое на лике то, как свет небесный, а из щечки у матушки так и каплет, так и каплет…
– Да ведь это обман, – наивно сказал Пьер, внимательно слушавший странницу.
– Ах, отец, что говоришь! – с ужасом сказала Пелагеюшка, за защитой обращаясь к княжне Марье.
– Это обманывают народ, – повторил он.
– Господи Иисусе Христе! – крестясь сказала странница. – Ох, не говори, отец. Так то один анарал не верил, сказал: «монахи обманывают», да как сказал, так и ослеп. И приснилось ему, что приходит к нему матушка Печерская и говорит: «уверуй мне, я тебя исцелю». Вот и стал проситься: повези да повези меня к ней. Это я тебе истинную правду говорю, сама видела. Привезли его слепого прямо к ней, подошел, упал, говорит: «исцели! отдам тебе, говорит, в чем царь жаловал». Сама видела, отец, звезда в ней так и вделана. Что ж, – прозрел! Грех говорить так. Бог накажет, – поучительно обратилась она к Пьеру.
– Как же звезда то в образе очутилась? – спросил Пьер.
– В генералы и матушку произвели? – сказал князь Aндрей улыбаясь.
Пелагеюшка вдруг побледнела и всплеснула руками.
– Отец, отец, грех тебе, у тебя сын! – заговорила она, из бледности вдруг переходя в яркую краску.
– Отец, что ты сказал такое, Бог тебя прости. – Она перекрестилась. – Господи, прости его. Матушка, что ж это?… – обратилась она к княжне Марье. Она встала и чуть не плача стала собирать свою сумочку. Ей, видно, было и страшно, и стыдно, что она пользовалась благодеяниями в доме, где могли говорить это, и жалко, что надо было теперь лишиться благодеяний этого дома.
– Ну что вам за охота? – сказала княжна Марья. – Зачем вы пришли ко мне?…
– Нет, ведь я шучу, Пелагеюшка, – сказал Пьер. – Princesse, ma parole, je n'ai pas voulu l'offenser, [Княжна, я право, не хотел обидеть ее,] я так только. Ты не думай, я пошутил, – говорил он, робко улыбаясь и желая загладить свою вину. – Ведь это я, а он так, пошутил только.
Пелагеюшка остановилась недоверчиво, но в лице Пьера была такая искренность раскаяния, и князь Андрей так кротко смотрел то на Пелагеюшку, то на Пьера, что она понемногу успокоилась.


Странница успокоилась и, наведенная опять на разговор, долго потом рассказывала про отца Амфилохия, который был такой святой жизни, что от ручки его ладоном пахло, и о том, как знакомые ей монахи в последнее ее странствие в Киев дали ей ключи от пещер, и как она, взяв с собой сухарики, двое суток провела в пещерах с угодниками. «Помолюсь одному, почитаю, пойду к другому. Сосну, опять пойду приложусь; и такая, матушка, тишина, благодать такая, что и на свет Божий выходить не хочется».
Пьер внимательно и серьезно слушал ее. Князь Андрей вышел из комнаты. И вслед за ним, оставив божьих людей допивать чай, княжна Марья повела Пьера в гостиную.
– Вы очень добры, – сказала она ему.
– Ах, я право не думал оскорбить ее, я так понимаю и высоко ценю эти чувства!
Княжна Марья молча посмотрела на него и нежно улыбнулась. – Ведь я вас давно знаю и люблю как брата, – сказала она. – Как вы нашли Андрея? – спросила она поспешно, не давая ему времени сказать что нибудь в ответ на ее ласковые слова. – Он очень беспокоит меня. Здоровье его зимой лучше, но прошлой весной рана открылась, и доктор сказал, что он должен ехать лечиться. И нравственно я очень боюсь за него. Он не такой характер как мы, женщины, чтобы выстрадать и выплакать свое горе. Он внутри себя носит его. Нынче он весел и оживлен; но это ваш приезд так подействовал на него: он редко бывает таким. Ежели бы вы могли уговорить его поехать за границу! Ему нужна деятельность, а эта ровная, тихая жизнь губит его. Другие не замечают, а я вижу.
В 10 м часу официанты бросились к крыльцу, заслышав бубенчики подъезжавшего экипажа старого князя. Князь Андрей с Пьером тоже вышли на крыльцо.
– Это кто? – спросил старый князь, вылезая из кареты и угадав Пьера.
– AI очень рад! целуй, – сказал он, узнав, кто был незнакомый молодой человек.
Старый князь был в хорошем духе и обласкал Пьера.
Перед ужином князь Андрей, вернувшись назад в кабинет отца, застал старого князя в горячем споре с Пьером.
Пьер доказывал, что придет время, когда не будет больше войны. Старый князь, подтрунивая, но не сердясь, оспаривал его.
– Кровь из жил выпусти, воды налей, тогда войны не будет. Бабьи бредни, бабьи бредни, – проговорил он, но всё таки ласково потрепал Пьера по плечу, и подошел к столу, у которого князь Андрей, видимо не желая вступать в разговор, перебирал бумаги, привезенные князем из города. Старый князь подошел к нему и стал говорить о делах.
– Предводитель, Ростов граф, половины людей не доставил. Приехал в город, вздумал на обед звать, – я ему такой обед задал… А вот просмотри эту… Ну, брат, – обратился князь Николай Андреич к сыну, хлопая по плечу Пьера, – молодец твой приятель, я его полюбил! Разжигает меня. Другой и умные речи говорит, а слушать не хочется, а он и врет да разжигает меня старика. Ну идите, идите, – сказал он, – может быть приду, за ужином вашим посижу. Опять поспорю. Мою дуру, княжну Марью полюби, – прокричал он Пьеру из двери.
Пьер теперь только, в свой приезд в Лысые Горы, оценил всю силу и прелесть своей дружбы с князем Андреем. Эта прелесть выразилась не столько в его отношениях с ним самим, сколько в отношениях со всеми родными и домашними. Пьер с старым, суровым князем и с кроткой и робкой княжной Марьей, несмотря на то, что он их почти не знал, чувствовал себя сразу старым другом. Они все уже любили его. Не только княжна Марья, подкупленная его кроткими отношениями к странницам, самым лучистым взглядом смотрела на него; но маленький, годовой князь Николай, как звал дед, улыбнулся Пьеру и пошел к нему на руки. Михаил Иваныч, m lle Bourienne с радостными улыбками смотрели на него, когда он разговаривал с старым князем.
Старый князь вышел ужинать: это было очевидно для Пьера. Он был с ним оба дня его пребывания в Лысых Горах чрезвычайно ласков, и велел ему приезжать к себе.
Когда Пьер уехал и сошлись вместе все члены семьи, его стали судить, как это всегда бывает после отъезда нового человека и, как это редко бывает, все говорили про него одно хорошее.


Возвратившись в этот раз из отпуска, Ростов в первый раз почувствовал и узнал, до какой степени сильна была его связь с Денисовым и со всем полком.
Когда Ростов подъезжал к полку, он испытывал чувство подобное тому, которое он испытывал, подъезжая к Поварскому дому. Когда он увидал первого гусара в расстегнутом мундире своего полка, когда он узнал рыжего Дементьева, увидал коновязи рыжих лошадей, когда Лаврушка радостно закричал своему барину: «Граф приехал!» и лохматый Денисов, спавший на постели, выбежал из землянки, обнял его, и офицеры сошлись к приезжему, – Ростов испытывал такое же чувство, как когда его обнимала мать, отец и сестры, и слезы радости, подступившие ему к горлу, помешали ему говорить. Полк был тоже дом, и дом неизменно милый и дорогой, как и дом родительский.
Явившись к полковому командиру, получив назначение в прежний эскадрон, сходивши на дежурство и на фуражировку, войдя во все маленькие интересы полка и почувствовав себя лишенным свободы и закованным в одну узкую неизменную рамку, Ростов испытал то же успокоение, ту же опору и то же сознание того, что он здесь дома, на своем месте, которые он чувствовал и под родительским кровом. Не было этой всей безурядицы вольного света, в котором он не находил себе места и ошибался в выборах; не было Сони, с которой надо было или не надо было объясняться. Не было возможности ехать туда или не ехать туда; не было этих 24 часов суток, которые столькими различными способами можно было употребить; не было этого бесчисленного множества людей, из которых никто не был ближе, никто не был дальше; не было этих неясных и неопределенных денежных отношений с отцом, не было напоминания об ужасном проигрыше Долохову! Тут в полку всё было ясно и просто. Весь мир был разделен на два неровные отдела. Один – наш Павлоградский полк, и другой – всё остальное. И до этого остального не было никакого дела. В полку всё было известно: кто был поручик, кто ротмистр, кто хороший, кто дурной человек, и главное, – товарищ. Маркитант верит в долг, жалованье получается в треть; выдумывать и выбирать нечего, только не делай ничего такого, что считается дурным в Павлоградском полку; а пошлют, делай то, что ясно и отчетливо, определено и приказано: и всё будет хорошо.