Ригведа

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Статья по тематике
Литература индуизма

Риг · Яджур · Сама · Атхарва
Деление
Самхиты · Брахманы · Араньяки · Упанишады

Айтарея · Брихадараньяка · Иша · Тайттирия · Чхандогья · Кена · Мундака · Мандукья · Катха · Прашна · Шветашватара

Шикша · Чхандас · Вьякарана · Нирукта · Джьотиша · Калпа

Махабхарата · Рамаяна

Бхагавата · Брахмавайварта · Ваю · Вишну · Маркандея · Нарада · Падма

Смрити · Шрути · Бхагавадгита · Агама · Панчаратра · Тантры · Кавача · Сутры · Стотры · Дхармашастры · Дивья-прабандха · Теварам · Чайтанья-чаритамрита · Рамачаритаманаса · Йога-Васиштха

Портал «Индуизм»

«Ригве́да» (санскр. ऋग्वेद, ṛgveda IAST, «веда гимнов») — собрание преимущественно религиозных гимнов, первый известный памятник индийской литературы. Написана на ведийском языке. «Ригведа» входит в число четырёх индуистских религиозных текстов, известных как Веды. «Ригведа» была составлена, видимо, около 1700—1100 гг. до н. э. и является одним из древнейших индо-иранских текстов и одним из древнейших религиозных текстов в мире. Самыми древними мандалами «Ригведы» считаются II—VII[1]. Веками она сохранялась только в устной традиции и впервые записана была, вероятно, только в раннем Средневековье[2]. «Ригведа» — наиболее древняя и значительная из Вед, ценный источник для изучения древнеиндийской истории и мифологии. В 2007 году ЮНЕСКО включило Ригведу в реестр «Память мира»[3].





Этимология

Слово ригведа — составное (татпуруша), состоит из двух санскритских корней: рич (санскр. ऋच्, ṛc IAST, «хвала, гимн, стихи») и веда (वेद, veda IAST, «знание»).

Текст

«Ригведа» состоит[4] из 1028 гимнов (или из 1017, не считая составленные на ведийском санскрите апокрифические валакхилья (vālakhilya IAST) — гимны 8.49—8.59), многие из которых предназначены для различных жертвенных ритуалов. Это длинное собрание коротких гимнов главным образом посвящено восхвалению богов. Оно состоит из 10 книг, называемых мандалами.

Каждая мандала состоит из гимнов, называемых сукта (sūkta IAST), которые, в свою очередь, состоят из отдельных стихов, называемых «рич» (ṛc IAST), во множественном числе — «ричас» (ṛcas IAST). Мандалы не равны ни по длине, ни по возрасту. «Семейные (фамильные) книги», мандалы 2-7, считаются самой старой частью и включают самые короткие книги, отсортированные по длине, составляя 38 % текста. Мандала 8 и Мандала 9, вероятно, включают гимны различного возраста, составляя 15 % и 9 % текста соответственно. Мандала 1 и Мандала 10 — самые молодые и самые длинные книги, составляют 37 % текста.

Сохранение

Ригведа сохраняется двумя главными шакхами («ветвями», то есть школами или редакциями): Шакала (Śākala IAST) и Башкала (Bāṣkala IAST). Учитывая большой возраст текста, он очень хорошо сохранен, так что эти две редакции практически идентичны и могут использоваться равнозначно без существенных примечаний. С Шакалой связывается Айтарея-брахмана. Башкала включает кхилани и связана с Каушитаки-брахманой. Эти редакции включают порядок расположения книг и орфоэпические изменения наподобие регуляризации сандхи (названной Г. Ольденбергом «orthoepische Diaskeunase»), происходившей в течение столетий после составления самых ранних гимнов почти одновременно с редакцией других Вед.

Со времени составления текст существует в двух версиях. В Самхитапатхе применяются все правила санскрита для сандхи, и её текст используется для декламации. В Падапатхе каждое слово изолировано, и она используется для запоминания. Падапатха по своей сути — комментарий к Самхитапатхе, но обе они представляются равнозначными. Восстановленный на метрических основаниях оригинальный текст (оригинальный в том смысле, что он стремится восстановить гимны в том виде, как они были составлены риши) лежит где-то между ними, но ближе к Самхитапатхе.

Организация

Наиболее общепринятая схема нумерации — по книге, гимну и стиху (а также, если необходимо, по стопе (пада) — a, b, c и т. д.) Например, первая пада -

  • 1.1.1a agním īḷe puróhitaṃ IAST — «Агни я восхваляю, высшего жреца»

и последняя пада -

  • 10.191.4d yáthāḥ vaḥ súsahā́sati IAST — «для твоего пребывания в хорошем обществе»

В то же время Герман Грассман нумеровал гимны от 1 до 1028, помещая валакхилья в конце.

Все 1028 гимнов «Ригведы» в редакции Aufrecht 1877 года содержат в общей сложности 10 552 стиха, или 39 831 паду. Шатапатха-брахмана говорит о 432 000 слогов, в то время как метрический текст Ван Ноотена и Холланда (1994 г.) имеет в общей сложности 395 563 слога (или, в среднем, 9.93 слога в паде); подсчет числа слогов неоднозначен из-за сандхи. Большинство стихов написаны метриками джагати (пада из 12 слогов), триштубх (пада из 11 слогов), вирадж (пада из 10 слогов), гаятри или ануштубх (в обоих пада — из 8 слогов).

Содержание

Главные боги «Ригведы» — Агни (жертвенное пламя), Индра (героический бог, восхваляемый за убийство своего врага Вритры) и Сома (священный напиток или растение, из которого он изготовлен). Другие видные боги — Митра, Варуна, Ушас (заря) и Ашвины. Также призываются Савитар, Вишну, Рудра, Пушан, Брихаспати, Брахманаспати, Дьяус (небо), Притхиви (земля), Сурья (солнце), Ваю (ветер), Апас (воды), Парджанья (дождь), Вач (слово), Маруты, Адитьи, Рибху, Все-боги, многие реки (особенно Сапта Синдху (семь потоков) и река Сарасвати), а также различные меньшие боги, персоны, понятия, явления и предметы. «Ригведа» также содержит фрагментарные ссылки на возможные исторические события, особенно борьбу между ведийскими ариями и их врагами, дасами.

  • Мандала 1 состоит из 191 гимна. Гимн 1.1 адресован Агни, и его имя — первое слово «Ригведы». Остальные гимны главным образом обращены к Агни и Индре. Гимны 1.154 — 1.156 обращены к Вишну.
  • Мандала 2 состоит из 43 гимнов, посвящённых главным образом Агни и Индре. Её обычно приписывают риши Гритсамаде Шаунохотре (gṛtsamda śaunohotra IAST).
  • Мандала 3 состоит из 62 гимнов, обращённых главным образом к Агни и Индре. Стих 3.62.10 имеет большую важность в индуизме и известен как Гаятри-мантра. Большинство гимнов в этой книге приписывается Вишвамитре Гатхине (viśvāmitra gāthinaḥ IAST).
  • Мандала 4 состоит из 58 гимнов, обращённых преимущественно к Агни и Индре. Большинство гимнов в этой книге приписываются Вамадеве Гаутаме (vāmadeva gautama IAST).
  • Мандала 5 состоит из 87 гимнов, обращённых преимущественно к Агни и Индре, Вишведевам, Марутам, двойному божеству Митре-Варуне и Ашвинам. Два гимна посвящены Ушас (заре) и Савитару. Большинство гимнов в этой книге приписываются семье Атри (atri IAST).
  • Мандала 6 состоит из 75 гимнов, обращённых преимущественно к Агни и Индре. Большинство гимнов в этой книге приписывают бархаспатья(bārhaspatya IAST)-семье Ангирас.
  • Мандала 7 состоит из 104 гимнов, обращённых к Агни, Индре, Вишвадевам, Марутам, Митра-Варуне, Ашвинам, Ушас, Варуне, Ваю (ветру), двух — Сарасвати и Вишну, а также другим божествам. Большинство гимнов в этой книге приписывают Васиштхе Майтраваурни (vasiṣṭha maitravaurṇi IAST). Именно в ней впервые встречается «Махамритьюмджая-мантра» (Гимн «К Марутам», 59.12).
  • Мандала 8 состоит из 103 гимнов, обращённых к различным богам. Гимны 8.49 — 8.59 — апокриф валакхилья (vālakhilya IAST). Большинство гимнов в этой книге приписывается семье Канва (kāṇva IAST).
  • Мандала 9 состоит из 114 гимнов, обращённых к Соме Павамана, растению, из которого изготавливался священный напиток ведийской религии.
  • Мандала 10 состоит из 191 гимна, обращённых к Агни и другим богам. Она содержит Надистути-сукту, молитву рекам, важную для реконструкции географии ведийской цивилизации, и Пуруша-сукту, имеющую большое значение в индуистской традиции. Она также содержит Насадия-сукту (10.129), возможно, наиболее знаменитый на Западе гимн, рассказывающий о Творении.

Риши

Каждый гимн «Ригведы» традиционно сопоставляется с особенным риши, а каждая из «семейных книг» (Мандалы 2-7) считается составленной определённой семьёй риши. Основные семьи, перечисленные в порядке убывания числа стихов, приписываемых им:

Перевод на русский язык

«Ригведа» в 1989—1999 годах была полностью переведена на русский язык Т. Я. Елизаренковой. Перевод учитывает работу над текстом европейских предшественников, являясь безусловным ценнейшим вкладом в отечественные индологию, лингвистику и филологию.

Индуистская традиция

В соответствии с индуистской традицией, гимны Ригведы были собраны Пайлой (Paila) под руководством Вьясы (Vyāsa IAST), который сформировал Ригведа Самхиту в том виде, который мы знаем. В соответствии с Шатапатха-брахманой (Śatapatha Brāhmana IAST), количество слогов в Ригведе составляет 432 000, равняясь числу мухурт (muhurtas) в сорока годах (30 мухурт составляют 1 день). Это подчёркивает утверждения ведийских книг о существовании связи (бандху (bandhu)) между астрономическим, физиологическим и духовным.

Авторы Брахман (brāhmana IAST) описали и интерпретировали ритуал Ригведы. Яска (Yaska) был ранним комментатором Ригведы. В XIV веке Саяна (Sāyana IAST) написал исчерпывающий комментарий к ней. К другим бхашьям (bhāṣya IAST) (комментариям), сохранившимся до наших времён, относятся комментарии Мадхавы (Mādhava IAST), Скандасвамина (Skaṃdasvāmin IAST) и Венкатамадхавы (Veṃkatamādhava IAST).

Датировка и историческая реконструкция

Ригведа древнее любых других индоарийских текстов. Поэтому внимание западной науки было приковано к ней со времён Макса Мюллера. Записи Ригведы на раннем этапе ведийской религии сильно связаны с дозороастрической персидской религией. Считается, что зороастризм и ведийская религия развились из ранней общей религиозной индо-иранской культуры.

Ядро Ригведы считают сформировавшимся в конце бронзового века, вследствие чего оно предстаёт единственным экземпляром литературы бронзового века, сохранившимся в непрерывной традиции. Его составление обычно относят к 1700—1000 гг. до н. э.[5]

В последующих столетиях текст подвергся стандартизации и пересмотрению произношения (самхитапатха, падапатха). Эта редакция была завершена около VII века до н. э.[6]

Записи появились в Индии около V века до н. э. в форме письма брахми, но тексты, сравнимые по длине с Ригведой, скорее всего, не записывались до раннего Средневековья, когда появились письмо Гупта и письмо Сиддхам. В Средние века манускрипты использовались для обучения, но до появления в Британской Индии печатного пресса в сохранении знания играли незначительную роль из-за своей хрупкости, ибо записывались на коре или пальмовых листьях и в тропическом климате быстро разрушались. Гимны сохранялись в устной традиции около тысячелетия со времени их составления до редакции Ригведы, и вся Ригведа целиком сохранялась в шакхах в течение последующих 2500 лет, начиная с редакции вплоть до editio princeps Мюллера — коллективный подвиг запоминания, не имеющий аналогов в любом другом известном обществе.

Пураны называют Видагдху автором Пады[7]. Другие учёные считают, что падакара Ригведы — Стхавира Сак Айтарея Араньяки[8]. После своего составления тексты сохранялись и кодифицировались обширным обществом ведийского духовенства в качестве центральной философии ведийской цивилизации железного века.

Ригведа описывает подвижную, кочевую культуру с запряжёнными лошадьми колесницами и металлическим (бронзовым) оружием. По мнению некоторых учёных, описываемая география соответствует Пенджабу (Гандхаре): реки текут с севера на юг, горы относительно далеки, но всё же достижимы (сома — растение, произрастающее в горах, и его приходилось покупать у заезжих торговцев). Однако гимны, определённо, составлялись в течение долгого периода, со старыми элементами, возможно, происходящими ещё из индо-иранских времён, начала второго тысячелетия до н. э. Таким образом, существуют разногласия о том, говорится ли в заявлениях о разрушении каменных крепостей ведийскими ариями и особенно Индрой о городах цивилизации долины Инда или они относятся к столкновениям между древними индоариями и культурой БМАК (Бактрийско-Маргианский археологический комплекс) на территории современных севера Афганистана и юга Туркменистана, находящихся в 400 км от верхнего Инда за горами Гиндукуш (или Хинду Куш). В любом случае, несмотря на то, что большинство текста, скорее всего, было составлено в Пенджабе, даже если он базировался на ранних поэтических традициях, в нём нет ни одного упоминания ни о тиграх, ни о рисе (в отличие от поздних Вед)[9], что вызывает предположение о том, что ведийская культура проникла на равнины Индии уже после составления Ригведы. Точно так же, предположительно, в тексте нет упоминаний о железе.[10] Железный век в северной Индии начался в XII веке до н. э. с Культуры чёрной и красной керамики (Black and Red Ware — BRW). Этот период широко принимается в качестве начала кодификации Ригведы (упорядочения отдельных гимнов в книги, исправления самхитапатхи (samhitapatha) путём применения к раннему метрическому тексту сандхи (sandhi) и падапатхи (padapatha) (путём разделения сандхи)) и составления ранних Вед. Это время, возможно, совпадает с ранней династией Куру, сдвигая центр ведийской культуры из Пенджаба к современному Уттар-Прадеш.

Некоторые имена богов и богинь, содержащиеся в Ригведе, встречаются в других религиозных системах, также основанных на прото-индоевропейской религии: Дьяус-Питар схож с древнегреческим Зевсом, латинским Юпитером (от deus-pater) и германским Тюром (Tyr); Митра (Mitra) схож с персидским Митрой (Mithra); Ушас — с греческой Эос и латинской Авророй; и, менее достоверно, Варуна — с древнегреческим Ураном и хеттским Аруной. Наконец, Агни по звучанию и смыслу схож с латинским словом «ignis» и русским «огонь».

Некоторые авторы отследили астрономические ссылки[11] в Ригведе, которые позволяют отнести её к 4 тысячелетию до н. э.[12], ко времени индийского неолита. Обоснования этой точки зрения остаются спорными[13].

Казанас (Kazanas) (2000) в полемике против «Теории арийского вторжения» предполагает дату около 3100 г. до н. э., основываясь на идентификации ранних ригведийских рек Сарасвати и Гхаггар-Хакры и на глоттохронологических аргументах. Находясь в полемике с основной точкой зрения учёных, эта точка зрения является диаметральной противоположностью основным взглядам исторической лингвистики и поддерживает остающуюся спорной теорию выхода из Индии, которая относит поздний протоиндоевропейский язык ко времени около 3000 г. до н. э.

Однако аргумент с рекой Сарасвати не является сколь-нибудь убедительным, поскольку известно, что индоарии, придя на Индостан перенесли с собой индоиранские гидронимы. В частности, аналог реки Сарасвати существовал и у иранцев — Харахваити (в иранском звук «с» переходит в «х»).

Флора и фауна в Ригведе

Лошади Ашва (Asva), Таркшья (Târkshya) и рогатый скот играют в Ригведе важную роль. Также имеются отсылки к слону (Хастин (Hastin), Варана (Varana)), верблюду (Устра (Ustra)), особенно в Мандале 8, буйволу (Махиша (Mahisa)), льву (Симха (Simha)) и гауру (Gaur).[14] В Ригведе упоминаются также и птицы — павлин (Майура (Mayura)) и красная, или «брахманская», утка (Anas Casarca) Чакравака (Chakravaka).

Более современные индийские взгляды

Индуистское восприятие Ригведы сдвинулось от изначального ритуалистического содержания к более символической или мистической интерпретации. Например, описания жертвоприношения животных рассматриваются не как буквальное убийство, но как трансцендентные процессы. Известно, что Ригведа считает Вселенную бесконечной по размеру, разделяя знание на две категории: «низшее» (относящееся к объектам, наполненное парадоксами) и «высшее» (относящееся к воспринимающему субъекту, свободное от парадоксов). Даянанда Сарасвати, основатель Арья Самадж, и Шри Ауробиндо подчёркивали духовную (адхьятимик) интерпретацию книги.

Река Сарасвати, прославляемая в РВ 7.95 как величайшая река, текущая с горы в море, иногда отождествляется с рекой Гхаггар-Хакра, пересохшей, возможно, до 2600 г. до н. э. и определённо — до 1900 г. до н. э.. Существует и другое мнение, что изначально Сарасвати была рекой Гильменд в Афганистане. Эти вопросы связаны с дебатами теории индо-арийской миграции (называемой «Теорией арийского вторжения») и заявлением, что ведийская культура и ведийский санскрит происходят из цивилизации долины Инда (называемым «Теорией исхода из Индии»), имеющим важнейшее значение в индуистском национализме, см., например, Амал Киран и Шрикант Г. Талагери. Субхаш Как заявлял, что в организации гимнов существует астрономический код. Бал Гангадхар Тилак, также основываясь на астрономических параллелях в Ригведе, в своей книге «The Orion» (1893) заявлял о присутствии ригведийской культуры в Индии в 4-м тысячелетии до н. э., и в своей книге «Arctic Home in the Vedas» (1903) предлагал гипотезу (признанную неакадемической) о приходе ариев из арктических областей на юг в начале Ледникового периода.

См. также

Напишите отзыв о статье "Ригведа"

Примечания

  1. Степанянц М. Т., Шохин В. К. Индийская философия: энциклопедия. 2009 г. «Самыми древними считаются мандалы II—VII, соотносимые с именами родоначальников кланов певцов-„визионеров“: Гритсамадой, Вишвамитрой, Вамадэвой, Атри, Бхарадваджей, Васиштхой. Мандала VIII, примыкающая к „фамильным“, приписывается жреческим родам Канвы и Ангираса. Мандала IX выделилась, возможно, из „фамильных“ как собрание гимнов, посвященных божеству сакрального „божественного напитка“ Соме Павамане. Мандалы I и Х, составленные в целом позднее названных, не соотносятся с конкретными кланами и сакральными объектами»
  2. древнейшие сохранившиеся манускрипты датируются XI веком.
  3. [portal.unesco.org/ci/en/ev.php-URL_ID=22389&URL_DO=DO_TOPIC&URL_SECTION=201.html Rigveda] (англ.). UNESCO. Проверено 20 декабря 2009. [www.webcitation.org/617i6PhBG Архивировано из первоисточника 22 августа 2011].
  4. Существуют некоторые сложности относительно употребления термина «Веда», который обычно применяется также и к текстам, связанным с определённой самхитой, таким, как Брахманы или Упанишады. Термин «Ригведа» обычно используется для именования только Ригведа-самхиты, и тексты наподобие Айтарея-брахманы считаются не частью «Ригведы», а скорее связанными с «Ригведой» в традиции определенной шакхи.
  5. Оберлис (Oberlies) (издание 1998 г., стр. 155) относит формирование самых молодых гимнов в Мандале 10 к 1100 г. до н. э. Оценки древнейших гимнов по методу terminus post quem гораздо более неопределённы. Оберлис (с. 158), основываясь на «совокупных свидительствах», определяет большой промежуток времени: 1700—1000 гг. до н. э. Энциклопедия индоевропейской культуры (EIEC) (см. Индоиранские языки, с. 306) даёт промежуток 1500—1000 гг. до н. э. Определённо, гимны сформировались позже индо-иранского разделения около 2000 г. до н. э. Древние элементы Ригведы могли появиться только через достаточно большое число поколений после этого времени, филологические оценки относят большую часть текста ко второй половине второго тысячелетия до н. э.
  6. Ольденберг (Oldenberg) (с. 379) датирует его концом периода Брахман, отмечая, что старейшие Брахманы всё ещё содержат ненормализованные цитаты из Ригведы. Период Брахман проходил позже составления самхит остальных Вед, растянувшись около IX—VII веков до н. э. Это может означать, что редакция текстов в том виде, в котором они дошли до нас, была завершена примерно в VII веке до н. э. Энциклопедия индо-европейской культуры (EIEC) (с. 306) также говорит о 7 в. до н. э.
  7. Шатапатха-брахмана ссылается на Видагдха Сакалью без обсуждения чего-либо, относящегося к Падапатхе, и ни одна грамматическая работа не ссылается на Видагдху как падакару. Однако Брахманда-пурана и Ваю-пурана говорят, что он был Падакарой Ригведы. Шатапатха Брахмана старше, чем Айтарея-араньяка. Айтарея Араньяка обычно датируется VII веком до н. э. (Jha, Vashishta Narayan. 1992. A linguistic Analysis of the Rgveda-Padapatha. Sri Satguru Publications. Delhi)
  8. Рикпратисакхья из Саунаки также ссылается на Стхавиру Сакалью. (Jha, Vashishta Narayan. 1992. A linguistic Analysis of the Rgveda-Padapatha. Sri Satguru Publications. Delhi)
  9. Однако в Ригведе есть упоминания об Апупе (apUpa), Пуро-дасе (puro-das) и Одане (odana) (рисовая каша), терминах, которые, по крайней мере в поздних текстах, употребляются по отношении к блюдам из риса (см. Талагери (Talageri) (2000))
  10. Термин «аяс» (ayas) («металл») встречается в Ригведе, но нельзя точно сказать, относится он к железу или нет. «Должно быть очевидно, что любые противоречия относительно значения ayas в Ригведе или проблемы знакомства или незнакомства Ригведы с железом бессмысленны. Нет никаких положительных свидетельств ни для одной из этих точек зрения. Оно может означать и медную бронзу, и железо, и, строго основываясь на контексте, нет причин для выбора одного из значений.» (Chakrabarti, D.K. The Early Use of Iron in India (1992) Oxford University Press)
  11. [www.vedicastronomy.net Vedic Astronomy]
  12. собраны Клаусом Клостермайером (Klaus Klostermaier) в [www.iskcon.com/icj/6_1/6_1klostermaier.html 1998 presentation]
  13. например, Michael Witzel, The Pleiades and the Bears viewed from inside the Vedic texts, EVJS Vol. 5 (1999), issue 2 (December) [users.primushost.com/~india/ejvs/ejvs0502/ejvs0502.txt]; Elst Koenraad. Update on the Aryan Invasion Debate. — Aditya Prakashan, 1999. — ISBN ISBN 81-86471-77-4.; Bryant, Edwin and Laurie L. Patton (2005) The Indo-Aryan Controversy, Routledge/Curzon.
  14. Talageri 2000, Lal 2005

Издания

  • Friedrich Max Müller, The Hymns of the Rigveda, with Sayana's commentary, London, 1849-75, 6 vols., 2nd ed. 4 vols., Oxford, 1890-92.
  • Theodor Aufrecht, 2nd ed., Bonn, 1877.
  • V. K. Rajawade et. al., Rgveda-samhita with the commentary of Sayanacarya, Pune, 1933-46, 5 vols. Reprint 1983.
  • B. van Nooten und G. Holland, Rig Veda, a metrically restored text, Department of Sanskrit and Indian Studies, Harvard University, Harvard University Press, Cambridge, Massachusetts and London, England, 1994.

Переводы

  • Латинский: F. Rosen, Rigvedae specimen, London, 1830
  • Французский: A. Langlois, Paris 1948-51 ISBN 2-7200-1029-4
  • Английский: Ralph T.H. Griffith, Hymns of the Rig Veda (1896)
  • Немецкий: Karl Friedrich Geldner, Der Rig-Veda: Aus dem Sanskrit ins Deutsche übersetzt Harvard Oriental Studies, vols. 33, 34, 35 (1951), reprint Harvard University Press (2003) ISBN 0-674-01226-7
  • Русский: Т. Я. Елизаренкова. Ригведа. [В 3 т.]. (Серия «Литературные памятники»). М.: Наука,1989-99.
Мандалы I—IV. 1989. 768 с. (2-е изд., испр. — 1999. 2500 экз.)
Мандалы V—VIII. 1995. 752 с. (2-е изд., испр. 1999. 2500 экз.)
Мандалы IX—X. 1999. 560 с. 2500 экз.
  • Венгерский: [forizslaszlo.com/ Laszlo Forizs], Rigvéda — Teremtéshimnuszok (Creation Hymns of the Rig-Veda), Budapest, 1995 ISBN 963-85349-1-5 [forizslaszlo.com/irodalom/ind/irodalom_rigveda_himnuszok_en.html Hymns of the Rig-Veda in Hungarian]

Библиография

  • Гринцер П. А. Тайный язык «Ригведы». — М.: РГГУ, 1998. — 70с.
  • Елизаренкова Т. Я. Слова и вещи в «Ригведе». — М.: Восточная литература, 1999. — 240с.
  • Елизаренкова Т. Я. О снах в Ригведе и Атхарваведе // «Стхапакашраддха». Сборник статей памяти Г. А. Зографа. СПб.: Центр «Петербургское востоковедение», 1995. — С.209-221.
  • Майданов А. С. Тайны великой «Ригведы». — М.: УРСС, 2002. — 206с.
  • Огибенин Б. Л. Структура мифологических текстов «Ригведы». (Ведийская космогония). — М.: Наука, 1968. — 115с.
  • Paul D. Tate. Comparative Hermeneutics: Heidegger, the Pre-Socratics, and the «Rgveda» // Philosophy East and West, Vol. 32, No. 1 (Jan., 1982), pp. 47-59

Комментарии

  • Саяна (14th century), ed. Müller 1849-75
  • Шри Ауробиндо [psylib.org.ua/books/aurob04/index.htm Тайна Веды]
  • Шри Ауробиндо [www.mountainman.com.au/rghmf_00.html Hymns of the Mystic Fire (Commentary on the Rig Veda)], Lotus Press, Twin Lakes, Wisconsin ISBN 0-914955-22-5

Филология

История

  • Frawley David: The Rig Veda and the History of India, 2001.(Aditya Prakashan), ISBN 81-7742-039-9
  • N. Kazanas, [web.archive.org/web/20040212045426/www.omilosmeleton.gr/pdf/rie.pdf A new date for the Rgveda] Philosophy and Chronology, (2000) ed. G C Pande & D Krishna, special issue of Journal of Indian Council of Philosophical Research (June, 2001)
  • Lal, B.B. 2005. The Homeland of the Aryans. Evidence of Rigvedic Flora and Fauna & Archaeology, New Delhi, Aryan Books International.
  • Talageri, Shrikant: The Rigveda: A Historical Analysis, 2000. ISBN 81-7742-010-0

Архаэоастрономия

Ссылки

Отрывок, характеризующий Ригведа

Тихая жизнь и спокойное семейное счастие в Лысых Горах представлялись ему. Он уже наслаждался этим счастием, когда вдруг являлся маленький Напoлеон с своим безучастным, ограниченным и счастливым от несчастия других взглядом, и начинались сомнения, муки, и только небо обещало успокоение. К утру все мечтания смешались и слились в хаос и мрак беспамятства и забвения, которые гораздо вероятнее, по мнению самого Ларрея, доктора Наполеона, должны были разрешиться смертью, чем выздоровлением.
– C'est un sujet nerveux et bilieux, – сказал Ларрей, – il n'en rechappera pas. [Это человек нервный и желчный, он не выздоровеет.]
Князь Андрей, в числе других безнадежных раненых, был сдан на попечение жителей.


В начале 1806 года Николай Ростов вернулся в отпуск. Денисов ехал тоже домой в Воронеж, и Ростов уговорил его ехать с собой до Москвы и остановиться у них в доме. На предпоследней станции, встретив товарища, Денисов выпил с ним три бутылки вина и подъезжая к Москве, несмотря на ухабы дороги, не просыпался, лежа на дне перекладных саней, подле Ростова, который, по мере приближения к Москве, приходил все более и более в нетерпение.
«Скоро ли? Скоро ли? О, эти несносные улицы, лавки, калачи, фонари, извозчики!» думал Ростов, когда уже они записали свои отпуски на заставе и въехали в Москву.
– Денисов, приехали! Спит! – говорил он, всем телом подаваясь вперед, как будто он этим положением надеялся ускорить движение саней. Денисов не откликался.
– Вот он угол перекресток, где Захар извозчик стоит; вот он и Захар, и всё та же лошадь. Вот и лавочка, где пряники покупали. Скоро ли? Ну!
– К какому дому то? – спросил ямщик.
– Да вон на конце, к большому, как ты не видишь! Это наш дом, – говорил Ростов, – ведь это наш дом! Денисов! Денисов! Сейчас приедем.
Денисов поднял голову, откашлялся и ничего не ответил.
– Дмитрий, – обратился Ростов к лакею на облучке. – Ведь это у нас огонь?
– Так точно с и у папеньки в кабинете светится.
– Еще не ложились? А? как ты думаешь? Смотри же не забудь, тотчас достань мне новую венгерку, – прибавил Ростов, ощупывая новые усы. – Ну же пошел, – кричал он ямщику. – Да проснись же, Вася, – обращался он к Денисову, который опять опустил голову. – Да ну же, пошел, три целковых на водку, пошел! – закричал Ростов, когда уже сани были за три дома от подъезда. Ему казалось, что лошади не двигаются. Наконец сани взяли вправо к подъезду; над головой своей Ростов увидал знакомый карниз с отбитой штукатуркой, крыльцо, тротуарный столб. Он на ходу выскочил из саней и побежал в сени. Дом также стоял неподвижно, нерадушно, как будто ему дела не было до того, кто приехал в него. В сенях никого не было. «Боже мой! все ли благополучно?» подумал Ростов, с замиранием сердца останавливаясь на минуту и тотчас пускаясь бежать дальше по сеням и знакомым, покривившимся ступеням. Всё та же дверная ручка замка, за нечистоту которой сердилась графиня, также слабо отворялась. В передней горела одна сальная свеча.
Старик Михайла спал на ларе. Прокофий, выездной лакей, тот, который был так силен, что за задок поднимал карету, сидел и вязал из покромок лапти. Он взглянул на отворившуюся дверь, и равнодушное, сонное выражение его вдруг преобразилось в восторженно испуганное.
– Батюшки, светы! Граф молодой! – вскрикнул он, узнав молодого барина. – Что ж это? Голубчик мой! – И Прокофий, трясясь от волненья, бросился к двери в гостиную, вероятно для того, чтобы объявить, но видно опять раздумал, вернулся назад и припал к плечу молодого барина.
– Здоровы? – спросил Ростов, выдергивая у него свою руку.
– Слава Богу! Всё слава Богу! сейчас только покушали! Дай на себя посмотреть, ваше сиятельство!
– Всё совсем благополучно?
– Слава Богу, слава Богу!
Ростов, забыв совершенно о Денисове, не желая никому дать предупредить себя, скинул шубу и на цыпочках побежал в темную, большую залу. Всё то же, те же ломберные столы, та же люстра в чехле; но кто то уж видел молодого барина, и не успел он добежать до гостиной, как что то стремительно, как буря, вылетело из боковой двери и обняло и стало целовать его. Еще другое, третье такое же существо выскочило из другой, третьей двери; еще объятия, еще поцелуи, еще крики, слезы радости. Он не мог разобрать, где и кто папа, кто Наташа, кто Петя. Все кричали, говорили и целовали его в одно и то же время. Только матери не было в числе их – это он помнил.
– А я то, не знал… Николушка… друг мой!
– Вот он… наш то… Друг мой, Коля… Переменился! Нет свечей! Чаю!
– Да меня то поцелуй!
– Душенька… а меня то.
Соня, Наташа, Петя, Анна Михайловна, Вера, старый граф, обнимали его; и люди и горничные, наполнив комнаты, приговаривали и ахали.
Петя повис на его ногах. – А меня то! – кричал он. Наташа, после того, как она, пригнув его к себе, расцеловала всё его лицо, отскочила от него и держась за полу его венгерки, прыгала как коза всё на одном месте и пронзительно визжала.
Со всех сторон были блестящие слезами радости, любящие глаза, со всех сторон были губы, искавшие поцелуя.
Соня красная, как кумач, тоже держалась за его руку и вся сияла в блаженном взгляде, устремленном в его глаза, которых она ждала. Соне минуло уже 16 лет, и она была очень красива, особенно в эту минуту счастливого, восторженного оживления. Она смотрела на него, не спуская глаз, улыбаясь и задерживая дыхание. Он благодарно взглянул на нее; но всё еще ждал и искал кого то. Старая графиня еще не выходила. И вот послышались шаги в дверях. Шаги такие быстрые, что это не могли быть шаги его матери.
Но это была она в новом, незнакомом еще ему, сшитом без него платье. Все оставили его, и он побежал к ней. Когда они сошлись, она упала на его грудь рыдая. Она не могла поднять лица и только прижимала его к холодным снуркам его венгерки. Денисов, никем не замеченный, войдя в комнату, стоял тут же и, глядя на них, тер себе глаза.
– Василий Денисов, друг вашего сына, – сказал он, рекомендуясь графу, вопросительно смотревшему на него.
– Милости прошу. Знаю, знаю, – сказал граф, целуя и обнимая Денисова. – Николушка писал… Наташа, Вера, вот он Денисов.
Те же счастливые, восторженные лица обратились на мохнатую фигуру Денисова и окружили его.
– Голубчик, Денисов! – визгнула Наташа, не помнившая себя от восторга, подскочила к нему, обняла и поцеловала его. Все смутились поступком Наташи. Денисов тоже покраснел, но улыбнулся и взяв руку Наташи, поцеловал ее.
Денисова отвели в приготовленную для него комнату, а Ростовы все собрались в диванную около Николушки.
Старая графиня, не выпуская его руки, которую она всякую минуту целовала, сидела с ним рядом; остальные, столпившись вокруг них, ловили каждое его движенье, слово, взгляд, и не спускали с него восторженно влюбленных глаз. Брат и сестры спорили и перехватывали места друг у друга поближе к нему, и дрались за то, кому принести ему чай, платок, трубку.
Ростов был очень счастлив любовью, которую ему выказывали; но первая минута его встречи была так блаженна, что теперешнего его счастия ему казалось мало, и он всё ждал чего то еще, и еще, и еще.
На другое утро приезжие спали с дороги до 10 го часа.
В предшествующей комнате валялись сабли, сумки, ташки, раскрытые чемоданы, грязные сапоги. Вычищенные две пары со шпорами были только что поставлены у стенки. Слуги приносили умывальники, горячую воду для бритья и вычищенные платья. Пахло табаком и мужчинами.
– Гей, Г'ишка, т'убку! – крикнул хриплый голос Васьки Денисова. – Ростов, вставай!
Ростов, протирая слипавшиеся глаза, поднял спутанную голову с жаркой подушки.
– А что поздно? – Поздно, 10 й час, – отвечал Наташин голос, и в соседней комнате послышалось шуршанье крахмаленных платьев, шопот и смех девичьих голосов, и в чуть растворенную дверь мелькнуло что то голубое, ленты, черные волоса и веселые лица. Это была Наташа с Соней и Петей, которые пришли наведаться, не встал ли.
– Николенька, вставай! – опять послышался голос Наташи у двери.
– Сейчас!
В это время Петя, в первой комнате, увидав и схватив сабли, и испытывая тот восторг, который испытывают мальчики, при виде воинственного старшего брата, и забыв, что сестрам неприлично видеть раздетых мужчин, отворил дверь.
– Это твоя сабля? – кричал он. Девочки отскочили. Денисов с испуганными глазами спрятал свои мохнатые ноги в одеяло, оглядываясь за помощью на товарища. Дверь пропустила Петю и опять затворилась. За дверью послышался смех.
– Николенька, выходи в халате, – проговорил голос Наташи.
– Это твоя сабля? – спросил Петя, – или это ваша? – с подобострастным уважением обратился он к усатому, черному Денисову.
Ростов поспешно обулся, надел халат и вышел. Наташа надела один сапог с шпорой и влезала в другой. Соня кружилась и только что хотела раздуть платье и присесть, когда он вышел. Обе были в одинаковых, новеньких, голубых платьях – свежие, румяные, веселые. Соня убежала, а Наташа, взяв брата под руку, повела его в диванную, и у них начался разговор. Они не успевали спрашивать друг друга и отвечать на вопросы о тысячах мелочей, которые могли интересовать только их одних. Наташа смеялась при всяком слове, которое он говорил и которое она говорила, не потому, чтобы было смешно то, что они говорили, но потому, что ей было весело и она не в силах была удерживать своей радости, выражавшейся смехом.
– Ах, как хорошо, отлично! – приговаривала она ко всему. Ростов почувствовал, как под влиянием жарких лучей любви, в первый раз через полтора года, на душе его и на лице распускалась та детская улыбка, которою он ни разу не улыбался с тех пор, как выехал из дома.
– Нет, послушай, – сказала она, – ты теперь совсем мужчина? Я ужасно рада, что ты мой брат. – Она тронула его усы. – Мне хочется знать, какие вы мужчины? Такие ли, как мы? Нет?
– Отчего Соня убежала? – спрашивал Ростов.
– Да. Это еще целая история! Как ты будешь говорить с Соней? Ты или вы?
– Как случится, – сказал Ростов.
– Говори ей вы, пожалуйста, я тебе после скажу.
– Да что же?
– Ну я теперь скажу. Ты знаешь, что Соня мой друг, такой друг, что я руку сожгу для нее. Вот посмотри. – Она засучила свой кисейный рукав и показала на своей длинной, худой и нежной ручке под плечом, гораздо выше локтя (в том месте, которое закрыто бывает и бальными платьями) красную метину.
– Это я сожгла, чтобы доказать ей любовь. Просто линейку разожгла на огне, да и прижала.
Сидя в своей прежней классной комнате, на диване с подушечками на ручках, и глядя в эти отчаянно оживленные глаза Наташи, Ростов опять вошел в тот свой семейный, детский мир, который не имел ни для кого никакого смысла, кроме как для него, но который доставлял ему одни из лучших наслаждений в жизни; и сожжение руки линейкой, для показания любви, показалось ему не бесполезно: он понимал и не удивлялся этому.
– Так что же? только? – спросил он.
– Ну так дружны, так дружны! Это что, глупости – линейкой; но мы навсегда друзья. Она кого полюбит, так навсегда; а я этого не понимаю, я забуду сейчас.
– Ну так что же?
– Да, так она любит меня и тебя. – Наташа вдруг покраснела, – ну ты помнишь, перед отъездом… Так она говорит, что ты это всё забудь… Она сказала: я буду любить его всегда, а он пускай будет свободен. Ведь правда, что это отлично, благородно! – Да, да? очень благородно? да? – спрашивала Наташа так серьезно и взволнованно, что видно было, что то, что она говорила теперь, она прежде говорила со слезами.
Ростов задумался.
– Я ни в чем не беру назад своего слова, – сказал он. – И потом, Соня такая прелесть, что какой же дурак станет отказываться от своего счастия?
– Нет, нет, – закричала Наташа. – Мы про это уже с нею говорили. Мы знали, что ты это скажешь. Но это нельзя, потому что, понимаешь, ежели ты так говоришь – считаешь себя связанным словом, то выходит, что она как будто нарочно это сказала. Выходит, что ты всё таки насильно на ней женишься, и выходит совсем не то.
Ростов видел, что всё это было хорошо придумано ими. Соня и вчера поразила его своей красотой. Нынче, увидав ее мельком, она ему показалась еще лучше. Она была прелестная 16 тилетняя девочка, очевидно страстно его любящая (в этом он не сомневался ни на минуту). Отчего же ему было не любить ее теперь, и не жениться даже, думал Ростов, но теперь столько еще других радостей и занятий! «Да, они это прекрасно придумали», подумал он, «надо оставаться свободным».
– Ну и прекрасно, – сказал он, – после поговорим. Ах как я тебе рад! – прибавил он.
– Ну, а что же ты, Борису не изменила? – спросил брат.
– Вот глупости! – смеясь крикнула Наташа. – Ни об нем и ни о ком я не думаю и знать не хочу.
– Вот как! Так ты что же?
– Я? – переспросила Наташа, и счастливая улыбка осветила ее лицо. – Ты видел Duport'a?
– Нет.
– Знаменитого Дюпора, танцовщика не видал? Ну так ты не поймешь. Я вот что такое. – Наташа взяла, округлив руки, свою юбку, как танцуют, отбежала несколько шагов, перевернулась, сделала антраша, побила ножкой об ножку и, став на самые кончики носков, прошла несколько шагов.
– Ведь стою? ведь вот, – говорила она; но не удержалась на цыпочках. – Так вот я что такое! Никогда ни за кого не пойду замуж, а пойду в танцовщицы. Только никому не говори.
Ростов так громко и весело захохотал, что Денисову из своей комнаты стало завидно, и Наташа не могла удержаться, засмеялась с ним вместе. – Нет, ведь хорошо? – всё говорила она.
– Хорошо, за Бориса уже не хочешь выходить замуж?
Наташа вспыхнула. – Я не хочу ни за кого замуж итти. Я ему то же самое скажу, когда увижу.
– Вот как! – сказал Ростов.
– Ну, да, это всё пустяки, – продолжала болтать Наташа. – А что Денисов хороший? – спросила она.
– Хороший.
– Ну и прощай, одевайся. Он страшный, Денисов?
– Отчего страшный? – спросил Nicolas. – Нет. Васька славный.
– Ты его Васькой зовешь – странно. А, что он очень хорош?
– Очень хорош.
– Ну, приходи скорей чай пить. Все вместе.
И Наташа встала на цыпочках и прошлась из комнаты так, как делают танцовщицы, но улыбаясь так, как только улыбаются счастливые 15 летние девочки. Встретившись в гостиной с Соней, Ростов покраснел. Он не знал, как обойтись с ней. Вчера они поцеловались в первую минуту радости свидания, но нынче они чувствовали, что нельзя было этого сделать; он чувствовал, что все, и мать и сестры, смотрели на него вопросительно и от него ожидали, как он поведет себя с нею. Он поцеловал ее руку и назвал ее вы – Соня . Но глаза их, встретившись, сказали друг другу «ты» и нежно поцеловались. Она просила своим взглядом у него прощения за то, что в посольстве Наташи она смела напомнить ему о его обещании и благодарила его за его любовь. Он своим взглядом благодарил ее за предложение свободы и говорил, что так ли, иначе ли, он никогда не перестанет любить ее, потому что нельзя не любить ее.
– Как однако странно, – сказала Вера, выбрав общую минуту молчания, – что Соня с Николенькой теперь встретились на вы и как чужие. – Замечание Веры было справедливо, как и все ее замечания; но как и от большей части ее замечаний всем сделалось неловко, и не только Соня, Николай и Наташа, но и старая графиня, которая боялась этой любви сына к Соне, могущей лишить его блестящей партии, тоже покраснела, как девочка. Денисов, к удивлению Ростова, в новом мундире, напомаженный и надушенный, явился в гостиную таким же щеголем, каким он был в сражениях, и таким любезным с дамами и кавалерами, каким Ростов никак не ожидал его видеть.


Вернувшись в Москву из армии, Николай Ростов был принят домашними как лучший сын, герой и ненаглядный Николушка; родными – как милый, приятный и почтительный молодой человек; знакомыми – как красивый гусарский поручик, ловкий танцор и один из лучших женихов Москвы.
Знакомство у Ростовых была вся Москва; денег в нынешний год у старого графа было достаточно, потому что были перезаложены все имения, и потому Николушка, заведя своего собственного рысака и самые модные рейтузы, особенные, каких ни у кого еще в Москве не было, и сапоги, самые модные, с самыми острыми носками и маленькими серебряными шпорами, проводил время очень весело. Ростов, вернувшись домой, испытал приятное чувство после некоторого промежутка времени примеривания себя к старым условиям жизни. Ему казалось, что он очень возмужал и вырос. Отчаяние за невыдержанный из закона Божьего экзамен, занимание денег у Гаврилы на извозчика, тайные поцелуи с Соней, он про всё это вспоминал, как про ребячество, от которого он неизмеримо был далек теперь. Теперь он – гусарский поручик в серебряном ментике, с солдатским Георгием, готовит своего рысака на бег, вместе с известными охотниками, пожилыми, почтенными. У него знакомая дама на бульваре, к которой он ездит вечером. Он дирижировал мазурку на бале у Архаровых, разговаривал о войне с фельдмаршалом Каменским, бывал в английском клубе, и был на ты с одним сорокалетним полковником, с которым познакомил его Денисов.
Страсть его к государю несколько ослабела в Москве, так как он за это время не видал его. Но он часто рассказывал о государе, о своей любви к нему, давая чувствовать, что он еще не всё рассказывает, что что то еще есть в его чувстве к государю, что не может быть всем понятно; и от всей души разделял общее в то время в Москве чувство обожания к императору Александру Павловичу, которому в Москве в то время было дано наименование ангела во плоти.
В это короткое пребывание Ростова в Москве, до отъезда в армию, он не сблизился, а напротив разошелся с Соней. Она была очень хороша, мила, и, очевидно, страстно влюблена в него; но он был в той поре молодости, когда кажется так много дела, что некогда этим заниматься, и молодой человек боится связываться – дорожит своей свободой, которая ему нужна на многое другое. Когда он думал о Соне в это новое пребывание в Москве, он говорил себе: Э! еще много, много таких будет и есть там, где то, мне еще неизвестных. Еще успею, когда захочу, заняться и любовью, а теперь некогда. Кроме того, ему казалось что то унизительное для своего мужества в женском обществе. Он ездил на балы и в женское общество, притворяясь, что делал это против воли. Бега, английский клуб, кутеж с Денисовым, поездка туда – это было другое дело: это было прилично молодцу гусару.
В начале марта, старый граф Илья Андреич Ростов был озабочен устройством обеда в английском клубе для приема князя Багратиона.
Граф в халате ходил по зале, отдавая приказания клубному эконому и знаменитому Феоктисту, старшему повару английского клуба, о спарже, свежих огурцах, землянике, теленке и рыбе для обеда князя Багратиона. Граф, со дня основания клуба, был его членом и старшиною. Ему было поручено от клуба устройство торжества для Багратиона, потому что редко кто умел так на широкую руку, хлебосольно устроить пир, особенно потому, что редко кто умел и хотел приложить свои деньги, если они понадобятся на устройство пира. Повар и эконом клуба с веселыми лицами слушали приказания графа, потому что они знали, что ни при ком, как при нем, нельзя было лучше поживиться на обеде, который стоил несколько тысяч.
– Так смотри же, гребешков, гребешков в тортю положи, знаешь! – Холодных стало быть три?… – спрашивал повар. Граф задумался. – Нельзя меньше, три… майонез раз, – сказал он, загибая палец…
– Так прикажете стерлядей больших взять? – спросил эконом. – Что ж делать, возьми, коли не уступают. Да, батюшка ты мой, я было и забыл. Ведь надо еще другую антре на стол. Ах, отцы мои! – Он схватился за голову. – Да кто же мне цветы привезет?
– Митинька! А Митинька! Скачи ты, Митинька, в подмосковную, – обратился он к вошедшему на его зов управляющему, – скачи ты в подмосковную и вели ты сейчас нарядить барщину Максимке садовнику. Скажи, чтобы все оранжереи сюда волок, укутывал бы войлоками. Да чтобы мне двести горшков тут к пятнице были.
Отдав еще и еще разные приказания, он вышел было отдохнуть к графинюшке, но вспомнил еще нужное, вернулся сам, вернул повара и эконома и опять стал приказывать. В дверях послышалась легкая, мужская походка, бряцанье шпор, и красивый, румяный, с чернеющимися усиками, видимо отдохнувший и выхолившийся на спокойном житье в Москве, вошел молодой граф.
– Ах, братец мой! Голова кругом идет, – сказал старик, как бы стыдясь, улыбаясь перед сыном. – Хоть вот ты бы помог! Надо ведь еще песенников. Музыка у меня есть, да цыган что ли позвать? Ваша братия военные это любят.
– Право, папенька, я думаю, князь Багратион, когда готовился к Шенграбенскому сражению, меньше хлопотал, чем вы теперь, – сказал сын, улыбаясь.
Старый граф притворился рассерженным. – Да, ты толкуй, ты попробуй!
И граф обратился к повару, который с умным и почтенным лицом, наблюдательно и ласково поглядывал на отца и сына.
– Какова молодежь то, а, Феоктист? – сказал он, – смеется над нашим братом стариками.
– Что ж, ваше сиятельство, им бы только покушать хорошо, а как всё собрать да сервировать , это не их дело.
– Так, так, – закричал граф, и весело схватив сына за обе руки, закричал: – Так вот же что, попался ты мне! Возьми ты сейчас сани парные и ступай ты к Безухову, и скажи, что граф, мол, Илья Андреич прислали просить у вас земляники и ананасов свежих. Больше ни у кого не достанешь. Самого то нет, так ты зайди, княжнам скажи, и оттуда, вот что, поезжай ты на Разгуляй – Ипатка кучер знает – найди ты там Ильюшку цыгана, вот что у графа Орлова тогда плясал, помнишь, в белом казакине, и притащи ты его сюда, ко мне.
– И с цыганками его сюда привести? – спросил Николай смеясь. – Ну, ну!…
В это время неслышными шагами, с деловым, озабоченным и вместе христиански кротким видом, никогда не покидавшим ее, вошла в комнату Анна Михайловна. Несмотря на то, что каждый день Анна Михайловна заставала графа в халате, всякий раз он конфузился при ней и просил извинения за свой костюм.
– Ничего, граф, голубчик, – сказала она, кротко закрывая глаза. – А к Безухому я съезжу, – сказала она. – Пьер приехал, и теперь мы всё достанем, граф, из его оранжерей. Мне и нужно было видеть его. Он мне прислал письмо от Бориса. Слава Богу, Боря теперь при штабе.
Граф обрадовался, что Анна Михайловна брала одну часть его поручений, и велел ей заложить маленькую карету.
– Вы Безухову скажите, чтоб он приезжал. Я его запишу. Что он с женой? – спросил он.
Анна Михайловна завела глаза, и на лице ее выразилась глубокая скорбь…
– Ах, мой друг, он очень несчастлив, – сказала она. – Ежели правда, что мы слышали, это ужасно. И думали ли мы, когда так радовались его счастию! И такая высокая, небесная душа, этот молодой Безухов! Да, я от души жалею его и постараюсь дать ему утешение, которое от меня будет зависеть.
– Да что ж такое? – спросили оба Ростова, старший и младший.
Анна Михайловна глубоко вздохнула: – Долохов, Марьи Ивановны сын, – сказала она таинственным шопотом, – говорят, совсем компрометировал ее. Он его вывел, пригласил к себе в дом в Петербурге, и вот… Она сюда приехала, и этот сорви голова за ней, – сказала Анна Михайловна, желая выразить свое сочувствие Пьеру, но в невольных интонациях и полуулыбкою выказывая сочувствие сорви голове, как она назвала Долохова. – Говорят, сам Пьер совсем убит своим горем.
– Ну, всё таки скажите ему, чтоб он приезжал в клуб, – всё рассеется. Пир горой будет.
На другой день, 3 го марта, во 2 м часу по полудни, 250 человек членов Английского клуба и 50 человек гостей ожидали к обеду дорогого гостя и героя Австрийского похода, князя Багратиона. В первое время по получении известия об Аустерлицком сражении Москва пришла в недоумение. В то время русские так привыкли к победам, что, получив известие о поражении, одни просто не верили, другие искали объяснений такому странному событию в каких нибудь необыкновенных причинах. В Английском клубе, где собиралось всё, что было знатного, имеющего верные сведения и вес, в декабре месяце, когда стали приходить известия, ничего не говорили про войну и про последнее сражение, как будто все сговорились молчать о нем. Люди, дававшие направление разговорам, как то: граф Ростопчин, князь Юрий Владимирович Долгорукий, Валуев, гр. Марков, кн. Вяземский, не показывались в клубе, а собирались по домам, в своих интимных кружках, и москвичи, говорившие с чужих голосов (к которым принадлежал и Илья Андреич Ростов), оставались на короткое время без определенного суждения о деле войны и без руководителей. Москвичи чувствовали, что что то нехорошо и что обсуждать эти дурные вести трудно, и потому лучше молчать. Но через несколько времени, как присяжные выходят из совещательной комнаты, появились и тузы, дававшие мнение в клубе, и всё заговорило ясно и определенно. Были найдены причины тому неимоверному, неслыханному и невозможному событию, что русские были побиты, и все стало ясно, и во всех углах Москвы заговорили одно и то же. Причины эти были: измена австрийцев, дурное продовольствие войска, измена поляка Пшебышевского и француза Ланжерона, неспособность Кутузова, и (потихоньку говорили) молодость и неопытность государя, вверившегося дурным и ничтожным людям. Но войска, русские войска, говорили все, были необыкновенны и делали чудеса храбрости. Солдаты, офицеры, генералы – были герои. Но героем из героев был князь Багратион, прославившийся своим Шенграбенским делом и отступлением от Аустерлица, где он один провел свою колонну нерасстроенною и целый день отбивал вдвое сильнейшего неприятеля. Тому, что Багратион выбран был героем в Москве, содействовало и то, что он не имел связей в Москве, и был чужой. В лице его отдавалась должная честь боевому, простому, без связей и интриг, русскому солдату, еще связанному воспоминаниями Итальянского похода с именем Суворова. Кроме того в воздаянии ему таких почестей лучше всего показывалось нерасположение и неодобрение Кутузову.