Риксрод

Риксрод (норв. riksrådet, швед. riksrådet, дат. rigsrådet) — государственный совет при скандинавских королях периода Средневековья и Нового времени.

Началу складывания данного института положил древний обычай королей по всем важным вопросам запрашивать мнение своих ближайших людей. Те, с кем король совещался постоянно, постепенно стали рассматриваться как особая корпорация.

Швеция

Слово «consiliarius» (с лат. — «советник») впервые встречается в Швеции в 20-е годы XIII века, однако как постоянный институт риксрод сложился лишь к концу данного столетия. Первоначально этот орган назывался «королевским советом», однако во время регентского правления при малолетнем Магнусе Эрикссоне он стал также именоваться и «государственным советом». В годы правления Магнуса Эрикссона оба названия существовали одновременно. В ландслаге, составленном в это время, устанавливалась внутренняя организация совета:

После того, как король избран, он должен назначить свой совет: прежде всего, архиепископа и епископов из числа жителей его государства, столько, сколько ему будет угодно, а также других клириков, которые ему покажутся полезными.

§ 1. В королевском совете должно быть двенадцать рыцарей и свенов, и не более. [Все] вышеупомянутые должны дать королю [такую] клятву:

§ 2. Во-первых, должны они поклясться богом и святынями, которые они должны держать [в руках], что они будут советовать королю [только] то — и в этом они призывают в свидетели бога,— что будет полезно и выгодно ему и его стране и не пренебрегут этим ни под угрозой насилия, ни в интересах своих родственников, свояков или друзей.

§ 3. Во-вторых, что они будут всеми своими силами поддерживать его королевские права, дабы он смог сдержать клятвы, которые он дал королевству и народу своему, и они сами должны обещать сдержать то же самое.

§ 4. В-третьих, что они будут держать в тайне [все], что король пожелает сохранить в тайне, и никогда не откроют того, что может причинить ущерб ему или его государству.

— .

Король был вынужден назначать к себе в совет наиболее влиятельных духовных и светских феодалов, а поскольку, как правило, их влияние переходило по наследству и к их потомкам, то вскоре должность члена совета также стала наследственной. Установленное законом число его членов часто превышалось, кроме того, не всегда соблюдался запрет на назначение в него иностранцев.

Среди членов риксрода духовные лица в силу своей значительности и образованности занимали первейшие места. При подписании документов епископы ставили свои имена перед именами светских лиц. В совете часто заседали лагманы, но их присутствие там никогда не было неоспоримым правом.

В связи с тем, что король Эрик Померанский (1396—1439) назначал в совет датчан, в Уложении короля Кристофера (1442) было закреплено, что король должен управлять государством, пользуясь советниками, рождёнными в Швеции (infödde), а не просто проживающими в его королевстве (inländske), как это было сформулировано в ландслаге Магнуса Эрикссона.

Риксрод не являлся постоянным органом, а собирался по особому приглашению. Постепенно круг его обязанностей расширялся. Его совет и одобрение (что зачастую было одним и тем же) обычно требовались при назначении членов риксрода и высших должностных лиц, таких как дротс и марск, при введении новых налогов, а также при решении вопросов внешней политики (война, мир, заключение договоров), раздаче ленов и т. д.

Апогеем влияния риксрода стало принятие так называемых Кальмарских рецессов 1483 года, согласно которым, если кто-то желал подать жалобу на короля, то обязан был это делать в совете, а если же какой-либо член риксрода шёл против своих собратьев, то он должен был быть с позором удалён из совета.

После жёстких мер, принятых Кристианом II (1520-23) по отношению к шведской аристократии, значение риксрода упало. С переходом же шведской короны к роду Васа (1523) совет стал назначаться по воле короля. Он был превращён в правительственный совет — высший коллегиальный орган государственного управления и суда. В его состав вошли видные чиновники-немцы, а также представители шведского дворянства. Одновременно вследствие проводимой реформации церкви совет лишился наиболее образованного и сведущего элемента. В отличие от прежнего риксрода члены нового органа должны были постоянно находиться при короле и регулярно исполнять свои обязанности.

При Юхане III и Сигизмунде III влияние аристократии усилилось до такой степени, что она вновь сделалась опасной для королевской власти. Знать постоянно пыталась расширить своё влияние, однако герцог Карл жестоко подавил её сопротивление. В 1602 году он восстановил совет, упразднённый в ходе внутренних неурядиц конца XVI в., но отныне он имел лишь совещательные функции.

При Густаве II Адольфе совет был реорганизован в постоянный совещательный орган с резиденцией в столице, который должен был замещать короля в случае его отсутствия. В это же время на заседаниях риксрода стали вестись протоколы. В форме правления 1634 года было закреплено преобразование риксрода из органа, созываемого в определённый день, в постоянно заседающий в столице совет. Его изменившийся характер повлиял и на взаимоотношения оного с риксдагом. Будучи теперь центральным органом администрации, риксрод более не мог быть ядром риксдага, в связи с чем в уставе Рыцарского собрания, принятого в 1626 году, было постановлено, что члены риксрода могли заседать в собрании, только когда им было необходимо от имени короля вести переговоры с дворянством, однако они не имели там права голоса. Тем не менее, вплоть до 1789 года сохранялся обычай, согласно которому заключительное решение риксдага подписывалось как риксродом, так и сословиями.

По форме правления 1634 года количество членов риксрода составляло 25 человек, включая 5 лиц, занимавших высшие посты государства. Согласно же положению 1660 года об изменении формы правления их количество не должно было превышать 40 человек. Тем же документом было закреплено правило, согласно которому одновременно в риксроде не могло заседать более трёх членов одного рода.

С усилением в данный период власти аристократии выросло и значение риксрода, чему не в малой степени способствовали два регентских правления при малолетней Кристине и Карле XI. Согласно изменению к форме правления 1634 года, новые члены совета должны были избираться с его согласия и одобрения; если же правительство проводило какой-либо вопрос мимо совета, то любой из членов риксрода мог потребовать его созыва.

Тот образ действий, который был свойственен риксроду в период малолетства Карла XI, привёл к его упадку. На риксдаге 1680 года король добился права испрашивать риксрод о его мнении, только если сочтёт это необходимым. Таким образом, отныне король мог самостоятельно принимать решения. Карл XI воспользовался этим, чтобы полностью отстранить риксрод от управления, оставив ему лишь функции верховного суда.

Согласно форме правления 1660 года, регентское правительство при несовершеннолетнем Карле XI было подотчётно риксдагу, вследствие чего в 1680 году члены риксрода предстали перед особой комиссией риксдага, которая постановила, что они должны выплатить короне в качестве компенсации значительные денежные суммы.

После того как роды, из которых назначались члены совета, сильно пострадали от редукции, исчезло самое основание для могущества риксрода — крупное землевладение. В это время значение риксрода упало до такой степени, что его члены вместо государственных советников стали называться королевскими.

Во время Северной войны, пока Карл XII отсутствовал в Швеции, все важные вопросы он решал самостоятельно, однако постепенно в связи с необходимостью иметь в Швеции центральную власть управление перешло в руки совета. Вернувшись из Турции, Карл передал значительную часть государственного управления двум новым учреждениям — Закупочной депутации (Upphandlingsdeputationen) и Податному казначейству (Kontributionsränteriet), за советом же сохранились лишь судебные функции.

Период «эры свобод» стал новой вехой в истории риксрода. Сразу же после гибели Карла XII аристократия вновь попытались восстановить былое могущество совета, однако все эти попытки наталкивались на невозможность отменить результаты редукции. Вместо этого значительно возросло значение риксдага. Формой правления 1719 года было установлено, что количество государственных советников (старый титул был восстановлен) не должно превышать 24 человек, включая президентов коллегий. Однако форма правления 1720 года несколько изменила количественный состав риксрода, снизив количество его членов до 16, в число которых президенты коллегий не входили (за исключением президента Канцелярии). Впрочем, уже на риксдаге 1726—1727 годов число мест в риксроде было увеличено до 23.

В период «эры свобод» назначение в риксрод происходило следующим образом. Комитет, состоящий из представителей трёх высших сословий, выдвигал на каждое вакантное место три кандидатуры, после чего король выбирал одну из них. С 1766 года в практику было введено правило, согласно которому лицо, кандидатура которого трижды фигурировала в предлагаемом королю списке, в четвёртый раз в данном списке указывалась одна.

Совет делился на две части. Первоначально в первой обсуждались дела, связанные с вопросами юстиции и внешней политики, а во второй — вопросы внутренней политики и обороны, однако после 1727 года вопросы внешней политики были переданы в ведение второй части, а внутренней в ведение первой. По наиболее важным делам части риксрода проводили совместные заседания.

В этот период власть риксрода по сравнению с властью короля значительно возросла. Монарх теперь должен был править «по совету совета». При решении общих вопросов управления король голосовал вместе с риксродом, при этом у него было два голоса и право решающего голоса при paria vota.

Согласно форме правления 1720 года, назначения на высшие государственные посты должны были происходить в совете, однако, если выбор короля угрожал «шведским законам, форме правления или благополучию и достоинству добропорядочных подданных», то прибегали к голосованию. В королевском обязательстве Адольфа Фредрика (1751—1771) устанавливалось, что риксрод должен выдвигать на такие должности три кандидатуры, но после неудавшейся попытки монархического переворота в 1756 году было решено, что обер-статгалтер (губернатор Стокгольма), полковники гвардии и артиллерии, а также капитан-лейтенант драбантов должны назначаться путём голосования в совете.

Решение более мелких вопросов и назначения на менее важные посты, согласно форме правления 1720 года, входили в компетенцию короля, который имел право решать их после обсуждения с соответствующими государственными органами и в присутствии двух членов риксрода. Если король игнорировал мнение вышеуказанных органов, то дело передавалось на рассмотрение в совет.

Риксрод получил право брать управление государством на себя в случае отъезда или болезни короля, а также в случае, если королевский трон был не занят. В подобных обстоятельствах, а равным образом «при каком-нибудь другом неожиданном событии, когда того будет требовать благо государства и свобода сословий» риксрод должен был созвать риксдаг.

Сколько бы ни велика была роль риксрода, однако он находился в подчинённом риксдагу положении, так как члены совета фактически назначались сословиями, он имел право проверять, как осуществляется управление государством, а также призывать членов риксрода к ответу в Секретном комитете, какой-либо иной депутации или же специально назначенной комиссии. Члены риксрода могли предстать перед судом не только за явные преступления, но и за принятые ими меры, которые могли счесть за вредные государству. В последнем случае существовала практика снятия их с должности с сохранением за ними пенсии и титула члена риксрода, что мешало им как дворянам занять место в Рыцарском собрании.

После переворота 1772 года риксрод утратил часть своей власти в пользу короля. Король отныне мог сам назначать членов совета, число которых было уменьшено до 17. Они теперь были подотчёты лишь монарху. 7 членов риксрода должны были быть сведущими в законах, поскольку они образовывали так называемую Юстиц-ревизию (justitierevisionen), которой принадлежала верховная судебная власть.

Обязанностью риксрода было давать советы, а не управлять. Король сам принимал решения по всем вопросам, за исключением дел, касавшихся осуществления верховной судебной власти, объявления войны и заключения мира. Назначение на высшие государственные должности и отставка с них должны были происходить в совете, кроме того, все законопроекты подлежали обсуждению в риксроде, однако его мнение не было решающим. Прочие вопросы управления и назначение на более низкие посты король по своему усмотрению решал в своём кабинете. При отсутствии короля или его болезни управление государством осуществлялось лишь теми членами риксрода, которых для этого назначались королём. Если прямого приказа короля не было, то управление переходило к президенту Канцелярии и четырём долее всех находящимся на должности членам риксрода.

В 1789 году король, согласно «Акту единения и безопасности», получил безраздельную законодательную инициативу, всю полноту власти над государственным управлением и право объявлять наступательную войну. Риксрод был упразднён.

Дания

В Дании королевские советники (consiliarii regis) впервые упоминаются в конце XIII в. В 1320 г. в хондфестнинге короля Кристофера II запрещалось допускать к участию в королевском совете немцев. К этому времени, совет, судя по всему, уже приобрёл постоянный характер. Его члены назначались королём и приносили ему клятву. В дальнейшем влияние совета резко возрастает.

Состав датского данехофа, в который входили прямые вассалы короля, постепенно расширялся, пополняясь бургомистрами, советниками крупных городов, а затем и представителями бондов. Таким образом, к 1468 г. в Дании сложился общесословный парламент, который, как правило, представлял собой нечто вроде расширенного состава королевского совета. Созывался он по желанию короля. Между его созывами на управление государством значительное влияние оказывал королевский совет.

Усиление королевской власти при Вальдемаре Аттердаге (1340—1375) и королеве Маргрете (1387—1396) укрепило и позиции совета. В правление Вальдемара за советом закрепилось название «ригсрод» (государственный совет). Лишь при Эрике Померанском (1396—1439) ригсрод начинает выступать в качестве противовеса королевской власти. К концу его правления влияние совета возросло до такой степени, что в 1439 г. он низложил короля. При преемнике Эрика, Кристофере III Баварском (1440—1448), усиление ригсрода продолжилось, и в хондфестнинге Кристиана I (1448—1481) он выступает уже в качестве полноценного государственного представительства. В королевской капитуляции говорилось, что король не должен решать важные дела без согласия большей части совета. По сути же, чёткого и исчерпывающего определения прав ригсрода так и не было сформулировано. Однако в последующих хондфестнингах было закреплено, что в компетенцию ригсрода входили отдельные важные вопросы. К таковым относились издание новых законов, налогообложение, введение и отмена торговых запретов, раздача привилегий иностранцам, объявление войны и дарование дворянского звания. Кроме того, ригсрод мог оказывать значительное влияние на назначения ленсманов и вместе с королём являлся высшей судебной инстанцией на херредагах. Таким образом, он разделял верховную государственную власть с монархом и в некотором роде стоял даже выше него. В случае вакантности короны ригсрод принимал бразды правления на себя.

Венцом могущества ригсрода стало лишение короны Кристиана II и время правления Фредерика I (1524—1533). После 1536 года королевская власть вновь обрела силу, но неудачные войны Кристиана IV (1588—1648), которые он вёл вопреки воле ригсрода, изменили положение дел. В последние годы своего правления Кристиану IV приходилось уступать совету то по одному, то по другому вопросу.

Воспользовавшись смертью короля в 1648 году, ригсроду удалось при вступлении на престол Фредерика III ограничить королевскую власть, как никогда прежде. Однако разногласия внутри самого ригсрода подорвали его позиции. В 1660 году Фредерик III совершил государственный переворот и установил самодержавное правление.

До 1536 года ригсрод состоял как из духовных, так и светских лиц, после указанного года — лишь из светских. Архиепископ Лундский и прочие епископы были членами совета в силу их должности. Светских же членов ригсрода избирал король. До 1645 года выбор короля ничем не ограничивался, помимо условия, что они должны быть дворянами и датчанами. Член ригсрода занимал место в нём пожизненно, если только сам не просил об увольнении от должности или не совершал какого-либо серьёзного проступка (однако для отставки требовалось одобрение ригсрода).

В 1645 году королевское право избирать членов ригсрода было ограничено. Согласно принятому тогда постановлению, в случае смерти члена ригсрода остальные его члены совместно с ландкомиссарами той части страны, из которой происходил покойный, должны были предложить монарху 6—8 новых кандидатур. Из этого списка король выбирал на вакантное место одного кандидата.

Количество мест в совете не было чётко определено. До 1536 года в нём, как правило, заседало около 30 человек. Позднее их число снизилось примерно до 20, но иногда их было гораздо меньше: в 1586 году — 12, в 1623 — 10, а в 1625 — лишь 8. Только в 1648 году было окончательно постановлено, что ригсрод должен состоять из 23 членов.

Заседания ригсрода созывались королём, но, согласно обычаю, не реже одного раза в год. Король, как правило, лично на заседаниях не присутствовал. Он вносил свои предложения письменно через канцлера и в такой же форме получал ответ от ригсрода.

После переворота Фредрика III ригсрод был упразднён, и его заменил Тайный совет.

Источники

• Nordisk familjebok. B. 23. — Stockholm, 1916.
• Salmonsens konversations leksikon, B. XX. — København, 1926.

Литература

• Дымша Л. Государственное право Швеции: Часть историческая. Т. 1 — СПб., 1901.
• Westman K.G. Svenska rådets historia till 1306. — Uppsala, 1904.

Отрывок, характеризующий Риксрод

– Да ведь я сказал, что подличать не стану, – перебил Денисов и опять продолжал чтение своей бумаги.
Ростов не смел уговаривать Денисова, хотя он инстинктом чувствовал, что путь, предлагаемый Тушиным и другими офицерами, был самый верный, и хотя он считал бы себя счастливым, ежели бы мог оказать помощь Денисову: он знал непреклонность воли Денисова и его правдивую горячность.
Когда кончилось чтение ядовитых бумаг Денисова, продолжавшееся более часа, Ростов ничего не сказал, и в самом грустном расположении духа, в обществе опять собравшихся около него госпитальных товарищей Денисова, провел остальную часть дня, рассказывая про то, что он знал, и слушая рассказы других. Денисов мрачно молчал в продолжение всего вечера.
Поздно вечером Ростов собрался уезжать и спросил Денисова, не будет ли каких поручений?
– Да, постой, – сказал Денисов, оглянулся на офицеров и, достав из под подушки свои бумаги, пошел к окну, на котором у него стояла чернильница, и сел писать.
– Видно плетью обуха не пег'ешибешь, – сказал он, отходя от окна и подавая Ростову большой конверт. – Это была просьба на имя государя, составленная аудитором, в которой Денисов, ничего не упоминая о винах провиантского ведомства, просил только о помиловании.
– Передай, видно… – Он не договорил и улыбнулся болезненно фальшивой улыбкой.


Вернувшись в полк и передав командиру, в каком положении находилось дело Денисова, Ростов с письмом к государю поехал в Тильзит.
13 го июня, французский и русский императоры съехались в Тильзите. Борис Друбецкой просил важное лицо, при котором он состоял, о том, чтобы быть причислену к свите, назначенной состоять в Тильзите.
– Je voudrais voir le grand homme, [Я желал бы видеть великого человека,] – сказал он, говоря про Наполеона, которого он до сих пор всегда, как и все, называл Буонапарте.
– Vous parlez de Buonaparte? [Вы говорите про Буонапарта?] – сказал ему улыбаясь генерал.
Борис вопросительно посмотрел на своего генерала и тотчас же понял, что это было шуточное испытание.
– Mon prince, je parle de l'empereur Napoleon, [Князь, я говорю об императоре Наполеоне,] – отвечал он. Генерал с улыбкой потрепал его по плечу.
– Ты далеко пойдешь, – сказал он ему и взял с собою.
Борис в числе немногих был на Немане в день свидания императоров; он видел плоты с вензелями, проезд Наполеона по тому берегу мимо французской гвардии, видел задумчивое лицо императора Александра, в то время как он молча сидел в корчме на берегу Немана, ожидая прибытия Наполеона; видел, как оба императора сели в лодки и как Наполеон, приставши прежде к плоту, быстрыми шагами пошел вперед и, встречая Александра, подал ему руку, и как оба скрылись в павильоне. Со времени своего вступления в высшие миры, Борис сделал себе привычку внимательно наблюдать то, что происходило вокруг него и записывать. Во время свидания в Тильзите он расспрашивал об именах тех лиц, которые приехали с Наполеоном, о мундирах, которые были на них надеты, и внимательно прислушивался к словам, которые были сказаны важными лицами. В то самое время, как императоры вошли в павильон, он посмотрел на часы и не забыл посмотреть опять в то время, когда Александр вышел из павильона. Свидание продолжалось час и пятьдесят три минуты: он так и записал это в тот вечер в числе других фактов, которые, он полагал, имели историческое значение. Так как свита императора была очень небольшая, то для человека, дорожащего успехом по службе, находиться в Тильзите во время свидания императоров было делом очень важным, и Борис, попав в Тильзит, чувствовал, что с этого времени положение его совершенно утвердилось. Его не только знали, но к нему пригляделись и привыкли. Два раза он исполнял поручения к самому государю, так что государь знал его в лицо, и все приближенные не только не дичились его, как прежде, считая за новое лицо, но удивились бы, ежели бы его не было.
Борис жил с другим адъютантом, польским графом Жилинским. Жилинский, воспитанный в Париже поляк, был богат, страстно любил французов, и почти каждый день во время пребывания в Тильзите, к Жилинскому и Борису собирались на обеды и завтраки французские офицеры из гвардии и главного французского штаба.
24 го июня вечером, граф Жилинский, сожитель Бориса, устроил для своих знакомых французов ужин. На ужине этом был почетный гость, один адъютант Наполеона, несколько офицеров французской гвардии и молодой мальчик старой аристократической французской фамилии, паж Наполеона. В этот самый день Ростов, пользуясь темнотой, чтобы не быть узнанным, в статском платье, приехал в Тильзит и вошел в квартиру Жилинского и Бориса.
В Ростове, также как и во всей армии, из которой он приехал, еще далеко не совершился в отношении Наполеона и французов, из врагов сделавшихся друзьями, тот переворот, который произошел в главной квартире и в Борисе. Все еще продолжали в армии испытывать прежнее смешанное чувство злобы, презрения и страха к Бонапарте и французам. Еще недавно Ростов, разговаривая с Платовским казачьим офицером, спорил о том, что ежели бы Наполеон был взят в плен, с ним обратились бы не как с государем, а как с преступником. Еще недавно на дороге, встретившись с французским раненым полковником, Ростов разгорячился, доказывая ему, что не может быть мира между законным государем и преступником Бонапарте. Поэтому Ростова странно поразил в квартире Бориса вид французских офицеров в тех самых мундирах, на которые он привык совсем иначе смотреть из фланкерской цепи. Как только он увидал высунувшегося из двери французского офицера, это чувство войны, враждебности, которое он всегда испытывал при виде неприятеля, вдруг обхватило его. Он остановился на пороге и по русски спросил, тут ли живет Друбецкой. Борис, заслышав чужой голос в передней, вышел к нему навстречу. Лицо его в первую минуту, когда он узнал Ростова, выразило досаду.
– Ах это ты, очень рад, очень рад тебя видеть, – сказал он однако, улыбаясь и подвигаясь к нему. Но Ростов заметил первое его движение.
– Я не во время кажется, – сказал он, – я бы не приехал, но мне дело есть, – сказал он холодно…
– Нет, я только удивляюсь, как ты из полка приехал. – «Dans un moment je suis a vous», [Сию минуту я к твоим услугам,] – обратился он на голос звавшего его.
– Я вижу, что я не во время, – повторил Ростов.
Выражение досады уже исчезло на лице Бориса; видимо обдумав и решив, что ему делать, он с особенным спокойствием взял его за обе руки и повел в соседнюю комнату. Глаза Бориса, спокойно и твердо глядевшие на Ростова, были как будто застланы чем то, как будто какая то заслонка – синие очки общежития – были надеты на них. Так казалось Ростову.
– Ах полно, пожалуйста, можешь ли ты быть не во время, – сказал Борис. – Борис ввел его в комнату, где был накрыт ужин, познакомил с гостями, назвав его и объяснив, что он был не статский, но гусарский офицер, его старый приятель. – Граф Жилинский, le comte N.N., le capitaine S.S., [граф Н.Н., капитан С.С.] – называл он гостей. Ростов нахмуренно глядел на французов, неохотно раскланивался и молчал.
Жилинский, видимо, не радостно принял это новое русское лицо в свой кружок и ничего не сказал Ростову. Борис, казалось, не замечал происшедшего стеснения от нового лица и с тем же приятным спокойствием и застланностью в глазах, с которыми он встретил Ростова, старался оживить разговор. Один из французов обратился с обыкновенной французской учтивостью к упорно молчавшему Ростову и сказал ему, что вероятно для того, чтобы увидать императора, он приехал в Тильзит.
– Нет, у меня есть дело, – коротко ответил Ростов.
Ростов сделался не в духе тотчас же после того, как он заметил неудовольствие на лице Бориса, и, как всегда бывает с людьми, которые не в духе, ему казалось, что все неприязненно смотрят на него и что всем он мешает. И действительно он мешал всем и один оставался вне вновь завязавшегося общего разговора. «И зачем он сидит тут?» говорили взгляды, которые бросали на него гости. Он встал и подошел к Борису.
– Однако я тебя стесняю, – сказал он ему тихо, – пойдем, поговорим о деле, и я уйду.
– Да нет, нисколько, сказал Борис. А ежели ты устал, пойдем в мою комнатку и ложись отдохни.
– И в самом деле…
Они вошли в маленькую комнатку, где спал Борис. Ростов, не садясь, тотчас же с раздраженьем – как будто Борис был в чем нибудь виноват перед ним – начал ему рассказывать дело Денисова, спрашивая, хочет ли и может ли он просить о Денисове через своего генерала у государя и через него передать письмо. Когда они остались вдвоем, Ростов в первый раз убедился, что ему неловко было смотреть в глаза Борису. Борис заложив ногу на ногу и поглаживая левой рукой тонкие пальцы правой руки, слушал Ростова, как слушает генерал доклад подчиненного, то глядя в сторону, то с тою же застланностию во взгляде прямо глядя в глаза Ростову. Ростову всякий раз при этом становилось неловко и он опускал глаза.
– Я слыхал про такого рода дела и знаю, что Государь очень строг в этих случаях. Я думаю, надо бы не доводить до Его Величества. По моему, лучше бы прямо просить корпусного командира… Но вообще я думаю…
– Так ты ничего не хочешь сделать, так и скажи! – закричал почти Ростов, не глядя в глаза Борису.
Борис улыбнулся: – Напротив, я сделаю, что могу, только я думал…
В это время в двери послышался голос Жилинского, звавший Бориса.
– Ну иди, иди, иди… – сказал Ростов и отказавшись от ужина, и оставшись один в маленькой комнатке, он долго ходил в ней взад и вперед, и слушал веселый французский говор из соседней комнаты.


Ростов приехал в Тильзит в день, менее всего удобный для ходатайства за Денисова. Самому ему нельзя было итти к дежурному генералу, так как он был во фраке и без разрешения начальства приехал в Тильзит, а Борис, ежели даже и хотел, не мог сделать этого на другой день после приезда Ростова. В этот день, 27 го июня, были подписаны первые условия мира. Императоры поменялись орденами: Александр получил Почетного легиона, а Наполеон Андрея 1 й степени, и в этот день был назначен обед Преображенскому батальону, который давал ему батальон французской гвардии. Государи должны были присутствовать на этом банкете.
Ростову было так неловко и неприятно с Борисом, что, когда после ужина Борис заглянул к нему, он притворился спящим и на другой день рано утром, стараясь не видеть его, ушел из дома. Во фраке и круглой шляпе Николай бродил по городу, разглядывая французов и их мундиры, разглядывая улицы и дома, где жили русский и французский императоры. На площади он видел расставляемые столы и приготовления к обеду, на улицах видел перекинутые драпировки с знаменами русских и французских цветов и огромные вензеля А. и N. В окнах домов были тоже знамена и вензеля.
«Борис не хочет помочь мне, да и я не хочу обращаться к нему. Это дело решенное – думал Николай – между нами всё кончено, но я не уеду отсюда, не сделав всё, что могу для Денисова и главное не передав письма государю. Государю?!… Он тут!» думал Ростов, подходя невольно опять к дому, занимаемому Александром.
У дома этого стояли верховые лошади и съезжалась свита, видимо приготовляясь к выезду государя.
«Всякую минуту я могу увидать его, – думал Ростов. Если бы только я мог прямо передать ему письмо и сказать всё, неужели меня бы арестовали за фрак? Не может быть! Он бы понял, на чьей стороне справедливость. Он всё понимает, всё знает. Кто же может быть справедливее и великодушнее его? Ну, да ежели бы меня и арестовали бы за то, что я здесь, что ж за беда?» думал он, глядя на офицера, всходившего в дом, занимаемый государем. «Ведь вот всходят же. – Э! всё вздор. Пойду и подам сам письмо государю: тем хуже будет для Друбецкого, который довел меня до этого». И вдруг, с решительностью, которой он сам не ждал от себя, Ростов, ощупав письмо в кармане, пошел прямо к дому, занимаемому государем.
«Нет, теперь уже не упущу случая, как после Аустерлица, думал он, ожидая всякую секунду встретить государя и чувствуя прилив крови к сердцу при этой мысли. Упаду в ноги и буду просить его. Он поднимет, выслушает и еще поблагодарит меня». «Я счастлив, когда могу сделать добро, но исправить несправедливость есть величайшее счастье», воображал Ростов слова, которые скажет ему государь. И он пошел мимо любопытно смотревших на него, на крыльцо занимаемого государем дома.
С крыльца широкая лестница вела прямо наверх; направо видна была затворенная дверь. Внизу под лестницей была дверь в нижний этаж.
– Кого вам? – спросил кто то.
– Подать письмо, просьбу его величеству, – сказал Николай с дрожанием голоса.
– Просьба – к дежурному, пожалуйте сюда (ему указали на дверь внизу). Только не примут.
Услыхав этот равнодушный голос, Ростов испугался того, что он делал; мысль встретить всякую минуту государя так соблазнительна и оттого так страшна была для него, что он готов был бежать, но камер фурьер, встретивший его, отворил ему дверь в дежурную и Ростов вошел.
Невысокий полный человек лет 30, в белых панталонах, ботфортах и в одной, видно только что надетой, батистовой рубашке, стоял в этой комнате; камердинер застегивал ему сзади шитые шелком прекрасные новые помочи, которые почему то заметил Ростов. Человек этот разговаривал с кем то бывшим в другой комнате.
– Bien faite et la beaute du diable, [Хорошо сложена и красота молодости,] – говорил этот человек и увидав Ростова перестал говорить и нахмурился.
– Что вам угодно? Просьба?…
– Qu'est ce que c'est? [Что это?] – спросил кто то из другой комнаты.
– Encore un petitionnaire, [Еще один проситель,] – отвечал человек в помочах.
– Скажите ему, что после. Сейчас выйдет, надо ехать.
– После, после, завтра. Поздно…
Ростов повернулся и хотел выйти, но человек в помочах остановил его.
– От кого? Вы кто?
– От майора Денисова, – отвечал Ростов.
– Вы кто? офицер?
– Поручик, граф Ростов.
– Какая смелость! По команде подайте. А сами идите, идите… – И он стал надевать подаваемый камердинером мундир.
Ростов вышел опять в сени и заметил, что на крыльце было уже много офицеров и генералов в полной парадной форме, мимо которых ему надо было пройти.
Проклиная свою смелость, замирая от мысли, что всякую минуту он может встретить государя и при нем быть осрамлен и выслан под арест, понимая вполне всю неприличность своего поступка и раскаиваясь в нем, Ростов, опустив глаза, пробирался вон из дома, окруженного толпой блестящей свиты, когда чей то знакомый голос окликнул его и чья то рука остановила его.
– Вы, батюшка, что тут делаете во фраке? – спросил его басистый голос.
Это был кавалерийский генерал, в эту кампанию заслуживший особенную милость государя, бывший начальник дивизии, в которой служил Ростов.
Ростов испуганно начал оправдываться, но увидав добродушно шутливое лицо генерала, отойдя к стороне, взволнованным голосом передал ему всё дело, прося заступиться за известного генералу Денисова. Генерал выслушав Ростова серьезно покачал головой.
– Жалко, жалко молодца; давай письмо.
Едва Ростов успел передать письмо и рассказать всё дело Денисова, как с лестницы застучали быстрые шаги со шпорами и генерал, отойдя от него, подвинулся к крыльцу. Господа свиты государя сбежали с лестницы и пошли к лошадям. Берейтор Эне, тот самый, который был в Аустерлице, подвел лошадь государя, и на лестнице послышался легкий скрип шагов, которые сейчас узнал Ростов. Забыв опасность быть узнанным, Ростов подвинулся с несколькими любопытными из жителей к самому крыльцу и опять, после двух лет, он увидал те же обожаемые им черты, то же лицо, тот же взгляд, ту же походку, то же соединение величия и кротости… И чувство восторга и любви к государю с прежнею силою воскресло в душе Ростова. Государь в Преображенском мундире, в белых лосинах и высоких ботфортах, с звездой, которую не знал Ростов (это была legion d'honneur) [звезда почетного легиона] вышел на крыльцо, держа шляпу под рукой и надевая перчатку. Он остановился, оглядываясь и всё освещая вокруг себя своим взглядом. Кое кому из генералов он сказал несколько слов. Он узнал тоже бывшего начальника дивизии Ростова, улыбнулся ему и подозвал его к себе.
Вся свита отступила, и Ростов видел, как генерал этот что то довольно долго говорил государю.
Государь сказал ему несколько слов и сделал шаг, чтобы подойти к лошади. Опять толпа свиты и толпа улицы, в которой был Ростов, придвинулись к государю. Остановившись у лошади и взявшись рукою за седло, государь обратился к кавалерийскому генералу и сказал громко, очевидно с желанием, чтобы все слышали его.
– Не могу, генерал, и потому не могу, что закон сильнее меня, – сказал государь и занес ногу в стремя. Генерал почтительно наклонил голову, государь сел и поехал галопом по улице. Ростов, не помня себя от восторга, с толпою побежал за ним.


На площади куда поехал государь, стояли лицом к лицу справа батальон преображенцев, слева батальон французской гвардии в медвежьих шапках.
В то время как государь подъезжал к одному флангу баталионов, сделавших на караул, к противоположному флангу подскакивала другая толпа всадников и впереди их Ростов узнал Наполеона. Это не мог быть никто другой. Он ехал галопом в маленькой шляпе, с Андреевской лентой через плечо, в раскрытом над белым камзолом синем мундире, на необыкновенно породистой арабской серой лошади, на малиновом, золотом шитом, чепраке. Подъехав к Александру, он приподнял шляпу и при этом движении кавалерийский глаз Ростова не мог не заметить, что Наполеон дурно и не твердо сидел на лошади. Батальоны закричали: Ура и Vive l'Empereur! [Да здравствует Император!] Наполеон что то сказал Александру. Оба императора слезли с лошадей и взяли друг друга за руки. На лице Наполеона была неприятно притворная улыбка. Александр с ласковым выражением что то говорил ему.
Ростов не спуская глаз, несмотря на топтание лошадьми французских жандармов, осаживавших толпу, следил за каждым движением императора Александра и Бонапарте. Его, как неожиданность, поразило то, что Александр держал себя как равный с Бонапарте, и что Бонапарте совершенно свободно, как будто эта близость с государем естественна и привычна ему, как равный, обращался с русским царем.