Риэль, Луи

Луи Риэль
Louis Riel
Луи Риэль
Дата рождения:	22 октября 1844(1844-10-22)
Место рождения:	Сен-Бонифас
Дата смерти:	16 ноября 1885(1885-11-16) (41 год)
Место смерти:	Реджайна
Гражданство:	Канадская конфедерация Канада Канада
Вероисповедание:	католицизм

Луи́ Риэ́ль (фр. Louis Riel; 22 октября 1844 — 16 ноября 1885) — один из важнейших канадских политических деятелей, один из основателей провинции Манитоба, а также самый известный лидер канадских метисов, вставший на борьбу с англоязычными колонизаторами Северо-Западных территорий. Главный организатор серии восстаний метисов, закончившихся его казнью.

Ранние годы

Луи Риэль родился в 1844 году в метисской семье, в городке Сен-Бонифас. Его отец Луи Риэль-старший (1817—1864) происходил из старожилов Северо-Запада, он был охотником и неформальным лидером франко-метисов. Его супруга и мать Луи-младшего Жюли Лажимодьер (Julie Lagimodière, 1822—1906), также местная уроженка, была дочерью первой белой женщины, приехавшей на Северо-Запад.

Когда Луи-младший был ещё младенцем, его отец возглавил кампанию борьбы за свободную торговлю мехами — против действовавшей здесь монополии Компании Гудзонова залива. В 1849 году Луи Риэль-старший, во главе отряда из 300 франко-метисов, атаковал здание суда и освободил арестованного метиса-мехоторговца.

Когда Луи-младшему исполнилось 14 лет, его по совету местного католического священника отправили в одно из монреальских духовных училищ. Оказавшись в большом городе, Риэль вскоре начал проявлять интерес к общественно-политической жизни. Узнав о преждевременной смерти отца, он отказывается от карьеры священника и от получения духовного сана. Проработав некоторое время клерком в Монреале, Луи Риэль уезжает в американский штат Миннесота, а затем возвращается на родину.

24-летний Риэль вернулся в Манитобу, когда в её жизни наступили важные перемены. В 1867 г. Канада из колонии была преобразована в доминион. Новая страна направила свои усилия на присоединение прилегающих территорий на северо-западе континента. Уже в 1868 г. правительство доминиона во главе с лидером Либерально-консервативной партии Джоном Макдональдом заключило с Компанией Гудзонова залива соглашение о покупке её владений. Сделка была оформлена как смена владельца недвижимостью, при этом территориальные и имущественные права местных метисов и индейцев не были учтены.

Восстание на Ред-Ривер

Большинство населения района Ред-Ривер составляли метисы и индейцы, кроме них здесь также проживали немногочисленные выходцы из Онтарио и американские торговцы. Живя долгое время на территории, фактически находившейся под властью Компании Гудзонова залива, метисы Ред-Ривер создали свою особую культуру и хозяйство, в основе которого лежала сезонная охота на бизонов и земледелие. Население Ред-Ривер считало себя новым народом, отличающимся и от канадцев, и от американцев, и всячески сопротивлялась попыткам Оттавы включить этот район в состав доминиона без согласия местного населения.

В 1869 году первым губернатором Манитобы был назначен уроженец Торонто Уильям Макдугалл. На земли метисов и индейцев прибыли землемеры для разбивки области на участки. В ответ жители района Ред-Ривер создали 16 октября 1869 года «Национальный комитет метисов», Луи Риэль был выбран его секретарём, а Джон Брюс - президентом 2 ноября 1869 года метисы, во главе с Риэлем, захватили Форт-Гэрри. Они не позволили губернатору Манитобы вступить на свою территорию. Метисы создали провинциальное временное правительство, в которое вошли как франко, так и англоязычные жители Ред-Ривер. Луи Риэль вёл переговоры с правительством доминиона о создании провинции Ассинобойа.

Не все поселенцы территории были согласны с политикой Риэля и его последователей, некоторые англоязычные жители выступили с оружием против временного правительства. 17 февраля 1870 года сторонники правительства Риэля арестовали 48 человек вблизи Форт-Гэрри. Томас Скотт, один из арестованных, который относился к восставшим с презрением и высокомерием и был обвинён в преднамеренном убийстве франкоязычного метиса, был расстрелян 4 марта по личному указанию Риэля, остальные были помилованы.

В марте временное правительство провинции отправило в Оттаву делегацию. Переговоры прошли успешно и ряд требований метисов федеральное правительство было вынуждено принять. Канадским парламентом был принят Закон о Манитобе, провозглашавший создание новой (пятой) провинции Манитоба, включавшей бассейн Ред-Ривер. В провинции устанавливалось равноправие для французского и английского языков и предусматривалось учреждение школ для католиков и протестантов.

Бегство в США

После принятия Манитобского акта правительство доминиона направило в провинцию войска — 1200 человек. Армия, которую возглавил полковник Гарнет Уолсли, состояла из англоканадской милиции и регулярных частей британской армии. Хотя армия Уолсли и была послана чтобы утвердить федеральную власть и не применять репрессии, Луи Риэль узнал о том, что канадское правительство, недовольное расстрелом Томаса Скотта и действиями лидера метисов, приказало арестовать его. Луи Риэль был вынужден пересечь границу и бежать в Дакоту.

В прямое нарушение договорённостей метисы игнорировались канадским правительством в их попытках получить землю, обещанную им Манитобским актом. В провинции происходили аресты и конфискации. Столкнувшись с расизмом новых англоязычных переселенцев, большое количество сторонников Риэля было вынуждено покинуть свои земли и переехать на запад, в земли будущих Саскачевана и Альберты.

После бегства Риэля в США, в декабре 1870 года в Манитобе прошли первые выборы и к власти в провинции пришли многие из числа сторонников лидера метисов. Осенью 1871 года провинция неожиданно столкнулась с новой угрозой — вооружённые группы фениев планировали вторгнуться на её территорию. Луи Риэль откликнулся на призыв лейтенант-губернатора провинции Адамса Арчибальда защитить земли Манитобы и организовал отряд из 500 вооружённых всадников. После этого, Арчибальд встретился с Риэлем, публично обменялся с ним рукопожатием и пообещал содействовать в его амнистии. Но глава канадского правительства Джон Александер Макдональд не желал дальнейшего раскола между франко и англоязычными жителями страны и через епископа Таше предложил Риэлю покинуть страну, пообещав о скорой амнистии. Поддавшись на уговоры епископа, в марте 1872 года Риэль уехал в Сент-Пол. Но уже в июне он вернулся в Манитобу и был избран членом парламента Канады от округа Прованше. Надежды Риэля на амнистию не оправдались — 20 мая 1873 года умер Жорж-Этьен Картье, бывший премьер-министр Восточной Канады и первый министр милиции Канадской конфедерации, человек, на которого Риэль возлагал особую надежду. Канадское правительство аннулировало итоги выборов в Прованше и лидер метисов снова был вынужден покинуть свою страну.

Жизнь в Монтане

После своих странствий, в ходе которых Риэль посетил Квебек, он приезжает снова в Сент-Пол, где посещает своих друзей и родных. Для метисов наступили трудные времена — увеличился приток переселенцев, многие земли были распроданы недобросовестными спекулянтами, к тому же, стремительно сокращалась популяция бизонов, от которых зависели метисы. Как и многие другие жители Ред-Ривер, Луи Риэль отправился дальше на запад, в Монтану.

В Монтане Риэль работал переводчиком и торговцем в районе Форт-Бентона. Там же он участвует в неудачной попытке остановить торговлю виски, которая особенно пагубно отражалась на индейцах. В 1881 году Риэль женится на Маргерит Моне дит Белльюмер, молодой метиске. В 1882 году у Риэля родился сын — Жан-Луи, в 1883 году дочь — Мари-Анжелик, кроме того, незадолго до его казни родился ещё один мальчик, который вскоре умер.

В Монтане Риэль активно участвовал в политической жизни территории, как сторонник Республиканской партии США. 16 марта 1883 года он становится полноправным гражданином Соединённых Штатов. С 1884 года он поселился в иезуитской миссии и преподавал в католической школе в районе Сан-Ривер, на западе Монтаны.

Северо-Западное восстание

После подавления восстания на Ред-Ривер часть метисов Манитобы переселилась в долину реки Саскачеван, покинув родные места от притеснений и репрессий. На севере Саскачевана образовалось метисское сообщество с центрами в Сен-Лоране и Батоше. Исчезновение бизонов вынудило метисов отказаться от охоты и заняться сельским хозяйством, однако они вскоре столкнулись с проблемами, такими же как и в Манитобе. Число переселенцев из Онтарио и Европы стремительно увеличивалось, канадское правительство намеревалось проложить через Саскачеван железную дорогу, а земли, окружающие её, раздать железнодорожным кампаниям и вновь прибывшим колонистам.

24 марта 1884 года в Батоше состоялось общее собрание метисов, которое постановило обратиться за помощью к Луи Риэлю, проживающему в Монтане. К Риэлю была направлена делегация, во главе которой стоял Габриэль Дюмон, известный охотник на бизонов и лидер метисов Сен-Лорана. Дюмон познакомился с Риэлем, когда тот ещё жил в Манитобе. Риэль ответил согласием и 4 июня отправился в путь. 5 июля 1884 года Луи Риэль торжественно прибыл в Батош.

Он быстро организовал деятельность метисского сообщества. Риэль стремился объединить франко- и англоязычных метисов, белых жителей Саскачевана и индейские племена. В Оттаву была отправлена петиция с изложением нужд жителей Саскачевана. Канадское правительство не спешило реагировать на петиции саскачеванцев. Собираясь пресечь очередной мятеж метисов, власти собирались направить в Саскачеван войска. Когда до метисов дошли слухи о готовящемся наступлении войск, они создали временное правительство, главнокомандующим которого стал Дюмон. Луи Риэль, получивший американское гражданство, в состав правительства не вошёл, но на деле стал его лидером. Он рассчитывал, что власти Канады будут не в состоянии эффективно повлиять на очередное восстание метисов и надеялся, что переговоры с Оттавой пройдут успешно.

В вооружённом восстании приняли участие франкоязычные метисы и часть индейцев кри, оджибве и ассинибойнов. 26 марта при Дак-Лейке повстанцы столкнулись с отрядом конной полиции. В ходе последующего боя полицейские были разгромлены. После поражения при Дак-Лейке канадское правительство направило к району восстания по трансканадской железной дороге части регулярной армии и милиции под руководством генерала Фредерика Миддлтона. Положение мятежных метисов стало трудным. Зная, что противостоять в сражениях против регулярных частей британской армии метисы не смогут, Габриэль Дюмон призывал к партизанской войне, оставив Батош и Сен-Лоран. Но он встретил противодействие Риэля, который категорически не хотел оставлять Батош, новую столицу метисов. Восставшие провели несколько боёв с войсками, но в решающем сражении, которое разыгралось с 9 по 12 марта в окрестностях Батоша, потерпели поражение. Восстание было подавлено, хотя часть равнинных кри продолжили сопротивление до 3 июня, когда были разбиты в битве при Лун-Лейк.

Казнь

Луи Риэль добровольно сдался канадским властям после сражения при Батоше. Габриэль Дюмон и многие другие руководители повстанцев скрылись.

Судебный процесс открылся 28 июля и продолжался всего пять дней. Премьер-министр Канады Джон Александер Макдональд распорядился, чтобы Риэля судили в Реджайне, которая в конце XIX века представляла собой небольшой посёлок с англоязычным большинством. Власти Канады опасались провести суд в столице доминиона — Оттаве, так она находилась на самой границе с Квебеком, в котором лидеру метисов многие сочувствовали и создали Комитет в защиту Риэля.

В ходе судебного разбирательства Риэль выразительно очертил положение метисов и индейцев накануне восстания, держался твёрдо и с достоинством. Он отказался от адвоката, который хотел выдвинуть версию о его невменяемости, заявив:

Мне не нужна жизнь, если меня не признают мыслящим существом.

Присяжные признали его виновным, но проникшись сочувствием к нему внесли рекомендацию о смягчении наказания, но судья Хью Ричардсон игнорировал рекомендацию и приговорил лидера повстанцев к смертной казни через повешение.

16 ноября 1885 года на площади в Реджайне приговор был приведён в исполнение. После казни, тело Риэля было отдано его матери. 12 декабря 1886 года его останки были перезахоронены на кладбище собора Святого Бонифация.

Реабилитация

Наихудшие опасения Риэля за судьбы метисов и индейцев оправдались — они потеряли большую часть своих земель, кроме того, британцы и англоканадцы в одностороннем порядке запретили образование на французском языке в 1890 году вопреки принятым ранее договорённостям. А в 1892 французский язык был и вовсе запрещён в Северо-Западных территориях. Осенью, в 1885 году Вильфрид Лорье, будущий премьер-министр страны, заявил в канадском парламенте:

Если бы я жил на берегах Саскачевана, я тоже взял бы в руки ружьё... Ненависть вызывают не восставшие, а люди, которые на просьбы о хлебе ответили пулями.

Если в конце XIX века Луи Риэля многие англоканадцы считали убийцей и изменником, то в настоящее время этого мнения придерживаются лишь немногие. Для метисов и франкоканадцев он всегда оставался лидером, народным вождём, борцом за равноправие франко- и англоканадцев, метисов и индейцев.

Казнённому лидеру метисов поставили 10 памятников, из них два — в Манитобе, шесть — в Квебеке. Его именем названы улицы, площади, шоссе. В честь него названы школы в Калгари и в Оттаве (район Глостер), а в Манитобе третий понедельник февраля отмечается как «День Луи Риэля». Риэлю посвящена опера современного канадского композитора Гарри Сомерса.

См. также

• Языковой вопрос в Манитобе
• Франкофоны

Литература

• Данилов С. Ю., Черкасов А. И. Двенадцать лиц Канады. — М.: Мысль, 1987.
• Barkwell, Lawrence J., Leah Dorion and Darren Prefontaine. Metis Legacy: A Historiography and Annotated Bibliography. Winnipeg: Pemmican Publications Inc. and Saskatoon: Gabriel Dumont Institute, 2001. ISBN 1-894717-03-1
• Boulton, Charles A. (1886) Reminiscences of the North-West Rebellions. Toronto. [wsb.datapro.net/rebellions/index.html Online text]. A first person account of the rebellions.
• Brown, Chester. Louis Riel: A Comic-strip Biography. — Drawn and Quarterly, Montreal, 2003. — ISBN 1-896597-63-7. A biography of Riel in the form of a graphic novel.
• Careless, J.M.S. Canada: A story of challenge. — Stoddart, 1991. — ISBN 0-7736-7354-7. A survey of Canadian history.
• [[Thomas Eugene Flanagan|Flanagan, Thomas]]. Riel and the Rebellion. — Western Producer Prairie Books, Saskatoon, 1983. — ISBN 0-88833-108-8.
• Flanagan, Thomas. Louis Riel. — Canadian Historical Association, Ottawa, 1992. — ISBN 0-88798-180-1. A short work highlighting the complexity of Riel’s character. Interpretations are available.
• Flanagan, Thomas. Louis 'David' Riel: prophet of the new world. — University of Toronto Press, Toronto, 1979. — ISBN 0-88780-118-8. An influential work suggesting parallels between Riel’s following and Millenarianism.
• George R. D. Goulet. The Trial of Louis Riel, Justice and Mercy Denied. — FabJob, Calgary, 2005. — ISBN 1-894638-70-0. A critical legal and political analysis of Riel’s 1885 high treason trial.
• Riel, Louis. The collected writings of Louis Riel. — ed. George Stanley. University of Alberta Press, Edmonton, 1985. — ISBN 0-88864-091-9. Riel’s own writings and letters.
• Siggins, Maggie. Riel: a life of revolution. — HarperCollins, Toronto, 1994. — ISBN 0-00-215792-6. A sympathetic reevaluation of Riel drawing heavily on his own writings.
• Stanley, George. Louis Riel. — McGraw-Hill Ryerson, Toronto, 1963. — ISBN 0-07-092961-0. A standard Riel biography, covering most of the material in this article; source where no other is cited.

Ссылки

• [www.biographi.ca/009004-119.01-e.php?&id_nbr=5796 Biography of Louis Riel from the Dictionary of Canadian Biography Online]
• [www.shsb.mb.ca/Riel/indexenglish.htm Biography of Louis Riel from the Société historique de Saint-Boniface]
• [archives.cbc.ca/IDD-1-73-1482/politics_economy/louis_riel/ CBC Digital Archives: Rethinking Riel]
• [www.histori.ca/minutes/minute.do?id=10646&sl=e Heritage Minutes: Historica Minutes (History by the Minute): Louis Riel]
• [www.trialwatch.com/riel/revokeconv.html Parliamentary discussion of Tremblay’s private members' bill to pardon Riel]
• [www2.parl.gc.ca/Parlinfo/Files/Parliamentarian.aspx?Item=b171f2b7-238a-4a42-9f32-bd0924d63a1a&Language=E&Section=FederalExperience Synopsis of federal political experience from the Library of Parliament]
• [library2.usask.ca/northwest/background/riel.htm Louis Riel — University of Saskatchewan library]

Отрывок, характеризующий Риэль, Луи

Тихон, как и все хорошие лакеи, знал чутьем направление мыслей барина. Он угадал, что спрашивали о князе Василье с сыном.
– Изволили лечь и огонь потушили, ваше сиятельство.
– Не за чем, не за чем… – быстро проговорил князь и, всунув ноги в туфли и руки в халат, пошел к дивану, на котором он спал.
Несмотря на то, что между Анатолем и m lle Bourienne ничего не было сказано, они совершенно поняли друг друга в отношении первой части романа, до появления pauvre mere, поняли, что им нужно много сказать друг другу тайно, и потому с утра они искали случая увидаться наедине. В то время как княжна прошла в обычный час к отцу, m lle Bourienne сошлась с Анатолем в зимнем саду.
Княжна Марья подходила в этот день с особенным трепетом к двери кабинета. Ей казалось, что не только все знают, что нынче совершится решение ее судьбы, но что и знают то, что она об этом думает. Она читала это выражение в лице Тихона и в лице камердинера князя Василья, который с горячей водой встретился в коридоре и низко поклонился ей.
Старый князь в это утро был чрезвычайно ласков и старателен в своем обращении с дочерью. Это выражение старательности хорошо знала княжна Марья. Это было то выражение, которое бывало на его лице в те минуты, когда сухие руки его сжимались в кулак от досады за то, что княжна Марья не понимала арифметической задачи, и он, вставая, отходил от нее и тихим голосом повторял несколько раз одни и те же слова.
Он тотчас же приступил к делу и начал разговор, говоря «вы».
– Мне сделали пропозицию насчет вас, – сказал он, неестественно улыбаясь. – Вы, я думаю, догадались, – продолжал он, – что князь Василий приехал сюда и привез с собой своего воспитанника (почему то князь Николай Андреич называл Анатоля воспитанником) не для моих прекрасных глаз. Мне вчера сделали пропозицию насчет вас. А так как вы знаете мои правила, я отнесся к вам.
– Как мне вас понимать, mon pere? – проговорила княжна, бледнея и краснея.
– Как понимать! – сердито крикнул отец. – Князь Василий находит тебя по своему вкусу для невестки и делает тебе пропозицию за своего воспитанника. Вот как понимать. Как понимать?!… А я у тебя спрашиваю.
– Я не знаю, как вы, mon pere, – шопотом проговорила княжна.
– Я? я? что ж я то? меня то оставьте в стороне. Не я пойду замуж. Что вы? вот это желательно знать.
Княжна видела, что отец недоброжелательно смотрел на это дело, но ей в ту же минуту пришла мысль, что теперь или никогда решится судьба ее жизни. Она опустила глаза, чтобы не видеть взгляда, под влиянием которого она чувствовала, что не могла думать, а могла по привычке только повиноваться, и сказала:
– Я желаю только одного – исполнить вашу волю, – сказала она, – но ежели бы мое желание нужно было выразить…
Она не успела договорить. Князь перебил ее.
– И прекрасно, – закричал он. – Он тебя возьмет с приданным, да кстати захватит m lle Bourienne. Та будет женой, а ты…
Князь остановился. Он заметил впечатление, произведенное этими словами на дочь. Она опустила голову и собиралась плакать.
– Ну, ну, шучу, шучу, – сказал он. – Помни одно, княжна: я держусь тех правил, что девица имеет полное право выбирать. И даю тебе свободу. Помни одно: от твоего решения зависит счастье жизни твоей. Обо мне нечего говорить.
– Да я не знаю… mon pere.
– Нечего говорить! Ему велят, он не только на тебе, на ком хочешь женится; а ты свободна выбирать… Поди к себе, обдумай и через час приди ко мне и при нем скажи: да или нет. Я знаю, ты станешь молиться. Ну, пожалуй, молись. Только лучше подумай. Ступай. Да или нет, да или нет, да или нет! – кричал он еще в то время, как княжна, как в тумане, шатаясь, уже вышла из кабинета.
Судьба ее решилась и решилась счастливо. Но что отец сказал о m lle Bourienne, – этот намек был ужасен. Неправда, положим, но всё таки это было ужасно, она не могла не думать об этом. Она шла прямо перед собой через зимний сад, ничего не видя и не слыша, как вдруг знакомый шопот m lle Bourienne разбудил ее. Она подняла глаза и в двух шагах от себя увидала Анатоля, который обнимал француженку и что то шептал ей. Анатоль с страшным выражением на красивом лице оглянулся на княжну Марью и не выпустил в первую секунду талию m lle Bourienne, которая не видала ее.
«Кто тут? Зачем? Подождите!» как будто говорило лицо Анатоля. Княжна Марья молча глядела на них. Она не могла понять этого. Наконец, m lle Bourienne вскрикнула и убежала, а Анатоль с веселой улыбкой поклонился княжне Марье, как будто приглашая ее посмеяться над этим странным случаем, и, пожав плечами, прошел в дверь, ведшую на его половину.
Через час Тихон пришел звать княжну Марью. Он звал ее к князю и прибавил, что и князь Василий Сергеич там. Княжна, в то время как пришел Тихон, сидела на диване в своей комнате и держала в своих объятиях плачущую m lla Bourienne. Княжна Марья тихо гладила ее по голове. Прекрасные глаза княжны, со всем своим прежним спокойствием и лучистостью, смотрели с нежной любовью и сожалением на хорошенькое личико m lle Bourienne.
– Non, princesse, je suis perdue pour toujours dans votre coeur, [Нет, княжна, я навсегда утратила ваше расположение,] – говорила m lle Bourienne.
– Pourquoi? Je vous aime plus, que jamais, – говорила княжна Марья, – et je tacherai de faire tout ce qui est en mon pouvoir pour votre bonheur. [Почему же? Я вас люблю больше, чем когда либо, и постараюсь сделать для вашего счастия всё, что в моей власти.]
– Mais vous me meprisez, vous si pure, vous ne comprendrez jamais cet egarement de la passion. Ah, ce n'est que ma pauvre mere… [Но вы так чисты, вы презираете меня; вы никогда не поймете этого увлечения страсти. Ах, моя бедная мать…]
– Je comprends tout, [Я всё понимаю,] – отвечала княжна Марья, грустно улыбаясь. – Успокойтесь, мой друг. Я пойду к отцу, – сказала она и вышла.
Князь Василий, загнув высоко ногу, с табакеркой в руках и как бы расчувствованный донельзя, как бы сам сожалея и смеясь над своей чувствительностью, сидел с улыбкой умиления на лице, когда вошла княжна Марья. Он поспешно поднес щепоть табаку к носу.
– Ah, ma bonne, ma bonne, [Ах, милая, милая.] – сказал он, вставая и взяв ее за обе руки. Он вздохнул и прибавил: – Le sort de mon fils est en vos mains. Decidez, ma bonne, ma chere, ma douee Marieie qui j'ai toujours aimee, comme ma fille. [Судьба моего сына в ваших руках. Решите, моя милая, моя дорогая, моя кроткая Мари, которую я всегда любил, как дочь.]
Он отошел. Действительная слеза показалась на его глазах.
– Фр… фр… – фыркал князь Николай Андреич.
– Князь от имени своего воспитанника… сына, тебе делает пропозицию. Хочешь ли ты или нет быть женою князя Анатоля Курагина? Ты говори: да или нет! – закричал он, – а потом я удерживаю за собой право сказать и свое мнение. Да, мое мнение и только свое мнение, – прибавил князь Николай Андреич, обращаясь к князю Василью и отвечая на его умоляющее выражение. – Да или нет?
– Мое желание, mon pere, никогда не покидать вас, никогда не разделять своей жизни с вашей. Я не хочу выходить замуж, – сказала она решительно, взглянув своими прекрасными глазами на князя Василья и на отца.
– Вздор, глупости! Вздор, вздор, вздор! – нахмурившись, закричал князь Николай Андреич, взял дочь за руку, пригнул к себе и не поцеловал, но только пригнув свой лоб к ее лбу, дотронулся до нее и так сжал руку, которую он держал, что она поморщилась и вскрикнула.
Князь Василий встал.
– Ma chere, je vous dirai, que c'est un moment que je n'oublrai jamais, jamais; mais, ma bonne, est ce que vous ne nous donnerez pas un peu d'esperance de toucher ce coeur si bon, si genereux. Dites, que peut etre… L'avenir est si grand. Dites: peut etre. [Моя милая, я вам скажу, что эту минуту я никогда не забуду, но, моя добрейшая, дайте нам хоть малую надежду возможности тронуть это сердце, столь доброе и великодушное. Скажите: может быть… Будущность так велика. Скажите: может быть.]
– Князь, то, что я сказала, есть всё, что есть в моем сердце. Я благодарю за честь, но никогда не буду женой вашего сына.
– Ну, и кончено, мой милый. Очень рад тебя видеть, очень рад тебя видеть. Поди к себе, княжна, поди, – говорил старый князь. – Очень, очень рад тебя видеть, – повторял он, обнимая князя Василья.
«Мое призвание другое, – думала про себя княжна Марья, мое призвание – быть счастливой другим счастием, счастием любви и самопожертвования. И что бы мне это ни стоило, я сделаю счастие бедной Ame. Она так страстно его любит. Она так страстно раскаивается. Я все сделаю, чтобы устроить ее брак с ним. Ежели он не богат, я дам ей средства, я попрошу отца, я попрошу Андрея. Я так буду счастлива, когда она будет его женою. Она так несчастлива, чужая, одинокая, без помощи! И Боже мой, как страстно она любит, ежели она так могла забыть себя. Может быть, и я сделала бы то же!…» думала княжна Марья.


Долго Ростовы не имели известий о Николушке; только в середине зимы графу было передано письмо, на адресе которого он узнал руку сына. Получив письмо, граф испуганно и поспешно, стараясь не быть замеченным, на цыпочках пробежал в свой кабинет, заперся и стал читать. Анна Михайловна, узнав (как она и всё знала, что делалось в доме) о получении письма, тихим шагом вошла к графу и застала его с письмом в руках рыдающим и вместе смеющимся. Анна Михайловна, несмотря на поправившиеся дела, продолжала жить у Ростовых.
– Mon bon ami? – вопросительно грустно и с готовностью всякого участия произнесла Анна Михайловна.
Граф зарыдал еще больше. «Николушка… письмо… ранен… бы… был… ma сhere… ранен… голубчик мой… графинюшка… в офицеры произведен… слава Богу… Графинюшке как сказать?…»
Анна Михайловна подсела к нему, отерла своим платком слезы с его глаз, с письма, закапанного ими, и свои слезы, прочла письмо, успокоила графа и решила, что до обеда и до чаю она приготовит графиню, а после чаю объявит всё, коли Бог ей поможет.
Всё время обеда Анна Михайловна говорила о слухах войны, о Николушке; спросила два раза, когда получено было последнее письмо от него, хотя знала это и прежде, и заметила, что очень легко, может быть, и нынче получится письмо. Всякий раз как при этих намеках графиня начинала беспокоиться и тревожно взглядывать то на графа, то на Анну Михайловну, Анна Михайловна самым незаметным образом сводила разговор на незначительные предметы. Наташа, из всего семейства более всех одаренная способностью чувствовать оттенки интонаций, взглядов и выражений лиц, с начала обеда насторожила уши и знала, что что нибудь есть между ее отцом и Анной Михайловной и что нибудь касающееся брата, и что Анна Михайловна приготавливает. Несмотря на всю свою смелость (Наташа знала, как чувствительна была ее мать ко всему, что касалось известий о Николушке), она не решилась за обедом сделать вопроса и от беспокойства за обедом ничего не ела и вертелась на стуле, не слушая замечаний своей гувернантки. После обеда она стремглав бросилась догонять Анну Михайловну и в диванной с разбега бросилась ей на шею.
– Тетенька, голубушка, скажите, что такое?
– Ничего, мой друг.
– Нет, душенька, голубчик, милая, персик, я не отстaнy, я знаю, что вы знаете.
Анна Михайловна покачала головой.
– Voua etes une fine mouche, mon enfant, [Ты вострушка, дитя мое.] – сказала она.
– От Николеньки письмо? Наверно! – вскрикнула Наташа, прочтя утвердительный ответ в лице Анны Михайловны.
– Но ради Бога, будь осторожнее: ты знаешь, как это может поразить твою maman.
– Буду, буду, но расскажите. Не расскажете? Ну, так я сейчас пойду скажу.
Анна Михайловна в коротких словах рассказала Наташе содержание письма с условием не говорить никому.
Честное, благородное слово, – крестясь, говорила Наташа, – никому не скажу, – и тотчас же побежала к Соне.
– Николенька…ранен…письмо… – проговорила она торжественно и радостно.
– Nicolas! – только выговорила Соня, мгновенно бледнея.
Наташа, увидав впечатление, произведенное на Соню известием о ране брата, в первый раз почувствовала всю горестную сторону этого известия.
Она бросилась к Соне, обняла ее и заплакала. – Немножко ранен, но произведен в офицеры; он теперь здоров, он сам пишет, – говорила она сквозь слезы.
– Вот видно, что все вы, женщины, – плаксы, – сказал Петя, решительными большими шагами прохаживаясь по комнате. – Я так очень рад и, право, очень рад, что брат так отличился. Все вы нюни! ничего не понимаете. – Наташа улыбнулась сквозь слезы.
– Ты не читала письма? – спрашивала Соня.
– Не читала, но она сказала, что всё прошло, и что он уже офицер…
– Слава Богу, – сказала Соня, крестясь. – Но, может быть, она обманула тебя. Пойдем к maman.
Петя молча ходил по комнате.
– Кабы я был на месте Николушки, я бы еще больше этих французов убил, – сказал он, – такие они мерзкие! Я бы их побил столько, что кучу из них сделали бы, – продолжал Петя.
– Молчи, Петя, какой ты дурак!…
– Не я дурак, а дуры те, кто от пустяков плачут, – сказал Петя.
– Ты его помнишь? – после минутного молчания вдруг спросила Наташа. Соня улыбнулась: «Помню ли Nicolas?»
– Нет, Соня, ты помнишь ли его так, чтоб хорошо помнить, чтобы всё помнить, – с старательным жестом сказала Наташа, видимо, желая придать своим словам самое серьезное значение. – И я помню Николеньку, я помню, – сказала она. – А Бориса не помню. Совсем не помню…
– Как? Не помнишь Бориса? – спросила Соня с удивлением.
– Не то, что не помню, – я знаю, какой он, но не так помню, как Николеньку. Его, я закрою глаза и помню, а Бориса нет (она закрыла глаза), так, нет – ничего!
– Ах, Наташа, – сказала Соня, восторженно и серьезно глядя на свою подругу, как будто она считала ее недостойной слышать то, что она намерена была сказать, и как будто она говорила это кому то другому, с кем нельзя шутить. – Я полюбила раз твоего брата, и, что бы ни случилось с ним, со мной, я никогда не перестану любить его во всю жизнь.
Наташа удивленно, любопытными глазами смотрела на Соню и молчала. Она чувствовала, что то, что говорила Соня, была правда, что была такая любовь, про которую говорила Соня; но Наташа ничего подобного еще не испытывала. Она верила, что это могло быть, но не понимала.
– Ты напишешь ему? – спросила она.
Соня задумалась. Вопрос о том, как писать к Nicolas и нужно ли писать и как писать, был вопрос, мучивший ее. Теперь, когда он был уже офицер и раненый герой, хорошо ли было с ее стороны напомнить ему о себе и как будто о том обязательстве, которое он взял на себя в отношении ее.
– Не знаю; я думаю, коли он пишет, – и я напишу, – краснея, сказала она.
– И тебе не стыдно будет писать ему?
Соня улыбнулась.
– Нет.
– А мне стыдно будет писать Борису, я не буду писать.
– Да отчего же стыдно?Да так, я не знаю. Неловко, стыдно.
– А я знаю, отчего ей стыдно будет, – сказал Петя, обиженный первым замечанием Наташи, – оттого, что она была влюблена в этого толстого с очками (так называл Петя своего тезку, нового графа Безухого); теперь влюблена в певца этого (Петя говорил об итальянце, Наташином учителе пенья): вот ей и стыдно.
– Петя, ты глуп, – сказала Наташа.
– Не глупее тебя, матушка, – сказал девятилетний Петя, точно как будто он был старый бригадир.
Графиня была приготовлена намеками Анны Михайловны во время обеда. Уйдя к себе, она, сидя на кресле, не спускала глаз с миниатюрного портрета сына, вделанного в табакерке, и слезы навертывались ей на глаза. Анна Михайловна с письмом на цыпочках подошла к комнате графини и остановилась.
– Не входите, – сказала она старому графу, шедшему за ней, – после, – и затворила за собой дверь.
Граф приложил ухо к замку и стал слушать.
Сначала он слышал звуки равнодушных речей, потом один звук голоса Анны Михайловны, говорившей длинную речь, потом вскрик, потом молчание, потом опять оба голоса вместе говорили с радостными интонациями, и потом шаги, и Анна Михайловна отворила ему дверь. На лице Анны Михайловны было гордое выражение оператора, окончившего трудную ампутацию и вводящего публику для того, чтоб она могла оценить его искусство.
– C'est fait! [Дело сделано!] – сказала она графу, торжественным жестом указывая на графиню, которая держала в одной руке табакерку с портретом, в другой – письмо и прижимала губы то к тому, то к другому.
Увидав графа, она протянула к нему руки, обняла его лысую голову и через лысую голову опять посмотрела на письмо и портрет и опять для того, чтобы прижать их к губам, слегка оттолкнула лысую голову. Вера, Наташа, Соня и Петя вошли в комнату, и началось чтение. В письме был кратко описан поход и два сражения, в которых участвовал Николушка, производство в офицеры и сказано, что он целует руки maman и papa, прося их благословения, и целует Веру, Наташу, Петю. Кроме того он кланяется m r Шелингу, и m mе Шос и няне, и, кроме того, просит поцеловать дорогую Соню, которую он всё так же любит и о которой всё так же вспоминает. Услыхав это, Соня покраснела так, что слезы выступили ей на глаза. И, не в силах выдержать обратившиеся на нее взгляды, она побежала в залу, разбежалась, закружилась и, раздув баллоном платье свое, раскрасневшаяся и улыбающаяся, села на пол. Графиня плакала.
– О чем же вы плачете, maman? – сказала Вера. – По всему, что он пишет, надо радоваться, а не плакать.
Это было совершенно справедливо, но и граф, и графиня, и Наташа – все с упреком посмотрели на нее. «И в кого она такая вышла!» подумала графиня.
Письмо Николушки было прочитано сотни раз, и те, которые считались достойными его слушать, должны были приходить к графине, которая не выпускала его из рук. Приходили гувернеры, няни, Митенька, некоторые знакомые, и графиня перечитывала письмо всякий раз с новым наслаждением и всякий раз открывала по этому письму новые добродетели в своем Николушке. Как странно, необычайно, радостно ей было, что сын ее – тот сын, который чуть заметно крошечными членами шевелился в ней самой 20 лет тому назад, тот сын, за которого она ссорилась с баловником графом, тот сын, который выучился говорить прежде: «груша», а потом «баба», что этот сын теперь там, в чужой земле, в чужой среде, мужественный воин, один, без помощи и руководства, делает там какое то свое мужское дело. Весь всемирный вековой опыт, указывающий на то, что дети незаметным путем от колыбели делаются мужами, не существовал для графини. Возмужание ее сына в каждой поре возмужания было для нее так же необычайно, как бы и не было никогда миллионов миллионов людей, точно так же возмужавших. Как не верилось 20 лет тому назад, чтобы то маленькое существо, которое жило где то там у ней под сердцем, закричало бы и стало сосать грудь и стало бы говорить, так и теперь не верилось ей, что это же существо могло быть тем сильным, храбрым мужчиной, образцом сыновей и людей, которым он был теперь, судя по этому письму.
– Что за штиль, как он описывает мило! – говорила она, читая описательную часть письма. – И что за душа! Об себе ничего… ничего! О каком то Денисове, а сам, верно, храбрее их всех. Ничего не пишет о своих страданиях. Что за сердце! Как я узнаю его! И как вспомнил всех! Никого не забыл. Я всегда, всегда говорила, еще когда он вот какой был, я всегда говорила…
Более недели готовились, писались брульоны и переписывались набело письма к Николушке от всего дома; под наблюдением графини и заботливостью графа собирались нужные вещицы и деньги для обмундирования и обзаведения вновь произведенного офицера. Анна Михайловна, практическая женщина, сумела устроить себе и своему сыну протекцию в армии даже и для переписки. Она имела случай посылать свои письма к великому князю Константину Павловичу, который командовал гвардией. Ростовы предполагали, что русская гвардия за границей , есть совершенно определительный адрес, и что ежели письмо дойдет до великого князя, командовавшего гвардией, то нет причины, чтобы оно не дошло до Павлоградского полка, который должен быть там же поблизости; и потому решено было отослать письма и деньги через курьера великого князя к Борису, и Борис уже должен был доставить их к Николушке. Письма были от старого графа, от графини, от Пети, от Веры, от Наташи, от Сони и, наконец, 6 000 денег на обмундировку и различные вещи, которые граф посылал сыну.