Рижский технический университет
Поделись знанием:
Координаты: 56°56′50″ с. ш. 24°06′17″ в. д. / 56.9472° с. ш. 24.1047° в. д. (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=56.9472&mlon=24.1047&zoom=17 (O)] (Я)К:Учебные заведения, основанные в 1862 году
– И вот, братцы мои… тот самый принц, который (с особенным ударением на слове который)… – говорил чей то голос в противуположном углу балагана.
Молча и неподвижно сидя у стены на соломе, Пьер то открывал, то закрывал глаза. Но только что он закрывал глаза, он видел пред собой то же страшное, в особенности страшное своей простотой, лицо фабричного и еще более страшные своим беспокойством лица невольных убийц. И он опять открывал глаза и бессмысленно смотрел в темноте вокруг себя.
Рядом с ним сидел, согнувшись, какой то маленький человек, присутствие которого Пьер заметил сначала по крепкому запаху пота, который отделялся от него при всяком его движении. Человек этот что то делал в темноте с своими ногами, и, несмотря на то, что Пьер не видал его лица, он чувствовал, что человек этот беспрестанно взглядывал на него. Присмотревшись в темноте, Пьер понял, что человек этот разувался. И то, каким образом он это делал, заинтересовало Пьера.
Размотав бечевки, которыми была завязана одна нога, он аккуратно свернул бечевки и тотчас принялся за другую ногу, взглядывая на Пьера. Пока одна рука вешала бечевку, другая уже принималась разматывать другую ногу. Таким образом аккуратно, круглыми, спорыми, без замедления следовавшими одно за другим движеньями, разувшись, человек развесил свою обувь на колышки, вбитые у него над головами, достал ножик, обрезал что то, сложил ножик, положил под изголовье и, получше усевшись, обнял свои поднятые колени обеими руками и прямо уставился на Пьера. Пьеру чувствовалось что то приятное, успокоительное и круглое в этих спорых движениях, в этом благоустроенном в углу его хозяйстве, в запахе даже этого человека, и он, не спуская глаз, смотрел на него.
– А много вы нужды увидали, барин? А? – сказал вдруг маленький человек. И такое выражение ласки и простоты было в певучем голосе человека, что Пьер хотел отвечать, но у него задрожала челюсть, и он почувствовал слезы. Маленький человек в ту же секунду, не давая Пьеру времени выказать свое смущение, заговорил тем же приятным голосом.
– Э, соколик, не тужи, – сказал он с той нежно певучей лаской, с которой говорят старые русские бабы. – Не тужи, дружок: час терпеть, а век жить! Вот так то, милый мой. А живем тут, слава богу, обиды нет. Тоже люди и худые и добрые есть, – сказал он и, еще говоря, гибким движением перегнулся на колени, встал и, прокашливаясь, пошел куда то.
– Ишь, шельма, пришла! – услыхал Пьер в конце балагана тот же ласковый голос. – Пришла шельма, помнит! Ну, ну, буде. – И солдат, отталкивая от себя собачонку, прыгавшую к нему, вернулся к своему месту и сел. В руках у него было что то завернуто в тряпке.
– Вот, покушайте, барин, – сказал он, опять возвращаясь к прежнему почтительному тону и развертывая и подавая Пьеру несколько печеных картошек. – В обеде похлебка была. А картошки важнеющие!
Пьер не ел целый день, и запах картофеля показался ему необыкновенно приятным. Он поблагодарил солдата и стал есть.
– Что ж, так то? – улыбаясь, сказал солдат и взял одну из картошек. – А ты вот как. – Он достал опять складной ножик, разрезал на своей ладони картошку на равные две половины, посыпал соли из тряпки и поднес Пьеру.
– Картошки важнеющие, – повторил он. – Ты покушай вот так то.
Пьеру казалось, что он никогда не ел кушанья вкуснее этого.
– Нет, мне все ничего, – сказал Пьер, – но за что они расстреляли этих несчастных!.. Последний лет двадцати.
– Тц, тц… – сказал маленький человек. – Греха то, греха то… – быстро прибавил он, и, как будто слова его всегда были готовы во рту его и нечаянно вылетали из него, он продолжал: – Что ж это, барин, вы так в Москве то остались?
– Я не думал, что они так скоро придут. Я нечаянно остался, – сказал Пьер.
– Да как же они взяли тебя, соколик, из дома твоего?
– Нет, я пошел на пожар, и тут они схватили меня, судили за поджигателя.
– Где суд, там и неправда, – вставил маленький человек.
– А ты давно здесь? – спросил Пьер, дожевывая последнюю картошку.
– Я то? В то воскресенье меня взяли из гошпиталя в Москве.
– Ты кто же, солдат?
– Солдаты Апшеронского полка. От лихорадки умирал. Нам и не сказали ничего. Наших человек двадцать лежало. И не думали, не гадали.
– Что ж, тебе скучно здесь? – спросил Пьер.
– Как не скучно, соколик. Меня Платоном звать; Каратаевы прозвище, – прибавил он, видимо, с тем, чтобы облегчить Пьеру обращение к нему. – Соколиком на службе прозвали. Как не скучать, соколик! Москва, она городам мать. Как не скучать на это смотреть. Да червь капусту гложе, а сам прежде того пропадае: так то старички говаривали, – прибавил он быстро.
– Как, как это ты сказал? – спросил Пьер.
– Я то? – спросил Каратаев. – Я говорю: не нашим умом, а божьим судом, – сказал он, думая, что повторяет сказанное. И тотчас же продолжал: – Как же у вас, барин, и вотчины есть? И дом есть? Стало быть, полная чаша! И хозяйка есть? А старики родители живы? – спрашивал он, и хотя Пьер не видел в темноте, но чувствовал, что у солдата морщились губы сдержанною улыбкой ласки в то время, как он спрашивал это. Он, видимо, был огорчен тем, что у Пьера не было родителей, в особенности матери.
– Жена для совета, теща для привета, а нет милей родной матушки! – сказал он. – Ну, а детки есть? – продолжал он спрашивать. Отрицательный ответ Пьера опять, видимо, огорчил его, и он поспешил прибавить: – Что ж, люди молодые, еще даст бог, будут. Только бы в совете жить…
– Да теперь все равно, – невольно сказал Пьер.
– Эх, милый человек ты, – возразил Платон. – От сумы да от тюрьмы никогда не отказывайся. – Он уселся получше, прокашлялся, видимо приготовляясь к длинному рассказу. – Так то, друг мой любезный, жил я еще дома, – начал он. – Вотчина у нас богатая, земли много, хорошо живут мужики, и наш дом, слава тебе богу. Сам сем батюшка косить выходил. Жили хорошо. Христьяне настоящие были. Случилось… – И Платон Каратаев рассказал длинную историю о том, как он поехал в чужую рощу за лесом и попался сторожу, как его секли, судили и отдали ь солдаты. – Что ж соколик, – говорил он изменяющимся от улыбки голосом, – думали горе, ан радость! Брату бы идти, кабы не мой грех. А у брата меньшого сам пят ребят, – а у меня, гляди, одна солдатка осталась. Была девочка, да еще до солдатства бог прибрал. Пришел я на побывку, скажу я тебе. Гляжу – лучше прежнего живут. Животов полон двор, бабы дома, два брата на заработках. Один Михайло, меньшой, дома. Батюшка и говорит: «Мне, говорит, все детки равны: какой палец ни укуси, все больно. А кабы не Платона тогда забрили, Михайле бы идти». Позвал нас всех – веришь – поставил перед образа. Михайло, говорит, поди сюда, кланяйся ему в ноги, и ты, баба, кланяйся, и внучата кланяйтесь. Поняли? говорит. Так то, друг мой любезный. Рок головы ищет. А мы всё судим: то не хорошо, то не ладно. Наше счастье, дружок, как вода в бредне: тянешь – надулось, а вытащишь – ничего нету. Так то. – И Платон пересел на своей соломе.
Помолчав несколько времени, Платон встал.
– Что ж, я чай, спать хочешь? – сказал он и быстро начал креститься, приговаривая:
– Господи, Иисус Христос, Никола угодник, Фрола и Лавра, господи Иисус Христос, Никола угодник! Фрола и Лавра, господи Иисус Христос – помилуй и спаси нас! – заключил он, поклонился в землю, встал и, вздохнув, сел на свою солому. – Вот так то. Положи, боже, камушком, подними калачиком, – проговорил он и лег, натягивая на себя шинель.
– Какую это ты молитву читал? – спросил Пьер.
– Ась? – проговорил Платон (он уже было заснул). – Читал что? Богу молился. А ты рази не молишься?
– Нет, и я молюсь, – сказал Пьер. – Но что ты говорил: Фрола и Лавра?
– А как же, – быстро отвечал Платон, – лошадиный праздник. И скота жалеть надо, – сказал Каратаев. – Вишь, шельма, свернулась. Угрелась, сукина дочь, – сказал он, ощупав собаку у своих ног, и, повернувшись опять, тотчас же заснул.
Наружи слышались где то вдалеке плач и крики, и сквозь щели балагана виднелся огонь; но в балагане было тихо и темно. Пьер долго не спал и с открытыми глазами лежал в темноте на своем месте, прислушиваясь к мерному храпенью Платона, лежавшего подле него, и чувствовал, что прежде разрушенный мир теперь с новой красотой, на каких то новых и незыблемых основах, воздвигался в его душе.
В балагане, в который поступил Пьер и в котором он пробыл четыре недели, было двадцать три человека пленных солдат, три офицера и два чиновника.
Все они потом как в тумане представлялись Пьеру, но Платон Каратаев остался навсегда в душе Пьера самым сильным и дорогим воспоминанием и олицетворением всего русского, доброго и круглого. Когда на другой день, на рассвете, Пьер увидал своего соседа, первое впечатление чего то круглого подтвердилось вполне: вся фигура Платона в его подпоясанной веревкою французской шинели, в фуражке и лаптях, была круглая, голова была совершенно круглая, спина, грудь, плечи, даже руки, которые он носил, как бы всегда собираясь обнять что то, были круглые; приятная улыбка и большие карие нежные глаза были круглые.
Платону Каратаеву должно было быть за пятьдесят лет, судя по его рассказам о походах, в которых он участвовал давнишним солдатом. Он сам не знал и никак не мог определить, сколько ему было лет; но зубы его, ярко белые и крепкие, которые все выкатывались своими двумя полукругами, когда он смеялся (что он часто делал), были все хороши и целы; ни одного седого волоса не было в его бороде и волосах, и все тело его имело вид гибкости и в особенности твердости и сносливости.
Лицо его, несмотря на мелкие круглые морщинки, имело выражение невинности и юности; голос у него был приятный и певучий. Но главная особенность его речи состояла в непосредственности и спорости. Он, видимо, никогда не думал о том, что он сказал и что он скажет; и от этого в быстроте и верности его интонаций была особенная неотразимая убедительность.
Физические силы его и поворотливость были таковы первое время плена, что, казалось, он не понимал, что такое усталость и болезнь. Каждый день утром а вечером он, ложась, говорил: «Положи, господи, камушком, подними калачиком»; поутру, вставая, всегда одинаково пожимая плечами, говорил: «Лег – свернулся, встал – встряхнулся». И действительно, стоило ему лечь, чтобы тотчас же заснуть камнем, и стоило встряхнуться, чтобы тотчас же, без секунды промедления, взяться за какое нибудь дело, как дети, вставши, берутся за игрушки. Он все умел делать, не очень хорошо, но и не дурно. Он пек, парил, шил, строгал, тачал сапоги. Он всегда был занят и только по ночам позволял себе разговоры, которые он любил, и песни. Он пел песни, не так, как поют песенники, знающие, что их слушают, но пел, как поют птицы, очевидно, потому, что звуки эти ему было так же необходимо издавать, как необходимо бывает потянуться или расходиться; и звуки эти всегда бывали тонкие, нежные, почти женские, заунывные, и лицо его при этом бывало очень серьезно.
(перенаправлено с «Рижский политехнический институт»)
см. также РТУ (значения).
| Рижский технический университет (РТУ) | |
 | |
 | |
| Оригинальное название |
Rīgas Tehniskā universitāte |
|---|---|
| Международное название |
Riga Technical University [1] |
| Прежние названия |
Рижский политехникум |
| Год основания | |
| Тип |
государственный |
| Ректор | |
| Студенты | |
| Иностранные студенты |
1141 (2015) |
| Преподаватели | |
| Расположение | |
| Юридический адрес |
Kaļķu iela 1, Rīga LV-1658, Latvija |
| Сайт |
[www.rtu.lv .lv] |
Рижский технический университет (РТУ; в 1958—1990 Рижский политехнический институт, РПИ) — старейший университет в Латвии, 8 факультетов которого предлагают полный спектр технического образования в области инженерных наук.
В числе 8 отделений Рижского политехнического училища на рубеже XIX—XX веков коммерческое отделение предоставляло наиболее полный курс коммерческого образования в России, «главным образом благодаря тому, что этому училищу с самого основания было предоставлено много простора. В настоящее время,— отмечала в 1895 году энциклопедия Брокгауза и Ефрона,— коммерческое образование, получаемое в этом училище, не ниже того, какое дают высшие коммерческие школы во Франции и в Антверпене[4]».
Содержание
Факультеты
- [www.apf.rtu.lv/ Факультет архитектуры и городского планирования]
- [www.bf.rtu.lv/ Факультет строительный]
- [www.ditf.rtu.lv/ Факультет компьютерных наук и информационных технологий]
- [www.eef.rtu.lv/mes_misija.php Факультет энергетики и электротехники]
- [www.ief.rtu.lv/ Факультет инженерной экономики и управления]
- [www.mlkf.rtu.lv/ Факультет материаловедения и прикладной химии]
- [www.tmf.rtu.lv/ Факультет транспорта и машиноведения]
- [www.etf.rtu.lv/ Факультет электроники и телекоммуникаций]
Филиалы
- Даугавпилский филиал
- Лиепайский филиал
- Вентспилский филиал
- Цесиский филиал
История
- 1862—1896 — Рижский политехникум (Das Baltische Polytechnikum zu Riga)
- 1896—1919 — Рижский политехнический институт (РПИ)
- 1915—1918 эвакуация в Москву и Иваново-Вознесенск
- в 1918 году на базе Рижского политехнического института, эвакуированого в Иваново-Вознесенск, образован Иваново-Вознесенский политехнический институт
- 1919—1958 — Технический факультет Латвийского государственного университета
- 1958—1990 — Рижский политехнический институт (РПИ)
- с 1990 года — Рижский технический университет (РТУ)
- Ныне занимает здание Рижского летно-технического училища гражданской авиации (РЛТУГА, РАУСС-ГА) на улице Межа,3.
Студенческие корпорации
Студенческие корпорации действовавшие при РПИ в период до 1918 года.
- Fraternitas Baltica (немецкая) 1865-1938
- Concordia Rigensis (немецкая) 1869
- Rubonia (немецкая) 1875-1939
- Borysthenia (немецкая) 1876-1880
- Arconia (польская) 1879
- Fraternitas Arctica (русская) 1880
- Selonija (латышская) 1880
- Veletia (польская) 1883
- Vironia (эстонская) 1900
- Talavija (латышская) 1900
Студенческие корпорации действующие при РТУ в настоящее время
- Fraternitas Arctica (русская) 1880
- Selonija (латышская) 1880
- Fraternitas Metropolitana (латышская) 1924
- Fraternitas Vesthardiana (латышская) 1924
- Fraternitas Livonica (латышская) 1926
Корпорация студенток действующая при РТУ в настоящее время
- Sororitas Tatiana (русская) 1932
Факты
В 1983—1989 годах институт носил имя Арвида Пельше. Во время перестройки студенты требовали отменить это наименование, а во время демонстрации в 1988 году толпа сорвала со стены главного здания института посвященную Пельше мемориальную доску, которая затем была сброшена с Каменного моста в Даугаву.
Известные преподаватели и ученые, работавшие в университете
- Аррениус, Сванте Август (1859—1927) — химик, в 1886 работал совместно с Оствальдом в Рижском политехникуме.
- Артоболевский, Иван Алексеевич (1872—1938) — протоиерей, учёный-богослов. Читал лекции по богословию во время эвакуации института в Москву (1916—1917).
- Вальден, Пауль (1863—1957) — химик, профессор Рижского Политехнического института в 1894—1919, директор института в 1902—1905 и 1917—1919 годах.[5]
- Чарльз Иванович Кларк (1867—1942) — рижский конструктор, корабельный мастер, преподаватель Рижского политехникума, представитель известного в Лифляндской губернии шотландского рода Кларков.
- Лебединский, Владимир Константинович (1868—1937) — профессор с 1913 года.
- Оствальд, Вильгельм Фридрих (1853—1932) — учёный химик, лауреат Нобелевской премии по химии 1909 года, профессор Рижского политехнического училища в 1882—1887 гг.
- Освальдс Тилманис (1900—1980) — архитектор, профессор (1960).
Известные выпускники
- Андерс, Владислав (1892—1970) — польский военный и политический деятель, главнокомандующий польских сил на Западе (1945).
- Антонов, Сергей Николаевич (1884—1956) — архитектор, живописец, театральный художник, преподаватель, один из самых популярных рижских архитекторов в межвоенный период.
- Давыденко, Эдуард Прокофьевич (род. 1939) — специалист в области прикладной физики.
- Берзиньш, Андрис (род. 1944) — президент Латвии (2011-2015).
- Будовска, Скайдрите Александровна (род. 1943) — баскетболистка, трёхкратная чемпионка мира, пятикратная чемпионка Европы.
- Валтерс, Валдис (род. 1957) — баскетболист.
- Вальден, Пауль (1863—1957) — учёный-химик.
- Ганиев, Акбар Жахонгирович - бизнесмен
- Гингер, Сергей Григорьевич (1870—1937) — архитектор Санкт-Петербурга начала XX века, работавший в стеле неоклассицизма и модерна.
- Горбунов, Анатолий Валерианович (род. 1942) — партийный и государственный деятель. Председатель Президиума Верховного Совета Латвийской ССР (1988 год).
- Горсткин-Вывюрский, Михал (1861—1926) — польский художник.
- Дессин, Оттон Вильгельмович фон (1863 — ?) — российский архитектор.
- Ерамишанцев, Василий Иванович (1875—1958) — московский архитектор.
- Зейберлих, Фридрих (1850 — ?) — рижский архитектор.
- Зусман, Самуил Соломонович (1880 — ?) — русский философ, политический деятель и публицист, член ЦК Союза 17-го октября.
- Ирбитис Карл — известный латвийский, немецкий и американский инженер,
- Калеп, Теодор (1866—1913) — руководитель Рижского завода (сначала Трансмиссионный машиностроительный и чугунолитейный завод, с 1909 года — завод «Мотор»).
- Канцане, Бирута Павловна (род. 1939) — архитектор, Заслуженный архитектор РФ (1995).
- Козловский, Станислав (1860—1922) — польский драматург и литературный критик.
- Кукк, Юхан (1885—1942) — эстонский государственный деятель, предприниматель.
- Лангер, Андрей (1876—после 1917) — русский архитектор.
- Лаубе, Эйжен (1880—1967) — латышский архитектор, один из самых ярких представителей национального романтизма.
- Лисицкий, Лазарь Маркович (1890—1941) — художник и архитектор.
- Мандельштам, Пауль (1870—1941 ?) — рижский гражданский инженер и архитектор.
- Мосцицкий, Игнаций (1867—1946) — президент Польши (1926—1939) и учёный-химик.
- Мунтерс, Вильгельм Николаевич (1898—1967) — латвийский государственный деятель, дипломат, Министр иностранных дел Латвийской Республики (1936—1940 гг.).
- Озолс, Карлис (1882—1941) — латышский дипломат, посол в Вашингтоне, чрезвычайный посланник и полномочный министр в Москве. В 1914 году окончил (тогда Рижский политехникум) как инженер-механик.
- Наумов Дмитрий Арвидович[6](1973) — выдающийся IT Инженер, автор многих разработок.
- Панцержанский, Эдуард Самуилович (1887—1937) — советский военно-морской деятель.
- Парчевский, Александр (1884 — ?) — польский архитектор и инженер.
- Пельше, Виктория Робертовна — скульптор.
- Пуго, Борис Карлович (1937—1991) — советский партийный и государственный деятель, первый секретарь ЦК Компартии Латвийской ССР, председатель Комитета партийного контроля при ЦК КПСС/ЦКК КПСС, министр внутренних дел СССР, член ГКЧП.
- Синицын, Владимир Борисович (род. 1952) — спортивный комментатор, судья международной категории по снукеру.
- Старков, Александр Петрович (род. 1955) — советский футболист и латвийский футбольный тренер.
- Тарвас, Карл — архитектор.
- Толмачёв, Олег Николаевич (род. 1955) — латвийский политик, председатель Даугавпилсского отделения Русской общины Латвии, вице-мэр Даугавпилса.
- Ульрих, Василий Васильевич (1889—1951) — генерал-полковник юстиции, председатель Военной коллегии Верховного суда СССР (1926—1948).
- Цандер, Фридрих Артурович (1887—1933) — создатель ракеты на жидком топливе.
- Шапошников, Христофор Георгиевич (1872—1938) — советский учёный-биолог, основатель Кавказского заповедника.
- Шикеданц, Арно (1892—1945) — партийный и государственный деятель Третьего рейха.
- Эйхманс, Фёдор Иванович (1897—1938) — деятель ВЧК-ОГПУ-НКВД СССР, первый начальник УЛАГ ОГПУ.
Не окончили
- Аккерман, Янис Давыдович (1897—1972) — авиаконструктор, общественный деятель.
- Густав Бокис — советский военачальник, комдив, начальник АБТУ РККА.
- Пришвин, Михаил Михайлович (1873—1954) — русский писатель.
- Розенберг, Альфред (1893—1945) — немецкий государственный и политический деятель, идеолог Национал-социалистической немецкой рабочей партии (НСДАП).
- Урбшис, Юозас (1896—1991) — литовский дипломат, министр иностранных дел Литвы в 1938—1940 гг.
- Шаумян, Степан Георгиевич (1878—1918) — революционер и политический деятель.
- Доливо-Добровольский, Михаил Осипович (1862—1919) — электротехник, создатель техники трёхфазного переменного тока.
Напишите отзыв о статье "Рижский технический университет"
Литература
- Рига: Энциклопедия = Enciklopēdija «Rīga» / Гл. ред. П. П. Еран. — 1-е изд.. — Рига: Главная редакция энциклопедий, 1989. — С. 562-564. — 880 с. — 60 000 экз. — ISBN 5-89960-002-0.
Примечания
- ↑ [m.likumi.lv/doc.php?id=270026 Конституция Рижского технического университета]
- ↑ [www.rtu.lv/content/view/23/30/lang,lv/ Количество Учащихся в РТУ]
- ↑ [www.rtu.lv/content/view/2282/1315/lang,lv/ Академический состав РТУ]
- ↑ Коммерческое образование. Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона, т.15А. — СПб., 1895.
- ↑ Valters, Raimonds. Organiskā ķīmija (speckurss). Lekciju konspekts. Rīga: RTU izdevniecība, 2009.— 70. lpp. (латыш.)
- ↑ [ru.wikipedia.org/wiki/Синапс синапс].
Ссылки
- [www.rtu.lv/ru/ Веб-страница университета]
Отрывок, характеризующий Рижский технический университет
Вокруг него в темноте стояли люди: верно, что то их очень занимало в нем. Ему рассказывали что то, расспрашивали о чем то, потом повели куда то, и он, наконец, очутился в углу балагана рядом с какими то людьми, переговаривавшимися с разных сторон, смеявшимися.– И вот, братцы мои… тот самый принц, который (с особенным ударением на слове который)… – говорил чей то голос в противуположном углу балагана.
Молча и неподвижно сидя у стены на соломе, Пьер то открывал, то закрывал глаза. Но только что он закрывал глаза, он видел пред собой то же страшное, в особенности страшное своей простотой, лицо фабричного и еще более страшные своим беспокойством лица невольных убийц. И он опять открывал глаза и бессмысленно смотрел в темноте вокруг себя.
Рядом с ним сидел, согнувшись, какой то маленький человек, присутствие которого Пьер заметил сначала по крепкому запаху пота, который отделялся от него при всяком его движении. Человек этот что то делал в темноте с своими ногами, и, несмотря на то, что Пьер не видал его лица, он чувствовал, что человек этот беспрестанно взглядывал на него. Присмотревшись в темноте, Пьер понял, что человек этот разувался. И то, каким образом он это делал, заинтересовало Пьера.
Размотав бечевки, которыми была завязана одна нога, он аккуратно свернул бечевки и тотчас принялся за другую ногу, взглядывая на Пьера. Пока одна рука вешала бечевку, другая уже принималась разматывать другую ногу. Таким образом аккуратно, круглыми, спорыми, без замедления следовавшими одно за другим движеньями, разувшись, человек развесил свою обувь на колышки, вбитые у него над головами, достал ножик, обрезал что то, сложил ножик, положил под изголовье и, получше усевшись, обнял свои поднятые колени обеими руками и прямо уставился на Пьера. Пьеру чувствовалось что то приятное, успокоительное и круглое в этих спорых движениях, в этом благоустроенном в углу его хозяйстве, в запахе даже этого человека, и он, не спуская глаз, смотрел на него.
– А много вы нужды увидали, барин? А? – сказал вдруг маленький человек. И такое выражение ласки и простоты было в певучем голосе человека, что Пьер хотел отвечать, но у него задрожала челюсть, и он почувствовал слезы. Маленький человек в ту же секунду, не давая Пьеру времени выказать свое смущение, заговорил тем же приятным голосом.
– Э, соколик, не тужи, – сказал он с той нежно певучей лаской, с которой говорят старые русские бабы. – Не тужи, дружок: час терпеть, а век жить! Вот так то, милый мой. А живем тут, слава богу, обиды нет. Тоже люди и худые и добрые есть, – сказал он и, еще говоря, гибким движением перегнулся на колени, встал и, прокашливаясь, пошел куда то.
– Ишь, шельма, пришла! – услыхал Пьер в конце балагана тот же ласковый голос. – Пришла шельма, помнит! Ну, ну, буде. – И солдат, отталкивая от себя собачонку, прыгавшую к нему, вернулся к своему месту и сел. В руках у него было что то завернуто в тряпке.
– Вот, покушайте, барин, – сказал он, опять возвращаясь к прежнему почтительному тону и развертывая и подавая Пьеру несколько печеных картошек. – В обеде похлебка была. А картошки важнеющие!
Пьер не ел целый день, и запах картофеля показался ему необыкновенно приятным. Он поблагодарил солдата и стал есть.
– Что ж, так то? – улыбаясь, сказал солдат и взял одну из картошек. – А ты вот как. – Он достал опять складной ножик, разрезал на своей ладони картошку на равные две половины, посыпал соли из тряпки и поднес Пьеру.
– Картошки важнеющие, – повторил он. – Ты покушай вот так то.
Пьеру казалось, что он никогда не ел кушанья вкуснее этого.
– Нет, мне все ничего, – сказал Пьер, – но за что они расстреляли этих несчастных!.. Последний лет двадцати.
– Тц, тц… – сказал маленький человек. – Греха то, греха то… – быстро прибавил он, и, как будто слова его всегда были готовы во рту его и нечаянно вылетали из него, он продолжал: – Что ж это, барин, вы так в Москве то остались?
– Я не думал, что они так скоро придут. Я нечаянно остался, – сказал Пьер.
– Да как же они взяли тебя, соколик, из дома твоего?
– Нет, я пошел на пожар, и тут они схватили меня, судили за поджигателя.
– Где суд, там и неправда, – вставил маленький человек.
– А ты давно здесь? – спросил Пьер, дожевывая последнюю картошку.
– Я то? В то воскресенье меня взяли из гошпиталя в Москве.
– Ты кто же, солдат?
– Солдаты Апшеронского полка. От лихорадки умирал. Нам и не сказали ничего. Наших человек двадцать лежало. И не думали, не гадали.
– Что ж, тебе скучно здесь? – спросил Пьер.
– Как не скучно, соколик. Меня Платоном звать; Каратаевы прозвище, – прибавил он, видимо, с тем, чтобы облегчить Пьеру обращение к нему. – Соколиком на службе прозвали. Как не скучать, соколик! Москва, она городам мать. Как не скучать на это смотреть. Да червь капусту гложе, а сам прежде того пропадае: так то старички говаривали, – прибавил он быстро.
– Как, как это ты сказал? – спросил Пьер.
– Я то? – спросил Каратаев. – Я говорю: не нашим умом, а божьим судом, – сказал он, думая, что повторяет сказанное. И тотчас же продолжал: – Как же у вас, барин, и вотчины есть? И дом есть? Стало быть, полная чаша! И хозяйка есть? А старики родители живы? – спрашивал он, и хотя Пьер не видел в темноте, но чувствовал, что у солдата морщились губы сдержанною улыбкой ласки в то время, как он спрашивал это. Он, видимо, был огорчен тем, что у Пьера не было родителей, в особенности матери.
– Жена для совета, теща для привета, а нет милей родной матушки! – сказал он. – Ну, а детки есть? – продолжал он спрашивать. Отрицательный ответ Пьера опять, видимо, огорчил его, и он поспешил прибавить: – Что ж, люди молодые, еще даст бог, будут. Только бы в совете жить…
– Да теперь все равно, – невольно сказал Пьер.
– Эх, милый человек ты, – возразил Платон. – От сумы да от тюрьмы никогда не отказывайся. – Он уселся получше, прокашлялся, видимо приготовляясь к длинному рассказу. – Так то, друг мой любезный, жил я еще дома, – начал он. – Вотчина у нас богатая, земли много, хорошо живут мужики, и наш дом, слава тебе богу. Сам сем батюшка косить выходил. Жили хорошо. Христьяне настоящие были. Случилось… – И Платон Каратаев рассказал длинную историю о том, как он поехал в чужую рощу за лесом и попался сторожу, как его секли, судили и отдали ь солдаты. – Что ж соколик, – говорил он изменяющимся от улыбки голосом, – думали горе, ан радость! Брату бы идти, кабы не мой грех. А у брата меньшого сам пят ребят, – а у меня, гляди, одна солдатка осталась. Была девочка, да еще до солдатства бог прибрал. Пришел я на побывку, скажу я тебе. Гляжу – лучше прежнего живут. Животов полон двор, бабы дома, два брата на заработках. Один Михайло, меньшой, дома. Батюшка и говорит: «Мне, говорит, все детки равны: какой палец ни укуси, все больно. А кабы не Платона тогда забрили, Михайле бы идти». Позвал нас всех – веришь – поставил перед образа. Михайло, говорит, поди сюда, кланяйся ему в ноги, и ты, баба, кланяйся, и внучата кланяйтесь. Поняли? говорит. Так то, друг мой любезный. Рок головы ищет. А мы всё судим: то не хорошо, то не ладно. Наше счастье, дружок, как вода в бредне: тянешь – надулось, а вытащишь – ничего нету. Так то. – И Платон пересел на своей соломе.
Помолчав несколько времени, Платон встал.
– Что ж, я чай, спать хочешь? – сказал он и быстро начал креститься, приговаривая:
– Господи, Иисус Христос, Никола угодник, Фрола и Лавра, господи Иисус Христос, Никола угодник! Фрола и Лавра, господи Иисус Христос – помилуй и спаси нас! – заключил он, поклонился в землю, встал и, вздохнув, сел на свою солому. – Вот так то. Положи, боже, камушком, подними калачиком, – проговорил он и лег, натягивая на себя шинель.
– Какую это ты молитву читал? – спросил Пьер.
– Ась? – проговорил Платон (он уже было заснул). – Читал что? Богу молился. А ты рази не молишься?
– Нет, и я молюсь, – сказал Пьер. – Но что ты говорил: Фрола и Лавра?
– А как же, – быстро отвечал Платон, – лошадиный праздник. И скота жалеть надо, – сказал Каратаев. – Вишь, шельма, свернулась. Угрелась, сукина дочь, – сказал он, ощупав собаку у своих ног, и, повернувшись опять, тотчас же заснул.
Наружи слышались где то вдалеке плач и крики, и сквозь щели балагана виднелся огонь; но в балагане было тихо и темно. Пьер долго не спал и с открытыми глазами лежал в темноте на своем месте, прислушиваясь к мерному храпенью Платона, лежавшего подле него, и чувствовал, что прежде разрушенный мир теперь с новой красотой, на каких то новых и незыблемых основах, воздвигался в его душе.
В балагане, в который поступил Пьер и в котором он пробыл четыре недели, было двадцать три человека пленных солдат, три офицера и два чиновника.
Все они потом как в тумане представлялись Пьеру, но Платон Каратаев остался навсегда в душе Пьера самым сильным и дорогим воспоминанием и олицетворением всего русского, доброго и круглого. Когда на другой день, на рассвете, Пьер увидал своего соседа, первое впечатление чего то круглого подтвердилось вполне: вся фигура Платона в его подпоясанной веревкою французской шинели, в фуражке и лаптях, была круглая, голова была совершенно круглая, спина, грудь, плечи, даже руки, которые он носил, как бы всегда собираясь обнять что то, были круглые; приятная улыбка и большие карие нежные глаза были круглые.
Платону Каратаеву должно было быть за пятьдесят лет, судя по его рассказам о походах, в которых он участвовал давнишним солдатом. Он сам не знал и никак не мог определить, сколько ему было лет; но зубы его, ярко белые и крепкие, которые все выкатывались своими двумя полукругами, когда он смеялся (что он часто делал), были все хороши и целы; ни одного седого волоса не было в его бороде и волосах, и все тело его имело вид гибкости и в особенности твердости и сносливости.
Лицо его, несмотря на мелкие круглые морщинки, имело выражение невинности и юности; голос у него был приятный и певучий. Но главная особенность его речи состояла в непосредственности и спорости. Он, видимо, никогда не думал о том, что он сказал и что он скажет; и от этого в быстроте и верности его интонаций была особенная неотразимая убедительность.
Физические силы его и поворотливость были таковы первое время плена, что, казалось, он не понимал, что такое усталость и болезнь. Каждый день утром а вечером он, ложась, говорил: «Положи, господи, камушком, подними калачиком»; поутру, вставая, всегда одинаково пожимая плечами, говорил: «Лег – свернулся, встал – встряхнулся». И действительно, стоило ему лечь, чтобы тотчас же заснуть камнем, и стоило встряхнуться, чтобы тотчас же, без секунды промедления, взяться за какое нибудь дело, как дети, вставши, берутся за игрушки. Он все умел делать, не очень хорошо, но и не дурно. Он пек, парил, шил, строгал, тачал сапоги. Он всегда был занят и только по ночам позволял себе разговоры, которые он любил, и песни. Он пел песни, не так, как поют песенники, знающие, что их слушают, но пел, как поют птицы, очевидно, потому, что звуки эти ему было так же необходимо издавать, как необходимо бывает потянуться или расходиться; и звуки эти всегда бывали тонкие, нежные, почти женские, заунывные, и лицо его при этом бывало очень серьезно.
