Рижское гетто

Рижское гетто
Рижское гетто. Фото 1941 года
Местонахождение	Рига
Координаты	56°56′24″ с. ш. 24°08′08″ в. д.56.939905° с. ш. 24.135642° в. д. / 56.939905; 24.135642
Период существования	1941 - 1943 год
Председатель юденрата	Михаил Эляшев М. Лейзер
Рижское гетто на Викискладе

Рижское гетто — еврейское гетто, образованное нацистами в Риге. Существовало с 1941 по 1943 год.

Репрессии до образования гетто

1 июля 1941 года войска Третьего рейха вступили в Ригу и почти сразу начались массовые убийства рижских евреев. 4 июля членами команды Арайса и латышской вспомогательной полиции было сожженно здание Большой хоральной синагоги и несколько других синагог. Массовые расстрелы проводились в Бикерниекском лесу, а также в некоторых других окрестностях Риги. До октября было убито 6378 рижских евреев.

Образование

Гетто было создано по приказу рейхскомиссара Остланда Г. Лозе 21 октября 1941 года на окраине города в Московском форштате, между войнами — русско-еврейском квартале Риги. Его границы: улица Маскавас — улица Ерсикас — улица Еврейская (Эбрею) — улица Ликснас — улица Лаувас — улица Лиела Кална — улица Католю — улица Екабпилс — улица Лачплеша. В Рижское гетто, огороженное колючей проволокой (в нескольких местах её было несколько рядов), переселяли еврейское население и из так называемого традиционного еврейского квартала (территория Риги вокруг улицы Школьной (Сколас) (место, где в данный момент находится рижская еврейская община, который включал в себя улицы Базницас, Стрелниеку, Алберта и ещё несколько.

К 25 октября было закончено принудительное перемещение евреев Риги в пределы гетто, и ворота закрылись. Согласно картотеке узников гетто, на 20 ноября в нём содержались 29602 человека, в их числе 5652 детей до 14-ти лет. Первоначально было огорожено колючей проволокой, затем — шестиметровым забором. Юденрат возглавлял адвокат М. Эльяшев.

Уничтожение «Большого гетто»

«Большое гетто» просуществовало немногим более месяца. 12 ноября обергруппенфюрер СС Фридрих Еккельн, который накануне был назначен высшим руководителем СС и полиции в рейхскомиссариате Остланд, в Берлине получил приказ Гиммлера с требованием уничтожить большинство жителей гетто. 26 ноября территория гетто была разделена на две части, в одной из которых содержали трудоспособных жителей, в основном мужчин владеющих рабочими специальностями, без членов семей. 30 ноября и 8 декабря 1941 года в Румбульском лесу, недалеко от южной окраины Риги, части эйнзацгруппы «А» совместно с латышскими коллаборационистами уничтожили около 26 тысяч евреев, в основном женщин и детей.

«Малое гетто»

С декабря 1941 года в рижское гетто направлялись евреи из Германии, Австрии, Чехословакии, которых помещали в так называемое Reichsjudensghetto. Оставшиеся в живых после расстрелов латвийские евреи, общим числом около 4,5 тысяч человек, были сосредоточены в четырёх кварталах, и отделены от евреев из европейских стран двумя рядами колючей проволоки.

Сопротивление

С весны 1942 года латвийские евреи «малого гетто» предприняли попытки организовать движение сопротивления. Участники движения при поддержке латвийской антифашистской организации покупали или крали на складах вермахта оружие, которое потом тайком проносили на территорию гетто. 28 октября 1942 года 11 человек под руководством Овсея Окуня сделали попытку вырваться из гетто. Им удалось захватить грузовик, на котором они поехали по мадонскому шоссе, надеясь пробиться к партизанам. В районе Улброки (недалеко от Риги) они попали в засаду, устроенную немцами, и в результате полуторачасового боя все участники Сопротивления погибли. После этого по приказу администрации гетто было казнено 82 человека, которые подозревались в причастности к движению Сопротивления — в основном из числа «еврейских полицейских», а «латвийское» гетто было подчинено «немецкому», так как европейские евреи считались гораздо более лояльными к администрации.

В начале ноября 1943 года гетто было ликвидировано, жители перевезены в концлагерь Рига-Кайзервальд.

Современность

В настоящий момент в том месте Московского форштадта, где начинались границы Рижского гетто, установлен памятник (равно как и на месте хоральной синагоги Гогол-шул, сожжённой 4 июля 1941 года в рамках показательной карательной акции, санкционированный Шталекером и другими полицейскими и административными чинами). В сентябре 2010 года на улице Маскавас, в районе Красных амбаров, был открыт Музей Рижского гетто.

Известные жертвы

• Мец, Адольф

Литература

• Уничтожение евреев в Латвии 1941—1945. (ред. М. Баркаган), Рига, 2008 ISBN 978-9984-9835-6-1
• М. Бобе. Евреи в Латвии, Рига, 2006, ISBN 9984-9835-3-6
• Д. Зильберман. «И ты это видел», Рига, «BOTA», 2006, ISBN 9984-19-970-3
• Smirins, G. Rīgas ebreji nacistiskās okupācijas laikā (1941–1944) // [www.president.lv/images/modules/items/PDF/item_1641_Vesturnieku_komisijas_raksti_18_sejums.pdf HOLOKAUSTS LATVIJĀ Starptautiskās konferences materiāli, 2004. gada 3.– 4. jūnijs, Rīga, un 2004.–2005. gada pētījumi par holokaustu Latvijā]. — Rīga: Latvijas Vēstures institūts, 2006. — С. 83-117. — ISBN 9984-601-59-5.
• Рига: Энциклопедия = Enciklopēdija «Rīga» / Гл. ред. П. П. Еран. — 1-е изд.. — Рига: Главная редакция энциклопедий, 1989. — С. 251-252. — 880 с. — 60 000 экз. — ISBN 5-89960-002-0.

Ссылки

• [www.eleven.co.il/article/13520 Рига] — статья из Электронной еврейской энциклопедии
• [www.proza.ru/2008/12/03/103 Георгий Фёдоров. Глазами беззаботного детства]

Отрывок, характеризующий Рижское гетто

Только два указателя состояния общества выражали то положение, в котором была Москва: чернь, то есть сословие бедных людей, и цены на предметы. Фабричные, дворовые и мужики огромной толпой, в которую замешались чиновники, семинаристы, дворяне, в этот день рано утром вышли на Три Горы. Постояв там и не дождавшись Растопчина и убедившись в том, что Москва будет сдана, эта толпа рассыпалась по Москве, по питейным домам и трактирам. Цены в этот день тоже указывали на положение дел. Цены на оружие, на золото, на телеги и лошадей всё шли возвышаясь, а цены на бумажки и на городские вещи всё шли уменьшаясь, так что в середине дня были случаи, что дорогие товары, как сукна, извозчики вывозили исполу, а за мужицкую лошадь платили пятьсот рублей; мебель же, зеркала, бронзы отдавали даром.
В степенном и старом доме Ростовых распадение прежних условий жизни выразилось очень слабо. В отношении людей было только то, что в ночь пропало три человека из огромной дворни; но ничего не было украдено; и в отношении цен вещей оказалось то, что тридцать подвод, пришедшие из деревень, были огромное богатство, которому многие завидовали и за которые Ростовым предлагали огромные деньги. Мало того, что за эти подводы предлагали огромные деньги, с вечера и рано утром 1 го сентября на двор к Ростовым приходили посланные денщики и слуги от раненых офицеров и притаскивались сами раненые, помещенные у Ростовых и в соседних домах, и умоляли людей Ростовых похлопотать о том, чтоб им дали подводы для выезда из Москвы. Дворецкий, к которому обращались с такими просьбами, хотя и жалел раненых, решительно отказывал, говоря, что он даже и не посмеет доложить о том графу. Как ни жалки были остающиеся раненые, было очевидно, что, отдай одну подводу, не было причины не отдать другую, все – отдать и свои экипажи. Тридцать подвод не могли спасти всех раненых, а в общем бедствии нельзя было не думать о себе и своей семье. Так думал дворецкий за своего барина.
Проснувшись утром 1 го числа, граф Илья Андреич потихоньку вышел из спальни, чтобы не разбудить к утру только заснувшую графиню, и в своем лиловом шелковом халате вышел на крыльцо. Подводы, увязанные, стояли на дворе. У крыльца стояли экипажи. Дворецкий стоял у подъезда, разговаривая с стариком денщиком и молодым, бледным офицером с подвязанной рукой. Дворецкий, увидав графа, сделал офицеру и денщику значительный и строгий знак, чтобы они удалились.
– Ну, что, все готово, Васильич? – сказал граф, потирая свою лысину и добродушно глядя на офицера и денщика и кивая им головой. (Граф любил новые лица.)
– Хоть сейчас запрягать, ваше сиятельство.
– Ну и славно, вот графиня проснется, и с богом! Вы что, господа? – обратился он к офицеру. – У меня в доме? – Офицер придвинулся ближе. Бледное лицо его вспыхнуло вдруг яркой краской.
– Граф, сделайте одолжение, позвольте мне… ради бога… где нибудь приютиться на ваших подводах. Здесь у меня ничего с собой нет… Мне на возу… все равно… – Еще не успел договорить офицер, как денщик с той же просьбой для своего господина обратился к графу.
– А! да, да, да, – поспешно заговорил граф. – Я очень, очень рад. Васильич, ты распорядись, ну там очистить одну или две телеги, ну там… что же… что нужно… – какими то неопределенными выражениями, что то приказывая, сказал граф. Но в то же мгновение горячее выражение благодарности офицера уже закрепило то, что он приказывал. Граф оглянулся вокруг себя: на дворе, в воротах, в окне флигеля виднелись раненые и денщики. Все они смотрели на графа и подвигались к крыльцу.
– Пожалуйте, ваше сиятельство, в галерею: там как прикажете насчет картин? – сказал дворецкий. И граф вместе с ним вошел в дом, повторяя свое приказание о том, чтобы не отказывать раненым, которые просятся ехать.
– Ну, что же, можно сложить что нибудь, – прибавил он тихим, таинственным голосом, как будто боясь, чтобы кто нибудь его не услышал.
В девять часов проснулась графиня, и Матрена Тимофеевна, бывшая ее горничная, исполнявшая в отношении графини должность шефа жандармов, пришла доложить своей бывшей барышне, что Марья Карловна очень обижены и что барышниным летним платьям нельзя остаться здесь. На расспросы графини, почему m me Schoss обижена, открылось, что ее сундук сняли с подводы и все подводы развязывают – добро снимают и набирают с собой раненых, которых граф, по своей простоте, приказал забирать с собой. Графиня велела попросить к себе мужа.
– Что это, мой друг, я слышу, вещи опять снимают?
– Знаешь, ma chere, я вот что хотел тебе сказать… ma chere графинюшка… ко мне приходил офицер, просят, чтобы дать несколько подвод под раненых. Ведь это все дело наживное; а каково им оставаться, подумай!.. Право, у нас на дворе, сами мы их зазвали, офицеры тут есть. Знаешь, думаю, право, ma chere, вот, ma chere… пускай их свезут… куда же торопиться?.. – Граф робко сказал это, как он всегда говорил, когда дело шло о деньгах. Графиня же привыкла уж к этому тону, всегда предшествовавшему делу, разорявшему детей, как какая нибудь постройка галереи, оранжереи, устройство домашнего театра или музыки, – и привыкла, и долгом считала всегда противоборствовать тому, что выражалось этим робким тоном.
Она приняла свой покорно плачевный вид и сказала мужу:
– Послушай, граф, ты довел до того, что за дом ничего не дают, а теперь и все наше – детское состояние погубить хочешь. Ведь ты сам говоришь, что в доме на сто тысяч добра. Я, мой друг, не согласна и не согласна. Воля твоя! На раненых есть правительство. Они знают. Посмотри: вон напротив, у Лопухиных, еще третьего дня все дочиста вывезли. Вот как люди делают. Одни мы дураки. Пожалей хоть не меня, так детей.
Граф замахал руками и, ничего не сказав, вышел из комнаты.
– Папа! об чем вы это? – сказала ему Наташа, вслед за ним вошедшая в комнату матери.