Рижское латышское общество

Рижское латышское общество — первая организация, объединившая латышей в период Российской империи. Была создана с учётом потребностей младолатышского движения, которое ставило перед собой задачи провозглашения самостоятельности национальных культуры и науки. Существовало с 1868 по 1940 год.

Год основания и руководители

Рижское латышское общество было основано 2 марта 1868 года. Первыми главами этого национального объединения стали латышский публицист Бернхард Дирикис, главный редактор латышской газеты «Балтийский вестник», и известный латышский архитектор Янис Фридрих Бауманис, который стал идейным вдохновителем организации. Бауманис является хрестоматийным примером младолатыша, исполнившего все заветы нового общественного течения — он стал первым профессиональным архитектором, получившим высшее образование в Санкт-Петербургской Академии художеств. У него в квартире 16 августа 1868 года состоялось первое собрание новой организации. Также одним из первых руководителей общества латышей Риги был писатель и публицист Рихард Томсон.

Эволюция движения

В начале 1870-х годов общество латышей Риги имело ярко выраженную прогрессивную направленность. В качестве ключевого момента их концепции значилась идея борьбы за ликвидацию феодально-аристократических привилегий прибалтийских немцев, монополизировавших научную, культурную и политическую сферы жизни в Прибалтийских губерниях Российской империи. Это объединение латышей в 1870-е годы объективно сплотило латышскую буржуазию, стремившуюся к признанию национальной культуры латышского народа.

Именно благодаря активнейшему содействию Рижского латышского общества в Лифляндии в 1873 году прошёл Первый Всеобщий праздник песни, на котором впервые в истории был исполнен будущий гимн Латвии. Тогда же состоялись чрезвычайно значимые учительские конференции (в 1873 и 1874 годах), ключевой целью которых была выработка педагогической концепции для формирования основ национального просвещения. Также в 1871 и 1873 годах общество латышей провело собрание латышских землевладельцев, целью которых была, сколь бы парадоксально это ни звучало, демонстрация своего существования, поскольку гегемонами на территории Прибалтики по-прежнему являлись остзейские помещики.

Консервативный крен в 1880-е годы

Впоследствии, в 1880-е годы, общество приняло более консервативную концепцию. В этот период членами РЛО были в основном представители зажиточного слоя национального помещичества, которые несколько отошли от первоначальных целей, прокламировавшихся ранними представителями латышского общества. Засилье владельцев фабрик и коммерсантов также делало эту организацию более консервативной и в какой-то степени ставило её на ренегатские позиции. Во многом именно в дореволюционный период Рижское латышское общество окончательно видоизменило свои идеологические установки и стало обслуживать потребности губернской чиновнической среды, часто становясь на позиции компромисса в диалоге с прибалтийско-немецкими администраторами.

Достижения

Тем не менее во многом благодаря активности РЛО культурная жизнь латышей была существенно обогащена. В частности, инновации наблюдались в области букинистической культуры. В рамках Рижского латышского общества с 1886 года действовало издательство под названием Отдел полезных книг, которое ставило перед собой просветительские цели, снабжая широкую читательскую аудиторию научно-популярной и художественной литературой самого широкого спектра. В Отделе полезных книг впервые увидели свет не только рассказы писателя-реалиста Апсишу Екаба и рассказы Эрнеста Бирзниека-Упита, но и многие переводные издания Александра Сергеевича Пушкина и Николая Александровича Некрасова.

В рамках этого объединения в 1888 году была создана особая музыкальная комиссия, которая выполняла задачу пропагандирования хоровой певческой культуры латышей. Эта музыкальная комиссия, действовавшая в рамках РЛО, организовала Пятый Всеобщий праздник песен. Также комиссия издала 10 сборников хоровых песен под редакцией латышского композитора и одного из основоположников латышской фольклористики Андрея Юрьяна. Эти сборники регулярно издавались с 1889 по 1914 год. Также с 1891 по 1913 годы комиссия курировала проведение Осенних концертов на территории губернии, в которых участвовали различные латышские хоры. Андрей Юрьян с помощью комиссии подготовил и издал «Материалы латышской народной музыки» в пяти томах, которые издавались с 1894 по 1921 год. Также Музыкальная комиссия направила все силы на сбор образцов национального музыкального фольклора по территории всей губернии, немало в этом преуспев. Фактически эта обширная коллекция, собранная стараниями Музыкальной комиссии, в итоге легла в основу свода музыкального народного творчества латышей.

Лингвистические опыты

В научной сфере Рижское латышское общество также может похвастаться рядом значимых достижений. В частности, речь идёт о прогрессивных лингвистических изысканиях членов этой организации. В составе РЛО практически с момента его основания действовала Учёная комиссия, которая преследовала цели постулирования независимости и самодостаточности национальной науки. В 1904 году в рамках этой Учёной комиссии был сформирован Отдел языкознания, руководителем которой стал латышский филолог Карлис Мюленбах. Этот человек может по праву считаться одним из основателей научного языкознания в Латвии. Выпускник Дерптского университета 1880 года, молодой языковед сразу же заступил на преподавательскую работу и начал активно участвовать в деятельности РЛО с середины 1880-х. Мюленбах, являясь председателем Отдела языкознания, много времени посвятил исследованию синтаксиса и лексики латышского языка, также разработав свод орфографических правил. В частности, ему принадлежит авторство синтаксической части учебного издания «Латышская грамматика», увидевшего свет в 1907 году. Автором этого учебного пособия стал другой знаковый латышский лингвист Янис Эндзелин, который является основоположником латышского научного языкозания и балтоведения.

Обоим учёным, и Эндзелину, и Мюленбаху, принадлежит заслуга по разработке терминологического аппарата латышского языка. Они первыми начали в полную силу заниматься научными исследованиями латышского языка. В 1908 году по их распоряжению была сформирована Особая языковая комиссия, которая разработала свод орфографических правил латышского языка.

Сборники публикаций

Своеобразной визитной карточкой Учёной комиссии РЛО (а затем и созданного в его рамках Отдела языкознания) стал филологический сборник, в котором были представлены фактически все научные разработки исследователей латышского языка; он получил обобщённое название «Сборник статей» (на латышском языке «Rakstu krājums») — всего было выпущено 23 тома в период с 1876 по 1940 год (по момент ликвидации Рижского латышского общества в связи с установлением советской власти в Латвии). В разных томах этого периодического издания систематически публиковались значительные с научной точки зрения статьи по фонетике балтийских (в особенности латышского) языков, по грамматическому строю латышского языка (традиционная сфера научных интересов Мюленбаха и Эндзелина), по особенностям его орфографии (этот лингвистический аспект подробно разрабатывал латышский филолог, фольклорист и основоположник этнографических штудий в РЛО Петерис Шмитс). Также в этих сборниках было предложено первое описание диалектов латышского языка, а также аналитические обзоры письменных источников на древнелатышском языке (эта тема находилась в ведении Шмитса и молодого латышского исследователя Алвилса Аугсткалнса).

В основном в сборники помещались статьи, написанные в научно-популярном стиле и посвящённые проблемным вопросам фольклористики и этнографии, а также проводились попытки научного исследования доисторического периода жизни балтийских народностей. В сборниках статей часто публиковались фольклорные материалы (народные сказки, песни, предания), к тому же регулярно выходили профессиональные филологические обзоры новинок книжного и журнального мира (художественные произведения латышских и иноязычных авторов, научные труды исследователей, периодические издания). Эти публикации неизменно вызывали повышенный интерес у читательской аудитории.

Дом Рижского латышского общества

Первым местом дислокации молодого объединения была трёхкомнатная квартира по адресу улица Калькю (Известковая), д. 9, которая мало соответствовала требованиям комфорта. Во время собраний участники беспощадно курили, так что под конец мероприятий дышать становилось совершенно невозможно. При этом теснота не позволяла устраивать публичные мероприятия для широких масс. Именно поэтому после составления сметы расходов в 1869 году, уже к 1870 году (аккурат к празднику Лиго, важного и ценного для латышской этнографической культуры) было построено новое, более вместительное здание для РЛО по проекту его руководителя Яниса-Фридриха Бауманиса. Исправно функционируя 38 лет, оно пострадало в результате сильного пожара 19 июня 1908 года, после чего немедленно начались дискуссии по строительству нового центра.

Итак, современное здание Рижского латышского общества было построено в 1909—1910 годы на бульваре Престолонаследника в центре Рижского бульварного кольца по проекту известного лифляндского архитектора Эйжена Лаубе, признанного мастера неоклассического стилевого направления в истории рижского градостроительства. Соавтором проекта был другой архитектор Эдгар Поле, известный своими примечательными опытами в области рационального модерна. Обращают на себя внимание декоративные панно, выполненные признанным пионером латышской плановой живописи Янисом Розенталем в характерном репрезентативно-аллегорическом стиле: «Красота», «Сила», «Искусство» и другие. Эти красочные панно выполнены в синтетической технике цветного цемента и мозаики.

В новый период истории Латвии (1930-е годы) дореволюционное здание Рижского латышского общества подверглось расширению — была добавлена пристройка на пересечении улиц Меркеля и Архитекторов. Её автором стал тот же Эйжен Лаубе, который по прошествии 28 лет не утратил своего архитектурного чутья, продолжая воздвигать парадные церемониальные неоклассические строения, соответствовавшие утончённому архитектурному вкусу президента страны и выпускника Линкольнского индустриального колледжа университета Небраски Карлиса Ульманиса. Здание Лаубе и Поле может похвастаться удачной пространственной моделью интерьеров: имеется комфортный зал собраний РЛО, множество выставочных и рекреационных салонов, в которых экспонировались работы латышских живописцев разных периодов. Художественная отделка интерьеров отличается особым изяществом — в основу положена модернистская концепция синтеза форм, при котором этнографические декоративные элементы оригинально интерпретированы в актуальном неоклассическом стиле.

Ликвидация

В июне 1940 года члены Рижского латышского общества, все шесть лет поддерживавшие диктаторский нелегитимный (об этом подробнее в статье о государственном перевороте 15 мая 1934 года в Латвии) режим Ульманиса, восприняли установление советской власти в крайне негативном ключе и общество было ликвидировано 5 июля 1940 года. В советский период в здании разместился Дом офицеров Прибалтийского военного округа.

Современный период в сопоставлении с прошлым

В настоящее время РЛО официально и юридически возобновило свою деятельность в том же здании на улице Меркеля в начале «революционно насыщенных» 1990-х «по образцу Первой республики межвоенного периода» (в соответствии с политической концепцией искусственной преемственности двух парламентских режимов (1920-х и 1990-х), однако следует признать, что его современное существование носит во многом чисто формальный характер. Его научная, культурная и просветительская активность по своему размаху и достижениям объективно довольно далека от той, которая была развёрнута представителями общества на рубеже XIX и XX столетий. В тот исторический период благодаря раннему этапу разносторонней деятельности, развернувшейся в рамках Рижского Латышского общества, латышский народ переживал кульминационный момент национального подъёма, сумев за рекордно короткий срок полноценно реализовать свой потенциал — латыши получили фундаментальную платформу для развития национальной культуры, науки и, что чрезвычайно значимо, многолетняя просветительская деятельность РЛО того времени во многом способствовала становлению национального самосознания латышского народа.

Литература

Рига: Энциклопедия = Enciklopēdija «Rīga» / Гл. ред. П. П. Еран. — 1-е изд.. — Рига: Главная редакция энциклопедий, 1989. — С. 304-305, 634-635. — 880 с. — 60 000 экз. — ISBN 5-89960-002-0.

Исторические источники

• [www.arhivi.gov.lv/sitedata/LVVA/DigIzstBagatibas/LatvBiedriba.pdf Письмо Лифляндского губернатора генерал-губернатору Прибалтики с просьбой основателей общества об утверждении проекта Устава Рижского Латышского общества. 6 сентября 1868 года.] на сайте [www.arhivi.gov.lv/index.php?&16 Государственного исторического архива Латвии]

Ссылки

• [riga.zurbu.net/t:64/topic Дом Латышского общества]
• www.rlb.lv/o-rlo
• www.citariga.lv/rus/rigas-apskates-vietas/rigas-centrs/latviesu-biedribas-nams/

Отрывок, характеризующий Рижское латышское общество

В 10 м часу вечера Вейротер с своими планами переехал на квартиру Кутузова, где и был назначен военный совет. Все начальники колонн были потребованы к главнокомандующему, и, за исключением князя Багратиона, который отказался приехать, все явились к назначенному часу.
Вейротер, бывший полным распорядителем предполагаемого сражения, представлял своею оживленностью и торопливостью резкую противоположность с недовольным и сонным Кутузовым, неохотно игравшим роль председателя и руководителя военного совета. Вейротер, очевидно, чувствовал себя во главе.движения, которое стало уже неудержимо. Он был, как запряженная лошадь, разбежавшаяся с возом под гору. Он ли вез, или его гнало, он не знал; но он несся во всю возможную быстроту, не имея времени уже обсуждать того, к чему поведет это движение. Вейротер в этот вечер был два раза для личного осмотра в цепи неприятеля и два раза у государей, русского и австрийского, для доклада и объяснений, и в своей канцелярии, где он диктовал немецкую диспозицию. Он, измученный, приехал теперь к Кутузову.
Он, видимо, так был занят, что забывал даже быть почтительным с главнокомандующим: он перебивал его, говорил быстро, неясно, не глядя в лицо собеседника, не отвечая на деланные ему вопросы, был испачкан грязью и имел вид жалкий, измученный, растерянный и вместе с тем самонадеянный и гордый.
Кутузов занимал небольшой дворянский замок около Остралиц. В большой гостиной, сделавшейся кабинетом главнокомандующего, собрались: сам Кутузов, Вейротер и члены военного совета. Они пили чай. Ожидали только князя Багратиона, чтобы приступить к военному совету. В 8 м часу приехал ординарец Багратиона с известием, что князь быть не может. Князь Андрей пришел доложить о том главнокомандующему и, пользуясь прежде данным ему Кутузовым позволением присутствовать при совете, остался в комнате.
– Так как князь Багратион не будет, то мы можем начинать, – сказал Вейротер, поспешно вставая с своего места и приближаясь к столу, на котором была разложена огромная карта окрестностей Брюнна.
Кутузов в расстегнутом мундире, из которого, как бы освободившись, выплыла на воротник его жирная шея, сидел в вольтеровском кресле, положив симметрично пухлые старческие руки на подлокотники, и почти спал. На звук голоса Вейротера он с усилием открыл единственный глаз.
– Да, да, пожалуйста, а то поздно, – проговорил он и, кивнув головой, опустил ее и опять закрыл глаза.
Ежели первое время члены совета думали, что Кутузов притворялся спящим, то звуки, которые он издавал носом во время последующего чтения, доказывали, что в эту минуту для главнокомандующего дело шло о гораздо важнейшем, чем о желании выказать свое презрение к диспозиции или к чему бы то ни было: дело шло для него о неудержимом удовлетворении человеческой потребности – .сна. Он действительно спал. Вейротер с движением человека, слишком занятого для того, чтобы терять хоть одну минуту времени, взглянул на Кутузова и, убедившись, что он спит, взял бумагу и громким однообразным тоном начал читать диспозицию будущего сражения под заглавием, которое он тоже прочел:
«Диспозиция к атаке неприятельской позиции позади Кобельница и Сокольница, 20 ноября 1805 года».
Диспозиция была очень сложная и трудная. В оригинальной диспозиции значилось:
Da der Feind mit seinerien linken Fluegel an die mit Wald bedeckten Berge lehnt und sich mit seinerien rechten Fluegel laengs Kobeinitz und Sokolienitz hinter die dort befindIichen Teiche zieht, wir im Gegentheil mit unserem linken Fluegel seinen rechten sehr debordiren, so ist es vortheilhaft letzteren Fluegel des Feindes zu attakiren, besondere wenn wir die Doerfer Sokolienitz und Kobelienitz im Besitze haben, wodurch wir dem Feind zugleich in die Flanke fallen und ihn auf der Flaeche zwischen Schlapanitz und dem Thuerassa Walde verfolgen koennen, indem wir dem Defileen von Schlapanitz und Bellowitz ausweichen, welche die feindliche Front decken. Zu dieserien Endzwecke ist es noethig… Die erste Kolonne Marieschirt… die zweite Kolonne Marieschirt… die dritte Kolonne Marieschirt… [Так как неприятель опирается левым крылом своим на покрытые лесом горы, а правым крылом тянется вдоль Кобельница и Сокольница позади находящихся там прудов, а мы, напротив, превосходим нашим левым крылом его правое, то выгодно нам атаковать сие последнее неприятельское крыло, особливо если мы займем деревни Сокольниц и Кобельниц, будучи поставлены в возможность нападать на фланг неприятеля и преследовать его в равнине между Шлапаницем и лесом Тюрасским, избегая вместе с тем дефилеи между Шлапаницем и Беловицем, которою прикрыт неприятельский фронт. Для этой цели необходимо… Первая колонна марширует… вторая колонна марширует… третья колонна марширует…] и т. д., читал Вейротер. Генералы, казалось, неохотно слушали трудную диспозицию. Белокурый высокий генерал Буксгевден стоял, прислонившись спиною к стене, и, остановив свои глаза на горевшей свече, казалось, не слушал и даже не хотел, чтобы думали, что он слушает. Прямо против Вейротера, устремив на него свои блестящие открытые глаза, в воинственной позе, оперев руки с вытянутыми наружу локтями на колени, сидел румяный Милорадович с приподнятыми усами и плечами. Он упорно молчал, глядя в лицо Вейротера, и спускал с него глаза только в то время, когда австрийский начальник штаба замолкал. В это время Милорадович значительно оглядывался на других генералов. Но по значению этого значительного взгляда нельзя было понять, был ли он согласен или несогласен, доволен или недоволен диспозицией. Ближе всех к Вейротеру сидел граф Ланжерон и с тонкой улыбкой южного французского лица, не покидавшей его во всё время чтения, глядел на свои тонкие пальцы, быстро перевертывавшие за углы золотую табакерку с портретом. В середине одного из длиннейших периодов он остановил вращательное движение табакерки, поднял голову и с неприятною учтивостью на самых концах тонких губ перебил Вейротера и хотел сказать что то; но австрийский генерал, не прерывая чтения, сердито нахмурился и замахал локтями, как бы говоря: потом, потом вы мне скажете свои мысли, теперь извольте смотреть на карту и слушать. Ланжерон поднял глаза кверху с выражением недоумения, оглянулся на Милорадовича, как бы ища объяснения, но, встретив значительный, ничего не значущий взгляд Милорадовича, грустно опустил глаза и опять принялся вертеть табакерку.
– Une lecon de geographie, [Урок из географии,] – проговорил он как бы про себя, но довольно громко, чтобы его слышали.
Пржебышевский с почтительной, но достойной учтивостью пригнул рукой ухо к Вейротеру, имея вид человека, поглощенного вниманием. Маленький ростом Дохтуров сидел прямо против Вейротера с старательным и скромным видом и, нагнувшись над разложенною картой, добросовестно изучал диспозиции и неизвестную ему местность. Он несколько раз просил Вейротера повторять нехорошо расслышанные им слова и трудные наименования деревень. Вейротер исполнял его желание, и Дохтуров записывал.
Когда чтение, продолжавшееся более часу, было кончено, Ланжерон, опять остановив табакерку и не глядя на Вейротера и ни на кого особенно, начал говорить о том, как трудно было исполнить такую диспозицию, где положение неприятеля предполагается известным, тогда как положение это может быть нам неизвестно, так как неприятель находится в движении. Возражения Ланжерона были основательны, но было очевидно, что цель этих возражений состояла преимущественно в желании дать почувствовать генералу Вейротеру, столь самоуверенно, как школьникам ученикам, читавшему свою диспозицию, что он имел дело не с одними дураками, а с людьми, которые могли и его поучить в военном деле. Когда замолк однообразный звук голоса Вейротера, Кутузов открыл глава, как мельник, который просыпается при перерыве усыпительного звука мельничных колес, прислушался к тому, что говорил Ланжерон, и, как будто говоря: «а вы всё еще про эти глупости!» поспешно закрыл глаза и еще ниже опустил голову.
Стараясь как можно язвительнее оскорбить Вейротера в его авторском военном самолюбии, Ланжерон доказывал, что Бонапарте легко может атаковать, вместо того, чтобы быть атакованным, и вследствие того сделать всю эту диспозицию совершенно бесполезною. Вейротер на все возражения отвечал твердой презрительной улыбкой, очевидно вперед приготовленной для всякого возражения, независимо от того, что бы ему ни говорили.
– Ежели бы он мог атаковать нас, то он нынче бы это сделал, – сказал он.
– Вы, стало быть, думаете, что он бессилен, – сказал Ланжерон.
– Много, если у него 40 тысяч войска, – отвечал Вейротер с улыбкой доктора, которому лекарка хочет указать средство лечения.
– В таком случае он идет на свою погибель, ожидая нашей атаки, – с тонкой иронической улыбкой сказал Ланжерон, за подтверждением оглядываясь опять на ближайшего Милорадовича.
Но Милорадович, очевидно, в эту минуту думал менее всего о том, о чем спорили генералы.
– Ma foi, [Ей Богу,] – сказал он, – завтра всё увидим на поле сражения.
Вейротер усмехнулся опять тою улыбкой, которая говорила, что ему смешно и странно встречать возражения от русских генералов и доказывать то, в чем не только он сам слишком хорошо был уверен, но в чем уверены были им государи императоры.
– Неприятель потушил огни, и слышен непрерывный шум в его лагере, – сказал он. – Что это значит? – Или он удаляется, чего одного мы должны бояться, или он переменяет позицию (он усмехнулся). Но даже ежели бы он и занял позицию в Тюрасе, он только избавляет нас от больших хлопот, и распоряжения все, до малейших подробностей, остаются те же.
– Каким же образом?.. – сказал князь Андрей, уже давно выжидавший случая выразить свои сомнения.
Кутузов проснулся, тяжело откашлялся и оглянул генералов.
– Господа, диспозиция на завтра, даже на нынче (потому что уже первый час), не может быть изменена, – сказал он. – Вы ее слышали, и все мы исполним наш долг. А перед сражением нет ничего важнее… (он помолчал) как выспаться хорошенько.
Он сделал вид, что привстает. Генералы откланялись и удалились. Было уже за полночь. Князь Андрей вышел.

Военный совет, на котором князю Андрею не удалось высказать свое мнение, как он надеялся, оставил в нем неясное и тревожное впечатление. Кто был прав: Долгоруков с Вейротером или Кутузов с Ланжероном и др., не одобрявшими план атаки, он не знал. «Но неужели нельзя было Кутузову прямо высказать государю свои мысли? Неужели это не может иначе делаться? Неужели из за придворных и личных соображений должно рисковать десятками тысяч и моей, моей жизнью?» думал он.
«Да, очень может быть, завтра убьют», подумал он. И вдруг, при этой мысли о смерти, целый ряд воспоминаний, самых далеких и самых задушевных, восстал в его воображении; он вспоминал последнее прощание с отцом и женою; он вспоминал первые времена своей любви к ней! Вспомнил о ее беременности, и ему стало жалко и ее и себя, и он в нервично размягченном и взволнованном состоянии вышел из избы, в которой он стоял с Несвицким, и стал ходить перед домом.
Ночь была туманная, и сквозь туман таинственно пробивался лунный свет. «Да, завтра, завтра! – думал он. – Завтра, может быть, всё будет кончено для меня, всех этих воспоминаний не будет более, все эти воспоминания не будут иметь для меня более никакого смысла. Завтра же, может быть, даже наверное, завтра, я это предчувствую, в первый раз мне придется, наконец, показать всё то, что я могу сделать». И ему представилось сражение, потеря его, сосредоточение боя на одном пункте и замешательство всех начальствующих лиц. И вот та счастливая минута, тот Тулон, которого так долго ждал он, наконец, представляется ему. Он твердо и ясно говорит свое мнение и Кутузову, и Вейротеру, и императорам. Все поражены верностью его соображения, но никто не берется исполнить его, и вот он берет полк, дивизию, выговаривает условие, чтобы уже никто не вмешивался в его распоряжения, и ведет свою дивизию к решительному пункту и один одерживает победу. А смерть и страдания? говорит другой голос. Но князь Андрей не отвечает этому голосу и продолжает свои успехи. Диспозиция следующего сражения делается им одним. Он носит звание дежурного по армии при Кутузове, но делает всё он один. Следующее сражение выиграно им одним. Кутузов сменяется, назначается он… Ну, а потом? говорит опять другой голос, а потом, ежели ты десять раз прежде этого не будешь ранен, убит или обманут; ну, а потом что ж? – «Ну, а потом, – отвечает сам себе князь Андрей, – я не знаю, что будет потом, не хочу и не могу знать: но ежели хочу этого, хочу славы, хочу быть известным людям, хочу быть любимым ими, то ведь я не виноват, что я хочу этого, что одного этого я хочу, для одного этого я живу. Да, для одного этого! Я никогда никому не скажу этого, но, Боже мой! что же мне делать, ежели я ничего не люблю, как только славу, любовь людскую. Смерть, раны, потеря семьи, ничто мне не страшно. И как ни дороги, ни милы мне многие люди – отец, сестра, жена, – самые дорогие мне люди, – но, как ни страшно и неестественно это кажется, я всех их отдам сейчас за минуту славы, торжества над людьми, за любовь к себе людей, которых я не знаю и не буду знать, за любовь вот этих людей», подумал он, прислушиваясь к говору на дворе Кутузова. На дворе Кутузова слышались голоса укладывавшихся денщиков; один голос, вероятно, кучера, дразнившего старого Кутузовского повара, которого знал князь Андрей, и которого звали Титом, говорил: «Тит, а Тит?»