Римская премия

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Ри́мская пре́мия (фр. Prix de Rome) — награда в области искусства, существовавшая во Франции с 1663 по 1968 годы и присуждавшаяся художникам, гравёрам, скульпторам и архитекторам (в 1803 году была добавлена пятая номинация — композиторы). Лауреат Большой римской премии получал возможность отправиться в Рим и жить там три-пять лет за счёт патрона премии (первоначально им был король Людовик XIV).





История

С 1666 года проживание лауреатов организовывалось специальной Французской академией в Риме, учреждённой Жаном-Батистом Кольбером и размещавшейся с 1803 года на вилле Медичи. В некоторые периоды присуждались также малые премии, позволявшие жить в Риме более короткий срок.

Среди лауреатов Римской премии были такие крупные фигуры французского искусства, как художники Франсуа Буше (1720), Фрагонар (1752), Жан-Франсуа Пьер Пейрон (1773), Жак Луи Давид (1774), Шарль Персье (1784), Энгр (1801), Ришом (1806), композиторы Адольф Адан (1825), Гектор Берлиоз (1830), Шарль Гуно (1839), Жорж Бизе (1857), Эрнест Гиро (1859),Эмиль Паладиль (1860), Теодор Дюбуа (1861), Жюль Массне (1862), Клод Дебюсси (1884), Анри Дютийё (1938). В то же время подавали свои работы на соискание премии и были отвергнуты такие выдающиеся авторы, как Антуан Ватто (1709), Эжен Делакруа, Эдуар Мане и Эдгар Дега. А такой известный композитор, как Морис Равель был отвергнут четыре раза, и последнее, четвёртое решение (1905), принятое Музыкальным советом Академии искусств, привело к так называемому «скандальному делу Равеля», попавшему на первые страницы почти всех парижских газет. В состав жюри Римской премии входили композиторы-академисты Ксавье Леру, Жюль Массне, Эмиль Паладиль, Эрнест Рейер, Шарль Леневе и сам директор консерватории Теодор Дюбуа, что вскоре и привело к смене всего руководства Парижской консерватории, ответственной за конкурсный отбор лауреатов.

Падение престижа

После Первой мировой войны престиж Римской премии очень сильно упал. В конце концов, она превратилась в простой придаток академической системы образования, упорно противостоявшей всему живому и новому в музыкальном и изобразительном искусстве. В передовых кругах художников и музыкантов Римская премия стала синонимом ретроградности и консерватизма. В начале 1920-х годов один из постоянных лидеров музыкального авангарда, композитор Эрик Сати писал об этом хотя и несколько иронически, но вполне определённо:[1]

«…Многие до сих пор наивно верят в превосходство всякого римского лауреата над прочими „маленькими людьми“.

Не нужно ошибаться по таким мелочам. Вовсе нет!.. — я говорю вам, он такой же, ни лучший, ни худший. Он в точности такой же, как и они… Да-да.
Я не думаю, что ошибусь, если приведу здесь (очень выборочно) список музыкантов, когда-либо награждённых Римской Премией, самых замечательных в минувшем столетии: Берлиоз, Гуно, Бизе, Массне и Дебюсси. Кажется, это им не очень сильно помешало…
Напротив того, Франк, Д’Энди, Лало, Шабрие и Шоссон не были лауреатами Института: они — очевидные „любители“. И это им тоже не очень помешало…

Художники, благодаря Мане, Сезанну, Пикассо, Дерену, Браку и другим, куда быстрее освободились от своих наихудших закостеневших традиций. <…> А у литераторов вовсе нет Римской премии: они счастливы более всех на этом свете».[2]

— ( Эрик Сати, «Происхождение Просвещения», Париж, июнь 1922)

Трансформация в конкурсы творческих профессий

В 1968 г. по инициативе занимавшего в это время пост министра культуры Франции Андре Мальро Римская премия в её традиционном виде была закрыта. Вместо неё проводится целый ряд разнообразных отборочных конкурсов среди представителей разных творческих профессий, вплоть до писателей и поваров, и победители этих конкурсов получают гранты на проживание в Риме на срок до двух лет.

Другие лауреаты премии

См. также

Источники

  1. ↑ Erik Satie. «Ecrits». — Paris: Editions Gerard Lebovici, 1990. — С. 37.
  2. ↑ Эрик Сати, Юрий Ханон. Воспоминания задним числом. — СПб.: Центр Средней Музыки & Лики России, 2010. — С. 502-503. — 682 с. — ISBN 978-5-87417-338-8.

Напишите отзыв о статье "Римская премия"

Ссылки

  • [www.musimem.com/prix-de-rome.html Страница Римской премии в области музыки]  (фр.)

Отрывок, характеризующий Римская премия

Один из говоривших был штатский, с морщинистым, желчным и бритым худым лицом, человек, уже приближавшийся к старости, хотя и одетый, как самый модный молодой человек; он сидел с ногами на отоманке с видом домашнего человека и, сбоку запустив себе далеко в рот янтарь, порывисто втягивал дым и жмурился. Это был старый холостяк Шиншин, двоюродный брат графини, злой язык, как про него говорили в московских гостиных. Он, казалось, снисходил до своего собеседника. Другой, свежий, розовый, гвардейский офицер, безупречно вымытый, застегнутый и причесанный, держал янтарь у середины рта и розовыми губами слегка вытягивал дымок, выпуская его колечками из красивого рта. Это был тот поручик Берг, офицер Семеновского полка, с которым Борис ехал вместе в полк и которым Наташа дразнила Веру, старшую графиню, называя Берга ее женихом. Граф сидел между ними и внимательно слушал. Самое приятное для графа занятие, за исключением игры в бостон, которую он очень любил, было положение слушающего, особенно когда ему удавалось стравить двух говорливых собеседников.
– Ну, как же, батюшка, mon tres honorable [почтеннейший] Альфонс Карлыч, – говорил Шиншин, посмеиваясь и соединяя (в чем и состояла особенность его речи) самые народные русские выражения с изысканными французскими фразами. – Vous comptez vous faire des rentes sur l'etat, [Вы рассчитываете иметь доход с казны,] с роты доходец получать хотите?
– Нет с, Петр Николаич, я только желаю показать, что в кавалерии выгод гораздо меньше против пехоты. Вот теперь сообразите, Петр Николаич, мое положение…
Берг говорил всегда очень точно, спокойно и учтиво. Разговор его всегда касался только его одного; он всегда спокойно молчал, пока говорили о чем нибудь, не имеющем прямого к нему отношения. И молчать таким образом он мог несколько часов, не испытывая и не производя в других ни малейшего замешательства. Но как скоро разговор касался его лично, он начинал говорить пространно и с видимым удовольствием.
– Сообразите мое положение, Петр Николаич: будь я в кавалерии, я бы получал не более двухсот рублей в треть, даже и в чине поручика; а теперь я получаю двести тридцать, – говорил он с радостною, приятною улыбкой, оглядывая Шиншина и графа, как будто для него было очевидно, что его успех всегда будет составлять главную цель желаний всех остальных людей.
– Кроме того, Петр Николаич, перейдя в гвардию, я на виду, – продолжал Берг, – и вакансии в гвардейской пехоте гораздо чаще. Потом, сами сообразите, как я мог устроиться из двухсот тридцати рублей. А я откладываю и еще отцу посылаю, – продолжал он, пуская колечко.
– La balance у est… [Баланс установлен…] Немец на обухе молотит хлебец, comme dit le рroverbe, [как говорит пословица,] – перекладывая янтарь на другую сторону ртa, сказал Шиншин и подмигнул графу.
Граф расхохотался. Другие гости, видя, что Шиншин ведет разговор, подошли послушать. Берг, не замечая ни насмешки, ни равнодушия, продолжал рассказывать о том, как переводом в гвардию он уже выиграл чин перед своими товарищами по корпусу, как в военное время ротного командира могут убить, и он, оставшись старшим в роте, может очень легко быть ротным, и как в полку все любят его, и как его папенька им доволен. Берг, видимо, наслаждался, рассказывая всё это, и, казалось, не подозревал того, что у других людей могли быть тоже свои интересы. Но всё, что он рассказывал, было так мило степенно, наивность молодого эгоизма его была так очевидна, что он обезоруживал своих слушателей.
– Ну, батюшка, вы и в пехоте, и в кавалерии, везде пойдете в ход; это я вам предрекаю, – сказал Шиншин, трепля его по плечу и спуская ноги с отоманки.
Берг радостно улыбнулся. Граф, а за ним и гости вышли в гостиную.

Было то время перед званым обедом, когда собравшиеся гости не начинают длинного разговора в ожидании призыва к закуске, а вместе с тем считают необходимым шевелиться и не молчать, чтобы показать, что они нисколько не нетерпеливы сесть за стол. Хозяева поглядывают на дверь и изредка переглядываются между собой. Гости по этим взглядам стараются догадаться, кого или чего еще ждут: важного опоздавшего родственника или кушанья, которое еще не поспело.
Пьер приехал перед самым обедом и неловко сидел посредине гостиной на первом попавшемся кресле, загородив всем дорогу. Графиня хотела заставить его говорить, но он наивно смотрел в очки вокруг себя, как бы отыскивая кого то, и односложно отвечал на все вопросы графини. Он был стеснителен и один не замечал этого. Большая часть гостей, знавшая его историю с медведем, любопытно смотрели на этого большого толстого и смирного человека, недоумевая, как мог такой увалень и скромник сделать такую штуку с квартальным.
– Вы недавно приехали? – спрашивала у него графиня.
– Oui, madame, [Да, сударыня,] – отвечал он, оглядываясь.
– Вы не видали моего мужа?
– Non, madame. [Нет, сударыня.] – Он улыбнулся совсем некстати.
– Вы, кажется, недавно были в Париже? Я думаю, очень интересно.
– Очень интересно..
Графиня переглянулась с Анной Михайловной. Анна Михайловна поняла, что ее просят занять этого молодого человека, и, подсев к нему, начала говорить об отце; но так же, как и графине, он отвечал ей только односложными словами. Гости были все заняты между собой. Les Razoumovsky… ca a ete charmant… Vous etes bien bonne… La comtesse Apraksine… [Разумовские… Это было восхитительно… Вы очень добры… Графиня Апраксина…] слышалось со всех сторон. Графиня встала и пошла в залу.
– Марья Дмитриевна? – послышался ее голос из залы.
– Она самая, – послышался в ответ грубый женский голос, и вслед за тем вошла в комнату Марья Дмитриевна.
Все барышни и даже дамы, исключая самых старых, встали. Марья Дмитриевна остановилась в дверях и, с высоты своего тучного тела, высоко держа свою с седыми буклями пятидесятилетнюю голову, оглядела гостей и, как бы засучиваясь, оправила неторопливо широкие рукава своего платья. Марья Дмитриевна всегда говорила по русски.
– Имениннице дорогой с детками, – сказала она своим громким, густым, подавляющим все другие звуки голосом. – Ты что, старый греховодник, – обратилась она к графу, целовавшему ее руку, – чай, скучаешь в Москве? Собак гонять негде? Да что, батюшка, делать, вот как эти пташки подрастут… – Она указывала на девиц. – Хочешь – не хочешь, надо женихов искать.
– Ну, что, казак мой? (Марья Дмитриевна казаком называла Наташу) – говорила она, лаская рукой Наташу, подходившую к ее руке без страха и весело. – Знаю, что зелье девка, а люблю.
Она достала из огромного ридикюля яхонтовые сережки грушками и, отдав их именинно сиявшей и разрумянившейся Наташе, тотчас же отвернулась от нее и обратилась к Пьеру.


Источник — «http://wiki-org.ru/wiki/index.php?title=Римская_премия&oldid=79836911»