Римский-Корсаков (фильм)

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Римский-Корсаков
Жанр

биографический

Режиссёр

Григорий Рошаль
Геннадий Казанский

Автор
сценария

Григорий Рошаль
Анна Абрамова

В главных
ролях

Григорий Белов
Николай Черкасов
Лидия Сухаревская

Оператор

Моисей Магид
Лев Сокольский

Композитор

Георгий Свиридов

Кинокомпания

Ленфильм

Страна

СССР СССР

Язык

Русский

Год

1952 год (съёмки)
24 августа 1953 год (премьера)

IMDb

ID 0045089

К:Фильмы 1952 года

«Римский-Корсаков» — биографический фильм о композиторе Римском-Корсакове. Принадлежит к галерее костюмно-исторических биографических картин послевоенного кинематографа СССР: «Адмирал Нахимов», «Александр Попов», «Жуковский», «Мусоргский», «Академик Иван Павлов» и ряда других. Фильм принимал участие в основном конкурсе Венецианского кинофестиваля.





Сюжет

Фильм рассказывает о двух последних десятилетиях жизни русского композитора. Раскрывая своё видение творческой и педагогической концепции Римского-Корсакова, авторы картины посвящают отдельные её эпизоды лекциям в созданной им школе композиторов, жёстким дискуссиям об «антинародности» музыки Раменского (прототип — Игорь Стравинский)[1]), борьбе с самодурством чиновников управления Императорских театров и двуликостью мецената Саввы Мамонтова. Картина завершается несколькими фрагментами событий Революции 1905—1907 годов в России.

Развитие биографического сюжета чередуется с яркими костюмированными сценами из опер Римского-Корсакова «Садко», «Снегурочка», «Сказка о царе Салтане», «Кащей Бессмертный», «Золотой петушок».

Отзывы

По отзыву журнала «Огонёк» (1953), фильм получил большой успех у зрителей и широкий отклик в печати[2]. Однако, по оценке Министерства кинематографии СССР, лента содержала ряд художественных и идеологических недостатков, среди которых первым было «непомерное преувеличение роли Мамонтова, показанного „благодетелем“ передового русского искусства»[3]. Позднее критики стали оценивать историко-биографический киноцикл конца 1940 — начала 1950-х годов скорее негативно из-за его высокой политизированности[4]:
В 1953 г. «Римский-Корсаков» наконец появился в кинотеатрах. Его соседями были «Джамбул» и «Белинский», незадолго перед ними — вторая картина о Глинке. Кто помнит эти фильмы, тот знает, что биографический жанр переживал жестокий кризис. Это было прямым следствием культа личности.

В ролях

Напишите отзыв о статье "Римский-Корсаков (фильм)"

Литература

  • Рошаль Г. Кинолента жизни. — Искусство, 1974. — 311 с.

Примечания

  1. [books.google.ru/books?ei=ecOqTon6BqHl4QTO76WgDw&ct=result&hl=ru&id=aKsdAAAAMAAJ&dq=%D0%A0%D0%B0%D0%BC%D0%B5%D0%BD%D1%81%D0%BA%D0%B8%D0%B9+%D0%BA%D0%BE%D0%BC%D0%BF%D0%BE%D0%B7%D0%B8%D1%82%D0%BE%D1%80&q=%D0%A0%D0%B0%D0%BC%D0%B5%D0%BD%D1%81%D0%BA%D0%BE%D0%B3%D0%BE#search_anchor Очерки истории советского кино. Т. 3. М.: Искусство, 1961. С. 326.]
  2.  // Огонёк : журнал. — 1953. стр. 40
  3. Дерябин А. Летопись Российского кино: 1946-1965. — Канон-плюс, 2010. — 694 с. стр. 230
  4. Розен С. Григорий Рошаль. — Искусство, 1965. — 165 с. стр. 133

Отрывок, характеризующий Римский-Корсаков (фильм)

– Что? Что вы говорите? – сказал Наполеон. – Да, велите подать мне лошадь.
Он сел верхом и поехал к Семеновскому.
В медленно расходившемся пороховом дыме по всему тому пространству, по которому ехал Наполеон, – в лужах крови лежали лошади и люди, поодиночке и кучами. Подобного ужаса, такого количества убитых на таком малом пространстве никогда не видал еще и Наполеон, и никто из его генералов. Гул орудий, не перестававший десять часов сряду и измучивший ухо, придавал особенную значительность зрелищу (как музыка при живых картинах). Наполеон выехал на высоту Семеновского и сквозь дым увидал ряды людей в мундирах цветов, непривычных для его глаз. Это были русские.
Русские плотными рядами стояли позади Семеновского и кургана, и их орудия не переставая гудели и дымили по их линии. Сражения уже не было. Было продолжавшееся убийство, которое ни к чему не могло повести ни русских, ни французов. Наполеон остановил лошадь и впал опять в ту задумчивость, из которой вывел его Бертье; он не мог остановить того дела, которое делалось перед ним и вокруг него и которое считалось руководимым им и зависящим от него, и дело это ему в первый раз, вследствие неуспеха, представлялось ненужным и ужасным.
Один из генералов, подъехавших к Наполеону, позволил себе предложить ему ввести в дело старую гвардию. Ней и Бертье, стоявшие подле Наполеона, переглянулись между собой и презрительно улыбнулись на бессмысленное предложение этого генерала.
Наполеон опустил голову и долго молчал.
– A huit cent lieux de France je ne ferai pas demolir ma garde, [За три тысячи двести верст от Франции я не могу дать разгромить свою гвардию.] – сказал он и, повернув лошадь, поехал назад, к Шевардину.


Кутузов сидел, понурив седую голову и опустившись тяжелым телом, на покрытой ковром лавке, на том самом месте, на котором утром его видел Пьер. Он не делал никаких распоряжении, а только соглашался или не соглашался на то, что предлагали ему.
«Да, да, сделайте это, – отвечал он на различные предложения. – Да, да, съезди, голубчик, посмотри, – обращался он то к тому, то к другому из приближенных; или: – Нет, не надо, лучше подождем», – говорил он. Он выслушивал привозимые ему донесения, отдавал приказания, когда это требовалось подчиненным; но, выслушивая донесения, он, казалось, не интересовался смыслом слов того, что ему говорили, а что то другое в выражении лиц, в тоне речи доносивших интересовало его. Долголетним военным опытом он знал и старческим умом понимал, что руководить сотнями тысяч человек, борющихся с смертью, нельзя одному человеку, и знал, что решают участь сраженья не распоряжения главнокомандующего, не место, на котором стоят войска, не количество пушек и убитых людей, а та неуловимая сила, называемая духом войска, и он следил за этой силой и руководил ею, насколько это было в его власти.
Общее выражение лица Кутузова было сосредоточенное, спокойное внимание и напряжение, едва превозмогавшее усталость слабого и старого тела.
В одиннадцать часов утра ему привезли известие о том, что занятые французами флеши были опять отбиты, но что князь Багратион ранен. Кутузов ахнул и покачал головой.
– Поезжай к князю Петру Ивановичу и подробно узнай, что и как, – сказал он одному из адъютантов и вслед за тем обратился к принцу Виртембергскому, стоявшему позади него:
– Не угодно ли будет вашему высочеству принять командование первой армией.
Вскоре после отъезда принца, так скоро, что он еще не мог доехать до Семеновского, адъютант принца вернулся от него и доложил светлейшему, что принц просит войск.
Кутузов поморщился и послал Дохтурову приказание принять командование первой армией, а принца, без которого, как он сказал, он не может обойтись в эти важные минуты, просил вернуться к себе. Когда привезено было известие о взятии в плен Мюрата и штабные поздравляли Кутузова, он улыбнулся.
– Подождите, господа, – сказал он. – Сражение выиграно, и в пленении Мюрата нет ничего необыкновенного. Но лучше подождать радоваться. – Однако он послал адъютанта проехать по войскам с этим известием.
Когда с левого фланга прискакал Щербинин с донесением о занятии французами флешей и Семеновского, Кутузов, по звукам поля сражения и по лицу Щербинина угадав, что известия были нехорошие, встал, как бы разминая ноги, и, взяв под руку Щербинина, отвел его в сторону.
– Съезди, голубчик, – сказал он Ермолову, – посмотри, нельзя ли что сделать.
Кутузов был в Горках, в центре позиции русского войска. Направленная Наполеоном атака на наш левый фланг была несколько раз отбиваема. В центре французы не подвинулись далее Бородина. С левого фланга кавалерия Уварова заставила бежать французов.
В третьем часу атаки французов прекратились. На всех лицах, приезжавших с поля сражения, и на тех, которые стояли вокруг него, Кутузов читал выражение напряженности, дошедшей до высшей степени. Кутузов был доволен успехом дня сверх ожидания. Но физические силы оставляли старика. Несколько раз голова его низко опускалась, как бы падая, и он задремывал. Ему подали обедать.
Флигель адъютант Вольцоген, тот самый, который, проезжая мимо князя Андрея, говорил, что войну надо im Raum verlegon [перенести в пространство (нем.) ], и которого так ненавидел Багратион, во время обеда подъехал к Кутузову. Вольцоген приехал от Барклая с донесением о ходе дел на левом фланге. Благоразумный Барклай де Толли, видя толпы отбегающих раненых и расстроенные зады армии, взвесив все обстоятельства дела, решил, что сражение было проиграно, и с этим известием прислал к главнокомандующему своего любимца.
Кутузов с трудом жевал жареную курицу и сузившимися, повеселевшими глазами взглянул на Вольцогена.
Вольцоген, небрежно разминая ноги, с полупрезрительной улыбкой на губах, подошел к Кутузову, слегка дотронувшись до козырька рукою.
Вольцоген обращался с светлейшим с некоторой аффектированной небрежностью, имеющей целью показать, что он, как высокообразованный военный, предоставляет русским делать кумира из этого старого, бесполезного человека, а сам знает, с кем он имеет дело. «Der alte Herr (как называли Кутузова в своем кругу немцы) macht sich ganz bequem, [Старый господин покойно устроился (нем.) ] – подумал Вольцоген и, строго взглянув на тарелки, стоявшие перед Кутузовым, начал докладывать старому господину положение дел на левом фланге так, как приказал ему Барклай и как он сам его видел и понял.
– Все пункты нашей позиции в руках неприятеля и отбить нечем, потому что войск нет; они бегут, и нет возможности остановить их, – докладывал он.
Кутузов, остановившись жевать, удивленно, как будто не понимая того, что ему говорили, уставился на Вольцогена. Вольцоген, заметив волнение des alten Herrn, [старого господина (нем.) ] с улыбкой сказал: