Римско-германский музей

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Римско-германский музей (нем. Römisch-Germanisches Museum) — находящийся в Кёльне археологический музей, собрание которого охватывает находки от времён палеолита и до раннего Средневековья.



История

Римско-германский музей был образован в 1946 году из римского и германского отделений музей Вальрафа-Рихарца в Кёльне. Нынешняя планировка и концепция музея как «витрины во времена римлян» появилась в марте 1974 года. Одним из сокровищ музея, которое можно обозревать в нижнем, подземном этаже, является так называемая мозаика Диониса, обнаруженная случайно в 1941 году на территории города. На верхнем этаже в организованных по хронологически-тематическому принципу экспозициях представлены обнаруженные при раскопках предметы, относящиеся ко времени императора Августа — из римского Рейнского порта, а также найденные на месте построенного императором Константином деревянного моста через Рейн и из римского поселения Дивития, лежавшего на левом берегу Рейна. Дополняют музейную экспозицию остатки римской городской стены с круглой башней.

Собрание

В собрании Римско-германского музея на нижнем «этаже Диониса» можно увидеть предметы повседневной жизни, быта и питания жителей римского города IIV веков новой эры, разделённые по тематике. Собрания на верхнем этаже рассказывают об истории заселения региона Кёльн человеком с доисторических времён — при палеолите, бронзовом и железном веках. Общеевропейское значение имеют представленные здесь находки культуры Линейно-ленточной керамики, раскопанные в районе Кёльн-Линденталь.

История собственно города началась с расселения здесь германского племени убиев Марком Випсанием Агриппой. Археологическое собрание показывает возвышение Кёльна от небольшого поселения к главному городу римской провинции Нижняя Германия. Об её официальной жизни, событиях римской истории повествуют многочисленные латинские надписи, сделанные на стенах домов и надгробных камных. Религиозная жизнь представлена алтарями, стелами и предметами культа из камня, бронзы и глины. К I веку н. э. относятся скульптурные портреты императора Августа и его супруги Ливии, супруги Германика Агриппины Старшей и других. В музее представлены найденная в 1844 году т. н. «мозаика философов», настенная живопись и прочее, характеризующие высокий уровень жизни горожан и обитателей пригородных вилл.

Замечательна также богатая коллекция изделий из обычного и цветного стекла, в том числе и одни из первых зрительных стёкол, посуда, бокалы-раковины и т. д. Широко представлены римские украшения, в том числе из драгоценных металлов и камней; глиняная посуда и светильники, обнаруженные в захоронениях в окрестностях Кёльна. В музее также хранится богатейшая коллекция украшений, ювелирных изделий и оружия различных народов эпохи Великого переселения народов, от скифов до викингов (особо богато представлены изделия готов), собранная бароном Иоганном фон Диргардтом. Завершают музейную экспозицию предметы, относящиеся к эпохам франков, саксов, Меровингов, а также христианизации Кёльнского региона.

Галерея

Напишите отзыв о статье "Римско-германский музей"

Отрывок, характеризующий Римско-германский музей

Когда она вошла в залу, отец быстро выходил из комнаты графини. Лицо его было сморщено и мокро от слез. Он, видимо, выбежал из той комнаты, чтобы дать волю давившим его рыданиям. Увидав Наташу, он отчаянно взмахнул руками и разразился болезненно судорожными всхлипываниями, исказившими его круглое, мягкое лицо.
– Пе… Петя… Поди, поди, она… она… зовет… – И он, рыдая, как дитя, быстро семеня ослабевшими ногами, подошел к стулу и упал почти на него, закрыв лицо руками.
Вдруг как электрический ток пробежал по всему существу Наташи. Что то страшно больно ударило ее в сердце. Она почувствовала страшную боль; ей показалось, что что то отрывается в ней и что она умирает. Но вслед за болью она почувствовала мгновенно освобождение от запрета жизни, лежавшего на ней. Увидав отца и услыхав из за двери страшный, грубый крик матери, она мгновенно забыла себя и свое горе. Она подбежала к отцу, но он, бессильно махая рукой, указывал на дверь матери. Княжна Марья, бледная, с дрожащей нижней челюстью, вышла из двери и взяла Наташу за руку, говоря ей что то. Наташа не видела, не слышала ее. Она быстрыми шагами вошла в дверь, остановилась на мгновение, как бы в борьбе с самой собой, и подбежала к матери.
Графиня лежала на кресле, странно неловко вытягиваясь, и билась головой об стену. Соня и девушки держали ее за руки.
– Наташу, Наташу!.. – кричала графиня. – Неправда, неправда… Он лжет… Наташу! – кричала она, отталкивая от себя окружающих. – Подите прочь все, неправда! Убили!.. ха ха ха ха!.. неправда!
Наташа стала коленом на кресло, нагнулась над матерью, обняла ее, с неожиданной силой подняла, повернула к себе ее лицо и прижалась к ней.
– Маменька!.. голубчик!.. Я тут, друг мой. Маменька, – шептала она ей, не замолкая ни на секунду.
Она не выпускала матери, нежно боролась с ней, требовала подушки, воды, расстегивала и разрывала платье на матери.
– Друг мой, голубушка… маменька, душенька, – не переставая шептала она, целуя ее голову, руки, лицо и чувствуя, как неудержимо, ручьями, щекоча ей нос и щеки, текли ее слезы.
Графиня сжала руку дочери, закрыла глаза и затихла на мгновение. Вдруг она с непривычной быстротой поднялась, бессмысленно оглянулась и, увидав Наташу, стала из всех сил сжимать ее голову. Потом она повернула к себе ее морщившееся от боли лицо и долго вглядывалась в него.
– Наташа, ты меня любишь, – сказала она тихим, доверчивым шепотом. – Наташа, ты не обманешь меня? Ты мне скажешь всю правду?
Наташа смотрела на нее налитыми слезами глазами, и в лице ее была только мольба о прощении и любви.
– Друг мой, маменька, – повторяла она, напрягая все силы своей любви на то, чтобы как нибудь снять с нее на себя излишек давившего ее горя.
И опять в бессильной борьбе с действительностью мать, отказываясь верить в то, что она могла жить, когда был убит цветущий жизнью ее любимый мальчик, спасалась от действительности в мире безумия.
Наташа не помнила, как прошел этот день, ночь, следующий день, следующая ночь. Она не спала и не отходила от матери. Любовь Наташи, упорная, терпеливая, не как объяснение, не как утешение, а как призыв к жизни, всякую секунду как будто со всех сторон обнимала графиню. На третью ночь графиня затихла на несколько минут, и Наташа закрыла глаза, облокотив голову на ручку кресла. Кровать скрипнула. Наташа открыла глаза. Графиня сидела на кровати и тихо говорила.
– Как я рада, что ты приехал. Ты устал, хочешь чаю? – Наташа подошла к ней. – Ты похорошел и возмужал, – продолжала графиня, взяв дочь за руку.
– Маменька, что вы говорите!..
– Наташа, его нет, нет больше! – И, обняв дочь, в первый раз графиня начала плакать.


Княжна Марья отложила свой отъезд. Соня, граф старались заменить Наташу, но не могли. Они видели, что она одна могла удерживать мать от безумного отчаяния. Три недели Наташа безвыходно жила при матери, спала на кресле в ее комнате, поила, кормила ее и не переставая говорила с ней, – говорила, потому что один нежный, ласкающий голос ее успокоивал графиню.
Душевная рана матери не могла залечиться. Смерть Пети оторвала половину ее жизни. Через месяц после известия о смерти Пети, заставшего ее свежей и бодрой пятидесятилетней женщиной, она вышла из своей комнаты полумертвой и не принимающею участия в жизни – старухой. Но та же рана, которая наполовину убила графиню, эта новая рана вызвала Наташу к жизни.
Душевная рана, происходящая от разрыва духовного тела, точно так же, как и рана физическая, как ни странно это кажется, после того как глубокая рана зажила и кажется сошедшейся своими краями, рана душевная, как и физическая, заживает только изнутри выпирающею силой жизни.
Так же зажила рана Наташи. Она думала, что жизнь ее кончена. Но вдруг любовь к матери показала ей, что сущность ее жизни – любовь – еще жива в ней. Проснулась любовь, и проснулась жизнь.
Последние дни князя Андрея связали Наташу с княжной Марьей. Новое несчастье еще более сблизило их. Княжна Марья отложила свой отъезд и последние три недели, как за больным ребенком, ухаживала за Наташей. Последние недели, проведенные Наташей в комнате матери, надорвали ее физические силы.
Однажды княжна Марья, в середине дня, заметив, что Наташа дрожит в лихорадочном ознобе, увела ее к себе и уложила на своей постели. Наташа легла, но когда княжна Марья, опустив сторы, хотела выйти, Наташа подозвала ее к себе.