Ринальдо д’Эсте (герцог Модены и Реджо)
| Ринальдо д’Эсте итал. Rinaldo d'Este<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;">  </td></tr>
<tr><td colspan="2" style="text-align: center;">Портрет герцога Ринальдо д'Эсте</td></tr> | |||
| |||
|---|---|---|---|
| 6 сентября 1694 — 26 октября 1737 | |||
| Предшественник: | Франческо II д’Эсте | ||
| Преемник: | Франческо III д’Эсте | ||
| |||
| 1710 — 1737 | |||
| Предшественник: | Франческо Мария Пико делла Мирандола | ||
| Преемник: | Франческо III д’Эсте | ||
| Рождение: | 26 апреля 1655 Модена | ||
| Смерть: | 26 октября 1737 (82 года) Модена | ||
| Род: | Эсте | ||
| Отец: | Франческо I | ||
| Мать: | Лукреция Барберини | ||
| Супруга: | Шарлотта Фелицитас Брауншвейг-Люнебургская | ||
| Дети: | Бенедетта; Франческо III; Амалия; Джан Федерико; Энричетта | ||
Ринальдо д’Эсте, также именуемый Ринальдо III (итал. Rinaldo d'Este; 26 апреля 1655, Модена — 26 октября 1737, Модена) — герцог Модены и Реджо с 1694 года, герцог Мирандолы и маркиз Конкордии с 1710 года.
Биография
Церковная карьера
Ринальдо д’Эсте, будущий герцог Модены и Реджо, родился в апреле 1655 года в Модене. Его родителями были правящий герцог Франческо I и его третья супруга Лукреция Барберини, представительница могущественного и богатого семейства Барберини. Всего через три года, в 1658, Ринальдо лишился отца. Новым герцогом Модены стал старший сводный брат Ринальдо, Альфонсо IV д’Эсте, которого вскоре сменил его сын Франческо II.
Как младшего отпрыска семьи, Ринальдо изначально готовили к церковной деятельности, хотя он также прошёл обучение в Университете Модены. Многие из его родственников по матери из семьи Барберини, чьё возвышение во многом связано с именем папы римского Урбана VIII, были кардиналами и занимали видные посты в Ватикане (см. Франческо и Карло Барберини).
Ринальдо д’Эсте получил сан кардинала 2 сентября 1686 года, в понтификат папы Иннокентия XI. После этого он дважды принимал участие в конклавах — в 1689 и 1691 годах.
В марте 1695 года, в связи с наследованием Моденского герцогства, Ринальдо д’Эсте сложил с себя духовный сан.
Герцог Моденский
Первыми шагами нового герцога стало снижение цены на зерно и мероприятия по улучшению условий жизни крестьян. С началом войны за испанское наследство Ринальдо объявил о нейтралитете Модены, однако это не помешало французским войскам захватить герцогство летом 1702 года. Герцог был вынужден бежать в Болонью, входившую тогда в состав Папского государства. В 1707 году, после длительной осады, в которой принимал участие и сам герцог Ринальдо, немецкие войска вытеснили французов из Модены. В результате мирного договора, Ринальдо приобрел герцогство Мирандола, но потерял Комаккьо.
В 1721 году он попытался установить доброжелательные отношения с Францией, устроив брак своего сына и наследника Франческо с Шарлоттой Аглаей Орлеанской, дочерью герцога Филиппа II Орлеанского, регента Франции в период малолетства Людовика XV. Шарлотта Аглая получила огромное приданое в 1 800 000 ливров, причем половина из этой суммы по приказу регента была внесена от имени молодого короля Людовика XV. Этот союз, однако, в основном из-за распущенного поведения невестки, доставил герцогу немало проблем. Для того, чтобы сохранить мир при дворе, Ринальдо даже выстроил для герцогской наследной четы отдельный дворец в Ривальта.
В 1728 году, через брак дочери Ринальдо, Энрикетты, с бездетным герцогом Пармы и Пьяченцы Антонио Фарнезе, герцогом Модены была сделана попытка заполучить Парму. Однако после смерти герцога Антонио в 1731 году, Елизавета Фарнезе, королева Испании, добилась признания новым герцогом Пармы своего сына Карла .
В 1733 году разразилась Война за польское наследство. Объявив себя нейтральной стороной, герцог Ринальдо тайно принял сторону Австрии. Как и 30 лет назад, наступление французских войск заставило его переехать в Болонью. Однако и в этой войне герцог был вознагражден новыми территориями. За услуги, оказанные австрийцам, в 1736 году Ринальдо получил графства Новеллара и Баньоло (местная династия, ветвь рода Гонзага, пресеклась в 1728 году).
На момент своей смерти в октябре 1737 года, Ринальдо д’Эсте был самым старым герцогом в истории Модены и Феррары (полных 82 года), а также дольше всех находился на престоле (полных 43 года). Из-за того, что наследный принц Франческо, находясь на службе австрийского императора, в Италии отсутствовал, Ринальдо назначил регентов герцогства до его возвращения - своих старших дочерей Бенедетту и Амалию.
Брак и семья
11 февраля 1696 года в Модене герцог Ринальдо вступил в брак с принцессой Шарлоттой Фелицитас Брауншвейг-Люнебургской, дочерью князя Брауншвейг-Каленбергского Иоганна Фридриха из рода Вельфов и Бенедикты Генриетты Пфальцской. Шарлотта была племянницей курфюрста Ганновера Эрнста Августа и старшей сестрой императрицы Священной Римской империи Вильгельмины Амалии. Дети:
- Бенедетта Мария Эрнеста д’Эсте (18 августа 1697 - 16 сентября 1777), в браке не состояла;
- Франческо д’Эсте (2 июля 1698 - 22 февраля 1780), с 1737 года герцог Модены под именем Франческо III д’Эсте;
- Амалия Джузеппина д’Эсте (28 июля 1699 - 5 июля 1778);
- Джан Федерико д’Эсте (1 сентября 1700 - 24 апреля 1727), настоятель (пробст) церкви Санта Мария делла Помпоса (Модена) в 1711 - 1722 гг., архипресвитер в Бондено в 1711 - 1722 гг., полковник кирасир императорских войск c 1723 года;
- Энрикетта д’Эсте (27 мая 1702 - 30 января 1777), в 1-м браке с 1728 года замужем за герцогом Пармы и Пьяченцы Антонио Фарнезе ; во 2-м браке с 1740 года замужем за ландграфом Леопольдом Гессен-Дармштадтским.
После смерти жены от последствий очередных родов в 1710 году герцог Ринальдо больше не женился.
Напишите отзыв о статье "Ринальдо д’Эсте (герцог Модены и Реджо)"
Отрывок, характеризующий Ринальдо д’Эсте (герцог Модены и Реджо)
Да здравствует сей храбрый король!и т. д. (французская песня) ]
пропел Морель, подмигивая глазом.
Сe diable a quatre…
– Виварика! Виф серувару! сидябляка… – повторил солдат, взмахнув рукой и действительно уловив напев.
– Вишь, ловко! Го го го го го!.. – поднялся с разных сторон грубый, радостный хохот. Морель, сморщившись, смеялся тоже.
– Ну, валяй еще, еще!
Qui eut le triple talent,
De boire, de battre,
Et d'etre un vert galant…
[Имевший тройной талант,
пить, драться
и быть любезником…]
– A ведь тоже складно. Ну, ну, Залетаев!..
– Кю… – с усилием выговорил Залетаев. – Кью ю ю… – вытянул он, старательно оттопырив губы, – летриптала, де бу де ба и детравагала, – пропел он.
– Ай, важно! Вот так хранцуз! ой… го го го го! – Что ж, еще есть хочешь?
– Дай ему каши то; ведь не скоро наестся с голоду то.
Опять ему дали каши; и Морель, посмеиваясь, принялся за третий котелок. Радостные улыбки стояли на всех лицах молодых солдат, смотревших на Мореля. Старые солдаты, считавшие неприличным заниматься такими пустяками, лежали с другой стороны костра, но изредка, приподнимаясь на локте, с улыбкой взглядывали на Мореля.
– Тоже люди, – сказал один из них, уворачиваясь в шинель. – И полынь на своем кореню растет.
– Оо! Господи, господи! Как звездно, страсть! К морозу… – И все затихло.
Звезды, как будто зная, что теперь никто не увидит их, разыгрались в черном небе. То вспыхивая, то потухая, то вздрагивая, они хлопотливо о чем то радостном, но таинственном перешептывались между собой.
Х
Войска французские равномерно таяли в математически правильной прогрессии. И тот переход через Березину, про который так много было писано, была только одна из промежуточных ступеней уничтожения французской армии, а вовсе не решительный эпизод кампании. Ежели про Березину так много писали и пишут, то со стороны французов это произошло только потому, что на Березинском прорванном мосту бедствия, претерпеваемые французской армией прежде равномерно, здесь вдруг сгруппировались в один момент и в одно трагическое зрелище, которое у всех осталось в памяти. Со стороны же русских так много говорили и писали про Березину только потому, что вдали от театра войны, в Петербурге, был составлен план (Пфулем же) поимки в стратегическую западню Наполеона на реке Березине. Все уверились, что все будет на деле точно так, как в плане, и потому настаивали на том, что именно Березинская переправа погубила французов. В сущности же, результаты Березинской переправы были гораздо менее гибельны для французов потерей орудий и пленных, чем Красное, как то показывают цифры.
Единственное значение Березинской переправы заключается в том, что эта переправа очевидно и несомненно доказала ложность всех планов отрезыванья и справедливость единственно возможного, требуемого и Кутузовым и всеми войсками (массой) образа действий, – только следования за неприятелем. Толпа французов бежала с постоянно усиливающейся силой быстроты, со всею энергией, направленной на достижение цели. Она бежала, как раненый зверь, и нельзя ей было стать на дороге. Это доказало не столько устройство переправы, сколько движение на мостах. Когда мосты были прорваны, безоружные солдаты, московские жители, женщины с детьми, бывшие в обозе французов, – все под влиянием силы инерции не сдавалось, а бежало вперед в лодки, в мерзлую воду.
Стремление это было разумно. Положение и бегущих и преследующих было одинаково дурно. Оставаясь со своими, каждый в бедствии надеялся на помощь товарища, на определенное, занимаемое им место между своими. Отдавшись же русским, он был в том же положении бедствия, но становился на низшую ступень в разделе удовлетворения потребностей жизни. Французам не нужно было иметь верных сведений о том, что половина пленных, с которыми не знали, что делать, несмотря на все желание русских спасти их, – гибли от холода и голода; они чувствовали, что это не могло быть иначе. Самые жалостливые русские начальники и охотники до французов, французы в русской службе не могли ничего сделать для пленных. Французов губило бедствие, в котором находилось русское войско. Нельзя было отнять хлеб и платье у голодных, нужных солдат, чтобы отдать не вредным, не ненавидимым, не виноватым, но просто ненужным французам. Некоторые и делали это; но это было только исключение.
Назади была верная погибель; впереди была надежда. Корабли были сожжены; не было другого спасения, кроме совокупного бегства, и на это совокупное бегство были устремлены все силы французов.
Чем дальше бежали французы, чем жальче были их остатки, в особенности после Березины, на которую, вследствие петербургского плана, возлагались особенные надежды, тем сильнее разгорались страсти русских начальников, обвинявших друг друга и в особенности Кутузова. Полагая, что неудача Березинского петербургского плана будет отнесена к нему, недовольство им, презрение к нему и подтрунивание над ним выражались сильнее и сильнее. Подтрунивание и презрение, само собой разумеется, выражалось в почтительной форме, в той форме, в которой Кутузов не мог и спросить, в чем и за что его обвиняют. С ним не говорили серьезно; докладывая ему и спрашивая его разрешения, делали вид исполнения печального обряда, а за спиной его подмигивали и на каждом шагу старались его обманывать.
Всеми этими людьми, именно потому, что они не могли понимать его, было признано, что со стариком говорить нечего; что он никогда не поймет всего глубокомыслия их планов; что он будет отвечать свои фразы (им казалось, что это только фразы) о золотом мосте, о том, что за границу нельзя прийти с толпой бродяг, и т. п. Это всё они уже слышали от него. И все, что он говорил: например, то, что надо подождать провиант, что люди без сапог, все это было так просто, а все, что они предлагали, было так сложно и умно, что очевидно было для них, что он был глуп и стар, а они были не властные, гениальные полководцы.
В особенности после соединения армий блестящего адмирала и героя Петербурга Витгенштейна это настроение и штабная сплетня дошли до высших пределов. Кутузов видел это и, вздыхая, пожимал только плечами. Только один раз, после Березины, он рассердился и написал Бенигсену, доносившему отдельно государю, следующее письмо:
«По причине болезненных ваших припадков, извольте, ваше высокопревосходительство, с получения сего, отправиться в Калугу, где и ожидайте дальнейшего повеления и назначения от его императорского величества».
Но вслед за отсылкой Бенигсена к армии приехал великий князь Константин Павлович, делавший начало кампании и удаленный из армии Кутузовым. Теперь великий князь, приехав к армии, сообщил Кутузову о неудовольствии государя императора за слабые успехи наших войск и за медленность движения. Государь император сам на днях намеревался прибыть к армии.
