Риос Монтт, Хосе Эфраин

Хосе Эфраин Риос Монтт исп. Jose Efrain Rios Montt<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr> <tr><td colspan="2" style="text-align: center;">Риос Монтт на суде (2013)</td></tr>
Президент Гватемалы
23 марта 1982 — 8 августа 1983
Предшественник:	Фернандо Ромео Лукас Гарсия
Преемник:	Оскар Умберто Мехиа Викторес
Председатель парламента Гватемалы
2000 — 2004
Вероисповедание:	евангелист-пятидесятник
Рождение:	16 июня 1926(1926-06-16) (97 лет) Уэуэтенанго (город)
Отец:	Эрмогенес Риос
Мать:	Консуэлла Монтт
Супруга:	Мария Тереса Соса Авила де Риос Монтт
Дети:	Омеро Риос Соса, Энрике Риос Соса, Сури Риос
Партия:	Гватемальский республиканский фронт
Профессия:	военный

Хосе Эфраин Риос Монтт (исп. Jose Efrain Rios Montt; 16 июня 1926, Уэуэтенанго) — гватемальский военный, крайне правый политик и государственный деятель, бригадный генерал. Президент Гватемалы с марта 1982 по август 1983 года. Активный участник гражданской войны, достигшей кульминации в период его правления. Руководитель армейских операций против левых повстанцев, организатор антикоммунистического крестьянского ополчения. После отстранения от власти остался активным политиком — основал правую партию Гватемальский республиканский фронт, баллотировался в президенты в 2003, был председателем парламента в 2000—2004 и депутатом до 2012 года. Привлечён к судебной ответственности за военные преступления. Является центральной фигурой политического движения, получившего название «риосмонттизм».

Военная карьера

Родился в Уэуэтенанго, в многодетной семье разорившегося сельского торговца. С детства интересовался военной службой и религией. В 17-летнем возрасте поступил в школу военной полиции. Окончил Военную академию, получил звание офицера сухопутных войск. С марта по июль 1950 года проходил обучение по спецкурсу в Школе Америк. Участвовал в военном перевороте 1954 года — свержении президента Хакобо Арбенса.

Командовал пехотными подразделениями и оперативными округами гватемальской армии. В 1967—1972 годах руководил армейским оперативным управлением, с 1970 возглавлял Военную академию. В 1973 году Эфраин Риос Монтт получил звание бригадного генерала и был назначен начальником Генерального штаба.

В мае 1973 генерал Риос Монтт координировал жёсткое подавление аграрных протестов в Сансирисае (Халапа).

Политические и религиозные взгляды

Эфраин Риос Монтт отличался ультраправыми антикоммунистическими взглядами. Он считал недостаточно решительными действия военных правительств в гражданской войне против левого повстанческого движения. Риос Монтт настаивал на более масштабных армейских операциях, выступал за максимальное вовлечение в войну крестьянских масс. Ставка на крестьянство отличала Риоса Монтта от Марио Сандоваля Аларкона и его организаций — партии Движение национальное освобождение (MLN) и эскадронов Mano Blanca.

Генерал Риос Монтт баллотировался в президенты на выборах 1974 года. Его кандидатуру выдвинул левоцентристский Национальный оппозиционный фронт — коалиция христианских демократов, революционных демократов и социал-демократов. Парадоксальный альянс крайне правого генерала с левыми демократами объяснялся взаимной заинтересованностью: Риос Монтт нуждался в партийно-политической базе, левые оппозиционеры — в сильном харизматическом политике. Важную роль сыграли также популистские элементы в идеологии Риоса Монтта, его враждебнось к представителям традиционной военной и землевладельческой элиты.

По итогам выборов Риос Монтт уступил проиграл Кьелю Эухенио Лаугеруду Гарсиа. После этого до 1977 года служил военным атташе Гватемалы в Мадриде.

В 1978 году Эфраин Риос Монтт сменил религиозную конфессию, перейдя из католицизма в протестантскую Церковь слова (пятидесятники). Активно занимался прозелитической деятельностью. Установил тесные связи и дружеские отношения с американским евангелическим проповедником Джерри Фалуэллом, активистом новых правых США. Новая религиозная ориентация Риоса Монтта отразила его недовольство латиноамериканским католицизмом 1970-х, в котором заметным влиянием пользовалась левоориентированная теология освобождения.

Во главе военного режима

Переворот «молодых»

23 марта 1982 году генерал Риос Монтт возглавил государственный переворот в Гватемале. Президент Ромео Лукас Гарсия был отстранён от власти, его план передачи полномочий генералу Анхелю Анибалю Геваре оказался сорван. В декларации военной хунты Риоса Монтта говорилось не только о подавлении коммунизма и левого повстанчества, но также о борьбе с коррупцией и возвращении Гватемалы на путь подлинной демократии. Зачитывал обращение активист MLN Лионель Сисниега Отеро (вскоре воссоздавший Партию антикоммунистического единства для поддержки нового режима). С 10 июня 1982 Риос Монтт стал единоличным лидером страны после того, как полковники Гордильо Мартинес и Мальдонадо Схаад были вынуждены уйти в отставку.

Переворот Jovenes Oficiales — «Молодых офицеров» — первоначально был встречен с энтузиазмом. Появились даже надежды на смягчение репрессий. Однако Риос Монтт резко ужесточил политический режим.

Эскалация гражданской войны

В первый же месяц его правления были «временно приостановлены» конституционные гарантии в деревне и учреждены суды, которые могли приговаривать к смерти всех, кого подозревали в симпатии к партизанам. С марта по июль 1982 года было убито 10 тысяч человек. Расширились армейские антипартизанские операции. В сельской местности повсеместно создавались Патрули гражданской самообороны, превращённые Риосом Монттом в массовую военно-политическую опору режима. Численность «патрулерос» достигла примерно миллиона человек, они активно участвовали в боях и репрессиях. Чрезвыйчайная жёсткость и массовость правительственных сил позволила нанести партизанам ряд поражений.

Президент Риос Монтт провозгласил «принцип боба и пули»: если ты с нами, мы тебя накормим, если против — убьём. По некоторым данным, с 1978 года по 1983 год военные и «патрулерос» под руководством Риоса Монтта уничтожили более 200 тысяч мирных жителей (см. также статьи Гражданская война в Гватемале и Геноцид индейцев в Гватемале). По другим подсчётам, 150—200 тысяч человек погибли за весь период гражданской войны в Гватемале (1960—1996). Так или иначе, большинство экспертов сходятся в том, что менее чем на полтора года президентства Риоса Монтта приходится более половины жертв войны.

Межконфессиональные конфликты

Еженедельно по воскресеньям президент вместе с женой Марией Тересой Соса Авила выступал с евангелическими телерадиопроповедями религиозного и морально-нравственного характера. Он заявлял, что христианин должен держать Библию в одной руке и автомат — в другой. Политизированная протестантская проповедь Риоса Монтта вызывала серьёзное недовольство в преимущественно католической Гватемале. Со своей стороны, президент-евангелист и его окружение воспринимали католическое вероисповедание как неполную политическую благонадёжность.

Представители католического епископата обвиняли президента в «страшном фанатизме» и насаждении «религиозной конфронтации». Видным политическим противником Эфраина Риоса Монтта стал его младший брат Марио Риос Монтт, католический священнослужитель, протестовавший против нарушений прав человека и вынужденный эмигрировать в Италию.

В марте 1983 президент Риос Монтт демонстративно проигнорировал просьбу Папы Римского Иоанна Павла II помиловать шестерых оппозиционеров, приговорённых к смертной казни. Во время визита Папы в Гватемалу президент соблюдал уважительный этикет, но держался с подчёркнутой холодностью.

Отстранение от власти

Во время правления Риоса Монтта было предпринято три попытки его свержения. 29 июня 1983 года он объявил военное положение и назначил выборы на июль 1984 года. Однако 8 августа 1983 года генерал Оскар Умберто Мехиа Викторес отстранил Риоса Монтта от власти в результате бескровного переворота.

Идеологические особенности

В отличие от прежних консервативно-олигархических режимов, политика Риоса Монтта характеризовалась как ультраправый радикализм. Крайний антикоммунизм сочетался с популизмом, Риос Монтт позиционировался как представитель гватемальского крестьянства и выразитель его интересов. Немалую роль играла и его личная харизма.

Политический режим, идеология и движение, связанные с именем Эфраина Риоса Монтта, получили название «риосмонттизм». Эта система характеризуется как синтез авторитарного популизма, ультраправого антикоммунизма и христианского фундаментализма.

Отношения с США

Как антикоммунист Риос Монтт пользовался поддержкой США. В декабре 1982 года Рональд Рейган заявил во время визита в Гватемалу:

Президент Риос Монтт — человек большой личной честности и обязательства… Я знаю, что он хочет улучшить качество жизни для всех гватемальцев и укрепить социальную справедливость.

В то же время, американская поддержка Риоса Монтта была весьма условной. Администрация Рейгана считала его «чересчур эксцентричной личностью» и не вполне надёжным партнёром в центральноамериканской политике — в частности, в борьбе против никарагуанского СФНО. В этом плане в пример гватемальским властям ставились президенты Гондураса Поликарпо Пас Гарсиа и Роберто Суасо Кордова. Поэтому США приветствовали переворот Оскара Мехиа и смещение Риоса Монтта в 1983 году.

Политик и парламентарий. «Чёрный четверг»

Эфраин Риос Монтт сохранил заметную популярность в крестьянстве, прежде всего среди бывших «патрулерос» и членов их семей. Опираясь на их поддержку, он пытался баллотироваться в президенты. Эта среда составила электорат созданной им правой партии Гватемальский республиканский фронт (FRG). «Риосмонттизм» остаётся в Гватемале серьёзной общественно-политической силой.

Не имейте иллюзий. Настоящий хозяин в Гватемале — генерал Риос Монтт, который стремится консолидировать авторитарный проект.
Эктор Росада Гранадос, политик и эксперт по национальной безопасности, 2000 год

После возвращения к представительному правлению и окончания гражданской войны Риос Монтт пытался избраться на президентский пост. В 1990 его кандидатуру отклонил Конституционный суд. В 1994 Эфраин Риос Монтт был избран в парламент от FRG. В 2000—2004 годах он являлся председателем парламента. Наибольшей поддержкой Риос Монтт и его партия пользовались в сельских индейских районах, где в 1982—1983 шли самые ожесточённые бои и «патрулерос» развивали максимальную активность.

Судебные инстанции попытались заблокировать выдвижение Риоса Монтта на пост президента и в 2003, после чего он обратился по радио с призывом к своим сторонникам. 24 июля 2003 в гватемальской столице произошли массовые беспорядки, устроенные активистами FRG. Эти события получили название Jueves negro — Чёрный четверг. Власти вынуждены были допустить Риоса Монтта к участию в президентских выборах. Он получил 19 % голосов, заняв третье место из одиннадцати кандидатов.

После «чёрного четверга» полиция предъявила Риосу Монтту, его дочери, внуку и племяннице, ещё нескольким видным деятелям FRG обвинения в организации беспорядков. Некоторым из них (в частности, внуку генерала) инкриминировались также расистские высказывания. Эти обвинения против Эфраина Риоса Монтта были впоследствии сняты.

«Старый каудильо»

Отход от политики

С 2008 по 2012 Риос Монтт оставался депутатом от Республиканского фронта. По истечении срока полномочий он формально отошёл от дел. Председателем FRG в 2004—2011 являлась дочь генерала Сури Риос. Впоследствии она сменила партийную принадлежность, но полностью поддерживает своего отца и его политическую традицию.

Генерал Отто Перес Молина, избранный президентом Гватемалы в 2012, при правлении Риоса Монтта руководил военной разведкой. Он также придерживается правых взглядов, однако, участвовал в перевороте Михиа Виктореса 1983 и не является политическим сторонником Риоса Монтта. В сентябре 2015 Перес Молина был обвинён в коррупции, отстранён от должности и арестован.

Преследование и защита

При левом правительстве Альваро Колома стали выдвигаться требования подвергнуть Риоса Монтта судебному преследованию. После истечения срока депутатских полномочий и утраты иммунитета в 2012 году — уже при правом правительстве Переса Молины — он был привлечён к суду по обвинениям в геноциде и военных преступлениях. Уголовное преследование Риоса Монтта по аналогичным обвинениям было возбуждено и в Испании. Сам Риос Монтт категорически отказался от признания вины, заявив, что «никогда не отдавал приказов об уничтожении целых этнических групп».

В 2013 году суд приговорил его к 80 годам лишения свободы (50 лет за геноцид, 30 лет за преступления против человечности). В ответ бывшие «патрулерос» и члены Ассоциации военных ветеранов Гватемалы (Avemilgua), пригрозили массовыми беспорядками в столице и возобновлением гражданской войны — «ради освобождения старого каудильо»:

Мы требуем освобождения или парализуем страну

Конституционный суд вынужден был отменить приговор.

Возобновление процесса

Судебный процесс возобновился в январе 2015 года. Очередной политико-юридический конфликт вызвало требование прокуратуры госпитализировать обвиняемого в психиатрическую клинику для независимой экспертизы на вменяемость. Повод для этого создали доводы адвокатов о возрастных проблемах со здоровьем подзащитного. Защита и сторонники Риоса Монтта во главе с Сури Риос выступают с категорическими возражениями против помещения экс-президента в «одну из самых жестоких больниц Латинской Америки».

Семья

Семейство Эфраина Риоса Монтта по статусу и влиянию сравнивают с «королевской династией».

Когда Эрмогенес Риос и Консуэла Монтт поднимали двенадцать своих детей, они не представляли, какую власть и могущество обретут их потомки.

Мария Тереса Соса Авила де Риос Монтт — жена Эфраина Риоса Монтта — происходила из семьи военных. В 1982—1983 она официально являлась первой леди Гватемалы.

Капитан Омеро Риос Соса — старший сын Эфраина Риоса Монтта — служил в гватемальской армии военным врачом, лично участвовал в антипартизанских операциях и погиб при крушении вертолёта во время боевого вылета 14 июля 1984 года.

Генерал Энрике Риос Соса — младший сын Эфраина Риоса Монтта — служил в системе министерства обороны, возглавлял Генеральный штаб, затем курировал армейские финансы. В марте 2015 был осуждён по обвинению в растрате казённых средств.

Сури Риос Соса де Уэллер — дочь Эфраина Риоса Монтта — известный гватемальский политик правого направления, депутат парламента нескольких созывов. Специализировалась на проблематике здравоохранения и внешней политики. Замужем за американским конгрессменом Джерри Уэллером. Баллотируется в президенты Гватемалы на выборах 2015 года.

Марио Энрике Риос Монтт — брат Эфраина Риоса Монтта — католический священнослужитель, в 1987—2010 ауксилиарий и викарий архиепархии Гватемалы. В отличие от других членов семьи, является политическим противником генерала, но поддерживает с братом уважительные личные отношения.

Хильберто Риос Монтт — брат Эфраина Риоса Монтта — был советником МВД Гватемалы.

Леопольдо Риос Монтт — брат Эфраина Риоса Монтта — был советником министерства сельского хозяйства Гватемалы.

Хуан Пабло Риос — внук Эфраина Риоса Монтта — возглавляет крайне правую молодёжную организацию.

Хулио Лопес Вильяторо — шурин Сури Риос — возглавлял региональную администрацию Уэуэтенанго, малой родины Эфраина Риоса Монтта.

Сильные позиции в госаппарате, политике и бизнесе занимают и другие родственники Эфраина Риоса Монтта и Марии Тересы Соса.

Отрывок, характеризующий Риос Монтт, Хосе Эфраин

8 го ноября последний день Красненских сражений; уже смерклось, когда войска пришли на место ночлега. Весь день был тихий, морозный, с падающим легким, редким снегом; к вечеру стало выясняться. Сквозь снежинки виднелось черно лиловое звездное небо, и мороз стал усиливаться.
Мушкатерский полк, вышедший из Тарутина в числе трех тысяч, теперь, в числе девятисот человек, пришел одним из первых на назначенное место ночлега, в деревне на большой дороге. Квартиргеры, встретившие полк, объявили, что все избы заняты больными и мертвыми французами, кавалеристами и штабами. Была только одна изба для полкового командира.
Полковой командир подъехал к своей избе. Полк прошел деревню и у крайних изб на дороге поставил ружья в козлы.
Как огромное, многочленное животное, полк принялся за работу устройства своего логовища и пищи. Одна часть солдат разбрелась, по колено в снегу, в березовый лес, бывший вправо от деревни, и тотчас же послышались в лесу стук топоров, тесаков, треск ломающихся сучьев и веселые голоса; другая часть возилась около центра полковых повозок и лошадей, поставленных в кучку, доставая котлы, сухари и задавая корм лошадям; третья часть рассыпалась в деревне, устраивая помещения штабным, выбирая мертвые тела французов, лежавшие по избам, и растаскивая доски, сухие дрова и солому с крыш для костров и плетни для защиты.
Человек пятнадцать солдат за избами, с края деревни, с веселым криком раскачивали высокий плетень сарая, с которого снята уже была крыша.
– Ну, ну, разом, налегни! – кричали голоса, и в темноте ночи раскачивалось с морозным треском огромное, запорошенное снегом полотно плетня. Чаще и чаще трещали нижние колья, и, наконец, плетень завалился вместе с солдатами, напиравшими на него. Послышался громкий грубо радостный крик и хохот.
– Берись по двое! рочаг подавай сюда! вот так то. Куда лезешь то?
– Ну, разом… Да стой, ребята!.. С накрика!
Все замолкли, и негромкий, бархатно приятный голос запел песню. В конце третьей строфы, враз с окончанием последнего звука, двадцать голосов дружно вскрикнули: «Уууу! Идет! Разом! Навались, детки!..» Но, несмотря на дружные усилия, плетень мало тронулся, и в установившемся молчании слышалось тяжелое пыхтенье.
– Эй вы, шестой роты! Черти, дьяволы! Подсоби… тоже мы пригодимся.
Шестой роты человек двадцать, шедшие в деревню, присоединились к тащившим; и плетень, саженей в пять длины и в сажень ширины, изогнувшись, надавя и режа плечи пыхтевших солдат, двинулся вперед по улице деревни.
– Иди, что ли… Падай, эка… Чего стал? То то… Веселые, безобразные ругательства не замолкали.
– Вы чего? – вдруг послышался начальственный голос солдата, набежавшего на несущих.
– Господа тут; в избе сам анарал, а вы, черти, дьяволы, матершинники. Я вас! – крикнул фельдфебель и с размаху ударил в спину первого подвернувшегося солдата. – Разве тихо нельзя?
Солдаты замолкли. Солдат, которого ударил фельдфебель, стал, покряхтывая, обтирать лицо, которое он в кровь разодрал, наткнувшись на плетень.
– Вишь, черт, дерется как! Аж всю морду раскровянил, – сказал он робким шепотом, когда отошел фельдфебель.
– Али не любишь? – сказал смеющийся голос; и, умеряя звуки голосов, солдаты пошли дальше. Выбравшись за деревню, они опять заговорили так же громко, пересыпая разговор теми же бесцельными ругательствами.
В избе, мимо которой проходили солдаты, собралось высшее начальство, и за чаем шел оживленный разговор о прошедшем дне и предполагаемых маневрах будущего. Предполагалось сделать фланговый марш влево, отрезать вице короля и захватить его.
Когда солдаты притащили плетень, уже с разных сторон разгорались костры кухонь. Трещали дрова, таял снег, и черные тени солдат туда и сюда сновали по всему занятому, притоптанному в снегу, пространству.
Топоры, тесаки работали со всех сторон. Все делалось без всякого приказания. Тащились дрова про запас ночи, пригораживались шалашики начальству, варились котелки, справлялись ружья и амуниция.
Притащенный плетень осьмою ротой поставлен полукругом со стороны севера, подперт сошками, и перед ним разложен костер. Пробили зарю, сделали расчет, поужинали и разместились на ночь у костров – кто чиня обувь, кто куря трубку, кто, донага раздетый, выпаривая вшей.


Казалось бы, что в тех, почти невообразимо тяжелых условиях существования, в которых находились в то время русские солдаты, – без теплых сапог, без полушубков, без крыши над головой, в снегу при 18° мороза, без полного даже количества провианта, не всегда поспевавшего за армией, – казалось, солдаты должны бы были представлять самое печальное и унылое зрелище.
Напротив, никогда, в самых лучших материальных условиях, войско не представляло более веселого, оживленного зрелища. Это происходило оттого, что каждый день выбрасывалось из войска все то, что начинало унывать или слабеть. Все, что было физически и нравственно слабого, давно уже осталось назади: оставался один цвет войска – по силе духа и тела.
К осьмой роте, пригородившей плетень, собралось больше всего народа. Два фельдфебеля присели к ним, и костер их пылал ярче других. Они требовали за право сиденья под плетнем приношения дров.
– Эй, Макеев, что ж ты …. запропал или тебя волки съели? Неси дров то, – кричал один краснорожий рыжий солдат, щурившийся и мигавший от дыма, но не отодвигавшийся от огня. – Поди хоть ты, ворона, неси дров, – обратился этот солдат к другому. Рыжий был не унтер офицер и не ефрейтор, но был здоровый солдат, и потому повелевал теми, которые были слабее его. Худенький, маленький, с вострым носиком солдат, которого назвали вороной, покорно встал и пошел было исполнять приказание, но в это время в свет костра вступила уже тонкая красивая фигура молодого солдата, несшего беремя дров.
– Давай сюда. Во важно то!
Дрова наломали, надавили, поддули ртами и полами шинелей, и пламя зашипело и затрещало. Солдаты, придвинувшись, закурили трубки. Молодой, красивый солдат, который притащил дрова, подперся руками в бока и стал быстро и ловко топотать озябшими ногами на месте.
– Ах, маменька, холодная роса, да хороша, да в мушкатера… – припевал он, как будто икая на каждом слоге песни.
– Эй, подметки отлетят! – крикнул рыжий, заметив, что у плясуна болталась подметка. – Экой яд плясать!
Плясун остановился, оторвал болтавшуюся кожу и бросил в огонь.
– И то, брат, – сказал он; и, сев, достал из ранца обрывок французского синего сукна и стал обвертывать им ногу. – С пару зашлись, – прибавил он, вытягивая ноги к огню.
– Скоро новые отпустят. Говорят, перебьем до копца, тогда всем по двойному товару.
– А вишь, сукин сын Петров, отстал таки, – сказал фельдфебель.
– Я его давно замечал, – сказал другой.
– Да что, солдатенок…
– А в третьей роте, сказывали, за вчерашний день девять человек недосчитали.
– Да, вот суди, как ноги зазнобишь, куда пойдешь?
– Э, пустое болтать! – сказал фельдфебель.
– Али и тебе хочется того же? – сказал старый солдат, с упреком обращаясь к тому, который сказал, что ноги зазнобил.
– А ты что же думаешь? – вдруг приподнявшись из за костра, пискливым и дрожащим голосом заговорил востроносенький солдат, которого называли ворона. – Кто гладок, так похудает, а худому смерть. Вот хоть бы я. Мочи моей нет, – сказал он вдруг решительно, обращаясь к фельдфебелю, – вели в госпиталь отослать, ломота одолела; а то все одно отстанешь…
– Ну буде, буде, – спокойно сказал фельдфебель. Солдатик замолчал, и разговор продолжался.
– Нынче мало ли французов этих побрали; а сапог, прямо сказать, ни на одном настоящих нет, так, одна названье, – начал один из солдат новый разговор.
– Всё казаки поразули. Чистили для полковника избу, выносили их. Жалости смотреть, ребята, – сказал плясун. – Разворочали их: так живой один, веришь ли, лопочет что то по своему.
– А чистый народ, ребята, – сказал первый. – Белый, вот как береза белый, и бравые есть, скажи, благородные.
– А ты думаешь как? У него от всех званий набраны.
– А ничего не знают по нашему, – с улыбкой недоумения сказал плясун. – Я ему говорю: «Чьей короны?», а он свое лопочет. Чудесный народ!
– Ведь то мудрено, братцы мои, – продолжал тот, который удивлялся их белизне, – сказывали мужики под Можайским, как стали убирать битых, где страженья то была, так ведь что, говорит, почитай месяц лежали мертвые ихние то. Что ж, говорит, лежит, говорит, ихний то, как бумага белый, чистый, ни синь пороха не пахнет.
– Что ж, от холода, что ль? – спросил один.
– Эка ты умный! От холода! Жарко ведь было. Кабы от стужи, так и наши бы тоже не протухли. А то, говорит, подойдешь к нашему, весь, говорит, прогнил в червях. Так, говорит, платками обвяжемся, да, отворотя морду, и тащим; мочи нет. А ихний, говорит, как бумага белый; ни синь пороха не пахнет.
Все помолчали.
– Должно, от пищи, – сказал фельдфебель, – господскую пищу жрали.
Никто не возражал.
– Сказывал мужик то этот, под Можайским, где страженья то была, их с десяти деревень согнали, двадцать дён возили, не свозили всех, мертвых то. Волков этих что, говорит…
– Та страженья была настоящая, – сказал старый солдат. – Только и было чем помянуть; а то всё после того… Так, только народу мученье.
– И то, дядюшка. Позавчера набежали мы, так куда те, до себя не допущают. Живо ружья покидали. На коленки. Пардон – говорит. Так, только пример один. Сказывали, самого Полиона то Платов два раза брал. Слова не знает. Возьмет возьмет: вот на те, в руках прикинется птицей, улетит, да и улетит. И убить тоже нет положенья.
– Эка врать здоров ты, Киселев, посмотрю я на тебя.
– Какое врать, правда истинная.
– А кабы на мой обычай, я бы его, изловимши, да в землю бы закопал. Да осиновым колом. А то что народу загубил.
– Все одно конец сделаем, не будет ходить, – зевая, сказал старый солдат.
Разговор замолк, солдаты стали укладываться.
– Вишь, звезды то, страсть, так и горят! Скажи, бабы холсты разложили, – сказал солдат, любуясь на Млечный Путь.
– Это, ребята, к урожайному году.
– Дровец то еще надо будет.
– Спину погреешь, а брюха замерзла. Вот чуда.
– О, господи!
– Что толкаешься то, – про тебя одного огонь, что ли? Вишь… развалился.
Из за устанавливающегося молчания послышался храп некоторых заснувших; остальные поворачивались и грелись, изредка переговариваясь. От дальнего, шагов за сто, костра послышался дружный, веселый хохот.
– Вишь, грохочат в пятой роте, – сказал один солдат. – И народу что – страсть!
Один солдат поднялся и пошел к пятой роте.
– То то смеху, – сказал он, возвращаясь. – Два хранцуза пристали. Один мерзлый вовсе, а другой такой куражный, бяда! Песни играет.
– О о? пойти посмотреть… – Несколько солдат направились к пятой роте.


Пятая рота стояла подле самого леса. Огромный костер ярко горел посреди снега, освещая отягченные инеем ветви деревьев.
В середине ночи солдаты пятой роты услыхали в лесу шаги по снегу и хряск сучьев.
– Ребята, ведмедь, – сказал один солдат. Все подняли головы, прислушались, и из леса, в яркий свет костра, выступили две, держащиеся друг за друга, человеческие, странно одетые фигуры.
Это были два прятавшиеся в лесу француза. Хрипло говоря что то на непонятном солдатам языке, они подошли к костру. Один был повыше ростом, в офицерской шляпе, и казался совсем ослабевшим. Подойдя к костру, он хотел сесть, но упал на землю. Другой, маленький, коренастый, обвязанный платком по щекам солдат, был сильнее. Он поднял своего товарища и, указывая на свой рот, говорил что то. Солдаты окружили французов, подстелили больному шинель и обоим принесли каши и водки.
Ослабевший французский офицер был Рамбаль; повязанный платком был его денщик Морель.
Когда Морель выпил водки и доел котелок каши, он вдруг болезненно развеселился и начал не переставая говорить что то не понимавшим его солдатам. Рамбаль отказывался от еды и молча лежал на локте у костра, бессмысленными красными глазами глядя на русских солдат. Изредка он издавал протяжный стон и опять замолкал. Морель, показывая на плечи, внушал солдатам, что это был офицер и что его надо отогреть. Офицер русский, подошедший к костру, послал спросить у полковника, не возьмет ли он к себе отогреть французского офицера; и когда вернулись и сказали, что полковник велел привести офицера, Рамбалю передали, чтобы он шел. Он встал и хотел идти, но пошатнулся и упал бы, если бы подле стоящий солдат не поддержал его.
– Что? Не будешь? – насмешливо подмигнув, сказал один солдат, обращаясь к Рамбалю.
– Э, дурак! Что врешь нескладно! То то мужик, право, мужик, – послышались с разных сторон упреки пошутившему солдату. Рамбаля окружили, подняли двое на руки, перехватившись ими, и понесли в избу. Рамбаль обнял шеи солдат и, когда его понесли, жалобно заговорил:
– Oh, nies braves, oh, mes bons, mes bons amis! Voila des hommes! oh, mes braves, mes bons amis! [О молодцы! О мои добрые, добрые друзья! Вот люди! О мои добрые друзья!] – и, как ребенок, головой склонился на плечо одному солдату.
Между тем Морель сидел на лучшем месте, окруженный солдатами.
Морель, маленький коренастый француз, с воспаленными, слезившимися глазами, обвязанный по бабьи платком сверх фуражки, был одет в женскую шубенку. Он, видимо, захмелев, обнявши рукой солдата, сидевшего подле него, пел хриплым, перерывающимся голосом французскую песню. Солдаты держались за бока, глядя на него.
– Ну ка, ну ка, научи, как? Я живо перейму. Как?.. – говорил шутник песенник, которого обнимал Морель.
Vive Henri Quatre,
Vive ce roi vaillanti –
[Да здравствует Генрих Четвертый!
Да здравствует сей храбрый король!
и т. д. (французская песня) ]
пропел Морель, подмигивая глазом.
Сe diable a quatre…
– Виварика! Виф серувару! сидябляка… – повторил солдат, взмахнув рукой и действительно уловив напев.
– Вишь, ловко! Го го го го го!.. – поднялся с разных сторон грубый, радостный хохот. Морель, сморщившись, смеялся тоже.
– Ну, валяй еще, еще!
Qui eut le triple talent,
De boire, de battre,
Et d'etre un vert galant…
[Имевший тройной талант,
пить, драться
и быть любезником…]
– A ведь тоже складно. Ну, ну, Залетаев!..
– Кю… – с усилием выговорил Залетаев. – Кью ю ю… – вытянул он, старательно оттопырив губы, – летриптала, де бу де ба и детравагала, – пропел он.
– Ай, важно! Вот так хранцуз! ой… го го го го! – Что ж, еще есть хочешь?
– Дай ему каши то; ведь не скоро наестся с голоду то.
Опять ему дали каши; и Морель, посмеиваясь, принялся за третий котелок. Радостные улыбки стояли на всех лицах молодых солдат, смотревших на Мореля. Старые солдаты, считавшие неприличным заниматься такими пустяками, лежали с другой стороны костра, но изредка, приподнимаясь на локте, с улыбкой взглядывали на Мореля.
– Тоже люди, – сказал один из них, уворачиваясь в шинель. – И полынь на своем кореню растет.
– Оо! Господи, господи! Как звездно, страсть! К морозу… – И все затихло.
Звезды, как будто зная, что теперь никто не увидит их, разыгрались в черном небе. То вспыхивая, то потухая, то вздрагивая, они хлопотливо о чем то радостном, но таинственном перешептывались между собой.

Х
Войска французские равномерно таяли в математически правильной прогрессии. И тот переход через Березину, про который так много было писано, была только одна из промежуточных ступеней уничтожения французской армии, а вовсе не решительный эпизод кампании. Ежели про Березину так много писали и пишут, то со стороны французов это произошло только потому, что на Березинском прорванном мосту бедствия, претерпеваемые французской армией прежде равномерно, здесь вдруг сгруппировались в один момент и в одно трагическое зрелище, которое у всех осталось в памяти. Со стороны же русских так много говорили и писали про Березину только потому, что вдали от театра войны, в Петербурге, был составлен план (Пфулем же) поимки в стратегическую западню Наполеона на реке Березине. Все уверились, что все будет на деле точно так, как в плане, и потому настаивали на том, что именно Березинская переправа погубила французов. В сущности же, результаты Березинской переправы были гораздо менее гибельны для французов потерей орудий и пленных, чем Красное, как то показывают цифры.
Единственное значение Березинской переправы заключается в том, что эта переправа очевидно и несомненно доказала ложность всех планов отрезыванья и справедливость единственно возможного, требуемого и Кутузовым и всеми войсками (массой) образа действий, – только следования за неприятелем. Толпа французов бежала с постоянно усиливающейся силой быстроты, со всею энергией, направленной на достижение цели. Она бежала, как раненый зверь, и нельзя ей было стать на дороге. Это доказало не столько устройство переправы, сколько движение на мостах. Когда мосты были прорваны, безоружные солдаты, московские жители, женщины с детьми, бывшие в обозе французов, – все под влиянием силы инерции не сдавалось, а бежало вперед в лодки, в мерзлую воду.
Стремление это было разумно. Положение и бегущих и преследующих было одинаково дурно. Оставаясь со своими, каждый в бедствии надеялся на помощь товарища, на определенное, занимаемое им место между своими. Отдавшись же русским, он был в том же положении бедствия, но становился на низшую ступень в разделе удовлетворения потребностей жизни. Французам не нужно было иметь верных сведений о том, что половина пленных, с которыми не знали, что делать, несмотря на все желание русских спасти их, – гибли от холода и голода; они чувствовали, что это не могло быть иначе. Самые жалостливые русские начальники и охотники до французов, французы в русской службе не могли ничего сделать для пленных. Французов губило бедствие, в котором находилось русское войско. Нельзя было отнять хлеб и платье у голодных, нужных солдат, чтобы отдать не вредным, не ненавидимым, не виноватым, но просто ненужным французам. Некоторые и делали это; но это было только исключение.
Назади была верная погибель; впереди была надежда. Корабли были сожжены; не было другого спасения, кроме совокупного бегства, и на это совокупное бегство были устремлены все силы французов.
Чем дальше бежали французы, чем жальче были их остатки, в особенности после Березины, на которую, вследствие петербургского плана, возлагались особенные надежды, тем сильнее разгорались страсти русских начальников, обвинявших друг друга и в особенности Кутузова. Полагая, что неудача Березинского петербургского плана будет отнесена к нему, недовольство им, презрение к нему и подтрунивание над ним выражались сильнее и сильнее. Подтрунивание и презрение, само собой разумеется, выражалось в почтительной форме, в той форме, в которой Кутузов не мог и спросить, в чем и за что его обвиняют. С ним не говорили серьезно; докладывая ему и спрашивая его разрешения, делали вид исполнения печального обряда, а за спиной его подмигивали и на каждом шагу старались его обманывать.
Всеми этими людьми, именно потому, что они не могли понимать его, было признано, что со стариком говорить нечего; что он никогда не поймет всего глубокомыслия их планов; что он будет отвечать свои фразы (им казалось, что это только фразы) о золотом мосте, о том, что за границу нельзя прийти с толпой бродяг, и т. п. Это всё они уже слышали от него. И все, что он говорил: например, то, что надо подождать провиант, что люди без сапог, все это было так просто, а все, что они предлагали, было так сложно и умно, что очевидно было для них, что он был глуп и стар, а они были не властные, гениальные полководцы.
В особенности после соединения армий блестящего адмирала и героя Петербурга Витгенштейна это настроение и штабная сплетня дошли до высших пределов. Кутузов видел это и, вздыхая, пожимал только плечами. Только один раз, после Березины, он рассердился и написал Бенигсену, доносившему отдельно государю, следующее письмо: