Рисовые бунты

«Рисовые бунты» (яп. 米騒動 Комэсо:до:) — массовые социальные волнения, прокатившиеся по Японии в период с июля по октябрь 1918 года, когда около 10 млн человек в 42-х из 47-ми префектур протестовали против спекулятивных цен на рис — основного продукта питания японцев.

Причины

Стремительный рост цен на рис привёл к осложнению экономической ситуации, в частности, в сельской местности, где рис являлся основным средством существования. Фермеры, сравнивая низкие цены, по которым у них скупало рис государство с высокими рыночными, негодовали. Пик цен на рис совпал с витком поразившей страну после Первой мировой войны инфляции, повлиявшей на стоимость большинства товаров народного потребления и размер рентных доходов, что вызвало недовольство у горожан. Участие в Интервенции на сибирском фронте только усугубило ситуацию ― правительство начало скупать запасы риса, чтобы обеспечить провизией экспедиционный корпус, и это ещё больше взвинтило цены. Попытка государственного вмешательства в экономику провалилась, и протестные настроения перекинулись с сельской местности на город.

Беспорядки и их последствия

Первый протест произошел 23 июля 1918 года в маленьком рыбацком городе Уодзу, префектура Тояма. Протест начался с подачи прошения, но быстро перерос в бунты, забастовки, грабежи, нападения на отделения полиции и правительственные учреждения и вооруженные столкновения.

К середине сентября 1918 года было зафиксировано более 623 случаев беспорядков в примерно 500 городах и деревнях.

Взяв на себя ответственность за крах общественного порядка, 29 сентября 1918 года премьер-министр Тэраути Масатакэ и его кабинет ушли в отставку. Рисовые бунты были окончательно подавлены в октябре 1918 года с помощью войск и полиции.

Ссылки

«Рисовые бунты» // Большая советская энциклопедия : [в 30 т.] / гл. ред. А. М. Прохоров. — 3-е изд. — М. : Советская энциклопедия, 1969—1978.</span>

Отрывок, характеризующий Рисовые бунты

– Она приехала гостить ко мне, – сказала княжна Марья. – Граф и графиня будут на днях. Графиня в ужасном положении. Но Наташе самой нужно было видеть доктора. Ее насильно отослали со мной.
– Да, есть ли семья без своего горя? – сказал Пьер, обращаясь к Наташе. – Вы знаете, что это было в тот самый день, как нас освободили. Я видел его. Какой был прелестный мальчик.
Наташа смотрела на него, и в ответ на его слова только больше открылись и засветились ее глаза.
– Что можно сказать или подумать в утешенье? – сказал Пьер. – Ничего. Зачем было умирать такому славному, полному жизни мальчику?
– Да, в наше время трудно жить бы было без веры… – сказала княжна Марья.
– Да, да. Вот это истинная правда, – поспешно перебил Пьер.
– Отчего? – спросила Наташа, внимательно глядя в глаза Пьеру.
– Как отчего? – сказала княжна Марья. – Одна мысль о том, что ждет там…
Наташа, не дослушав княжны Марьи, опять вопросительно поглядела на Пьера.
– И оттого, – продолжал Пьер, – что только тот человек, который верит в то, что есть бог, управляющий нами, может перенести такую потерю, как ее и… ваша, – сказал Пьер.
Наташа раскрыла уже рот, желая сказать что то, но вдруг остановилась. Пьер поспешил отвернуться от нее и обратился опять к княжне Марье с вопросом о последних днях жизни своего друга. Смущение Пьера теперь почти исчезло; но вместе с тем он чувствовал, что исчезла вся его прежняя свобода. Он чувствовал, что над каждым его словом, действием теперь есть судья, суд, который дороже ему суда всех людей в мире. Он говорил теперь и вместе с своими словами соображал то впечатление, которое производили его слова на Наташу. Он не говорил нарочно того, что бы могло понравиться ей; но, что бы он ни говорил, он с ее точки зрения судил себя.
Княжна Марья неохотно, как это всегда бывает, начала рассказывать про то положение, в котором она застала князя Андрея. Но вопросы Пьера, его оживленно беспокойный взгляд, его дрожащее от волнения лицо понемногу заставили ее вдаться в подробности, которые она боялась для самой себя возобновлять в воображенье.