Рис ап Грифид

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Рис ап Грифид
Rhys ap Gruffydd<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
Король Дехейбарта
1155 год — 28 апреля 1197 года
Предшественник: Маредид ап Грифид
Преемник: Грифид ап Рис II
 
Рождение: 1132(1132)
неизвестно
Смерть: 28 апреля 1197(1197-04-28)
неизвестно
Род: Дом Диневура
Отец: Грифид ап Рис
Мать: Гвенллиан верх Грифид
Супруга: Гвенллиан верх Мадог

Рис ап Гри́фид (1132 — 28 апреля 1197) (валл. Rhys ap Gruffydd) — правитель валлийского королевства Дехейбарт. Он более известен как «Лорд Рис» (валл. Yr Arglwydd Rhys, англ. Lord Rhys), но, вероятно, при жизни он этим титулом не пользовался[1]. Сам Рис называл себя «принцем Дехейбарта» или «принцем Южного Уэльса», однако сохранились два документа, где он титулуется как «Принц Уэльский» или «Принц валлийцев»[2]. Рис был одним из самых могущественных валлийских правителей, и после смерти Оуайна Гвинеда в 1170 году он стал ведущим игроком на валлийской политической сцене.

Дед Риса, Рис ап Теудур, король Дехейбарта, погиб в 1093 году, в ходе противостояния норманскому завоеванию. После его смерти норманны захватили большую часть королевства. Отец Риса Грифид всё же смог получить небольшую часть себе во владение, а после смерти Грифида старшие братья Риса также отвоевали часть земель. Рис стал правителем Дехейбарта в 1155 году. В 1158 году он был вынужден подчиниться английскому королю Генриху II. В 1163 году Генрих вторгся в Дехейбарт, лишил Риса всех земель и взял в плен. Через несколько недель Рис был отпущен, и ему вернули небольшую часть владений. Тогда он вступил в союз с Оуайном Гвинедом, и после неудачного вторжения Генриха в Уэльс в 1165 году Рису удалось получить обратно почти все свои земли.

В 1171 году Рис заключил с Генрихом мирный договор, где подтверждалось его право на все недавно завоёванные владения. Кроме того, Рис стал юстициаром Южного Уэльса. Он сохранял с королём хорошие отношения вплоть до смерти Генриха в 1189 году. Позже Рис восстал против Ричарда I и напал на норманские владения в Уэльсе, захватив несколько замков. В последние годы жизни Рис много времени посвящал примирению своих сыновей, особенно Майлгуна и Грифида. В последний поход против норманнов Рис отправился в 1196 году. В следующем году он неожиданно скончался и был похоронен в соборе св. Давида.





Происхождение и ранние годы

Рис был вторым сыном Грифида ап Риса, правителя части Дехейбарта, и Гвенллиан верх Грифид, дочери Грифида ап Кинана, короля Гвинеда. Старшим братом Риса был Маредид ап Грифид, а младшими — Морган и Майлгун[3]. Кроме того, у Риса были два старших единокровных брата: Анарауд и Каделл — и по меньшей мере две единокровные сестры (Гвладис и Нест).

Его дед Рис ап Теудур был правителем всего Дехейбарта до своей смерти в 1093 году. Он был убит в Брихейниоге, сражаясь с норманскими завоевателями, которые захватили большую часть его владений. Грифид ап Рис бежал в Ирландию[4]. Позже он вернулся в Дехейбарт и правил частью его земель, но в 1127 году вновь был изгнан. В 1132 году, когда родился Рис, его отец владел лишь коммотом Кайо в кантреве Кантрев-Маур[5].

Смерть английского короля Генриха I и последовавшая за ней усобица Стефана и Матильды открыли возможности для свержения власти англонормандских баронов. Восстание в Уэльсе началось спонтанно 1 января 1136 года, когда Грифид ап Рис при помощи своих старших сыновей Анарауда и Каделла нанёс поражение норманнам в битве возле Лоугора, убив более пятисот воинов противника. Вытеснив Уолтера де Клиффорда из Кантрев-Бихан, Грифид отправился в Гвинед, чтобы обратиться за помощью к своему тестю Грифиду ап Кинану[6]. В отсутствие своего мужа Гвенллиан повела армию на норманское владение Кидвелли, взяв с собой младших сыновей Моргана и Майлгуна. Она потерпела поражение от армии, которой командовал Морис де Лондр и была убита. Морган также погиб, а Майлгуна захватили в плен[7].

Грифид вступил в союз с Гвинедом, и в том же 1136 году сыновья Грифида ап Кинана: Оуайн Гвинед и Кадваладр ап Грифид — вошли со своей армией в Кередигион. Союзные войска одержали решительную победу над норманнами в битве при Криг-Маур. Кередигион (за исключением замка Кардиган) был отвоёван, но аннексирован Гвинедом, как «старшим партнёром» в союзе. В 1137 году Грифид ап Рис продолжил свою кампанию против норманнов, но в том же году скончался. Старшим в роду стал сводный брат Риса Анарауд ап Грифид. В 1143 году, когда Рису было 11 лет, Анарауда убил телохранитель Кадваладра ап Грифида, брата Оуайна Гвинеда (ставшего к тому времени королём). Оуайн наказал Кадваладра, лишив его земель в Кередигионе[8]. Начавшаяся в Англии в 1139 г. война между королём Стефаном и сторонниками императрицы Матильды устранила опасность нового вторжения в Уэльс: подавляющее большинство англонормандских баронов валлийских марок поддерживало Матильду, что лишала короля возможности организовать военную экспедицию по подавлению восстания в Уэльсе. В результате, к середине 1140-х гг. практически весь Южный Уэльс, за исключением небольшой фламандской колонии в Пембрукшире, был освобождён от власти норманнов.

Первые сражения (1146—1155)

Главой рода теперь стал брат Анарауда Каделл. Гилберт де Клер, граф Пембрук, перестроил замок Кармартен и начал кампанию, целью который было отвоевание Кередигиона. Он построил замок в коммоте Мабидрид, но Каделл с помощью Хивела, сына Оуайна Гвинеда, который владел Кередигионом, уничтожил замок в 1146 году. В том же году Рис впервые появляется в хрониках: он участвовал в успешном штурме замка Лланстефан вместе со своими братьями Каделлом и Маредидом[9]. В 1147 году был захвачен Уистон, в 1150-м — Кармартен, а в 1151-м — Лоугор. В том же 1151 году Каделл, будучи на охоте, подвергся нападению отряда нормандских и фламандских рыцарей из Тенби, которые оставили его на месте атаки, посчитав мёртвым. Хотя Каделл выжил, его увечья помешали ему играть важную роль на валлийской политической сцене, и в 1153 году он отправился в паломничество в Рим[10].

Правителем Дехейбарта стал Маредид, который продолжил начатую в 1150 году кампанию по возвращению Кередигиона, захваченного Гвинедом в 1136-м. Маредиду и Рису удалось вытеснить Хивела ап Оуайна Гвинеда с этой территории к 1153 году. К тому же году относится первое упоминание о Рисе как о самостоятельном военачальнике: его армия захватила норманский замок Сент-Клирз[11]. Маредид и Рис в том же году также уничтожили замки в Тенби и Аберавоне. Маредид скончался в 1155 году в возрасте 25 лет, и правителем королевства стал Рис. Примерно тогда же он женился на Гвенллиан, дочери Мадога ап Маредида, правителя Поуиса[12].

Начало правлений

Территориальные потери (1155—1163)

Вскоре после восхождения на трон Дехейбарта, Рис получил сведения о том, что Оуайн Гвинед планирует вторжение в Кередигион с целью отвоевать его. В 1156 году Рис воздвиг замок Абердиви[13]. Атака в итоге не состоялась: Р. Тёрви предполагает, что целью Оуайна было проверить решительность нового короля.

В 1154 году скончался английский король Стефан, и окончилась гражданская война в Англии, которая помогала Анарауду, Каделлу и Маредиду укреплять своё положение в Дехейбарте. Новый король Генрих II обратил своё внимание к Уэльсу. В 1157 году он вторгся в Гвинед: хотя его нападение не было вполне успешным, Оуайн был вынужден просить мира и уступил ряд владений на северо-востоке Уэльса[14].

В следующем году Генрих подготовил атаку на Дехейбарт. Рис был намерен сопротивляться, но советники уговорили его встретиться с королём и обсудить условия мира. Требования англичан были куда более жёсткими, чем в случае Гвинеда: Рис был лишён всех владений, за исключением Большого Кантрева, хотя ему был обещан и ещё один кантрев. Прочие земли были возвращены норманнам[15].

Среди возвратившихся лордов был и Уолтер де Клиффорд, который получил обратно Кантрев-Бихан и вторгся в земли Риса. Обращение к английскому королю оказалось тщетным, и Рис начал вооружённое сопротивление, захватив замок де Клиффорда в Лландовери, а затем и Кередигион. Генрих подготовил ещё одно вторжение, и Рис подчинился ему без боя. Он был вынужден предоставить заложников, среди которых, вероятно, был и его сын Хивел[16].

В 1159 году Генрих отбыл во Францию, и Рис воспользовался этим, чтобы напасть на Дивед и осадить Кармартен, который был освобождён отрядом Реджинальда Корнуольского. Рис отступил в Кантрев-Маур, когда армия, возглавляемая пятью графами: Корнуоллом, Глостером, Хертфордом, Пембруком и Солсбери, — выступила против него. Графам помогали Кадваладр, брат Оуайна Гвинеда, и сыновья Оуайна Хивел и Кинан. Тем не менее они были вынуждены отступить, и стороны заключили перемирие[17]. В 1162 году Рис вновь попытался вернуть часть потерянных земель и захватил замок Лландовери. В следующем году Генрих вернулся в Англию после четырёхлетнего отсутствия и вновь начал готовить вторжение в Дехейбарт. Рис встретился с ним для обсуждения условий мира и вынужден был оставить дополнительных заложников, включая второго сына, Маредида. В 1163 году сам Рис был захвачен и отправлен в Англию как пленник[18]. Генрих, вероятно, сам не знал, что делать с Рисом, и потому через несколько недель отпустил его и разрешил и дальше владеть Большим Кантревом. Рис был призван в Вудсток, чтобы принести оммаж английскому королю вместе с Оуайном Гвинедом и Малькольмом IV, королём Шотландии[19].

Валлийское восстание (1164—1170)

В 1164 году валлийские правители, соединившись, восстали против короля. По мнению У. Л. Уоррена, Рис и Оуайн были вынуждены, принеся оммаж Генриху, стать его зависимыми вассалами, а не клиентами, как раньше, и это вызвало их недовольство[20]. К выступлению валлийцев, очевидно, подтолкнули также серьёзные внутриполитические проблемы в Англии, где разворачивалась борьба между королём Генрихом и архиепископом Томасом Бекетом. У Риса были и другие причины: вернувшись из английского плена, он обнаружил, что норманские лорды угрожают Большому Кантреву. Племянник Риса Эйнион ап Анарауд, бывший начальником его охраны, был убит по наущению Роджера де Клера, и убийца получил защиту в Кередигионе у Клеров[21]. Рис обратился к королю с просьбой вмешаться, но, потерпев неудачу, вторгся в Кередигион и захватил его весь, за исключением города Кардиган и тамошнего замка. Восстание привело к ещё одному вторжению в Уэльс в 1165 году. Генрих вначале напал на Гвинед, но использовал не обычный путь вдоль северного побережья, а прошёл южнее, через Бервинские холмы. Его встретили соединённые валлийские силы, во главе которых стоял Оуайн Гвинед; принял участие в битве и Рис. Вот как описывает эти события «Хроника принцев»:

… [Король Генрих] собрал бесчисленное войско отборных воинов Англии, Нормандии, Фландрии, Гаскони и Анжу… а против него выступили Оуайн и Кадваладр, сыновья Грифида, со всем войском Гвинеда, и Рис ап Грифид со всем войском Дехейбарта, и Иорверт Рыжий, сын Маредида, и сыновья Мадога ап Маредида со всем войском Поуиса[22].

Английская армия также включала наёмные контингенты из Фландрии, отряды легковооружённой пехоты, способной преследовать валлийцев в горах, а также флот, предоставленный дублинскими викингами. Однако проливной дождь, размытые дороги и нехватка продовольствия заставили армию Генриха в беспорядке отступить, так и не вступив в большой бой. Экспедиция 1165 г. была последней попыткой короля Генриха II установить свою власть в Уэльсе военным путём. Рассерженный её провалом, король велел ослепить бывшего у него в заложниках сына Риса Маредида. Другой сын Риса, Хивел, не пострадал. Рис вернулся в Дехейбарт, где он захватил и сжёг замок Кардиган. Он отпустил гарнизон, но оставил у себя в плен кастеляна Роберта Фиц-Стефана. Вскоре Рис и захватил и замок Килгерран[23].

В 1167 году вместе с армией Оуайна Гвинеда Рис напал на Оуайна Кивейлиога, правителя южного Поуиса, и в течение трёх недель помогал гвинедскому союзнику осаждать норманский замок Рудлан[24]. В 1168 году Рис напал на норманнов в Билте, уничтожив тамошний замок. Он также воспользовался норманским вторжением в Ирландию 1169—1170 годов, которым управляли в основном правители норманских владений на юге Уэльса. В 1167 году король Лейнстера Диармайд мак Мурхада, изгнанный из своих владений, попросил Риса отпустить Роберта Фиц-Стефана, чтобы тот смог отправиться в Ирландию. Рис отозвался на просьбу не сразу, но на следующий год всё же отпустил Фиц-Стефана, и в 1169 году тот возглавил авангард норманской армии, высадившейся в Вексфорде. Лидер норманских войск, Ричард де Клер, 2-й граф Пембрук, последовал за ним на следующий год. Р. У. Уоррен пишет:

Они сделали это из-за растущего подозрения в том, что король Генрих не собирался вновь нападать на валлийцев, но, напротив, искал примирения с их лидерами[25].

После отбытия норманских лордов Рис укрепил свои позиции, а после смерти Оуайна Гвинеда в конце 1170 года стал признанным лидеров валлийских правителей.[26].

Позднейшее правление

Мир с английским королём (1171—1188)

В 1171 году король Генрих, направляясь из Франции в Ирландию, прибыл в Англию. Генрих хотел застраховаться от того, чтобы Ричард де Клер, женившийся на дочери Диармайда и ставший таким образом наследником лейнстерского трона, не основал своего независимого королевства[27]. Решение Генриха поменять тактику в отношениях с валлийцами было вызвано именно событиями в Ирландии, хотя, согласно Уоррену, «вероятно, что Генрих начал пересматривать свои отношения с валлийцами вскоре после фиаско 1165 года»[28]. Начало английского завоевания Ирландии также сыграло большую роль и в укреплении положения Риса в Уэльсе: на первом этапе завоевание осуществлялось, по-преимуществу, силами англонормандских баронов валлийских марок. Отбытие в Ирландию таких влиятельных и могущественных сеньоров Уэльса, как Ричард де Клер, Роберт Фиц-Стефан и Морис Фиц-Джеральд, резко ослабило позиции англичан в юго-западных частях Уэльса и устранило главных политических соперников Риса. С другой стороны, успех валлийских баронов в Ирландии вызвал недовольство Генриха II, который сам претендовал на власть над островом. Начав борьбу с валлийскими баронами в связи с ирландскими событиями, королю пришлось радикально изменить и свою политику в Уэльсе, перейдя от поддержки англонормандских феодалов к союзу с правителями валлийских княжеств. К 1170-м гг. ситуация в стране стала благоприятствовать установлению долгосрочного мира между валлийцами и английским королём.

В 1171 г. Генрих II изъявил желание заключить мир с Рисом, который прибыл на встречу с ним в город Ньюнхэм на Северне. Рис был вынужден выплатить дань в 300 лошадей и 4 000 голов скота, но получил подтверждение своих прав на все земли, захваченные у норманских баронов, включая де Клеров. В октябре того же года Генрих и Рис вновь встретились в Пембруке, где король ожидал транспорта в Ирландию. Сын Риса Хивел, долгое время пробывший заложником, был отпущен. В 1172 году, по возвращении короля из Ирландии, правители встретились ещё раз в Лохарне, и вскоре Генрих назначил Риса «судьёй от своего имени во всём Дехейбарте»[29]. А. Д. Карр пишет:

Это означало, что король отдаёт ему всю власть над другими валлийскими правителями, на которую он мог бы претендовать; вероятно, речь могла идти и об определённой власти на англо-норманскими подданными короля… Рис был теперь не просто валлийским правителем: он был одним из важнейших феодалов Анжуйской империи[30].

Соглашение между Генрихом и Рисом действовало до смерти английского короля в 1189 году. Когда сыновья Генриха в 1173 году восстали против него, Рис послал своего сына Хивела Сайса («Англичанина») в Нормандию на помощь королю, а в следующим году лично повёл армию в Татбери в Стаффордшире, чтобы помочь в осаде замка мятежного Уильяма де Феррерса[32]. Возвратившись в Уэльс после падения Татбери, он оставил тысячу солдат в распоряжение короля для службы в Нормандии. В 1175 году Генрих провёл большой совет в Глостере, где присутствовала большая валлийская делегация, возглавлял которую Рис. Не исключено, что исходом её стало заключение соглашения о взаимопомощи в сохранении мира и порядка в Уэльсе[33]. В 1177 году Рис и Давид ап Оуайн, ставший сильнейшим правителем Гвинеда, и Кадваллон ап Мадог, из Майлиэнида принесли клятву верности Генриху на совете в Оксфорде[34]. На этом совете король передал Рису Мейрионид, традиционно входящий в королевство Гвинед. В следующем году в Мейриониде происходили стычки, но, по всей видимости, Рис не предпринимал серьёзных попыток захватить его.

Рис построил несколько каменных замков, в частности, замок Кардиган — первый известный каменный замок в Уэльсе, построенный валлийцами, а не норманнами[35]. На Рождество 1176 года он провёл при своём дворе в Кардигане фестиваль музыки и поэзии, который традиционно считается первым эйстедводом[36]. О празднике сообщалось за год до его начало по всему Уэльсу, Англии, Шотландии, Ирландии и, возможно, Франции. В качестве призов вручались два трона: один за лучшее стихотворение и один за лучшее исполнение музыки. Дж. Э. Кайрвин Уильямс предполагает, что это может быть адаптацией подобного французского обычая puys[37]. Победу в поэтическом конкурсе одержал выходец из Гвинеда, а в музыкальном — южноваллийский бард.

По мнению Р. Р. Дэвиса, тексты валлийских законов, которые, как традиционно считается, кодифицировал Хивел Добрый, первый раз были собраны в единую книгу именно при Рисе[38] .

В этот период Рис основал два монастыря. Аббатство Тэлли было первой обителью премонстрантов в Уэльсе, а Лланллир — цистерцианским монастырём. Лланллир был вторым женским монастырём в истории Уэльса и первым, которому удалось добиться процветания[39]. Рис также стал патроном аббатства Уитленд и монастыря Страта Флорида, сделав обеим обителям крупные подношения[40]. Геральд Камбрийский, родственник Риса, рассказывает о своих встречах с ним в 1188 году, когда Геральд сопровождал арихепископа Балдуина в поездке по Уэльсу с целью набрать людей в Третий крестовый поход. Некоторые валлийские клирики были недовольны этим решением, но Рис отнёсся с миссии Балдуина с энтузиазмом и предоставил ему помощь. По свидетельству Геральда, Рис и сам собрался в крестовый подход и несколько недель потратил на приготовления, но его жена Гвенллиан «женскими уловками» уговорила его остаться[41].

Последние кампании (1189—1196)

Генрих II скончался в 1189 году, ему наследовал Ричард Львиное Сердце. Рис посчитал, что не связан с новым королём никакими соглашениями и напал на норманские владения, окружавшие его земли. Он разорил Пембрук, Хейверфордвест и Гоуэр и захватил замки Сент-Клирз, Лохарн и Лланстефан. Брат Ричарда Джон (Иоанн Безземельный) прибыл в Уэльс в сентябре и попытался заключить мир. Он уговорил Риса снять осаду с Кармартена и отправиться в Оксфорд на встречу с Ричардом. Прибыв туда, Рис обнаружил, что Ричард не захотел явиться на встречу, и стычки продолжились[42].

В последние годы жизни Рис с трудом контролировал своих сыновей, особенно Майлгуна и Грифида. В 1189 году Грифид убедил отца заключить Майлгуна в тюрьму, и тот был отправлен на милость брата в Диневур. Грифид передал его своему тестью Уильяму де Браозу. Также утверждалось, что Грифид в 1191 году убедил отца присоединить владение Кемайс и его главный замок Неверн, принадлежавшие Уильяму Фитцмартину. Это действие подверглось критике со стороны Геральда Камбрийского, который описывал Грифида как «лукавого и хитроумного человека». Уильям Фитцмартин был женат на дочери Риса Ангхарад, и, по сообщению Геральда, Рис «торжественно поклялся на драгоценнейших реликвиях, что его права и собственность будут сохранены»[43]. Рис также присоединил в 1190 году норманские фьефы Кидвелли и Карнвиллион[44] .

В 1192 году Рису удалось освободить Майлгуна, но к этому времени Майлгун и Грифид уже были заклятыми врагами. В 1194 году Майлгун и Хивел нанесли Рису поражение в битве и заключили его в замке Неверн, хотя позже Хивел выпустил отца без согласия Майлгуна. Геральд полагает, что заключение Риса было божественной карой за лишение собственности Уильяма Фитцмартина[45]. В 1195 году два других сына Риса — Рис Григ и Маредид — захватили Лланимдиври и Диневур, за что и был брошены Рисом в темницу[46]. В 1196 году Рис начал свою последнюю кампанию против норманнов. Он захватил ряд замков, включая Кармартен, Колуин, Раднор и Пейнскасл, и нанёс поражение армии Роджера де Мортимера и Гуго де Сэ возле Раднора, убив, в частности, сорок рыцарей[47]. Уильям де Браоз согласился на мирные переговоры и получил обратно Пейнскасл[48].

Смерть Риса (1197)

В апреле 1197 года Рис неожиданно скончался и был похоронен в соборе св. Давида. В Brut y Tywysogion под этим годом содержится следующая запись:

… по всему острову Британия прошёл великий мор… и эта буря умертвила множество людей, в том числе благородного звания и князей, и никого не щадила. В том году, за четыре дня до майского дня скончался Рис ап Грифид, князь Дехейбарта и непобежденный глава всего Уэльса[49]

Когда Рис умер, он был отлучён от церкви, так как поссорился с епископом Сент-Дейвидса Петером де Лейа из-за случившейся за несколько лет до того кражи епископских лошадей. В качестве посмертного покаяния епископ велел перед похоронами высечь тело Риса[50].

Своим преемником Рис назвал своего старшего законного сына Грифида, и вскоре после смерти отца Грифид встретился с юстициаром, архиепископом Хубертом Уолтером на границе владений, чтобы тот подтвердил его право на трон. Майлгун, старший, но незаконный сын Риса, отказался признать его и выступил против Грифида при поддержке Гвенвинвина ап Оуайна, правителя Поуиса. Майлгун захватил город и замок Аберистуит, а позже пленил и самого Грифида, передав его Гвенвинвину. Тот отправил его королю, который заключил Грифида в замок Корф[51]. В следующем году Грифид был отпущен и отвоевал большую часть Кередигиона. В 1201 году он скончался, но это не прекратило войну за наследство Риса. В 1216 году гвинедский король Лливелин Великий провёл совет в Абердиви, где он разделил Дехейбарт между сыновьями и внуками Риса ап Грифида.

Характер Риса и оценка его деятельности

Геральд Камбрийский часто упоминает Риса и описывает его «мужа остроумного и скорого на ответ»[52]. Геральд рассказывает о том, как на пире в Херефорде сидел между двумя членами семьи де Клер, раньше владевшей Кередигионом: вместо споров и ссоры они обменялись учтивыми комплиментами, а позже Рис разговорился с Геральдом о семейных делах (так как они были родственниками)[53]. Рис также предоставил помощь Геральду и архиепископу Балдуину, когда они призывали валлийцев принять участие в крестовом походе в 1188 году, и Геральд несколько раз упоминает его «доброту». Он сообщает, что Рис сопровождал их от Кардигана до самой северной границы Кередигиона «с участливостью, особенно похвальной в столь прославленном правителе»[54].

Роджер Тёрви предполагает, что ещё один современный писатель, упоминающий Риса, — это Уолтер Мап. По мнению Тёрви, в «О короле Аполлониде» в действительности рассказывается о Рисе[55]. Мап был менее расположен к своему герою, описывая его как «короля, которого я видел, знаю и ненавижу», однако он также пишет: «Я бы не хотел, чтобы моя ненависть очернила его достоинства; никогда не желал унизить человека своей завистью». Мап рассказывает об Апполониде (Рисе) следующую историю:

Тот же человек обеспечил провизией своих врагов, когда те были в осаде, и угроза голода заставляла их капитулировать; он хотел, чтобы их победила его доблесть, а не недостаток хлеба. И хотя он отложил свою победу, он тем самым сделал её более славной.[56]

Историк Р. Р. Дэвис оценивает деятельность Риса следующим образом:

Успехи Риса были воистину впечатляющими. Уже длительность его деятельности указывает на его умения и выносливость: он играл свою роль на валлийской политической сцене более полувека. Он появился там подростком, в 1146 году при захвате замка Лланстефан, и не сходил с неё до своей смерти в 1197 году. Но воистину поражает то, чего он добился: он восстановил Дехейбарт как королевство и вывел его на первый план в Уэльсе. В отличие от большинства случаев, похвала поэта была верной: Рис восстановил «величие Юга»[57].

При этом Дэвис отмечает две ошибки Риса. Первая из них — то, что он заключил с Генрихом II личное соглашение, которое прекратило действовать после его смерти. Вторая — неспособность контролировать своих сыновей и заставить их принять Грифида в качестве наследника[58].

Дети

У Риса было по меньшей мере девять сыновей и восемь дочерей[59], причём трое сыновей носили имя Маредид, а две дочери — Гвенллиан. Грифид ап Рис (умер в 1201 год) был старшим законным сыном, и его Рис объявил своим наследником. Женой Грифида была Матильда де Браоз[60]. Майлгун ап Рис, старший, но незаконный сын Риса, отказался принять верховенство Грифида. В ссоре братьев участвовали и другие дети Риса. Рис Григ (умер в 1233 году) женился на Джоанне де Клер[61] и в конце концов стал самым могущественным из правителей Дехейбарта, но его владения никогда не достигали тех же размеров, что владения его отца, а сам он был клиентом Лливелина Великого.

Хивел ап Рис (умер в 1231 году) провёл много лет в плену при дворе Генриха II, и после возвращения в Уэльс стал известен как «Хивел Англичанин» (Hywel Sais). Маредид ап Рис (умер в 1239 году) также был заложником, но его Генрих II после неудачного вторжения в Уэльс в 1165 году лишил зрения. Он был после этого известен как Маредид Слепой (Maredudd Ddall) и окончил свои дни как монах в Уитленде. Ещё один сын Риса по имени Маредид, скончавшийся в 1227 году, стал архидиаконом Кардигана[60].

Дочь Рис Гвенллиан вышла замуж за Родри ап Оуайна, правителя западной половины Гвинеда. Мужем второй дочери по имени Гвенллиан (умерла в 1236 году) был Эднивед Вихан, сенешаль Гвинеда при Лливелине Великом, и через неё Рис является одним из предков династии Тюдоров. Когда Генрих Тюдор высадился в Пембрукшире в 1486 году, чтобы отвоевать английский трон, его происхождение от Риса было важным фактором в том, что местное население его поддержало[62]. Ангхарад верх Рис вышла за Уильяма Фитцмартина, правителя Кемайса, а другая дочь стала женой другого члена семьи Фитцмартинов. Другие дочери вышли замуж за валлийских правителей Гуртэйрниона и Элвайла[63].

Предшественник:
Маредид ап Грифид
Правитель Дехейбарта
1155—1197
Преемник:
Грифид ап Рис II

Напишите отзыв о статье "Рис ап Грифид"

Примечания

  1. Turvey pp. 91-2
  2. В хартии дарения аббатству Чертси он использует титул princeps Wall[iae], а в хартии, относящейся к 1184 году и касающейся аббатства Страта Флорида, встречается Walliar[um] princeps. См. Pryce pp. 96-7, 168-9, 171-4
  3. Bartrum p. 47
  4. Lloyd pp.400-2
  5. Turvey pp. 28-29
  6. Turvey p. 31
  7. Lloyd p. 470
  8. Lloyd p. 489
  9. Brut y Tywysogion p. 92
  10. Lloyd pp. 502-3
  11. Turvey p.36
  12. Turvey pp. 80-1
  13. Brut y Tywysogion pp. 101-2
  14. Lloyd pp. 496—500
  15. Brut y Tywysogion p. 104
  16. Turvey pp. 41-42
  17. Lloyd pp. 510-1
  18. Turvey p. 44
  19. Warren pp. 162-3
  20. Warren p. 163
  21. Turvey pp. 46-7
  22. Brut y Tywysogion pp. 100-1
  23. Turvey pp. 48-49
  24. Moore p. 103
  25. Warren p. 114
  26. Lloyd p. 536
  27. Maund p. 173, Warren p. 114
  28. Warren p. 165
  29. Turvey p. 58
  30. Carr p. 45
  31. Rees pp. 127, 167
  32. Turvey p. 60
  33. Warren p. 167
  34. Warren p. 168
  35. Turvey p. 76
  36. Lloyd p. 548
  37. Williams pp. 30-5
  38. Davies p. 221
  39. Turvey pp. 85-6
  40. Cowley pp. 25-6
  41. Giraldus Cambrensis Itinerary pp. 12-13
  42. Turvey p. 101
  43. Giraldus Cambrensis Itinerary p. 103
  44. Turvey p, 105
  45. Giraldus Cambrensis Itinerary p. 103-4
  46. Brut y Tywysogion pp. 135-6
  47. Brut y Tywysogion pp. 136-7
  48. Lloyd p. 581
  49. Brut y Tywysogion p. 138
  50. Turvey p.110
  51. Lloyd pp. 584-5
  52. erat optimi vir ingenii et praecipue promptulus in responsionibus bonis (Giraldus Cambrensis De rebus a se gestis // Opera I, p. 58)
  53. Там же
  54. Giraldus Cambrensis Itinerary p.113
  55. Turvey p. 24
  56. Map De Nugis Curialium, цит. по Turvey p. 113
  57. Davies p. 223
  58. Davies p. 223-7
  59. Moore p.102
  60. 1 2 Turvey p. 79
  61. Jones p. 38
  62. Rees, D. pp. 38-9. Сэр Рис ап Томас Диневур, самый видный сторонник Генриха в Уэльсе, также был потомком Риса.
  63. Turvey p. 80

Библиография

Источники

  • Giraldus Cambrensis. 1908. The Itinerary through Wales; Description of Wales. Edited and translated by R.C. Hoare. Everyman’s Library. ISBN 0-460-00272-4
  • Giraldus Cambrensis. 1861-91. Giraldi Cambrensis: opera ed. J.S. Brewer. (Rolls Series). 8 vols. Longman, Green, Longman & Roberts.
  • Jones, T., ed. 1941. Brut y Tywysogion: Peniarth MS. 20. University of Wales Press.
  • Pryce, H., ed. 2005. The Acts of Welsh rulers 1120—1283. University of Wales Press. ISBN 0-7083-1897-5

Литература

  • Bartrum, P.C. 1966. Early Welsh genealogical tracts. University of Wales Press.
  • Carr, A. D. 1995. Medieval Wales. Macmillan. ISBN 0-333-54773-X
  • Cowley, F.G. 1977. The monastic order in South Wales 1066—1349 University of Wales Press. ISBN 0-7083-0942-9
  • Davies, R. R. 1987. Conquest, coexistence and change: Wales 1063—1415 Clarendon Press, University of Wales Press. ISBN 0-19-821732-3
  • Jones, F. 1969. God bless the Prince of Wales: four essays for investiture year Carmarthenshire Community Council (Local History Committee). ISBN 0-9500534-0-6
  • Lloyd, J. E. 1911. A history of Wales from the earliest times to the Edwardian conquest. Longmans, Green & Co..
  • Maund, K. 2006. The Welsh kings: warriors, warlords and princes. Tempus. ISBN 0-7524-2973-6
  • Moore, D. 2005. The Welsh wars of independence: c.410-c.1415. Tempus. ISBN 0-7524-3321-0
  • Rees, D. 1985. The son of prophecy: Henry Tudor’s road to Bosworth. Black Raven Press. ISBN 0-85159-005-5
  • Rees, S. 1992. Dyfed (A guide to ancient and historic Wales series). HMSO. ISBN 0-11-701220-3
  • Turvey, R. 1997, The Lord Rhys: Prince of Deheubarth. Gomer. ISBN 1-85902-430-0
  • Warren, W.L. 1973 Henry II. Eyre Methuen. ISBN 0-413-25580-8
  • Williams, J.E.C. 1976. «Aberteifi, 1176». Taliesin 32, pp. 30-5

Ссылки

  • [www.castlewales.com/last_cam.html Статья о последнем походе Риса]


Отрывок, характеризующий Рис ап Грифид

Ростов испуганно начал оправдываться, но увидав добродушно шутливое лицо генерала, отойдя к стороне, взволнованным голосом передал ему всё дело, прося заступиться за известного генералу Денисова. Генерал выслушав Ростова серьезно покачал головой.
– Жалко, жалко молодца; давай письмо.
Едва Ростов успел передать письмо и рассказать всё дело Денисова, как с лестницы застучали быстрые шаги со шпорами и генерал, отойдя от него, подвинулся к крыльцу. Господа свиты государя сбежали с лестницы и пошли к лошадям. Берейтор Эне, тот самый, который был в Аустерлице, подвел лошадь государя, и на лестнице послышался легкий скрип шагов, которые сейчас узнал Ростов. Забыв опасность быть узнанным, Ростов подвинулся с несколькими любопытными из жителей к самому крыльцу и опять, после двух лет, он увидал те же обожаемые им черты, то же лицо, тот же взгляд, ту же походку, то же соединение величия и кротости… И чувство восторга и любви к государю с прежнею силою воскресло в душе Ростова. Государь в Преображенском мундире, в белых лосинах и высоких ботфортах, с звездой, которую не знал Ростов (это была legion d'honneur) [звезда почетного легиона] вышел на крыльцо, держа шляпу под рукой и надевая перчатку. Он остановился, оглядываясь и всё освещая вокруг себя своим взглядом. Кое кому из генералов он сказал несколько слов. Он узнал тоже бывшего начальника дивизии Ростова, улыбнулся ему и подозвал его к себе.
Вся свита отступила, и Ростов видел, как генерал этот что то довольно долго говорил государю.
Государь сказал ему несколько слов и сделал шаг, чтобы подойти к лошади. Опять толпа свиты и толпа улицы, в которой был Ростов, придвинулись к государю. Остановившись у лошади и взявшись рукою за седло, государь обратился к кавалерийскому генералу и сказал громко, очевидно с желанием, чтобы все слышали его.
– Не могу, генерал, и потому не могу, что закон сильнее меня, – сказал государь и занес ногу в стремя. Генерал почтительно наклонил голову, государь сел и поехал галопом по улице. Ростов, не помня себя от восторга, с толпою побежал за ним.


На площади куда поехал государь, стояли лицом к лицу справа батальон преображенцев, слева батальон французской гвардии в медвежьих шапках.
В то время как государь подъезжал к одному флангу баталионов, сделавших на караул, к противоположному флангу подскакивала другая толпа всадников и впереди их Ростов узнал Наполеона. Это не мог быть никто другой. Он ехал галопом в маленькой шляпе, с Андреевской лентой через плечо, в раскрытом над белым камзолом синем мундире, на необыкновенно породистой арабской серой лошади, на малиновом, золотом шитом, чепраке. Подъехав к Александру, он приподнял шляпу и при этом движении кавалерийский глаз Ростова не мог не заметить, что Наполеон дурно и не твердо сидел на лошади. Батальоны закричали: Ура и Vive l'Empereur! [Да здравствует Император!] Наполеон что то сказал Александру. Оба императора слезли с лошадей и взяли друг друга за руки. На лице Наполеона была неприятно притворная улыбка. Александр с ласковым выражением что то говорил ему.
Ростов не спуская глаз, несмотря на топтание лошадьми французских жандармов, осаживавших толпу, следил за каждым движением императора Александра и Бонапарте. Его, как неожиданность, поразило то, что Александр держал себя как равный с Бонапарте, и что Бонапарте совершенно свободно, как будто эта близость с государем естественна и привычна ему, как равный, обращался с русским царем.
Александр и Наполеон с длинным хвостом свиты подошли к правому флангу Преображенского батальона, прямо на толпу, которая стояла тут. Толпа очутилась неожиданно так близко к императорам, что Ростову, стоявшему в передних рядах ее, стало страшно, как бы его не узнали.
– Sire, je vous demande la permission de donner la legion d'honneur au plus brave de vos soldats, [Государь, я прошу у вас позволенья дать орден Почетного легиона храбрейшему из ваших солдат,] – сказал резкий, точный голос, договаривающий каждую букву. Это говорил малый ростом Бонапарте, снизу прямо глядя в глаза Александру. Александр внимательно слушал то, что ему говорили, и наклонив голову, приятно улыбнулся.
– A celui qui s'est le plus vaillament conduit dans cette derieniere guerre, [Тому, кто храбрее всех показал себя во время войны,] – прибавил Наполеон, отчеканивая каждый слог, с возмутительным для Ростова спокойствием и уверенностью оглядывая ряды русских, вытянувшихся перед ним солдат, всё держащих на караул и неподвижно глядящих в лицо своего императора.
– Votre majeste me permettra t elle de demander l'avis du colonel? [Ваше Величество позволит ли мне спросить мнение полковника?] – сказал Александр и сделал несколько поспешных шагов к князю Козловскому, командиру батальона. Бонапарте стал между тем снимать перчатку с белой, маленькой руки и разорвав ее, бросил. Адъютант, сзади торопливо бросившись вперед, поднял ее.
– Кому дать? – не громко, по русски спросил император Александр у Козловского.
– Кому прикажете, ваше величество? – Государь недовольно поморщился и, оглянувшись, сказал:
– Да ведь надобно же отвечать ему.
Козловский с решительным видом оглянулся на ряды и в этом взгляде захватил и Ростова.
«Уж не меня ли?» подумал Ростов.
– Лазарев! – нахмурившись прокомандовал полковник; и первый по ранжиру солдат, Лазарев, бойко вышел вперед.
– Куда же ты? Тут стой! – зашептали голоса на Лазарева, не знавшего куда ему итти. Лазарев остановился, испуганно покосившись на полковника, и лицо его дрогнуло, как это бывает с солдатами, вызываемыми перед фронт.
Наполеон чуть поворотил голову назад и отвел назад свою маленькую пухлую ручку, как будто желая взять что то. Лица его свиты, догадавшись в ту же секунду в чем дело, засуетились, зашептались, передавая что то один другому, и паж, тот самый, которого вчера видел Ростов у Бориса, выбежал вперед и почтительно наклонившись над протянутой рукой и не заставив ее дожидаться ни одной секунды, вложил в нее орден на красной ленте. Наполеон, не глядя, сжал два пальца. Орден очутился между ними. Наполеон подошел к Лазареву, который, выкатывая глаза, упорно продолжал смотреть только на своего государя, и оглянулся на императора Александра, показывая этим, что то, что он делал теперь, он делал для своего союзника. Маленькая белая рука с орденом дотронулась до пуговицы солдата Лазарева. Как будто Наполеон знал, что для того, чтобы навсегда этот солдат был счастлив, награжден и отличен от всех в мире, нужно было только, чтобы его, Наполеонова рука, удостоила дотронуться до груди солдата. Наполеон только прило жил крест к груди Лазарева и, пустив руку, обратился к Александру, как будто он знал, что крест должен прилипнуть к груди Лазарева. Крест действительно прилип.
Русские и французские услужливые руки, мгновенно подхватив крест, прицепили его к мундиру. Лазарев мрачно взглянул на маленького человечка, с белыми руками, который что то сделал над ним, и продолжая неподвижно держать на караул, опять прямо стал глядеть в глаза Александру, как будто он спрашивал Александра: всё ли еще ему стоять, или не прикажут ли ему пройтись теперь, или может быть еще что нибудь сделать? Но ему ничего не приказывали, и он довольно долго оставался в этом неподвижном состоянии.
Государи сели верхами и уехали. Преображенцы, расстроивая ряды, перемешались с французскими гвардейцами и сели за столы, приготовленные для них.
Лазарев сидел на почетном месте; его обнимали, поздравляли и жали ему руки русские и французские офицеры. Толпы офицеров и народа подходили, чтобы только посмотреть на Лазарева. Гул говора русского французского и хохота стоял на площади вокруг столов. Два офицера с раскрасневшимися лицами, веселые и счастливые прошли мимо Ростова.
– Каково, брат, угощенье? Всё на серебре, – сказал один. – Лазарева видел?
– Видел.
– Завтра, говорят, преображенцы их угащивать будут.
– Нет, Лазареву то какое счастье! 10 франков пожизненного пенсиона.
– Вот так шапка, ребята! – кричал преображенец, надевая мохнатую шапку француза.
– Чудо как хорошо, прелесть!
– Ты слышал отзыв? – сказал гвардейский офицер другому. Третьего дня было Napoleon, France, bravoure; [Наполеон, Франция, храбрость;] вчера Alexandre, Russie, grandeur; [Александр, Россия, величие;] один день наш государь дает отзыв, а другой день Наполеон. Завтра государь пошлет Георгия самому храброму из французских гвардейцев. Нельзя же! Должен ответить тем же.
Борис с своим товарищем Жилинским тоже пришел посмотреть на банкет преображенцев. Возвращаясь назад, Борис заметил Ростова, который стоял у угла дома.
– Ростов! здравствуй; мы и не видались, – сказал он ему, и не мог удержаться, чтобы не спросить у него, что с ним сделалось: так странно мрачно и расстроено было лицо Ростова.
– Ничего, ничего, – отвечал Ростов.
– Ты зайдешь?
– Да, зайду.
Ростов долго стоял у угла, издалека глядя на пирующих. В уме его происходила мучительная работа, которую он никак не мог довести до конца. В душе поднимались страшные сомнения. То ему вспоминался Денисов с своим изменившимся выражением, с своей покорностью и весь госпиталь с этими оторванными руками и ногами, с этой грязью и болезнями. Ему так живо казалось, что он теперь чувствует этот больничный запах мертвого тела, что он оглядывался, чтобы понять, откуда мог происходить этот запах. То ему вспоминался этот самодовольный Бонапарте с своей белой ручкой, который был теперь император, которого любит и уважает император Александр. Для чего же оторванные руки, ноги, убитые люди? То вспоминался ему награжденный Лазарев и Денисов, наказанный и непрощенный. Он заставал себя на таких странных мыслях, что пугался их.
Запах еды преображенцев и голод вызвали его из этого состояния: надо было поесть что нибудь, прежде чем уехать. Он пошел к гостинице, которую видел утром. В гостинице он застал так много народу, офицеров, так же как и он приехавших в статских платьях, что он насилу добился обеда. Два офицера одной с ним дивизии присоединились к нему. Разговор естественно зашел о мире. Офицеры, товарищи Ростова, как и большая часть армии, были недовольны миром, заключенным после Фридланда. Говорили, что еще бы подержаться, Наполеон бы пропал, что у него в войсках ни сухарей, ни зарядов уж не было. Николай молча ел и преимущественно пил. Он выпил один две бутылки вина. Внутренняя поднявшаяся в нем работа, не разрешаясь, всё также томила его. Он боялся предаваться своим мыслям и не мог отстать от них. Вдруг на слова одного из офицеров, что обидно смотреть на французов, Ростов начал кричать с горячностью, ничем не оправданною, и потому очень удивившею офицеров.
– И как вы можете судить, что было бы лучше! – закричал он с лицом, вдруг налившимся кровью. – Как вы можете судить о поступках государя, какое мы имеем право рассуждать?! Мы не можем понять ни цели, ни поступков государя!
– Да я ни слова не говорил о государе, – оправдывался офицер, не могший иначе как тем, что Ростов пьян, объяснить себе его вспыльчивости.
Но Ростов не слушал.
– Мы не чиновники дипломатические, а мы солдаты и больше ничего, – продолжал он. – Умирать велят нам – так умирать. А коли наказывают, так значит – виноват; не нам судить. Угодно государю императору признать Бонапарте императором и заключить с ним союз – значит так надо. А то, коли бы мы стали обо всем судить да рассуждать, так этак ничего святого не останется. Этак мы скажем, что ни Бога нет, ничего нет, – ударяя по столу кричал Николай, весьма некстати, по понятиям своих собеседников, но весьма последовательно по ходу своих мыслей.
– Наше дело исполнять свой долг, рубиться и не думать, вот и всё, – заключил он.
– И пить, – сказал один из офицеров, не желавший ссориться.
– Да, и пить, – подхватил Николай. – Эй ты! Еще бутылку! – крикнул он.



В 1808 году император Александр ездил в Эрфурт для нового свидания с императором Наполеоном, и в высшем Петербургском обществе много говорили о величии этого торжественного свидания.
В 1809 году близость двух властелинов мира, как называли Наполеона и Александра, дошла до того, что, когда Наполеон объявил в этом году войну Австрии, то русский корпус выступил за границу для содействия своему прежнему врагу Бонапарте против прежнего союзника, австрийского императора; до того, что в высшем свете говорили о возможности брака между Наполеоном и одной из сестер императора Александра. Но, кроме внешних политических соображений, в это время внимание русского общества с особенной живостью обращено было на внутренние преобразования, которые были производимы в это время во всех частях государственного управления.
Жизнь между тем, настоящая жизнь людей с своими существенными интересами здоровья, болезни, труда, отдыха, с своими интересами мысли, науки, поэзии, музыки, любви, дружбы, ненависти, страстей, шла как и всегда независимо и вне политической близости или вражды с Наполеоном Бонапарте, и вне всех возможных преобразований.
Князь Андрей безвыездно прожил два года в деревне. Все те предприятия по именьям, которые затеял у себя Пьер и не довел ни до какого результата, беспрестанно переходя от одного дела к другому, все эти предприятия, без выказыванья их кому бы то ни было и без заметного труда, были исполнены князем Андреем.
Он имел в высшей степени ту недостававшую Пьеру практическую цепкость, которая без размахов и усилий с его стороны давала движение делу.
Одно именье его в триста душ крестьян было перечислено в вольные хлебопашцы (это был один из первых примеров в России), в других барщина заменена оброком. В Богучарово была выписана на его счет ученая бабка для помощи родильницам, и священник за жалованье обучал детей крестьянских и дворовых грамоте.
Одну половину времени князь Андрей проводил в Лысых Горах с отцом и сыном, который был еще у нянек; другую половину времени в богучаровской обители, как называл отец его деревню. Несмотря на выказанное им Пьеру равнодушие ко всем внешним событиям мира, он усердно следил за ними, получал много книг, и к удивлению своему замечал, когда к нему или к отцу его приезжали люди свежие из Петербурга, из самого водоворота жизни, что эти люди, в знании всего совершающегося во внешней и внутренней политике, далеко отстали от него, сидящего безвыездно в деревне.
Кроме занятий по именьям, кроме общих занятий чтением самых разнообразных книг, князь Андрей занимался в это время критическим разбором наших двух последних несчастных кампаний и составлением проекта об изменении наших военных уставов и постановлений.
Весною 1809 года, князь Андрей поехал в рязанские именья своего сына, которого он был опекуном.
Пригреваемый весенним солнцем, он сидел в коляске, поглядывая на первую траву, первые листья березы и первые клубы белых весенних облаков, разбегавшихся по яркой синеве неба. Он ни о чем не думал, а весело и бессмысленно смотрел по сторонам.
Проехали перевоз, на котором он год тому назад говорил с Пьером. Проехали грязную деревню, гумны, зеленя, спуск, с оставшимся снегом у моста, подъём по размытой глине, полосы жнивья и зеленеющего кое где кустарника и въехали в березовый лес по обеим сторонам дороги. В лесу было почти жарко, ветру не слышно было. Береза вся обсеянная зелеными клейкими листьями, не шевелилась и из под прошлогодних листьев, поднимая их, вылезала зеленея первая трава и лиловые цветы. Рассыпанные кое где по березнику мелкие ели своей грубой вечной зеленью неприятно напоминали о зиме. Лошади зафыркали, въехав в лес и виднее запотели.
Лакей Петр что то сказал кучеру, кучер утвердительно ответил. Но видно Петру мало было сочувствования кучера: он повернулся на козлах к барину.
– Ваше сиятельство, лёгко как! – сказал он, почтительно улыбаясь.
– Что!
– Лёгко, ваше сиятельство.
«Что он говорит?» подумал князь Андрей. «Да, об весне верно, подумал он, оглядываясь по сторонам. И то зелено всё уже… как скоро! И береза, и черемуха, и ольха уж начинает… А дуб и не заметно. Да, вот он, дуб».
На краю дороги стоял дуб. Вероятно в десять раз старше берез, составлявших лес, он был в десять раз толще и в два раза выше каждой березы. Это был огромный в два обхвата дуб с обломанными, давно видно, суками и с обломанной корой, заросшей старыми болячками. С огромными своими неуклюжими, несимметрично растопыренными, корявыми руками и пальцами, он старым, сердитым и презрительным уродом стоял между улыбающимися березами. Только он один не хотел подчиняться обаянию весны и не хотел видеть ни весны, ни солнца.
«Весна, и любовь, и счастие!» – как будто говорил этот дуб, – «и как не надоест вам всё один и тот же глупый и бессмысленный обман. Всё одно и то же, и всё обман! Нет ни весны, ни солнца, ни счастия. Вон смотрите, сидят задавленные мертвые ели, всегда одинакие, и вон и я растопырил свои обломанные, ободранные пальцы, где ни выросли они – из спины, из боков; как выросли – так и стою, и не верю вашим надеждам и обманам».
Князь Андрей несколько раз оглянулся на этот дуб, проезжая по лесу, как будто он чего то ждал от него. Цветы и трава были и под дубом, но он всё так же, хмурясь, неподвижно, уродливо и упорно, стоял посреди их.
«Да, он прав, тысячу раз прав этот дуб, думал князь Андрей, пускай другие, молодые, вновь поддаются на этот обман, а мы знаем жизнь, – наша жизнь кончена!» Целый новый ряд мыслей безнадежных, но грустно приятных в связи с этим дубом, возник в душе князя Андрея. Во время этого путешествия он как будто вновь обдумал всю свою жизнь, и пришел к тому же прежнему успокоительному и безнадежному заключению, что ему начинать ничего было не надо, что он должен доживать свою жизнь, не делая зла, не тревожась и ничего не желая.


По опекунским делам рязанского именья, князю Андрею надо было видеться с уездным предводителем. Предводителем был граф Илья Андреич Ростов, и князь Андрей в середине мая поехал к нему.
Был уже жаркий период весны. Лес уже весь оделся, была пыль и было так жарко, что проезжая мимо воды, хотелось купаться.
Князь Андрей, невеселый и озабоченный соображениями о том, что и что ему нужно о делах спросить у предводителя, подъезжал по аллее сада к отрадненскому дому Ростовых. Вправо из за деревьев он услыхал женский, веселый крик, и увидал бегущую на перерез его коляски толпу девушек. Впереди других ближе, подбегала к коляске черноволосая, очень тоненькая, странно тоненькая, черноглазая девушка в желтом ситцевом платье, повязанная белым носовым платком, из под которого выбивались пряди расчесавшихся волос. Девушка что то кричала, но узнав чужого, не взглянув на него, со смехом побежала назад.
Князю Андрею вдруг стало от чего то больно. День был так хорош, солнце так ярко, кругом всё так весело; а эта тоненькая и хорошенькая девушка не знала и не хотела знать про его существование и была довольна, и счастлива какой то своей отдельной, – верно глупой – но веселой и счастливой жизнию. «Чему она так рада? о чем она думает! Не об уставе военном, не об устройстве рязанских оброчных. О чем она думает? И чем она счастлива?» невольно с любопытством спрашивал себя князь Андрей.
Граф Илья Андреич в 1809 м году жил в Отрадном всё так же как и прежде, то есть принимая почти всю губернию, с охотами, театрами, обедами и музыкантами. Он, как всякому новому гостю, был рад князю Андрею, и почти насильно оставил его ночевать.
В продолжение скучного дня, во время которого князя Андрея занимали старшие хозяева и почетнейшие из гостей, которыми по случаю приближающихся именин был полон дом старого графа, Болконский несколько раз взглядывая на Наташу чему то смеявшуюся и веселившуюся между другой молодой половиной общества, всё спрашивал себя: «о чем она думает? Чему она так рада!».
Вечером оставшись один на новом месте, он долго не мог заснуть. Он читал, потом потушил свечу и опять зажег ее. В комнате с закрытыми изнутри ставнями было жарко. Он досадовал на этого глупого старика (так он называл Ростова), который задержал его, уверяя, что нужные бумаги в городе, не доставлены еще, досадовал на себя за то, что остался.
Князь Андрей встал и подошел к окну, чтобы отворить его. Как только он открыл ставни, лунный свет, как будто он настороже у окна давно ждал этого, ворвался в комнату. Он отворил окно. Ночь была свежая и неподвижно светлая. Перед самым окном был ряд подстриженных дерев, черных с одной и серебристо освещенных с другой стороны. Под деревами была какая то сочная, мокрая, кудрявая растительность с серебристыми кое где листьями и стеблями. Далее за черными деревами была какая то блестящая росой крыша, правее большое кудрявое дерево, с ярко белым стволом и сучьями, и выше его почти полная луна на светлом, почти беззвездном, весеннем небе. Князь Андрей облокотился на окно и глаза его остановились на этом небе.
Комната князя Андрея была в среднем этаже; в комнатах над ним тоже жили и не спали. Он услыхал сверху женский говор.
– Только еще один раз, – сказал сверху женский голос, который сейчас узнал князь Андрей.
– Да когда же ты спать будешь? – отвечал другой голос.
– Я не буду, я не могу спать, что ж мне делать! Ну, последний раз…
Два женские голоса запели какую то музыкальную фразу, составлявшую конец чего то.
– Ах какая прелесть! Ну теперь спать, и конец.
– Ты спи, а я не могу, – отвечал первый голос, приблизившийся к окну. Она видимо совсем высунулась в окно, потому что слышно было шуршанье ее платья и даже дыханье. Всё затихло и окаменело, как и луна и ее свет и тени. Князь Андрей тоже боялся пошевелиться, чтобы не выдать своего невольного присутствия.
– Соня! Соня! – послышался опять первый голос. – Ну как можно спать! Да ты посмотри, что за прелесть! Ах, какая прелесть! Да проснись же, Соня, – сказала она почти со слезами в голосе. – Ведь этакой прелестной ночи никогда, никогда не бывало.
Соня неохотно что то отвечала.
– Нет, ты посмотри, что за луна!… Ах, какая прелесть! Ты поди сюда. Душенька, голубушка, поди сюда. Ну, видишь? Так бы вот села на корточки, вот так, подхватила бы себя под коленки, – туже, как можно туже – натужиться надо. Вот так!
– Полно, ты упадешь.
Послышалась борьба и недовольный голос Сони: «Ведь второй час».
– Ах, ты только всё портишь мне. Ну, иди, иди.
Опять всё замолкло, но князь Андрей знал, что она всё еще сидит тут, он слышал иногда тихое шевеленье, иногда вздохи.
– Ах… Боже мой! Боже мой! что ж это такое! – вдруг вскрикнула она. – Спать так спать! – и захлопнула окно.
«И дела нет до моего существования!» подумал князь Андрей в то время, как он прислушивался к ее говору, почему то ожидая и боясь, что она скажет что нибудь про него. – «И опять она! И как нарочно!» думал он. В душе его вдруг поднялась такая неожиданная путаница молодых мыслей и надежд, противоречащих всей его жизни, что он, чувствуя себя не в силах уяснить себе свое состояние, тотчас же заснул.


На другой день простившись только с одним графом, не дождавшись выхода дам, князь Андрей поехал домой.
Уже было начало июня, когда князь Андрей, возвращаясь домой, въехал опять в ту березовую рощу, в которой этот старый, корявый дуб так странно и памятно поразил его. Бубенчики еще глуше звенели в лесу, чем полтора месяца тому назад; всё было полно, тенисто и густо; и молодые ели, рассыпанные по лесу, не нарушали общей красоты и, подделываясь под общий характер, нежно зеленели пушистыми молодыми побегами.
Целый день был жаркий, где то собиралась гроза, но только небольшая тучка брызнула на пыль дороги и на сочные листья. Левая сторона леса была темна, в тени; правая мокрая, глянцовитая блестела на солнце, чуть колыхаясь от ветра. Всё было в цвету; соловьи трещали и перекатывались то близко, то далеко.
«Да, здесь, в этом лесу был этот дуб, с которым мы были согласны», подумал князь Андрей. «Да где он», подумал опять князь Андрей, глядя на левую сторону дороги и сам того не зная, не узнавая его, любовался тем дубом, которого он искал. Старый дуб, весь преображенный, раскинувшись шатром сочной, темной зелени, млел, чуть колыхаясь в лучах вечернего солнца. Ни корявых пальцев, ни болячек, ни старого недоверия и горя, – ничего не было видно. Сквозь жесткую, столетнюю кору пробились без сучков сочные, молодые листья, так что верить нельзя было, что этот старик произвел их. «Да, это тот самый дуб», подумал князь Андрей, и на него вдруг нашло беспричинное, весеннее чувство радости и обновления. Все лучшие минуты его жизни вдруг в одно и то же время вспомнились ему. И Аустерлиц с высоким небом, и мертвое, укоризненное лицо жены, и Пьер на пароме, и девочка, взволнованная красотою ночи, и эта ночь, и луна, – и всё это вдруг вспомнилось ему.
«Нет, жизнь не кончена в 31 год, вдруг окончательно, беспеременно решил князь Андрей. Мало того, что я знаю всё то, что есть во мне, надо, чтобы и все знали это: и Пьер, и эта девочка, которая хотела улететь в небо, надо, чтобы все знали меня, чтобы не для одного меня шла моя жизнь, чтоб не жили они так независимо от моей жизни, чтоб на всех она отражалась и чтобы все они жили со мною вместе!»

Возвратившись из своей поездки, князь Андрей решился осенью ехать в Петербург и придумал разные причины этого решенья. Целый ряд разумных, логических доводов, почему ему необходимо ехать в Петербург и даже служить, ежеминутно был готов к его услугам. Он даже теперь не понимал, как мог он когда нибудь сомневаться в необходимости принять деятельное участие в жизни, точно так же как месяц тому назад он не понимал, как могла бы ему притти мысль уехать из деревни. Ему казалось ясно, что все его опыты жизни должны были пропасть даром и быть бессмыслицей, ежели бы он не приложил их к делу и не принял опять деятельного участия в жизни. Он даже не понимал того, как на основании таких же бедных разумных доводов прежде очевидно было, что он бы унизился, ежели бы теперь после своих уроков жизни опять бы поверил в возможность приносить пользу и в возможность счастия и любви. Теперь разум подсказывал совсем другое. После этой поездки князь Андрей стал скучать в деревне, прежние занятия не интересовали его, и часто, сидя один в своем кабинете, он вставал, подходил к зеркалу и долго смотрел на свое лицо. Потом он отворачивался и смотрел на портрет покойницы Лизы, которая с взбитыми a la grecque [по гречески] буклями нежно и весело смотрела на него из золотой рамки. Она уже не говорила мужу прежних страшных слов, она просто и весело с любопытством смотрела на него. И князь Андрей, заложив назад руки, долго ходил по комнате, то хмурясь, то улыбаясь, передумывая те неразумные, невыразимые словом, тайные как преступление мысли, связанные с Пьером, с славой, с девушкой на окне, с дубом, с женской красотой и любовью, которые изменили всю его жизнь. И в эти то минуты, когда кто входил к нему, он бывал особенно сух, строго решителен и в особенности неприятно логичен.
– Mon cher, [Дорогой мой,] – бывало скажет входя в такую минуту княжна Марья, – Николушке нельзя нынче гулять: очень холодно.
– Ежели бы было тепло, – в такие минуты особенно сухо отвечал князь Андрей своей сестре, – то он бы пошел в одной рубашке, а так как холодно, надо надеть на него теплую одежду, которая для этого и выдумана. Вот что следует из того, что холодно, а не то чтобы оставаться дома, когда ребенку нужен воздух, – говорил он с особенной логичностью, как бы наказывая кого то за всю эту тайную, нелогичную, происходившую в нем, внутреннюю работу. Княжна Марья думала в этих случаях о том, как сушит мужчин эта умственная работа.


Князь Андрей приехал в Петербург в августе 1809 года. Это было время апогея славы молодого Сперанского и энергии совершаемых им переворотов. В этом самом августе, государь, ехав в коляске, был вывален, повредил себе ногу, и оставался в Петергофе три недели, видаясь ежедневно и исключительно со Сперанским. В это время готовились не только два столь знаменитые и встревожившие общество указа об уничтожении придворных чинов и об экзаменах на чины коллежских асессоров и статских советников, но и целая государственная конституция, долженствовавшая изменить существующий судебный, административный и финансовый порядок управления России от государственного совета до волостного правления. Теперь осуществлялись и воплощались те неясные, либеральные мечтания, с которыми вступил на престол император Александр, и которые он стремился осуществить с помощью своих помощников Чарторижского, Новосильцева, Кочубея и Строгонова, которых он сам шутя называл comite du salut publique. [комитет общественного спасения.]
Теперь всех вместе заменил Сперанский по гражданской части и Аракчеев по военной. Князь Андрей вскоре после приезда своего, как камергер, явился ко двору и на выход. Государь два раза, встретив его, не удостоил его ни одним словом. Князю Андрею всегда еще прежде казалось, что он антипатичен государю, что государю неприятно его лицо и всё существо его. В сухом, отдаляющем взгляде, которым посмотрел на него государь, князь Андрей еще более чем прежде нашел подтверждение этому предположению. Придворные объяснили князю Андрею невнимание к нему государя тем, что Его Величество был недоволен тем, что Болконский не служил с 1805 года.
«Я сам знаю, как мы не властны в своих симпатиях и антипатиях, думал князь Андрей, и потому нечего думать о том, чтобы представить лично мою записку о военном уставе государю, но дело будет говорить само за себя». Он передал о своей записке старому фельдмаршалу, другу отца. Фельдмаршал, назначив ему час, ласково принял его и обещался доложить государю. Через несколько дней было объявлено князю Андрею, что он имеет явиться к военному министру, графу Аракчееву.