Ритвельд, Геррит
| Геррит Ритвельд | |
| Gerrit Thomas Rietveld | |
 | |
| Основные сведения | |
|---|---|
| Страна | |
| Дата рождения | |
| Место рождения | |
| Дата смерти | |
| Место смерти | |
| Работы и достижения | |
| Архитектурный стиль | |
| Важнейшие постройки | |
Ге́ррит То́мас Ри́твельд (нидерл. Gerrit Thomas Rietveld, МФА: [ˈɣɛrɪt ˈtoːmɑs ˈritfɛlt]; 24 июня 1888 — 25 июня 1964) — нидерландский дизайнер мебели и архитектор, участник художественной группы «Стиль». Ритвельд был одним из создателей стиля неопластицизм. Почти всю жизнь прожил в родном Утрехте.
Содержание
Биография
Ритвельд с детства работал в мастерской своего отца-плотника. В 1904 году он поступил чертёжником к утрехтскому ювелиру Бегееру, у которого работал девять лет. Параллельно он посещал вечерние курсы под руководством архитектора Клаархамера. В 1917 году Ритвельд открыл собственную мебельную мастерскую.[1]
На взгляды Ритвельда серьёзное влияние оказали Чарльз Макинтош и Фрэнк Ллойд Райт.[2] В 1918 году Ритвельд знакомится с Тео ван Дусбургом, Питом Мондрианом и другими молодыми художниками, которые все вместе станут известны как «Стиль» (нидерл. De Stijl). Их стиль, получивший название неопластицизм, оказался близок воззрениям Ритвельда: они использовали простейшие конструкции из горизонтальных и вертикальных элементов и минимальную палитру цветов — «основные» красный, синий и жёлтый с добавлением чёрного и белого.[1] В том же году Ритвельд создал одно из самых известных своих произведений — красно-синий стул. Для создания стула он использовал прямые доски и рейки, так что трёхмерный объект визуально разлагался на простые геометрические формы[3][4], и два из трёх «основных» цветов. Позже стул экспонировался на выставке Баухауса.[1]
Одной из первых архитектурных работ Ритвельда стал частный дом жительницы Утрехта Трюс Шрёдер-Шрэдер (Truus Schröder-Schräder}. Дом продолжает развитие неопластицизма: прямоугольные формы, традиционная для произведений «Стиля» палитра (белые и серые стены и вертикальные линии, выполненные в основных цветах). Вилла была построена в соответствии с 16-ю пунктами «пластичной архитектуры» Ван Дусбурга: она была «элементарной, экономичной и функциональной; немонументальной и динамичной; антикубистической по форме и антидекоративной по цвету».[3] Радикализм Ритвельда проявился в планировке второго этажа: за исключением ванной и туалета на втором этаже отсутствовали внутренние перегородки. Внутренняя отделка была исполнена в тех же цветах, что и наружные стены.[5] Дом Шрёдер был построен в жилом районе и разительно отличался от окружавших его стандартных жилых зданий. Шрёдер поселилась в доме с тремя детьми (она была вдовой) и жила в нём до своей смерти в 1985 году.[5] С 2000 года Дом Шрёдер входит в число объектов Всемирного наследия ЮНЕСКО.
В 1928 году Ритвельд стал одним из 28 учредителей Международном конгрессе современной архитектуры (фр. Congres Internationaux d'Architecture Moderne, CIAM) Ле Корбюзье. 1930-е годы были менее продуктивны. Одним из известных творений того времени стал стул «Зигзаг», состоявший из четырёх плоскостей, соприкасавшихся друг с другом под разными углами (1932—1934). После войны Ритвельд преподавал в Роттердаме, а затем в Гааге. В 1951 году в Амстердаме прошла большая ретроспективная выставка «Стиля».
В 1954 году Ритвельд оформил нидерландский павильон на Венецианской биеннале, затем реализовал несколько проектов в Нидерландах. В 1963 году он избирается почётным членом Союза архитекторов Нидерландов, а в следующем году получает почётную докторскую степень в Делфтском техническом университете. В том же году Ритвельд умер. Последним его крупным проектом стал музей Ван Гога. Строительство здания в 1973 году завершили его партнёры по архитектурной студии ван Диллен и ван Трихт.[6]
Увековечение памяти
Имя Ритвельда в 1968 году присвоено Нидерландской академии искусств и дизайна. Ритвельд спроектировал новое здание для Академии, которое было достроено уже после его смерти.
Галерея
- Rietveld chair 1.JPG
- Rietveld Schröderhuis.JPG
- Van Gogh Museum.jpg
- Rietveldacademie.jpg
Академия Ритвельда
Напишите отзыв о статье "Ритвельд, Геррит"
Примечания
- ↑ 1 2 3 [www.gerrit-thomas-rietveld.de/e/index.shtml Биография на gerrit-thomas-rietveld.de]
- ↑ [www.modernfurnitureclassics.com/index.php/main_page/designers/designer_id/12 Gerrit Rietveld 1888—1964], Modern Furniture Classics
- ↑ 1 2 [www.sovinterior.ru/stat1.php?t=24&n=17 Конструктивизм (2 часть)]. Современный интерьер. Проверено 9 января 2009. [www.webcitation.org/68FSLcZi2 Архивировано из первоисточника 7 июня 2012].
- ↑ [www.kommersant.ru/doc.aspx?DocsID=50865 Theatrum mundi]. Коммерсантъ (17 июня 1993). Проверено 9 января 2009. [www.webcitation.org/68FSMyKy0 Архивировано из первоисточника 7 июня 2012].
- ↑ 1 2 Joyce Volk. [query.nytimes.com/gst/fullpage.html?res=950DE3DB1E3DF935A3575BC0A96F948260&scp=1&sq=rietveld+schroder+house&st=nyt Rietveld's Little House Looms Large]. The New York Times (6 августа 1989). Проверено 9 января 2009. [www.webcitation.org/68FSPXKfM Архивировано из первоисточника 7 июня 2012].
- ↑ [vangogh.akris.nl/vgm/index.jsp?page=217&lang=en Van Gogh Museum — The Main Building]
Отрывок, характеризующий Ритвельд, Геррит
«Да, очень может быть, завтра убьют», подумал он. И вдруг, при этой мысли о смерти, целый ряд воспоминаний, самых далеких и самых задушевных, восстал в его воображении; он вспоминал последнее прощание с отцом и женою; он вспоминал первые времена своей любви к ней! Вспомнил о ее беременности, и ему стало жалко и ее и себя, и он в нервично размягченном и взволнованном состоянии вышел из избы, в которой он стоял с Несвицким, и стал ходить перед домом.Ночь была туманная, и сквозь туман таинственно пробивался лунный свет. «Да, завтра, завтра! – думал он. – Завтра, может быть, всё будет кончено для меня, всех этих воспоминаний не будет более, все эти воспоминания не будут иметь для меня более никакого смысла. Завтра же, может быть, даже наверное, завтра, я это предчувствую, в первый раз мне придется, наконец, показать всё то, что я могу сделать». И ему представилось сражение, потеря его, сосредоточение боя на одном пункте и замешательство всех начальствующих лиц. И вот та счастливая минута, тот Тулон, которого так долго ждал он, наконец, представляется ему. Он твердо и ясно говорит свое мнение и Кутузову, и Вейротеру, и императорам. Все поражены верностью его соображения, но никто не берется исполнить его, и вот он берет полк, дивизию, выговаривает условие, чтобы уже никто не вмешивался в его распоряжения, и ведет свою дивизию к решительному пункту и один одерживает победу. А смерть и страдания? говорит другой голос. Но князь Андрей не отвечает этому голосу и продолжает свои успехи. Диспозиция следующего сражения делается им одним. Он носит звание дежурного по армии при Кутузове, но делает всё он один. Следующее сражение выиграно им одним. Кутузов сменяется, назначается он… Ну, а потом? говорит опять другой голос, а потом, ежели ты десять раз прежде этого не будешь ранен, убит или обманут; ну, а потом что ж? – «Ну, а потом, – отвечает сам себе князь Андрей, – я не знаю, что будет потом, не хочу и не могу знать: но ежели хочу этого, хочу славы, хочу быть известным людям, хочу быть любимым ими, то ведь я не виноват, что я хочу этого, что одного этого я хочу, для одного этого я живу. Да, для одного этого! Я никогда никому не скажу этого, но, Боже мой! что же мне делать, ежели я ничего не люблю, как только славу, любовь людскую. Смерть, раны, потеря семьи, ничто мне не страшно. И как ни дороги, ни милы мне многие люди – отец, сестра, жена, – самые дорогие мне люди, – но, как ни страшно и неестественно это кажется, я всех их отдам сейчас за минуту славы, торжества над людьми, за любовь к себе людей, которых я не знаю и не буду знать, за любовь вот этих людей», подумал он, прислушиваясь к говору на дворе Кутузова. На дворе Кутузова слышались голоса укладывавшихся денщиков; один голос, вероятно, кучера, дразнившего старого Кутузовского повара, которого знал князь Андрей, и которого звали Титом, говорил: «Тит, а Тит?»
– Ну, – отвечал старик.
– Тит, ступай молотить, – говорил шутник.
– Тьфу, ну те к чорту, – раздавался голос, покрываемый хохотом денщиков и слуг.
«И все таки я люблю и дорожу только торжеством над всеми ими, дорожу этой таинственной силой и славой, которая вот тут надо мной носится в этом тумане!»
Ростов в эту ночь был со взводом во фланкёрской цепи, впереди отряда Багратиона. Гусары его попарно были рассыпаны в цепи; сам он ездил верхом по этой линии цепи, стараясь преодолеть сон, непреодолимо клонивший его. Назади его видно было огромное пространство неясно горевших в тумане костров нашей армии; впереди его была туманная темнота. Сколько ни вглядывался Ростов в эту туманную даль, он ничего не видел: то серелось, то как будто чернелось что то; то мелькали как будто огоньки, там, где должен быть неприятель; то ему думалось, что это только в глазах блестит у него. Глаза его закрывались, и в воображении представлялся то государь, то Денисов, то московские воспоминания, и он опять поспешно открывал глаза и близко перед собой он видел голову и уши лошади, на которой он сидел, иногда черные фигуры гусар, когда он в шести шагах наезжал на них, а вдали всё ту же туманную темноту. «Отчего же? очень может быть, – думал Ростов, – что государь, встретив меня, даст поручение, как и всякому офицеру: скажет: „Поезжай, узнай, что там“. Много рассказывали же, как совершенно случайно он узнал так какого то офицера и приблизил к себе. Что, ежели бы он приблизил меня к себе! О, как бы я охранял его, как бы я говорил ему всю правду, как бы я изобличал его обманщиков», и Ростов, для того чтобы живо представить себе свою любовь и преданность государю, представлял себе врага или обманщика немца, которого он с наслаждением не только убивал, но по щекам бил в глазах государя. Вдруг дальний крик разбудил Ростова. Он вздрогнул и открыл глаза.
«Где я? Да, в цепи: лозунг и пароль – дышло, Ольмюц. Экая досада, что эскадрон наш завтра будет в резервах… – подумал он. – Попрошусь в дело. Это, может быть, единственный случай увидеть государя. Да, теперь недолго до смены. Объеду еще раз и, как вернусь, пойду к генералу и попрошу его». Он поправился на седле и тронул лошадь, чтобы еще раз объехать своих гусар. Ему показалось, что было светлей. В левой стороне виднелся пологий освещенный скат и противоположный, черный бугор, казавшийся крутым, как стена. На бугре этом было белое пятно, которого никак не мог понять Ростов: поляна ли это в лесу, освещенная месяцем, или оставшийся снег, или белые дома? Ему показалось даже, что по этому белому пятну зашевелилось что то. «Должно быть, снег – это пятно; пятно – une tache», думал Ростов. «Вот тебе и не таш…»
