Риф

Риф (нидерл. rif — ребро) — подводное или надводное возвышение морского дна на мелководье. Образуется при разрушении скалистого дна и берегов, либо в результате разрастания колоний коралловых полипов, некоторых водорослей и других рифостроящих организмов.

Многие рифы образуются в результате абиотических процессов — осаждений из песка, эрозии обнажённых горных пород и других природных процессов, но самыми известными рифами являются коралловые рифы в тропических водах, образованные в результате разрастания колоний рифобразующих организмов, среди которых преобладают коралловые полипы и известковые водоросли. В связи с этим с точки зрения биологии рифы стали определять как локализованные, мелководные, устойчивые к волнам структуры, построенные секретирующими известь организмами и залегающие на подстилающих образованиях, от которых они чётко отличаются. В дальнейшем этот термин стал использоваться и в геологии для обозначения палеонтологических пород, образованных организмами с известковыми скелетами.

Современные рифы

Биотические рифы

Коралловые рифы

Наиболее распространёнными и известными из биотических рифов являются коралловые рифы. Несмотря на то, что коралловые полипы вносят наибольший вклад в основное вещество, составляющее риф, ещё более важным организмом, ответственным за скрепление материала рифа и защиту от разрушающего действия волн, являются кораллиновые водоросли (англ.). Коралловые рифы классифицируются в зависимости от того, как они располагается по отношению к суше. Выделяют окаймляющий или береговой тип, барьерный тип и атоллы. Окаймляющие рифы представляют собой террасоподобную платформу, распространяющуюся от берега в глубь моря и заканчивающуюся приподнятым краем. Они, как правило, располагаются вдоль недавно обнажившегося или стабильного побережья. Барьерные рифы окружают отдельные острова, находятся на некотором удалении от берега и отделены от него проливом или лагуной. Крупнейшим из них является Большой Барьерный риф у восточного побережья Австралии. Атоллы представляют кольцеобразные рифы, окружающие лагуны, внутри которых отсутствуют участки суши.

Несмотря на то, что традиционно считается, что коралловые рифы распространены преимущественно в тропических морях, известны колонии коралловых полипов, живущих в холодной воде. К ним относится большинство коралловых полипов родов Lophelia (нем.), Goniocorella (швед.), Solenosmilia (швед.), Madrepora (англ.), Antipathes и Primnoa (швед.), которые строят большие рифы на глубине в холодный воде (хотя известен коралловый риф род Lophelia в норвежских фьордах на небольшой глубине) расположенные в разных областях по всему миру. Эти кораллы не зависят от зооксантелл, и поэтому могут расти на глубине до 1000 метров. На некоторых подводных горах обнаружены эндемичные виды рода Primnoa.

Другие биотические рифы

Коралловые полипы, обитающие в тропических морях, не единственные организмы, способные к созданию рифов. В морской среде создавать рифы могут несколько видов морских беспозвоночных животных. В некоторых шотландских эстуариях, например, встречаются рифы, построенные трубчатыми червями вида Serpula vermicularis (англ.). Во множестве других мест на Земле находятся рифы, созданные устрицами или губками (губковый риф (англ.)), преимущественно относящихся к роду Vaceletia, которые были повсеместно распространены до появления коралловых полипов, а теперь зона их обитания ограничивается некоторыми районами Тихого океана. Некоторые губки из рода Heterochone (швед.) в холодных водах северной части Тихого океана могут создавать рифы более 20 метров в высоту, распространяющиеся на несколько километров и достигающие в глубину от 100 до 250 метров. Известны также рифы из мшанок.

Кроме кораллиновых водорослей, другие растения также могут создавать рифы. Среди морских однодольных растений к ним относятся морская трава, посидонии, Cymodocea (англ.), которые могут создавать на мелководье «барьерные рифы или луга», защищающие побережье от штормов.

Цианобактерии строят образования, называемые строматолиты, которые были широко распространены на Земле около 3,5 миллиарда лет назад. Живые строматолиты до сих пор встречаются в заливе Шарк в Австралии и в некоторых других частях мира.

Ископаемые рифы

Терминология

В первоначальном географическом и океанографическом значении термином «риф» называлась узкая, часто скалистая мель, опасная для плавания кораблей и обычно при отливе обозначавшаяся бурунами.

Поскольку многие подобные образования являлись кораллово-водорослевыми рифами, в дальнейшем этот термин стал использоваться и в геологии для обозначение палеонтологических пород, образованных организмами с известковыми скелетами (карбонатные породы), вне зависимости от глубины их формирования, формы и размеров. Термин «риф» применительно к биогенным породам впервые был использован Р. Мурчисоном в 1847 году для обозначения силурийских рифовых отложений Готланда. В настоящее время под «рифами» в геологии понимается сложный комплекс взаимосвязанных фаций, в котором обычно различаются зоны собственно рифа, зоны шлейфа из продуктов разрушения на фронтальной стороне рифа и зоны лагуны за рифовым телом. В палеонтологии и литологии рекомендуется использовать термин «ископаемый риф».

Палеонтологическая история рифов

В разные эпохи истории Земли роль основных рифостроителей играли различные организмы, которые пользовались стратегией коллективной защиты от врагов и добывания пищи. При изменении условий окружающей среды в разные периоды, рифы то широко распространялись, то значительно сокращали зоны своего распространения.

Докембрий

Первые рифоподобные образования — строматолиты были образованы цианобактериями в палеоархее около 3,4 миллиардов лет назад. Их рост происходил очень медленно за счёт откладывания тонких известковых слоёв один над другим на поверхности строматолитовых матов. Образования, возведённые в эту эру превосходили по своим размерам Большой Барьерный риф. В вендский период строматолитовые сообщества из обычных морских условий были вытеснены скелетными организмами в места с ненормальной соленостью или сильным течением, а основные органогенные постройки образовывались известковыми водорослями Renalcis и Korilophyton. Такие образования имели 2—3 метра в ширину и 10—15 см в высоту, обычно являлись одиночными и крайне редко образовывали массивы. Тогда же, в эдиакарском периоде известны рифы, образованные ассоциацией клаудин и намакалатусов, достигавшие длины 7 километров и ширины 300 метров.

Палеозой

В палеозое основными строителями рифоподобных образований были известковые водоросли, в меньшей степени — губкообразные, мшанки и коралловые полипы (табуляты (англ.), гелиоидеи и четырёхлучевые кораллы). В этот период вспомогательную роль в строительстве органогенных построек играли морские лилии. Первые настоящие рифы появились в начале кембрийского периода в связи с появлением археоциатов — одних из первых животных с минеральным скелетом. Они поселялись вместе с водорослями (Renalcis, Epiphyton, Girvanella), создавая мощные рифовые системы. Вместе с ними на рифах поселялись онколиты, трилобиты и плеченогие. Наибольшего развития рифы из археоцитов достигли в атдабанский и ботомский века, но в среднем кембрии археоциаты вымерли и до ордовика строительство рифов практически прекратилось.

В средний и верхний кембрий, а также нижний ордовик основные органогенные постройки носили бактериальный характер. С майского века основными строителями рифовых систем являлись обыкновенные губки литистида и аксинеллида, строившие иловые холмы на внешнем шельфе.

В нижнем ордовике строительством рифовых сооружений занялись строматопороидеи (англ.), мшанки и первые коралловые полипы, не игравшие ещё большой роли. Среднепалеозойский этап развития рифов проходил со среднего ордовика и до фаменского века девона. В этот период увеличилась шельфовая зона, и соответственно, возросло число шельфовых морей. Основную роль в строительстве рифов со среднего ордовика стали играть строматопороидеи, селившиеся на раковинах крупных моллюсков и колониях табулят. Рифы существовавшие в карадокский век в наше время прослеживаются в виде тонкозернистых известняков, содержащих сифоновые зеленые водоросли, красные водоросли соленопоры, губки, мшанки, реже табуляты и текоидеи. В ашгильском веке в размерах они уже превосходили рифы кембрия и достигали 150 — 350 метров, а к их обитателям добавились морские лилии, ракушковые, рецептакулиды и головоногие. Оледенение, возникшее в конце верхнего ордовика привело к резкому снижению уровня моря, осушению многих мелководных бассейнов и гибели населения рифов.

Трансгрессия в начале силурийского периода привела к появлению большого числа мелководных морей, которые стали активно заселяться рифостроителями. В этот период рифы были распространены больше, чем в ордовике, а их размеры достигали 1000 километров. Основными рифостроителеми выступали водоросли, строматопороидеи, табуляты, в мешьшей степени — ругозы и мшанки. Среди обитателей рифов были плеченогие, морские лилии, рецептакулиты. Для рифов этого периода характерны ассоциации строматопороид и кораллов, когда ругозы и табуляты образовывали единую колонию со строматопороидеями. Мшанки редко встречались в крупных рифах. В лудловском периоде в строматолитовых рифах обнаруживаются афросальпингоиды. В девонском периоде рифовые пояса достигли таких размеров, что протянулись через всю Евразию. В этот период в строительстве рифов принимают участие морские лилии, а роль цианобактерий, напротив, начиная с девона, постепенно снижалась, уступая место красным и зелёным известковым водорослям. В среднем девоне существенной в образовании рифов стала роль коралловых полипов (прежде всего табулятоморф), притом что весь остальной палеозой они играли второстепенную роль. Помимо них в строительстве рифов значительную роль в этот период играли строматопороидеи (особенно амфипориды) и мшанки. В верхнем девоне заметным становится вклад фораминифер. В конце девона сокращение шельфа и похолодание привело к сокращению рифообразования. В фаменском веке массово вымерли коралловые полипы и строматопороидии. Полностью исчезли фавозитиды и альвеолитиды, гелиолитоидеи и триплазматиды. В то же время, из-за отсутствия конкурентов, увеличилось количество строматолитовых построек.

В каменноугольном периоде рифы были распространены меньше, чем в девоне. В визейском веке строительство рифом несколько усилилось, при этом ведущая роль перешла от коралловых полипов к водорослям и мшанкам, которые в это время переживают свой расцвет. Тогда же вновь возросла роль строматопороидей, но вскоре они окончательно утрачивают роль рифостроителей. В серпуховском веке рифы образуют водоросли и мшанки, реже коралловые полипы, строматопороидеи, криноидеи, прикрепляющиеся фораминиферы. Среди населения рифов были хететиды, плеченогие и ракушковые.

В пермский период рифы не были широко распространены. В рифовых отложениях этого периода встречаются обызвествлённые талломы зелёных водорослей, колонии мшанок и сфинктозоа, раковины брахиопод, двустворчатых и брюхоногих моллюсков, фузулинид. В это время сформировалось несколько мощных рифовых образований, таких как современная гора Эль-Капитан в Техасе (США).

Мезозой

Массовое вымирание видов на границе пермского и триасового периодов привело к гибели практически всех коралловых полипов и в нижнем триасе моря были очень бедным на жизненные формы. Основными рифообразователями вновь стали водоросли и, отчасти, мшанки, полностью обновившие в мезозое свой видовой состав. Лишь в среднем триасе появились новые виды рифообразующих коралловых полипов, среди которых и мадрепоровые кораллы, выполняющие роль рифостроителей до нынешнего времени. В верхнем триасе рифы вновь широко распространились, при этом опять возрастала роль сфинктозоа.

На протяжении всех мезозойской и кайнозойской эр основными строителями рифов стали водоросли и коралловые полипы, основную роль среди которых стали играть шестилучевые кораллы. Морские рифы построенные ими широко распространены в Тихом океане и в современную эпоху. С верхней юры и весь меловой период в морях широко развивались системы настоящих рифов. В верхнем меле коралловых полипов с роли главных рифостроителей потеснили рудисты, однако они не смогли пережить мел-палеогеновое вымирание.

Кайнозой

В палеоцене моря были бедны жизненными формами. Широкое распространение рифов началось с середины эоцена и продолжается до сих пор. В настоящее время основными рифостроителями являются мадрепоровые кораллы и известковые красные водоросли.

Искусственные рифы

Основная статья: Искусственный риф (англ.)

Искусственные рифы образуются в результате деятельности человека, такой как намеренное затопление судов, для развития морской жизни в определённых районах, борьбы с эрозией, блокирования судоходства или повышения качества сёрфинга.

См. также

• Коса (рельеф)

Отрывок, характеризующий Риф

Иосифа Алексеевича не было в Петербурге. (Он в последнее время отстранился от дел петербургских лож и безвыездно жил в Москве.) Все братья, члены лож, были Пьеру знакомые в жизни люди и ему трудно было видеть в них только братьев по каменьщичеству, а не князя Б., не Ивана Васильевича Д., которых он знал в жизни большею частию как слабых и ничтожных людей. Из под масонских фартуков и знаков он видел на них мундиры и кресты, которых они добивались в жизни. Часто, собирая милостыню и сочтя 20–30 рублей, записанных на приход, и большею частию в долг с десяти членов, из которых половина были так же богаты, как и он, Пьер вспоминал масонскую клятву о том, что каждый брат обещает отдать всё свое имущество для ближнего; и в душе его поднимались сомнения, на которых он старался не останавливаться.
Всех братьев, которых он знал, он подразделял на четыре разряда. К первому разряду он причислял братьев, не принимающих деятельного участия ни в делах лож, ни в делах человеческих, но занятых исключительно таинствами науки ордена, занятых вопросами о тройственном наименовании Бога, или о трех началах вещей, сере, меркурии и соли, или о значении квадрата и всех фигур храма Соломонова. Пьер уважал этот разряд братьев масонов, к которому принадлежали преимущественно старые братья, и сам Иосиф Алексеевич, по мнению Пьера, но не разделял их интересов. Сердце его не лежало к мистической стороне масонства.
Ко второму разряду Пьер причислял себя и себе подобных братьев, ищущих, колеблющихся, не нашедших еще в масонстве прямого и понятного пути, но надеющихся найти его.
К третьему разряду он причислял братьев (их было самое большое число), не видящих в масонстве ничего, кроме внешней формы и обрядности и дорожащих строгим исполнением этой внешней формы, не заботясь о ее содержании и значении. Таковы были Виларский и даже великий мастер главной ложи.
К четвертому разряду, наконец, причислялось тоже большое количество братьев, в особенности в последнее время вступивших в братство. Это были люди, по наблюдениям Пьера, ни во что не верующие, ничего не желающие, и поступавшие в масонство только для сближения с молодыми богатыми и сильными по связям и знатности братьями, которых весьма много было в ложе.
Пьер начинал чувствовать себя неудовлетворенным своей деятельностью. Масонство, по крайней мере то масонство, которое он знал здесь, казалось ему иногда, основано было на одной внешности. Он и не думал сомневаться в самом масонстве, но подозревал, что русское масонство пошло по ложному пути и отклонилось от своего источника. И потому в конце года Пьер поехал за границу для посвящения себя в высшие тайны ордена.

Летом еще в 1809 году, Пьер вернулся в Петербург. По переписке наших масонов с заграничными было известно, что Безухий успел за границей получить доверие многих высокопоставленных лиц, проник многие тайны, был возведен в высшую степень и везет с собою многое для общего блага каменьщического дела в России. Петербургские масоны все приехали к нему, заискивая в нем, и всем показалось, что он что то скрывает и готовит.
Назначено было торжественное заседание ложи 2 го градуса, в которой Пьер обещал сообщить то, что он имеет передать петербургским братьям от высших руководителей ордена. Заседание было полно. После обыкновенных обрядов Пьер встал и начал свою речь.
– Любезные братья, – начал он, краснея и запинаясь и держа в руке написанную речь. – Недостаточно блюсти в тиши ложи наши таинства – нужно действовать… действовать. Мы находимся в усыплении, а нам нужно действовать. – Пьер взял свою тетрадь и начал читать.
«Для распространения чистой истины и доставления торжества добродетели, читал он, должны мы очистить людей от предрассудков, распространить правила, сообразные с духом времени, принять на себя воспитание юношества, соединиться неразрывными узами с умнейшими людьми, смело и вместе благоразумно преодолевать суеверие, неверие и глупость, образовать из преданных нам людей, связанных между собою единством цели и имеющих власть и силу.
«Для достижения сей цели должно доставить добродетели перевес над пороком, должно стараться, чтобы честный человек обретал еще в сем мире вечную награду за свои добродетели. Но в сих великих намерениях препятствуют нам весьма много – нынешние политические учреждения. Что же делать при таковом положении вещей? Благоприятствовать ли революциям, всё ниспровергнуть, изгнать силу силой?… Нет, мы весьма далеки от того. Всякая насильственная реформа достойна порицания, потому что ни мало не исправит зла, пока люди остаются таковы, каковы они есть, и потому что мудрость не имеет нужды в насилии.
«Весь план ордена должен быть основан на том, чтоб образовать людей твердых, добродетельных и связанных единством убеждения, убеждения, состоящего в том, чтобы везде и всеми силами преследовать порок и глупость и покровительствовать таланты и добродетель: извлекать из праха людей достойных, присоединяя их к нашему братству. Тогда только орден наш будет иметь власть – нечувствительно вязать руки покровителям беспорядка и управлять ими так, чтоб они того не примечали. Одним словом, надобно учредить всеобщий владычествующий образ правления, который распространялся бы над целым светом, не разрушая гражданских уз, и при коем все прочие правления могли бы продолжаться обыкновенным своим порядком и делать всё, кроме того только, что препятствует великой цели нашего ордена, то есть доставлению добродетели торжества над пороком. Сию цель предполагало само христианство. Оно учило людей быть мудрыми и добрыми, и для собственной своей выгоды следовать примеру и наставлениям лучших и мудрейших человеков.
«Тогда, когда всё погружено было во мраке, достаточно было, конечно, одного проповедания: новость истины придавала ей особенную силу, но ныне потребны для нас гораздо сильнейшие средства. Теперь нужно, чтобы человек, управляемый своими чувствами, находил в добродетели чувственные прелести. Нельзя искоренить страстей; должно только стараться направить их к благородной цели, и потому надобно, чтобы каждый мог удовлетворять своим страстям в пределах добродетели, и чтобы наш орден доставлял к тому средства.
«Как скоро будет у нас некоторое число достойных людей в каждом государстве, каждый из них образует опять двух других, и все они тесно между собой соединятся – тогда всё будет возможно для ордена, который втайне успел уже сделать многое ко благу человечества».
Речь эта произвела не только сильное впечатление, но и волнение в ложе. Большинство же братьев, видевшее в этой речи опасные замыслы иллюминатства, с удивившею Пьера холодностью приняло его речь. Великий мастер стал возражать Пьеру. Пьер с большим и большим жаром стал развивать свои мысли. Давно не было столь бурного заседания. Составились партии: одни обвиняли Пьера, осуждая его в иллюминатстве; другие поддерживали его. Пьера в первый раз поразило на этом собрании то бесконечное разнообразие умов человеческих, которое делает то, что никакая истина одинаково не представляется двум людям. Даже те из членов, которые казалось были на его стороне, понимали его по своему, с ограничениями, изменениями, на которые он не мог согласиться, так как главная потребность Пьера состояла именно в том, чтобы передать свою мысль другому точно так, как он сам понимал ее.
По окончании заседания великий мастер с недоброжелательством и иронией сделал Безухому замечание о его горячности и о том, что не одна любовь к добродетели, но и увлечение борьбы руководило им в споре. Пьер не отвечал ему и коротко спросил, будет ли принято его предложение. Ему сказали, что нет, и Пьер, не дожидаясь обычных формальностей, вышел из ложи и уехал домой.


На Пьера опять нашла та тоска, которой он так боялся. Он три дня после произнесения своей речи в ложе лежал дома на диване, никого не принимая и никуда не выезжая.
В это время он получил письмо от жены, которая умоляла его о свидании, писала о своей грусти по нем и о желании посвятить ему всю свою жизнь.
В конце письма она извещала его, что на днях приедет в Петербург из за границы.
Вслед за письмом в уединение Пьера ворвался один из менее других уважаемых им братьев масонов и, наведя разговор на супружеские отношения Пьера, в виде братского совета, высказал ему мысль о том, что строгость его к жене несправедлива, и что Пьер отступает от первых правил масона, не прощая кающуюся.
В это же самое время теща его, жена князя Василья, присылала за ним, умоляя его хоть на несколько минут посетить ее для переговоров о весьма важном деле. Пьер видел, что был заговор против него, что его хотели соединить с женою, и это было даже не неприятно ему в том состоянии, в котором он находился. Ему было всё равно: Пьер ничто в жизни не считал делом большой важности, и под влиянием тоски, которая теперь овладела им, он не дорожил ни своею свободою, ни своим упорством в наказании жены.
«Никто не прав, никто не виноват, стало быть и она не виновата», думал он. – Ежели Пьер не изъявил тотчас же согласия на соединение с женою, то только потому, что в состоянии тоски, в котором он находился, он не был в силах ничего предпринять. Ежели бы жена приехала к нему, он бы теперь не прогнал ее. Разве не всё равно было в сравнении с тем, что занимало Пьера, жить или не жить с женою?
Не отвечая ничего ни жене, ни теще, Пьер раз поздним вечером собрался в дорогу и уехал в Москву, чтобы повидаться с Иосифом Алексеевичем. Вот что писал Пьер в дневнике своем.
«Москва, 17 го ноября.
Сейчас только приехал от благодетеля, и спешу записать всё, что я испытал при этом. Иосиф Алексеевич живет бедно и страдает третий год мучительною болезнью пузыря. Никто никогда не слыхал от него стона, или слова ропота. С утра и до поздней ночи, за исключением часов, в которые он кушает самую простую пищу, он работает над наукой. Он принял меня милостиво и посадил на кровати, на которой он лежал; я сделал ему знак рыцарей Востока и Иерусалима, он ответил мне тем же, и с кроткой улыбкой спросил меня о том, что я узнал и приобрел в прусских и шотландских ложах. Я рассказал ему всё, как умел, передав те основания, которые я предлагал в нашей петербургской ложе и сообщил о дурном приеме, сделанном мне, и о разрыве, происшедшем между мною и братьями. Иосиф Алексеевич, изрядно помолчав и подумав, на всё это изложил мне свой взгляд, который мгновенно осветил мне всё прошедшее и весь будущий путь, предлежащий мне. Он удивил меня, спросив о том, помню ли я, в чем состоит троякая цель ордена: 1) в хранении и познании таинства; 2) в очищении и исправлении себя для воспринятия оного и 3) в исправлении рода человеческого чрез стремление к таковому очищению. Какая есть главнейшая и первая цель из этих трех? Конечно собственное исправление и очищение. Только к этой цели мы можем всегда стремиться независимо от всех обстоятельств. Но вместе с тем эта то цель и требует от нас наиболее трудов, и потому, заблуждаясь гордостью, мы, упуская эту цель, беремся либо за таинство, которое недостойны воспринять по нечистоте своей, либо беремся за исправление рода человеческого, когда сами из себя являем пример мерзости и разврата. Иллюминатство не есть чистое учение именно потому, что оно увлеклось общественной деятельностью и преисполнено гордости. На этом основании Иосиф Алексеевич осудил мою речь и всю мою деятельность. Я согласился с ним в глубине души своей. По случаю разговора нашего о моих семейных делах, он сказал мне: – Главная обязанность истинного масона, как я сказал вам, состоит в совершенствовании самого себя. Но часто мы думаем, что, удалив от себя все трудности нашей жизни, мы скорее достигнем этой цели; напротив, государь мой, сказал он мне, только в среде светских волнений можем мы достигнуть трех главных целей: 1) самопознания, ибо человек может познавать себя только через сравнение, 2) совершенствования, только борьбой достигается оно, и 3) достигнуть главной добродетели – любви к смерти. Только превратности жизни могут показать нам тщету ее и могут содействовать – нашей врожденной любви к смерти или возрождению к новой жизни. Слова эти тем более замечательны, что Иосиф Алексеевич, несмотря на свои тяжкие физические страдания, никогда не тяготится жизнию, а любит смерть, к которой он, несмотря на всю чистоту и высоту своего внутреннего человека, не чувствует еще себя достаточно готовым. Потом благодетель объяснил мне вполне значение великого квадрата мироздания и указал на то, что тройственное и седьмое число суть основание всего. Он советовал мне не отстраняться от общения с петербургскими братьями и, занимая в ложе только должности 2 го градуса, стараться, отвлекая братьев от увлечений гордости, обращать их на истинный путь самопознания и совершенствования. Кроме того для себя лично советовал мне первее всего следить за самим собою, и с этою целью дал мне тетрадь, ту самую, в которой я пишу и буду вписывать впредь все свои поступки».
«Петербург, 23 го ноября.
«Я опять живу с женой. Теща моя в слезах приехала ко мне и сказала, что Элен здесь и что она умоляет меня выслушать ее, что она невинна, что она несчастна моим оставлением, и многое другое. Я знал, что ежели я только допущу себя увидать ее, то не в силах буду более отказать ей в ее желании. В сомнении своем я не знал, к чьей помощи и совету прибегнуть. Ежели бы благодетель был здесь, он бы сказал мне. Я удалился к себе, перечел письма Иосифа Алексеевича, вспомнил свои беседы с ним, и из всего вывел то, что я не должен отказывать просящему и должен подать руку помощи всякому, тем более человеку столь связанному со мною, и должен нести крест свой. Но ежели я для добродетели простил ее, то пускай и будет мое соединение с нею иметь одну духовную цель. Так я решил и так написал Иосифу Алексеевичу. Я сказал жене, что прошу ее забыть всё старое, прошу простить мне то, в чем я мог быть виноват перед нею, а что мне прощать ей нечего. Мне радостно было сказать ей это. Пусть она не знает, как тяжело мне было вновь увидать ее. Устроился в большом доме в верхних покоях и испытываю счастливое чувство обновления».


Как и всегда, и тогда высшее общество, соединяясь вместе при дворе и на больших балах, подразделялось на несколько кружков, имеющих каждый свой оттенок. В числе их самый обширный был кружок французский, Наполеоновского союза – графа Румянцева и Caulaincourt'a. В этом кружке одно из самых видных мест заняла Элен, как только она с мужем поселилась в Петербурге. У нее бывали господа французского посольства и большое количество людей, известных своим умом и любезностью, принадлежавших к этому направлению.
Элен была в Эрфурте во время знаменитого свидания императоров, и оттуда привезла эти связи со всеми Наполеоновскими достопримечательностями Европы. В Эрфурте она имела блестящий успех. Сам Наполеон, заметив ее в театре, сказал про нее: «C'est un superbe animal». [Это прекрасное животное.] Успех ее в качестве красивой и элегантной женщины не удивлял Пьера, потому что с годами она сделалась еще красивее, чем прежде. Но удивляло его то, что за эти два года жена его успела приобрести себе репутацию
«d'une femme charmante, aussi spirituelle, que belle». [прелестной женщины, столь же умной, сколько красивой.] Известный рrince de Ligne [князь де Линь] писал ей письма на восьми страницах. Билибин приберегал свои mots [словечки], чтобы в первый раз сказать их при графине Безуховой. Быть принятым в салоне графини Безуховой считалось дипломом ума; молодые люди прочитывали книги перед вечером Элен, чтобы было о чем говорить в ее салоне, и секретари посольства, и даже посланники, поверяли ей дипломатические тайны, так что Элен была сила в некотором роде. Пьер, который знал, что она была очень глупа, с странным чувством недоуменья и страха иногда присутствовал на ее вечерах и обедах, где говорилось о политике, поэзии и философии. На этих вечерах он испытывал чувство подобное тому, которое должен испытывать фокусник, ожидая всякий раз, что вот вот обман его откроется. Но оттого ли, что для ведения такого салона именно нужна была глупость, или потому что сами обманываемые находили удовольствие в этом обмане, обман не открывался, и репутация d'une femme charmante et spirituelle так непоколебимо утвердилась за Еленой Васильевной Безуховой, что она могла говорить самые большие пошлости и глупости, и всё таки все восхищались каждым ее словом и отыскивали в нем глубокий смысл, которого она сама и не подозревала.
Пьер был именно тем самым мужем, который нужен был для этой блестящей, светской женщины. Он был тот рассеянный чудак, муж grand seigneur [большой барин], никому не мешающий и не только не портящий общего впечатления высокого тона гостиной, но, своей противоположностью изяществу и такту жены, служащий выгодным для нее фоном. Пьер, за эти два года, вследствие своего постоянного сосредоточенного занятия невещественными интересами и искреннего презрения ко всему остальному, усвоил себе в неинтересовавшем его обществе жены тот тон равнодушия, небрежности и благосклонности ко всем, который не приобретается искусственно и который потому то и внушает невольное уважение. Он входил в гостиную своей жены как в театр, со всеми был знаком, всем был одинаково рад и ко всем был одинаково равнодушен. Иногда он вступал в разговор, интересовавший его, и тогда, без соображений о том, были ли тут или нет les messieurs de l'ambassade [служащие при посольстве], шамкая говорил свои мнения, которые иногда были совершенно не в тоне настоящей минуты. Но мнение о чудаке муже de la femme la plus distinguee de Petersbourg [самой замечательной женщины в Петербурге] уже так установилось, что никто не принимал au serux [всерьез] его выходок.