Холбрук, Ричард

Ричард Холбрук
Награды:

Ричард Чарльз Альберт Холбрук (англ. Richard Charles Albert Holbrooke; 24 апреля 1941 года, Нью-Йорк — 13 декабря 2010 года, Вашингтон) — американский дипломат.

Биография

Родился в семье еврейских эмигрантов Дэна Холбрука и Труди Кирл (урожд. Моос). Отец Ричарда происходил из семьи российских евреев из Варшавы, фамилию Холбрук взял после приезда в США, а мать была немецкой еврейкой из Гамбурга, из которого её семья бежала в 1933 году, после прихода нацистов, позднее поселившаяся в Буэнос-Айресе, а затем в Нью-Йорке.

Холбрук посещал школу Scarsdale High School в пригороде Нью-Йорка. После её окончания получил стипендию на обучение в университете со специализацией в ядерной физике и поступил в Брауновский университет. Однако Холбрук решил не становиться физиком, перевелся на историческое отделение и увлекся журналистикой, летом работал в газете The New York Times, а также был главным редактором университетской газеты The Brown Daily Herald. Перед окончанием университета Холбрук подал заявление о приеме на работу в The New York Times, однако ответ от газеты запаздывал, и он решил поступить на государственную службу: сдал экзамены в дипломатическую службу США и в 1962 году окончил университет со степенью бакалавра по истории.

После одиннадцатимесячной языковой практики Холбрук был отправлен в Южный Вьетнам, где в районе дельты реки Меконг занимался распределением гуманитарной помощи в рамках программы агентства США по международному развитию. Затем он был переведен на работу в посольство США в Сайгоне. В 1966 году, после эскалации военных действий в стране, Холбрук был назначен в специальную группу советников президента Линдона Джонсона по вопросам войны во Вьетнаме, а в 1967 году он был назначен специальным помощником Николаса Катценбаха (Nicholas Katzenbach) и Эллиота Ричардсона (Elliot Richardson) — заместителей госсекретаря США. Холбрук входил в делегацию США на неудачных мирных переговорах с Национальным фронтом освобождения Южного Вьетнама в Париже.

В 1969 году Холбрук занимался исследованиями в Школе Вудро Вильсона Принстонского университета (Woodrow Wilson School of Princeton University). На следующий год он получил должность директора марокканского отделения Корпуса мира (Peace Corps). В 1972 году Холбрук решил оставить дипломатическую службу, став управляющим директором малотиражного, но влиятельного журнала Foreign Policy. Параллельно, с 1974 по 1975 год Холбрук был консультантом президентской комиссии по внешней политике США, а также был внештатным автором издания Newsweek International.

В 1977 году, после победы на выборах, президент Джимми Картер назначил Холбрука помощником госсекретаря США Сайруса Вэнса по восточноазиатским и тихоокеанским делам. В 1981 году Холбрук стал вице-президентом консалтинговой фирмы Public Strategies и главным советником в корпорации Lehman Brothers. С 1985 по 1993 год он был управляющим директором Lehman Brothers.

После победы Билла Клинтона на президентских выборах в 1993 году Холбрук был назначен послом США в объединенной Германии. В 1994 году он вернулся в Вашингтон, чтобы стать заместителем госсекретаря США Уоррена Кристофера (Warren Christopher) по европейским и канадским делам. На этом посту Холбрук занимался разрешением вооруженного конфликта в Боснии и Герцеговине, был одним из авторов Дейтонских мирных соглашений, заключенных в 1995 году, за что был номинирован на Нобелевскую премию мира. В 1996 году Холбрук добровольно ушел с должности заместителя госсекретаря, однако США продолжили сформированную им политику, направленную на усиление влияния Америки на Балканах.

В 1996 году Холбрук стал вице-председателем банка Credit Suisse First Boston, однако продолжил дипломатическую работу. С 1997 по 1999 год он представлял интересы США на Кипре и в Югославии в качестве специального представителя. В частности, в 1999 году, накануне начала бомбежек он доставил президенту Югославии Слободану Милошевичу ультиматум НАТО.

С 1999 по 2001 году Холбрук был послом США в ООН, ушел он с этого поста после избрания президентом США республиканца Джорджа Буша-младшего. После своей отставки Холбрук занялся бизнесом, став вице-председателем инвестиционного фонда Perseus LLC. С 2001 по 2008 он входил в совет директоров корпорации American International Group.

Холбрук заявлял о том, что вина за ухудшение отношений США и России во время президентства Владимира Путина лежит на российской стороне. Во время войны в Южной Осетии в августе 2008 года Холбрук стал одним из первых американцев, которые прилетели в Грузию, чтобы поддержать грузинского президента Михаила Саакашвили. Холбрук тогда заявил, что Россия спровоцировала Грузию на начало боевых действий и в будущем готовится напасть на Украину.

В январе 2009 года президент США Барак Обама и госсекретарь Хиллари Клинтон, незадолго до того занявшие свои должности, назначили Холбрука спецпредставителем США в Афганистане и Пакистане. Эксперты отмечали, что это направление было одним из ключевых для внешней политики нового кабинета. По мнению Холбрука, борьбу с террористическими группами «Аль-Каеды» и «Талибана» в регионе нельзя было сравнивать с войной во Вьетнаме, поскольку в отличие от террористов, войска Северного Вьетнама не угрожали территории США. Он также заявлял, что с учетом роста безработицы уничтожение афганских маковых плантаций не только бесполезно и неэффективно, но и контрпродуктивно, поскольку афганские крестьяне могут перейти на сторону талибов.

Скончался из-за разрыва аорты.

16 декабря 2010 Президент Грузии Михаил Саакашвили посмертно наградил Ричарда Холбрука Орденом Победы имени Святого Георгия: «за установление мира и демократии в мире, за личную лепту в укрепление грузино-американских отношений и особую поддержку грузинского народа», «Со смертью Ричарда Холбрука… я потерял друга, которому доверял», — заявил Саакашвили.

Отрывок, характеризующий Холбрук, Ричард

– Вот Софья Александровна непременно увидят, – шопотом сказала Дуняша; – а вы всё смеетесь.
Соня слышала эти слова, и слышала, как Наташа шопотом сказала:
– И я знаю, что она увидит; она и прошлого года видела.
Минуты три все молчали. «Непременно!» прошептала Наташа и не докончила… Вдруг Соня отсторонила то зеркало, которое она держала, и закрыла глаза рукой.
– Ах, Наташа! – сказала она.
– Видела? Видела? Что видела? – вскрикнула Наташа, поддерживая зеркало.
Соня ничего не видала, она только что хотела замигать глазами и встать, когда услыхала голос Наташи, сказавшей «непременно»… Ей не хотелось обмануть ни Дуняшу, ни Наташу, и тяжело было сидеть. Она сама не знала, как и вследствие чего у нее вырвался крик, когда она закрыла глаза рукою.
– Его видела? – спросила Наташа, хватая ее за руку.
– Да. Постой… я… видела его, – невольно сказала Соня, еще не зная, кого разумела Наташа под словом его: его – Николая или его – Андрея.
«Но отчего же мне не сказать, что я видела? Ведь видят же другие! И кто же может уличить меня в том, что я видела или не видала?» мелькнуло в голове Сони.
– Да, я его видела, – сказала она.
– Как же? Как же? Стоит или лежит?
– Нет, я видела… То ничего не было, вдруг вижу, что он лежит.
– Андрей лежит? Он болен? – испуганно остановившимися глазами глядя на подругу, спрашивала Наташа.
– Нет, напротив, – напротив, веселое лицо, и он обернулся ко мне, – и в ту минуту как она говорила, ей самой казалось, что она видела то, что говорила.
– Ну а потом, Соня?…
– Тут я не рассмотрела, что то синее и красное…
– Соня! когда он вернется? Когда я увижу его! Боже мой, как я боюсь за него и за себя, и за всё мне страшно… – заговорила Наташа, и не отвечая ни слова на утешения Сони, легла в постель и долго после того, как потушили свечу, с открытыми глазами, неподвижно лежала на постели и смотрела на морозный, лунный свет сквозь замерзшие окна.


Вскоре после святок Николай объявил матери о своей любви к Соне и о твердом решении жениться на ней. Графиня, давно замечавшая то, что происходило между Соней и Николаем, и ожидавшая этого объяснения, молча выслушала его слова и сказала сыну, что он может жениться на ком хочет; но что ни она, ни отец не дадут ему благословения на такой брак. В первый раз Николай почувствовал, что мать недовольна им, что несмотря на всю свою любовь к нему, она не уступит ему. Она, холодно и не глядя на сына, послала за мужем; и, когда он пришел, графиня хотела коротко и холодно в присутствии Николая сообщить ему в чем дело, но не выдержала: заплакала слезами досады и вышла из комнаты. Старый граф стал нерешительно усовещивать Николая и просить его отказаться от своего намерения. Николай отвечал, что он не может изменить своему слову, и отец, вздохнув и очевидно смущенный, весьма скоро перервал свою речь и пошел к графине. При всех столкновениях с сыном, графа не оставляло сознание своей виноватости перед ним за расстройство дел, и потому он не мог сердиться на сына за отказ жениться на богатой невесте и за выбор бесприданной Сони, – он только при этом случае живее вспоминал то, что, ежели бы дела не были расстроены, нельзя было для Николая желать лучшей жены, чем Соня; и что виновен в расстройстве дел только один он с своим Митенькой и с своими непреодолимыми привычками.
Отец с матерью больше не говорили об этом деле с сыном; но несколько дней после этого, графиня позвала к себе Соню и с жестокостью, которой не ожидали ни та, ни другая, графиня упрекала племянницу в заманивании сына и в неблагодарности. Соня, молча с опущенными глазами, слушала жестокие слова графини и не понимала, чего от нее требуют. Она всем готова была пожертвовать для своих благодетелей. Мысль о самопожертвовании была любимой ее мыслью; но в этом случае она не могла понять, кому и чем ей надо жертвовать. Она не могла не любить графиню и всю семью Ростовых, но и не могла не любить Николая и не знать, что его счастие зависело от этой любви. Она была молчалива и грустна, и не отвечала. Николай не мог, как ему казалось, перенести долее этого положения и пошел объясниться с матерью. Николай то умолял мать простить его и Соню и согласиться на их брак, то угрожал матери тем, что, ежели Соню будут преследовать, то он сейчас же женится на ней тайно.
Графиня с холодностью, которой никогда не видал сын, отвечала ему, что он совершеннолетний, что князь Андрей женится без согласия отца, и что он может то же сделать, но что никогда она не признает эту интригантку своей дочерью.
Взорванный словом интригантка , Николай, возвысив голос, сказал матери, что он никогда не думал, чтобы она заставляла его продавать свои чувства, и что ежели это так, то он последний раз говорит… Но он не успел сказать того решительного слова, которого, судя по выражению его лица, с ужасом ждала мать и которое может быть навсегда бы осталось жестоким воспоминанием между ними. Он не успел договорить, потому что Наташа с бледным и серьезным лицом вошла в комнату от двери, у которой она подслушивала.
– Николинька, ты говоришь пустяки, замолчи, замолчи! Я тебе говорю, замолчи!.. – почти кричала она, чтобы заглушить его голос.
– Мама, голубчик, это совсем не оттого… душечка моя, бедная, – обращалась она к матери, которая, чувствуя себя на краю разрыва, с ужасом смотрела на сына, но, вследствие упрямства и увлечения борьбы, не хотела и не могла сдаться.
– Николинька, я тебе растолкую, ты уйди – вы послушайте, мама голубушка, – говорила она матери.
Слова ее были бессмысленны; но они достигли того результата, к которому она стремилась.
Графиня тяжело захлипав спрятала лицо на груди дочери, а Николай встал, схватился за голову и вышел из комнаты.
Наташа взялась за дело примирения и довела его до того, что Николай получил обещание от матери в том, что Соню не будут притеснять, и сам дал обещание, что он ничего не предпримет тайно от родителей.
С твердым намерением, устроив в полку свои дела, выйти в отставку, приехать и жениться на Соне, Николай, грустный и серьезный, в разладе с родными, но как ему казалось, страстно влюбленный, в начале января уехал в полк.
После отъезда Николая в доме Ростовых стало грустнее чем когда нибудь. Графиня от душевного расстройства сделалась больна.
Соня была печальна и от разлуки с Николаем и еще более от того враждебного тона, с которым не могла не обращаться с ней графиня. Граф более чем когда нибудь был озабочен дурным положением дел, требовавших каких нибудь решительных мер. Необходимо было продать московский дом и подмосковную, а для продажи дома нужно было ехать в Москву. Но здоровье графини заставляло со дня на день откладывать отъезд.
Наташа, легко и даже весело переносившая первое время разлуки с своим женихом, теперь с каждым днем становилась взволнованнее и нетерпеливее. Мысль о том, что так, даром, ни для кого пропадает ее лучшее время, которое бы она употребила на любовь к нему, неотступно мучила ее. Письма его большей частью сердили ее. Ей оскорбительно было думать, что тогда как она живет только мыслью о нем, он живет настоящею жизнью, видит новые места, новых людей, которые для него интересны. Чем занимательнее были его письма, тем ей было досаднее. Ее же письма к нему не только не доставляли ей утешения, но представлялись скучной и фальшивой обязанностью. Она не умела писать, потому что не могла постигнуть возможности выразить в письме правдиво хоть одну тысячную долю того, что она привыкла выражать голосом, улыбкой и взглядом. Она писала ему классически однообразные, сухие письма, которым сама не приписывала никакого значения и в которых, по брульонам, графиня поправляла ей орфографические ошибки.